30 января 1889 г. в охотничьем замке Майерлинг кронпринц (наследник престола) Австро-Венгерской империи Рудольф застрелил свою юную подругу Марию Вечера, а потом застрелился сам.
Эта фраза вполне годится для начала рассказа, если бы не некоторые обстоятельства. В ней несомненно лишь место, дата и имена самоубийц — кронпринц Рудольф и Мария Вечера. Смущение вызывают два обстоятельства. Первое: до сих пор до конца неясны причины столь экстраординарного поступка. Второе: с вердиктом «двойное самоубийство» тоже неясности. Есть мнение, что это было вовсе не самоубийство, а хорошо подготовленное, тщательно спланированное и хладнокровно осуществленное двойное убийство, концы которого очень надежно спрятали в воду, инсценировав суицид.
Итак, что же произошло в тот роковой вечер в Майерлинге и какова предыстория этого трагического происшествия?
Кронпринц (это был титул наследника престола) Рудольф был единственным сыном австрийского императора Франца-Иосифа Габсбурга (Габсбурги - это было родовое имя австрийских императоров) и его жены императрицы Елизаветы, принцессы из рода Виттельсбахов — королей Баварии. Австрийская империя к концу 19 века была стремительно дряхлеющим государством, этакий древний, унаследованный еще со времен средневековья разнонациональный рыхлый конгломерат. В ее состав входили, кроме Австрии, территории таких современных государств, как Венгрия, Чехия, Словакия, Босния и Герцеговина, Хорватия, Словения, западная часть современной Украины, некоторые северные территории современной Италии и некоторые территории современной Румынии. В 1867 году была сделана попытка реформировать это государство. Самой крупной частью Австрийской империи, кроме собственно Австрии, была Венгрия. Император Франц-Иосиф короновался не только как император Австрии, но и как король Венгрии. Венгрия осталась в составе империи, но получила свой парламент и некоторые права автономии. Образовалась так называемая дуалистическая (двойственная) монархия — Австро-Венгрия. Император этого государства Франц-Иосиф понимал, что для сохранения этого нестойкого конгломерата разных народов ему потребуется мощный союзник и он обрел его в лице молодой, только недавно образовавшейся, но очень сильной (в отличии от Австро-Венгрии) Германской империи. Образовавшаяся совсем недавно, после победы над Францией в 1870 году, молодая Германская империя была весьма своекорыстным союзником и стремилась использовать Австро-Венгрию в своих интересах и целях — а цели эти заключались в установлении германской гегемонии во всей Европе и в будущем переделе обширных колониальных владений Англии и Франции в пользу Германии (из-за чего в 1914 году и вспыхнет первая мировая война). Из-за союза с Германской империей у Австро-Венгрии уже начали безнадежно портиться отношения с Францией, которая не простила своего поражения во франко-прусской войне и мечтала о реванше. Что касается России, то и с ней у Австро-Венгрии наметилось очень мощное охлаждение, вызванное соперничеством на Балканах. Завязывались узелки тех политических союзов, которые через четверть века расколют Европу на две противоборствующие группировки и вызовут первую мировую войну.
Помимо сложной политической обстановки, которая наложила свой отпечаток на жизнь кронпринца, в императорской семье тоже все было не слишком благополучно. Ни для кого в Европе и Австро-Венгрии не было секретом, что брак родителей Рудольфа – сухого и педантичного Франца Иосифа и очаровательной, яркой, склонной к сумасбродным поступкам красавицы Елизаветы — ко времени майерлингской трагедии окончательно распался. Императрица бывала в Вене только наездами для выполнения чисто представительских функций – внешне супруги старались соблюдать декорум. В остальное время она жила в основном на греческом острове Корфу и совершенно не интересовалась не только политическими делами, но даже и жизнью собственных детей. Если император Франц Иосиф еще как-то вникал в личные и общественные дела своего сына и наследника, то Елизавета демонстрировала удивительное равнодушие и к нему, и к его сестрам-принцессам. Лишь изредка, несколько раз в году, она появлялась в Вене и в жизни детей, как мимолетное прекрасное видение, а потом снова исчезала — надолго.
