Блоги | Статьи | Форум | Дамский Клуб LADY

Стань светом моим (СЛР)Создан: 08.12.2015Статей: 42Автор: ТатсинаПодписатьсяw

Мальчик с открытки (СЛР), глава VIII

Обновлено: 29.12.15 21:42 Убрать стили оформления

Татьяна Медведева

Мальчик с открытки

Глава VIII

Незаметно подкрались холода и морозы, уже в середине ноября снега выпало по самые крыши. В последний ноябрьский выходной Вадиму исполнилось шестнадцать лет.  На день рождения он пригласил Сергея Петрова, братьев Моисеенко, Римму Хасанову и Оксану Чевыкину. Хотел позвать Тинку с подружками, но не решился.

К этой девчонке Вадим испытывал странные чувства. Она притягивала его к себе как магнит. Он постоянно искал её глазами и поворачивал за ней голову, словно цветок за солнцем.

Когда Маслёна появлялась, ему казалось, всё вокруг загоралось особым светом, и каждая мелочь становилась значительной, потому что она коснулась её. Но лишь закрывалась за ней дверь - и сразу всё меркло.

Вместе с тем он не находил в Тинке ничего похожего с девичьим идеалом, что жил в нём давно, и понимал ненормальность своего влечения к ней, ведь они такие разные.

К его идеалу скорее бы подходила Милочка – красивая во всём, а в поведении почти ангел: голос нежный и всегда приветливый. Однако в жар его почему-то бросает при встрече не с ней, а с Маслёной, обычной девчонкой, отнюдь не красавицей, хотя и не дурнушкой, и скромницей не назовёшь – резка, упряма и непредсказуема. Не о такой даме сердца он мечтал.

Много раз убеждал себя Вадим, что ему, в общем-то, дела нет до неё, просто испытывает обычное чувство благодарности за спасение – и  всё.  Но не мог не думать о ней. Иногда мысленно представлял, ворочаясь перед сном, как выказывает ей своё равнодушие. Вот заходит она в класс, отыскивает его взглядом, а он, не замечая её, равнодушно отворачивается к окну, нет, лучше восторженно смотрит на Милочку или Киру Дранкину, похожую на немецкую куклу, которую мама прислала своей племяннице из Германии. 

Или ведёт с кем-нибудь из девчонок, например, с беленькой Быковой, кокетливую беседу в школьном коридоре, а Тинка, проходя мимо, исходит вся ревностью, бросает на него грустные взгляды.

Наяву же всё было наоборот: Маслёна не замечала его. Глаза её частенько бесстрастно скользили по нему, как будто он был один из многих или пустое место,  в них не было заинтересованности.

Что же творилось с ним, куда подевались воля его и гордость – Вадим не мог этого понять, словно накаркал на себя тогда, в колхозе, под пурпурным деревцем, когда, красуясь перед Тинкой, рассуждал о любви, как о болезни. Теперь, возможно, заболел сам.

- Почему ты как сонная муха? Не заболел? – тревожилась бабушка, замечая его странное состояние. На что Вадим только пожимал плечами и старался юркнуть в свою комнату, чтобы отдаться своим мыслям о Тинке. Думы о ней почему-то доставляли ему необъяснимое удовольствие.

Как-то раз Серёга Петров, когда они вдвоём возвращались из школы, полушутя произнёс:

- Ты что, влюбился в Маслёну? Напрасно.  Вы с ней не пара.

Горячо стал разубеждать Вадим друга, придав голосу напускное возмущение, скорее, нравится ему красотка Ланина, чем задира Маслова, а в конце запоздало спросил, почему это, собственно, он Тинке не пара, кто же тогда ей пара.

- Вилька, - хохотнул Серёга. – Они с ним такие две противоположности, что, объединившись, могли бы прекрасно дополнять друг друга, - сострил Петров.

Шутка его Вадиму не понравилась, хотя он и вида не подал. А Ахметова после этого ещё больше возненавидел, будто почувствовал в нём соперника. Во вражде Вильки с Тинкой невольно стал подозревать взаимное влечение, хотя осознавал, что не может такого быть: слишком они друг друга задирают. А вдруг, ведь не только от любви до ненависти  - один шаг, но и от неё до любви тоже столько же. Может, Вилька специально досаждает Маслене, чтобы обратила на него внимание.

