"Троица"
Я зашла в храм... Там было тихо - служба еще не началась. Пол был устлан травой, колонны у входа обернуты березовыми ветвями - завтра Троица. Горели свечи у икон. Запах травы дурманил и кружил голову. Я была наедине с Богом и целым миром, и огромный храм казался маленьким. Он как будто обнимал меня, как мать обнимает ребенка. И тишина говорила языком любви... Я поставила свечу за всех, кто умер в нашем роду. Я их не помню, почти никого, но ведь в моих жилах течет их кровь. Совсем немногих я видела на фотографиях, слышала кое-что от матери, но знакома не была. Я немного стеснялась быть здесь - ведь я была почти одна... Кроме меня, здесь был только продавец церковной лавки. Я оставила ему записку - пусть тех людей вспомнят. Вышла из храма со слезами на глазах - этого никогда не бывало раньше. Синее небо, золотые купола... Как же красиво и спокойно! Мне по-прежнему хотелось плакать, но на улице это было бы странно... Но душа плакала. И вдруг... Что это? Дождь? Да, дождь! Я не хотела доставать зонт, пусть мои волосы намокнут, но какое же это удовольствие - чувствовать капли дождя на лице! Дождь пах свежестью и немного металлом, легкий ветер гладил меня по голове... Плакать больше не хотелось - я была счастлива.
"Праздник ночи"
Какое всё-таки красивое время – ночь! Я стояла на балконе и медленно приходила в себя. Тёплый южный ветер медленно гладил меня по голове, создавая на свежевымытых волосах приятное ощущение прохлады. Дневные звуки практически исчезли, перестав, наконец, раздражать меня, лишь из чьего-то открытого окна доносились лёгкая музыка и смех – видно, у тех людей тоже был Праздник Ночи. Впрочем, не тоже. У них – Праздник Ночного Веселья, а у меня – Праздник Ночных Ощущений, и на мой праздник никто не будет приглашён.
Я чувствовала себя как выздоравливающий человек, как птица, только что научившаяся летать, наконец, как кот, своровавший кусок мяса. И как тот кот, я своровала немного времени у дневного образа жизни, чтобы отдохнуть от него и насладиться ночью.
Я пила эту ночь как дорогое вино – вдохнув аромат, потом чуть пригубив бокал – медленно, с наслаждением, смакуя вкус, вбирала, как запах любимых духов – всей грудью, улетая от этого даже не на седьмое – не знаю, на какое небо, и отдавала ночи своё наслаждение ей.
Это был праздник буйных ощущений – чистых, незамутнённых дневной беготнёй, очищенных от налёта спешки и мелочности. Это был мой праздник, только мой, дающий мне силу. Деревья шептали: «Послуш-ш-шай, послуш-ш-шай, ты слыш-ш-шишь нас-с-с?..» и, казалось, хотели сообщить какую-то свою тайну. Но нет, я их не слышала. На небе загорались первые звёзды, смех и музыка в том окне стихали.
Что ж, пора и мне закончить свой праздник – ночь будет праздновать дальше без меня, а я сохраню данную мне силу на следующий день – и он будет великолепен, иначе и быть не может.
"Осеннее горе"
Нет, я всё-таки родилась в странное время – время скорости и одиночества. По крайней мере, так я его воспринимала... Но что я могла сделать?
Большой город. Город-чудовище, опутанный дорогами с противно пахнущей прозрачной кровью. И вот в этом большом городе умирает человек. Он жил один, и вот он умер, и если бы не я, никто долго бы ещё этого не понял, потому что никто о нём не знал. Конечно, он проходил мимо вас, но вы его не замечали... А теперь он умер... И только я оплакивала его смерть, никто, кроме меня, не шёл за его гробом...
Все бегут куда-то по своим мелким делам, чем-то заняты... Ну что ж, таков мир, и не я его выбирала. Такой... Мир без любви. Разве кто-то понимает, что такое любовь, преданность? Эх, как холодно... Зачем, зачем я это говорю? Я знаю, что есть любовь, только даже если я закричу об этом – никто, никто меня не услышит! Все сами по себе, никому нет дела до других... Ах, если бы они знали, какое это счастье – знать, что ты кому-то нужна, просто так нужна, только потому, что это ты...
Начался дождь. Он резко пах горем и слезами. Горящие оранжево-красные кленовые ладошки просили о помощи, они хотели жить, но безжалостный ветер не слушал их, срывал эти яркие лоскутки и бросал под сапоги прохожих... Мне было холодно, но идти было некуда. Из глаз сами собой лились слёзы...
А люди спешили по своим делам, они отворачивались, обходили грязную собаку, лежащую у дороги, чьи глаза были подняты к небу, словно в молитве. Люди удивлялись, что делать собаке на кладбище? Некоторым прохожим становилось стыдно, что они не умеют так любить, и они поскорее убегали от боли в свои тёплые убежища, некоторые презрительно отворачивались, но большинству было всё равно. А собака по-прежнему плакала, и дождь плакал вместе с ней.
Через некоторое время кладбищенский сторож убрал с могилы мёртвую собаку...
"Тигрица"
Я видела раненое животное. Тигрице было всё равно, почему охотник выстрелил в неё. Ей и её детям нужна была жизнь. Только что наступила весна и молодая, сильная тигрица рассчитывала на тёплое, изобильное лето, она уже видела своих детей сильными и ловкими, сидящими в засаде или преследующими добычу.
И вот сейчас она мечется по талому снегу, и выстрел многократно повторяется в ушах. Она понимала, что её детям не суждено родиться, что её время закончилось, и не хотела верить.
Лес оглашал последний, недоумённо-обиженный рёв раненого зверя. Столько ещё предстояло, столько было энергии... А её детям ничего не дано было увидеть и узнать.
От боли, от смертельной обиды металась она по лесу, не видя ничего перед собой, и ей казалось, что снова ударили морозы, а на снегу оставался узорчатый кровавый след...
Утром у меня перед глазами стоял весенний лес, слышался тигриный рёв, а сердце колотилось с такой силой, как будто это я пыталась убежать от судьбы. Мне было обидно и страшно, было жалко зверя из сна, который должен был умереть.
Но, когда я ложилась спать вечером, я надеялась, что каким-то чудом тигрица выживет в продолжении моего сна, увидит своих детей взрослыми и сильными, а вместе с ней и моя мечта возродится, как те будущие тигрята...