А когда то кронпринц Рудольф Франц Карл Иосиф был долгожданным ребенком у императорской четы. После двух дочерей — наконец-то 21 августа 1858 года родился долгожданный наследник! Франц Иосиф на радостях плакал, ликование охватило всю империю.
Практически в день его рождения в парадном зале императорского дворца Шёнбрунн ни с того, ни с сего вдруг рухнула огромная люстра. Дело обошлось лишь грудой хрустальных осколков, да суеверным испугом, а если бы кто-то в это время стоял под люстрой, то от него осталось бы мокрое место. Страх долгое время витал под сводами замка. А после смерти Рудольфа лакеи, которые были постарше и помнили это происшествие, какое-то время старались быстрее прошмыгнуть по паркету под тяжелыми дворцовыми люстрами.
История Рудольфа и Марии буквально переполнена подобными «роковыми» деталями.
Все мемуаристы как один описывают кронпринца Рудольфа как исключительно красивого и обаятельного мужчину. Восходящее солнце власти всегда влекло к себе неудержимо. Заглядишься, залюбуешься его золотистым сиянием, и, ослепленный, готов принять накладные плечи за тугие связки мышц. Особое чувство восхищения и влюбленности кронпринц вызывал у противоположного пола. Женщины сходили с ума по Рудольфу и можно ли было вообразить в рамках империи более почетный приз нежели сам принц? Мария Вечера была не одинока в своей влюбленности в Рудольфа. Тут состязались многие, и само участие в этом соперничестве приносило определенный престиж и славу, однако приз можно было выиграть лишь ценой особой решимости и самопожертвования.
В детстве и юности принц получил блестящее образование, с ним занимались и его обучали до полусотни учителей, причем все они были мастерами в своей области науки. Кронпринц легко справлялся с учением — причем оно велось на пяти языках, рос любознательным и начитанным. Ему не нравились лишь религиозные дисциплины, зато он прекрасно разбирался в естественных науках. Когда ему исполнилось 17 лет, он даже собирался поступать в университет, но воспротивился отец-император — его наследник мог иметь только военную карьеру. Не противясь воле отца, кронпринц занимался военной наукой, однако свое увлечение наукой не забывал. От своих наставников он перенял передовые и либеральные взгляды и убеждения, был убежденным сторонником реформ и прогресса. Ходили так же упорные слухи, что он был членом одной из масонских лож. И австрийские, и венгерские либералы возлагали на него большие надежды. Принц пытался играть большую роль во внутренней и внешней политике Австро-Венгрии, писал статьи в либеральные газеты, предлагал реформы, в частности, хотел обеспечить еще большую самостоятельность и автономию Венгрии, да и других национальных частей Австро-Венгрии. В это время в Европе росли антисемитские настроения — а принц демонстративно поддерживал дружеские отношения с евреями.
Разглядывая фотографии Рудольфа, вряд ли ощутишь его личное обаяние; однако не станем удивляться, а лучше порадуемся тому, что эти изображения дошли до нас. Покровитель наук, сам довольно успешно занимающийся орнитологией; немаловажная фигура в мировой политике — приверженец европейского либерализма; творец великих (хотя пока тайных) прожектов по реформированию империи; кумир венских красавиц, первый кавалер Австро-Венгрии; великий радетель прогресса; публицист с острым пером, заклятый враг придворной камарильи и реакционных церковников — таким и только таким хотел Рудольф представить себя взыскательному миру. Но последние его фотографии слишком четко отражают признаки душевной усталости: глаза странно прищурены, улыбка загадочна, лицо измученное. Лицо человека, которому белый свет не мил. Похоже, он чем-то угнетен.
Вообще ни на портретах, ни на фотографиях — нигде не заметно его особо выдающейся красоты. А меж тем красоту и обаяние Рудольфа отмечали практически все! Лишь на одной фотографии, где он представлен совсем юным без усов и бороды, можно разглядеть черты красавца, очаровывавшего в свое время буквально всех. На всех других изображениях предстает усталый, печальный, даже, пожалуй, истощенный и измученный чем-то человек: ранние залысины, довольно жидкие волосы, неуверенное или напряженное выражение глаз и лица, усы и бородка, которые сильно старят еще молодого кронприца.