Однажды после очередного его выпада на запах Тинки Вадим не выдержал и пригрозил Ахметову наедине:

- Не трогай Маслову, иначе я твой чуткий нос начисто лишу всякого обоняния!

Наверное, вид у него был устрашающий, если Вилька после этого перестал донимать Тинку.

До премьеры оставалось всего три недели. Все сцены были изучены, РДК заказал в ателье костюмы. Вероника съездила в Уфу и привезла из театра музкомедии – там у неё были знакомые - списанные парики и кое-какие костюмы,  сгодятся для массовки.

Она очень переживала за спектакль – это её курсовая работа преддипломная, обещала приехать на премьеру преподавательница по режиссёрскому мастерству Галина Михайловна.

 В институте были не довольны, что она выбрала Лопе де Вега, можно было поставить, например, «Двенадцать месяцев» Маршака. Но его на курсе почти все ставят, а Веронике хотелось чего-то особенного: оказаться под Новый год не в лесу, а в Неаполе – это же просто здорово! Вот и нарвалась со своим поиском чуда на лишние хлопоты: ни к кому из сокурсников строгая Галина Михайловна на премьеру не едет, а к ней явится. Даже сон теперь по ночам потеряла.

Всё ей кажется, складывается не так. Вдобавок, главные герои не вырисовываются, как задумывалось. Теодоро хорош во многом, но Диана – скорее разбойница из «Снежной королевы», чем графиня. Наскакивает на Теодоро слишком крикливо, глубоких переживаний не чувствуется. Хотя, когда в зале нет наблюдателей и они репетируют втроём – Тинка, Вадим и режиссёр – в ней что-то необычное и волнующее просыпается, и кажется, лучше Дианы не надо.

Только будет ли она такой во время спектакля, не собьют ли её зрители с верного тона? Иногда в голове Вероники мелькала сожалеющая мысль: может, зря она не отдала роль графини Милочке, вон какая очаровательная из неё получилась Марсела! Но не менять же коней на переправе – роли почти выучены,  и Тинку обижать не хочется.

- Вам не мешает порепетировать вдвоём, - посоветовала она Тинке и Вадиму, - подумайте, как строить отношения своих героев на сцене, какими жестами пользоваться, чтобы быть естественными. А то задираетесь как петушки. Соберитесь где-нибудь.

- Завтра после уроков пойдём ко мне домой, - предложил Вадим, когда они с Тинкой дошли до поворота к посёлку леспромхоза.

- Нет, лучше будем репетировать у меня, - решительно запротестовала Тинка. – Или пойдём к бабушке Софье, она нам не помешает, даже будет рада послушать нас. Знаешь, она слепая, но умная – жуть, работала в Ленинграде партийным деятелем. Когда заболела, сестра перевезла её сюда, так сказать, в родовое гнездо, вернее, гнёздышко, где жили их родители, Софье здесь стало легче. Давай встретимся завтра сначала у меня. Живу я через два дома от Милочки. А уж где она живёт, надеюсь, ты не забыл, ведь провожал её домой недавно. – Последнюю фразу Тинка подчёркнуто выделила, придав голосу саркастические нотки.

Большущие глаза Вадима ещё больше увеличились, и краска залила щёки: надо же, всего раз проводил Ланину из кино, и уже проболталась об этом подружкам. И встретились они там случайно. Поговорили о просмотренном фильме, потом как-то неудобно было не проводить её до дома: был уже вечер, и Милочка была одна без подружек. Ну почему у девчонок такие длинные языки!

На самом деле Милочка была ни при чём. Это её мать, тётя Алина, встретившая их у ворот, похвалилась потом Тинкиной матери, что за её дочерью ухаживает внук главной врачихи. А Тинка нечаянно подслушала.

- Хорошо, я приду, - быстро согласился смущённый Вадим, - к часам трём или четырём.

На следующий день, в субботу, уроки пролетели, как одно мгновение. Пообедав, Вадим вырядился в новый свитер с орнаментом на плечах и груди, присланный родителями из Германии ко дню рождения. Он ему очень шёл: делал шире в плечах и похожим на средневекового рыцаря.

В три часа уже был у дома Масловых. Несколько минут мялся у дверей, прежде чем постучать. Открыла сама Тинка – в синем фланелевом халатике в белый горошек, туго перетянутом в талии поясом, кудрявые волосы распущены ниже плеч; совсем не походила на себя, была какая-то новая, и эта другая, домашняя Тинка, ему понравилась ещё больше.

- Уже пришёл! – ойкнула она и запустила его в дом. Вадим оказался в тёплой просторной кухне с широкой печью и длинным столом, накрытым вышитой скатертью, вокруг стояли самодельные лавки.

 – А я только-только успела помыть полы у бабы Софьи и думала, схожу в баню, но не успела, - сожалея, проговорила Тинка. - Ладно, потом помоюсь, сейчас переоденусь, и пойдём репетировать к Софье.

 Из общей горницы показалась худенькая, с уложенными венком на голове русыми косами женщина, Вадим догадался, что это мать Тинки, у них были одинакового цвета светлые сине-зелёные глаза. А за нею в кухню выбежали три девчушки и маленький мальчик, на лицах их было написано любопытство.

- Куда вы собрались? – спросила женщина, поздоровавшись с ним, а когда услышала ответ, запротестовала: - Никаких сейчас репетиций! Юноша подождёт, пусть поиграет с девчонками в карты. А ты помойся и Федорика вымой, отец ещё не скоро придёт, а мне надо со скотиной управиться.

Тинка не стала спорить.

- Я быстро, - сказала она и принялась собирать в баню брата. Ласковый, как котёнок, мальчик охотно подчинялся  сестре. Она надела на него пальтишко, валенки, обвязала голову платком, как девчонку, и увела в баню.

- Пойдём играть в карты, - требовательно потянула Вадима за рукав средняя из девочек, лет десяти, которую звали Ритой, и повела в комнату, где жарко пылала огнём круглая, «обшитая» железным листом печь.

 Усевшись за стол, на котором тоже была вышитая по краям и середине скатерть, принялись играть в дурака. Тринадцатилетняя Ксеня, серьёзная и неулыбчивая, быстро повыкидывала все карты и первой вышла из игры, за ней победил Вадим. В следующей игре опять они же выиграли. Синеглазая Маруська, с густой гривой кудрявых тёмных волос, спускавшихся до пояса, самая красивая из сестёр Масловых, проигрывая, жалобно всхлипывала.

 - Перестань рыдать! – прикрикнула на неё грозная Ксеня. – Выгоним из игры! Ишь, моду взяла – канючить. Я тебе не Тинка, чтобы поддаваться!

Вскоре мать принесла из бани Федорика, закутанного в одеяло. Побросав карты,  старшие девочки кинулись хлопотать вокруг распаренного братца: вырядили его в длинную фланелевую рубашку, закрывающую коленки, в ней он стал похож на хорошенькую розовощёкую девчушку. Маруська, накинув овечий платок, метнулась к двери.

- А ты куда, полураздетая? – закричала на неё мать.

- Я к Тинке в баню! -  пискнула Маруська и юркнула в дверь.

- Они быстро помоются, - успокоила Вадима мать. – Маруська Тинке не помешает, она уже сама моется, за компанию обеим  интереснее, а я пока капустных пирожков нажарю, угостите Софью, она мою стряпню любит, – и крикнула оставшимся дочерям: - Развлекайте кавалера картами, что вы поубегали враз!

Усадив Федорика на диван и прикрыв  одеялом его розовенькие ножки, Ксеня и Ритка вернулись к картам. Не успели они сыграть  и двух конов, как хлопнула входная дверь и запустила морозец, а вместе с ним раскрасневшихся, довольных Тинку с Маруськой. Головы их были обмотаны полотенцами.

 Сестрёнки тут же кинулись к самовару на кухне. Напившись чая с мёдом вдоволь, сели неподалеку от играющих. Тинка размотала полотенца - себе и Маруське, Вадим обратил внимание, как она ласково пригладила ладонями спутанные кудри сестрёнки перед тем как медленно, по прядям расчесать их щёткой. А потом быстренько расчесала свои волосы. Раскрасневшиеся, с сияющими  глазами, обе казались ему невероятными красавицами.

- Пусть волосы подсохнут, - сказала Тинка, весело тряхнув мокрой головой, и расплылась в улыбке, - ну, с кем я буду в паре?

- Со мной, со мной! – громко закричала Маруська.

 Мать, выглянувшая из кухни, цыкнула на неё:

- Иди, суши волосы у печки, а то опять простынешь! Да смотри, не сожгись.