Ни для кого не было секретом, что в последние годы жизни Рудольф был практически отстранен отцом от всех важных дел. У него наметились самые серьезные расхождения с императором по всем вопросам как внутренней, так и внешней политики. Как уже говорилось, Рудольф мечтал о реформах и преобразованиях в Австро-Венгрии и в этом его активно поддерживали его друзья из числа австрийских и венгерских либералов — кронпринц был кем-то вроде их предводителя, именно на него они надеялись в случае смерти его отца. Но Франц-Иосиф был твердо уверен, что для таких дряхлеющих нестойких конгломераций, какой была Австро-Венгерская империя, любые перемены пагубны и приведут только к хаосу и распаду. Еще большие расхождения наметились у отца и сына во внешней политике.
Это касалось прежде всего союза с Германией, которого твердо придерживался император. А вот его наследник Рудольф до глубины души не выносил германского императора Вильгельма II. Неприязнь была, можно сказать, на семейной почве. Именно Гогенцоллерны (родовое имя императорской семьи Германии) вытеснили Габсбургов с исконной германской земли, отняли независимость у милых и приятных родичей Виттельсбахов (родовое имя баварской королевской семьи, к которой принадлежала мать Рудольфа Елизавета); во время франко-прусской войны они надругались над Францией, по отношению к которой Рудольф испытывал свойственную европейским либералам романтическую привязанность. Самодовольный, настырный, хвастливый германский император Вильгельм являл собой олицетворенную газетную карикатуру на типичного прусского солдафона. И он никак не мог вызвать особой симпатии в образованном, светском, склонном к декадентству Рудольфе. Однако его отец-император не разделял неприязни сына и твердо держался курса на прочный союз с Германией. Рудольф понимал, что пока Франц-Иосиф жив – до тех пор судьба Австро-Венгрии связана с этим не слишком умным и опасным задирой — германским кайзером Вильгельмом (в этом вопросе Рудольф оказался дальновиднее отца — действительно, союз с Германией в 1918 году приведет к поражению Австро-Венгрии в первой мировой войне, к революции, свергнувшей династию Габсбургов, и к распаду Австро-Венгрии. Впрочем, порадоваться своей правоте Рудольф мог бы разве что с того света!)
Сам германский император Вильгельм тоже был о Рудольфе в частности, и о Габсбургах вообще невысокого мнения: он считал их мягкотелыми и вырождающимися; в приватных беседах порою позволял себе высказывания типа: Австро-Венгрия вполне созрела, чтобы упасть как спелый плод, в руки Гогенцоллернов и войти в состав молодой Германской империи. Другие берлинские политики относились также настороженно к наследнику преданного союзника Франца-Иосифа - Рудольф не делал тайны из своих антигерманских настроений.
В результате кронпринц оказался «не у дел» как во внешней, так и во внутренней политике Австро-Венгрии. Ему не возбранялось волочиться за женщинами, увлекаться охотой, играть роль ученого или писателя, бравировать своей дружбой с либеральными журналистами-евреями, заигрывать с малыми народностями Австро-Венгрии – венграми или чехами, изводить бумагу на политические статьи. Но к реальной власти отец его и близко не подпускал; даже на штабные совещания с ведома «высочайшей инстанции» его, как правило, приглашать забывали, хотя он и должен был там присутствовать как главный инспектор пехотных войск. Все его обязанности на этой ответственной должности исчерпывались тем, что его постоянно гоняли в утомительные инспекционные поездки по отдаленным гарнизонам. А если он пытался предпринимать какие-то крупные начинания на своем посту, то все они быстро нейтрализовались и сводились на нет благодаря деятельности преданных Францу Иосифу великих князей и маршалов, занимающих крупные военные посты.