Маруська, шмыгнув хорошеньким маленьким носиком, неохотно отступила к пышущей теплом круглой печке. Несмотря на свой строптивый нрав, при людях она не смела ослушаться матери. В семье Масловых было заведено: при чужих родителям не перечить, вот уйдёт гость, тогда возражай сколько влезет, но последнее слово всё же за матерью с отцом – это правило шло от дедушек и бабушек, от поколения к поколению, по неписаному закону.

Такой богатой густой длинной растительности, как у младшей сестрёнки на голове, Тинка не имела, зато после мытья щёлоком волосы у неё становились мягкими и по краям скручивались в мелкие колечки. Правда, уже на второй день они становились жесткими и спутывались, как сухое сено, приходилось заталкивать их в торчащий хвостик, даже чёлку она не решалась отрезать, так как боялась, что та смешно будет загибаться вверх.

Сейчас после бани волосы мило резвились, как им вздумается, и красиво обрамляли ярко разрумянившиеся щёки хозяйки. Вадим сидел совсем близко, касался её тёплого плеча, когда нагибался, чтобы выкинуть карту на стол. От Тинки приятно пахло мёдом и сладкими травами.

Его всегда волновал её запах, который был какой-то особенный, словно рядом бил водопад – шумный, чистый, свежий. Он не понимал, почему Вилька  к нему привязывается и морщит нос. А у Вадима от него кружится голова и так радостно на душе.

Кто-то постучал в дверь. Вскочив, Тинка побежала  открывать её. Вернувшись, пояснила:

- Это Толя, наш двоюродный брат, пришёл в баню, он её обожает, моется у себя по пятницам, а у нас по субботам, - и звонко крикнула: - Заходи, Банное-Ваше-Намывчество, где ты там, на кухне, застрял!

В комнату с кухни заглянул высокий, худощавый парень, светловолосый, лет двадцати, в накинутой на плечи куртке, с шапкой-ушанкой в руках, поздоровался и широко улыбнулся. Он чуть нагнулся и, не переступая через порог, застыл у кухонного дверного проёма.

- Тиныч, вечно ты меня поддеваешь. – В голосе парня не было обиды, наоборот, ощущались довольные нотки.

Анатолий осенью вернулся из армии и жил у бабы Мани, вырастившей его мать, как и отца Тинки. Мать жила с новой семьёй в Свердловске. Баба Маня вырастила троих племянников. Кроме Тинкиного отца и Толиной матери, ещё и бездетную Маргариту, которая жила с мужем в Ленинграде. Вырастила она и Толю, рождённого племянницей в первом браке.

- Что, тётя Маша, - обратился Анатолий к матери Тинки, её тоже звали Марией, - баня не выстыла?

- Куда там! – откликнулась с кухни хлопочущая над пирожками Мария. – На всех хватит жара, иди, мойся сколько душе угодно! Мёд и веники найдёшь в предбаннике, – и неожиданно предложила: - Можешь взять с собой попариться нашего гостя. – Её обтянутая цветастым ситцевым фартуком худенькая фигурка показалась у дверного косяка, светлые, в лучистых морщинках глаза женщины ласково посмотрели на Вадима.

- Ты, юноша, в настоящей деревенской бане по-чёрному, наверное, давно не мылся? – спросила у него, хитро улыбнувшись, ну точно как Тинка.

- Никогда не мылся, - признался Вадим. – У нас в квартире всегда была ванная. И у бабушки теперь она есть. В общую баню она меня не отпускает.

- Разве ванну с баней сравнишь! – вмешался Анатолий, - Я у матери в городе мылся, мне не понравилось – ни пару, ни жару, кожу не сдирает. Я после бани как новорождённый! Просто балдеешь от чистоты! – И стал торопить Вадима: - Собирайся скорее! Тинуша, дай-ка ему полотенце.

Но мать опередила Тинку, достала из шкафа почти новое махровое полотенце и мужнину чистую хлопковую рубаху в клеточку, протянула их гостю.

- Оденешь, когда вымоешься, а свитер свой нарядный в доме оставь, накинь отцовскую фуфайку.

Раздевшись в предбаннике, Вадим с любопытством заглянул в саму баню. Толя уже набрызгал на каменку водой, и густой пар заполнил избушку. Вадима приятно обдало теплом.

- Залезай и ложись на полок, - приказал ему Толя смеясь, - я тебя веничком попотчую, а потом ты меня со всей силы похлещешь.