Кстати, с этим постом, куда Рудольфа неохотно назначил отец-император, была связана крайне неприятная история, произошедшая за 3-4 месяца до трагедии в Майерлинге. Осенью 1888 года с официальным визитом в Вену прибыл германский кайзер Вильгельм. Оказывая подчеркнутое уважение Францу-Иосифу, он за время визита сделал все, чтобы унизить его наследника — кронприца Рудольфа, подчеркивая, насколько тот некомпетентен, ленив и бездарен. На этом кайзер не остановился - вернувшись на родину, он отправил Францу Иосифу письмо, в котором потребовал чтобы император снял Рудольфа с поста генерального инспектора, ради сохранения союза Австрии и Германии. Несмотря на то, что кронпринца с детства приучили повиноваться императору, на этот раз он ответил открытым бунтом и уходить с поста отказался. Вильгельм и Рудольф, и прежде не пылавшие друг к другу любовью, превратились в открытых врагов.
За два месяца до событий в Майерлинге Рудольф отпраздновал свое 30-летие — отнюдь не в радужном настроении, как об этом свидетельствуют воспоминания и сохранившиеся личные письма к друзьям. Наследник томился скукой. Ему надоел отец-император, не пускающий его к реальной власти и позволяющей лишь элементарную «игру в солдатики»; надоел статус наследного принца, прискучила видимость существования. «С...ть я хотел на этот престол, - якобы говорил он, - пускай Фердинанду достается». (Эрцгерцог Франц-Фердинанд — племянник императора Франца Иосифа, второй после Рудольфа кандидат на престолонаследие).
Напрасно друзья-либералы, для которых восхождение Рудольфа на престол стало единственной надежной, пытаются подбодрить его. Рудольф словно знает, что ему не выдюжить и вместо упорной кропотливой работы прибегает лишь к вызывающим жестам. Он вступил в состязание с опасным соперником: собранным, неутомимым, не сдающим темпа, стареющим, но тем более упорным стайером. Уже видно, что старик обгонит его. Рудольф задыхается, выбившись из сил,а бывалого бегуна даже пот не прошиб, он научился правильно распределять свои силы. Наследника хватает лишь на один рывок, и он вкладывает в него все усилия, а затем начинает спотыкаться от усталости, пока не падает совсем, даже не пытаясь подняться. В это же время Франц Иосиф знай бежит себе круг за кругом. Если бы Рудольф вздумал дожидаться своей очереди на престол, долго бы ему пришлось ждать — император Франц-Иосиф умрет только в 1916 году!
Незадолго до гибели наследника многие наблюдатели отмечали его крайне неустойчивое и нервное состояние. Неприкаянность и ощущение своей ненужности все больше и больше давали себя знать. У него развивалось нервное истощение и бессонница. Существует такая степень усталости, когда перегруженная и изнуренная нервная система позволяет организму всего лишь на несколько часов заглушить копящееся годами нервное напряжение. Рудольф пребывал в таком состоянии целыми неделями и даже месяцами. В Рождество 1888 года на глазах у всех с ним приключился настоящий истерический припадок, принц держался раздраженно и грубо, его нельзя было узнать. Прежде вежливый с подчиненными, он все чаще начал срываться на них и грубить. А зимой 1888 года произошел ужасный инцидент на охоте — Рудольф чуть на застрелил родного отца. Он не рассчитал расстояния до оленя, на которого охотились, выстрелил... и лишь случайный жест егеря, стоящего рядом с императором, и в этот момент поднявшего руку, спас жизнь Франца-Иосифа. Пуля попала не в императора, а в руку егеря и с тех пор отец даже побаивался лишний раз встречаться с сыном, опасаясь, что выстрел был не случайный и Рудольф вновь может повторить попытку убийства отца.
Все эти события и настроения принца делали его весьма опасным как для самого императора, так и для его приближенных, которые разделяли взгляды и политику Франца Иосифа. Рудольф буквально с малых лет был окружен бдительными полицейскими агентами — вначале они следили лишь за тем, чтобы на наследника не было покушений (террор в отношении царственных особ был весьма популярен во второй половине 19 века!). Но потом, по мере того как углублялись разногласия Рудольфа с отцом и правящей верхушкой империи, эти полицейские агенты начали регулярно доносить на кронпринца — где он бывает, с кем дружит и встречается, о чем говорит. Агенты полиции находились даже в самом ближайшем окружении Рудольфа — один из его личных лакеев был на содержании полиции. Даже его постоянная любовница (о ней ниже) была использована полицейскими для той же цели — следить за наследником. Можно сказать, что в последние годы жизни Рудольф чихнуть не мог без того, чтобы донос об этом не ложился на стол главного полицейского управления Вены. Кронпринц был в курсе этого постоянного соглядатайства и хорошего настроения ему это не прибавляло.
Нервное расстройство принца становилось все более явственным в последние месяцы его жизни. Надо сказать, что по части психических отклонений в родословной у Рудольфа было не все благополучно. Гены нервной или душевной болезни он мог унаследовать от матери — императрицы Елизаветы. Она, как уже указывалось, была родом из дома баварских королей Виттельсбахов — а у них роду было немало душевных расстройств. Да и сами Габсбурги в этом отношении были не вполне здоровой семьей. Отчасти это объясняется тем, что Габсбурги на протяжении многих столетий с упорством, достойными лучшего применения, роднились с Виттельсбахами и генетический фон обеих царственных семей был очень похож.
Скорее всего в развитии нервного истощения была повинна именно наследственность. Ведь практически рядом с Рудольфом существовали и чувствовали себя совсем неплохо другие престолонаследники, которым приходилось долго ждать своей очереди на престол. Например, принц Уэльский, будущий английский король Эдуард VII, сын королевы Виктории, которая тоже правила очень долго. Он был связан с Рудольфом близкими дружескими отношениями, но в отличие от него спокойно переносил ожидание. А вот психика Рудольфа, изначально неблагополучная, не выдерживала напряжения и конфликтов с отцом и его приближенными.
Физическое здоровье кронринца тоже оставляло желать лучшего. Ходили упорные слухи, что в 1886 году Рудольф, которые вел очень активную и беспорядочную половую жизнь, заразился гонореей (или сифилисом) и с тех пор постоянно мучился болями в суставах, головными болями, ухудшением зрения. Это было вполне понятным следствием того образа жизни, который вел принц. Его любовные приключения не ограничивались связями с дамами света и полусвета — он также посещал лучшие бордели Вены, где его знали в лицо. Во время одной из таких эскапад в публичном доме некой фрау Вольф (знаменитой венской сводни того времени) он знакомится с одной из тамошних девиц по имени Мицци Каспар, забирает ее из борделя, поселяет отдельно и она становится его постоянной любовницей в течении 9 лет до самой его смерти.
Что этих двух столь разных людей связало так надолго — неужели любовь? Верится в это с трудом. Вряд ли эта грубоватая на вид бабенция внушила Рудольфу глубокое и вечное чувство — его отношения с ней отличались самым грубым примитивизмом. Ни о какой душевной близости и верности со стороны кронпринца здесь речь не шла. За те девять лет, что Рудольф провел с этой толстой, не слишком красивой, совсем необразованной, но житейски опытной и хитрой женщиной, он не пропускал ни одной юбки и пережил огромное количество мимолетных любовных романов. Но при этом все его пассии (включая Марию Вечера) испытывали к Рудольфу совсем не меркантильный интерес. Это далеко не всегда была любовь, но какой-то вид душевной привязанности, который не предусматривал денежных расчетов. Ни одна не требовала с него «бабок», но при этом рассчитывала на какие-то ответные чувства. Видимо, это достаточно утомляло принца, который зачастую относился к своим поклонницам просто как к сексуальным игрушкам — трахнул несколько раз и забыл; пора переходить к новому роману, а не со старым канителиться. Что касается Мицци, то она никогда подобных претензий не высказывала, не требовала ни признаний в любви, ни каких-либо обязательств, и довольствовалась только