Легко сказать, залезай. Лавки оказались горячими, жгли руки, а на возвышении из широких досок, называемом полком, запросто можно испечься. Анатолий, заметив нерешительность гостя, плеснул из ведра на полок холодной воды и подтолкнул его.

- Ну, что мнёшься?

Пришлось лезть на треклятый полок и ложиться, как указали. Но не успел насладиться приятным пронизывающим тело теплом, как почувствовал на спине обжигающий удар мокрого горячего веника.

- Ты чего? – заорал он на Тинкиного двоюродного брата и попытался вскочить, только тот прижал его коленом и стал хлестать веником всё быстрее и быстрее.

- Терпи, скоро приятно будет! – заворчал Толя. – Какой же ты неженка! Повернись лицом, я спереди тебя попарю.

И эти «лупцевания» называются хвалёным банным парением: не вдохнёшь и не выдохнешь, горло обжигает, от удара веника всего передёргивает – настоящая экзекуция! Он казался себе мучеником, истязаемым кнутом. Лупил его Анатолий, широко размахиваясь и во всю мочь. Вадим не смел кричать, боялся, поднимет его на смех этот взрослый парень, но наступил момент, когда уже не было сил терпеть, вывернулся из-под веника, соскочил с полка и пулей выскочил в предбанник, где жадно стал вдыхать прохладу.

- Хватит нежиться, - нетерпеливо скомандовал Толя через некоторое время, - а теперь ты меня парь.

Взяв веник, Вадим нерешительно и осторожно опустил его на блестевшую от пота мускулистую спину Тинкиного двоюродного брата.

- Что ты меня, как невесту, гладишь, ударь посильнее! – заворчал недовольно тот.

И Вадим принялся бить его веником не на шутку, даже рука заныла, а Толя всё кричал:

- Ещё добавь! Лупи посильнее!

Потом они мазались мёдом, пили хвойный настой и ещё несколько раз парились, поддавая пар. Один раз Толя уговорил Вадима выскочить из бани и вываляться в снегу, как делал сам. Баня была в глубине огорода, подальше от людских глаз, и на улице уже смеркалось, к тому же Тинкин родственник так радостно визжал, обтираясь снегом, что Вадим рискнул.

Выскочил – и бултых в обжигающий снег. Заорал, как бешеный, и тут же опрометью кинулся в горячую баню с паром. А там уже почувствовал блаженство. Стало понятно, почему деревенские люди так расхваливают баню: она даёт почувствовать резкую грань в природе, то холодно, то жарко – и всё в один миг.

В дом вернулись, когда у Масловых вся семья уселась ужинать. Отец, возвратившийся с  работы, сидел во главе стола. Толя отказался от приглашения поужинать, поблагодарил за баню и ушёл домой. А Вадима всё же усадили за стол, как ни упирался.

Он уплетал за обе щёки картошку в мундире, солёные огурцы, квашеную капусту и румяные свежеиспечённые пирожки с той же капустой. Ничего вкуснее не пробовал в жизни.

Рядом опять сидела Тинка. Вадим почему-то подумал, что теперь они с ней пахнут одинаково – мёдом, хвоёй и кислой капустой. И этот запах ему безумно нравился.

Репетировать к бабушке Софье в этот вечер они уже не пошли. После ужина отец с матерью ушли в баню, Ксеня уселась читать книжку, а младшие стали слушать детский спектакль, передаваемый по радио, расселись вокруг радиоприёмника в большой комнате. Тинка позвала Вадима в её с Маруськой и Федориком уголок.

Дом Алексей Маслов строил сам, перегородил по-городскому на три комнаты. Прошедшим летом отштукатурил заново и побелил в разный цвет – жёлтый, розовый и зелёный. Тинка, Маруська и их братик оказались в розовом «царстве». Правда, там стояли совсем не в тон стенам старый, раскладной зеленый диван, допотопная кровать с блестящими шишечками, доставшаяся матери по наследству, да самодельный стол, покрытый вышитой скатертью, но всё равно в ней было уютно. На стенах красовались рисунки.

- Это мои и Федорика, -  зардевшись, объяснила Тинка, - отец для них рамки сделал, говорит, что они не хуже картин. Я ж понимаю, мазня, но хоть стены не голые.

Но рисунки были хороши, они Вадиму понравились, особенно Тинкины. На них он увидел знакомые места: речку с крутыми берегами, большую дорогу, ведущую в гору, леспромхозовский посёлок. На одном - три девчушки играют в мяч на поляне, усеянной ромашками, в девочках можно было узнать Милочку, Алёнку и саму Тинку.

- Ты хорошо рисуешь. – В голосе Вадима звучало восхищение. – У тебя всё как настоящее. А я рисовать не умею, какой-то бесталанный уродился: ни петь, ни плавать, ни танцевать, ни рисовать!

- Не прибедняйся, - остановила его Тинка, иронично улыбнувшись. - Учишься на одни пятёрки – и этого тебе мало! – Светлые, чуть прищуренные её глаза смотрели на Вадима пристально и с некоторой хитринкой. - У Теодоро  все монологи запомнил с первой репетиции, а мне пришлось дома долго свои учить, я и сейчас путаюсь, - и неожиданно сделала заключение: – Ты наверняка будешь артистом, у тебя на сцене всё выходит как в жизни.

- Ни за что! – резко отчеканил Вадим, после чего, смутившись, добавил уже мягче: - Артист – человек подневольный, а я подчиняться не люблю, вот если режиссёром, то за милую душу, буду командовать такими артистами, как ты, русалочка.

 Какое-то непонятное очарование витало над ними, когда они сидели на старом зелёном диване и говорили о том, что придёт на ум. Вадим рассказывал, как учился в Ленинграде, Тинка внимательно слушала не перебивая. Она умела слушать,  не поддакивала, как обычно делают другие девчонки, но по её внимательным глазам видно было, что ей интересно, о чём говорит собеседник.

Когда Вадим замолк и наступил её черёд рассказывать, она с юмором поведала, как летом ловила вылетевший из улья пчелиный рой. Потом пришёл Федорик и пристроился к Тинке, положив белёсую головку к ней на колени. Вскоре, засопел, уснув. Тинка бережно подняла братишку и хотела перенести в кровать.

- Я тебе помогу! – прошептал Вадим и осторожно взял из её рук спящего мальчика, который оказался удивительно лёгким, и направился с ним к кровати, бережно уложил его в постель, быстро разобранную Тинкой. Накрыв братишку стёганным ватным одеялом, она заботливо подоткнула его со всех сторон: к утру печка остынет и в доме станет прохладнее.

 Сердце у Вадима ощутимо билось. Сквозь полутьму, стоящую в комнате, свет попадал только из приоткрытой чуть-чуть двери, он видел, как Маслёна, встав на колени, ласково погладила ребёнка по волосам и поцеловала в лобик. Это было так необычно и трогательно. Его мама никогда с ним так ласково не обращалась. Или он просто уже этого не помнит, забыл, как было в раннем детстве.

Нет, нельзя сказать, что в семье о нём не заботились. Родители по-своему любили его, были с ним вежливы и покупали почти всё, что сын просил. Но им всегда было как бы не до него.

Они жили своей жизнью. Отец пропадал на службе с утра до позднего вечера. Мать занималась больше собой или общественной работой в военном посёлке, то организовывала концерт, то вела женский клуб, работала обычно на полставки - по профессии она была врач - и часто ревновала к кому-нибудь из жён офицеров своего красивого мужа. Вадим не раз наталкивался на их разборки по этому поводу и был на стороне отца, ведь ему совсем некогда волочиться за чужими жёнами, да он бы и не позволил себе такого.

Ласковые обращения к сыну «котик», «сынуля», «рыбка моя» бросались матерью мимоходом и, как Вадиму казалось, шли не от сердца, потому что в ее сердце были другие заботы и переживания. Не о нём. Ему частенько думалось, что душа его была ей неинтересна. Она просто гордилась им как красивой удобной вещью: отличник и, слава Богу, внешне похож на отца! И у него невольно мелькнула сумасшедшая мысль: если он когда-либо женится, то его жена будет любить детей вот так же искренне, как Тинка.



Комментарии:
Поделитесь с друзьями ссылкой на эту статью:

Оцените и выскажите своё мнение о данной статье
Для отправки мнения необходимо зарегистрироваться или выполнить вход.  Ваша оценка:  


Всего отзывов: 0

Список статей:



Если Вы обнаружили на этой странице нарушение авторских прав, ошибку или хотите дополнить информацию, отправьте нам сообщение.
Если перед нажатием на ссылку выделить на странице мышкой какой-либо текст, он автоматически подставится в сообщение