денежными расчетами. Перестань кронпринц платить ей (довольно щедро!) и содержать ее (чуть ли не по-королевски) — вряд ли она осталась с ним, скорее всего отправилась бы зарабатывать себе на жизнь к другому покровителю. Наверняка Рудольфу с ней было просто-напросто легче на каком-то примитивном уровне, чем с другими своими любовницами, которые требовали от него больше того, что он мог дать — каких-то обязательств или ответных чувств. Мицци была идеальным, послушным и легко доступным приспособлением для слива спермы, отношения с которой не были отягощены никакими сложностями, которые могли «доставать» Рудольфа в романах с дамами из «общества». Но какими бы надоедливыми и требовательными с его точки зрения не были эти дамы, ни один тайный агент венской полиции не посмел бы к ним сунуться с расспросами на тему о кронпринце, ни одна бы из них не унизилась до того, чтобы стучать на своего любовника агентам этого учреждения. А вот Мицци — стучала! Пусть она не была интеллектуалкой, но житейской опытности и хитрости ей было не занимать, а посему вряд ли она не догадывалась, с какой целью около нее постоянно крутится некий доктор Майснер (тайный агент венской полиции), почему он все время интересуется и выспрашивает у нее подробности ее отношений с Рудольфом. Именно от этого темного персонажа подробные и точные рассказы (точнее, донесения) Мицци ложились на стол его шефа — барона Крауса. Именно это обстоятельство скорее всего послужило причиной того, что после смерти Рудольфа Мицци уничтожила все его письма и не стала откровенничать с журналистами или писать воспоминания — ей, как активной, хотя и нештатной сотруднице полицейского управления соответствующие «компетентные органы» легче всего могли заткнуть рот. Говорили, что у Мицци якобы от наследника было двое детей, но никаких их следов впоследствии не обнаружилось — то ли они умерли в раннем детском возрасте, то ли вообще не появлялись на свет и были только мифом.
Отношения с Мицци и огромное количество романов с другими женщинами не мешали кронпринцу продолжать посещение венских публичных домов на регулярной основе. В конце концов он догулялся, и как было написано выше, подцепил гонорею (по другим сведениям - сифилис), которая очень сильно расстроила его физическое здоровье. Лечение производилось им с помощью морфия, об этом сам принц упоминал в письмах (тогдашняя медицина довольно небрежно относилась к приему наркотиков и доктора часто сами выписывали эти средства своим пациентам). Постепенно у Рудольфа начало развиваться болезненное пристрастие к этому наркотическому средству. Кроме наркотического дурмана, он прибегал и к более распространенному и традиционному способу борьбы с депрессией и душевными терзаниями — к алкоголю. К моменту смерти Рудольфа еще было нельзя назвать законченным алкоголиком и наркоманом, но любой современный врач мог бы установить у него начальные стадии развития этих опасных болезненных состояний.
Несмотря на беспрестанный и активный блуд, Рудольф, как наследник, конечно же, обязан был жениться. В 1880 году ему подыскали невесту — принцессу Стефанию, дочь короля Бельгии Леопольда II. Невеста была вполне симпатичной девушкой, хотя и со склонностью к полноте (после свадьбы она совершенно неприлично растолстела) и вначале Рудольф был доволен выбором, хотя ни о какой любви с его стороны речи не шло. Стефания тоже особо пылких чувств к Рудольфу не испытывала и даже считала его не слишком то красивым (в отличие от других женщин). Судя по всему они оба понимали, что заключают чисто династический брак и особого счастья от него не ждали. Рудольфу было легче — он знал, что любое супружеское разочарование он быстро залечит в постелях многочисленных любовниц: хранить верность супруге он явно не собирался.
Стефания в конце жизни оставила мемуары, где описала, насколько неудачной была ее семейная и придворная жизнь: муж постоянно изменял ей, а члены императорской семьи и даже слуги разделяли его пренебрежительное отношение к принцессе и мало с ней считались (прислуга даже не слишком то уважительно за глаза прозывала ее «расплывшейся квашней и «унылой фламандской коровой» - все симпатии слуг в семейном конфликте были на стороне изящного, стройного Рудольфа). Отношения супругов достигли практически разрыва к моменту смерти Рудольфа. В 1883 году Стефания родила их единственного ребенка — и это была дочь, а не сын, к разочарованию и родителей девочки, и вообще всех членов императорской фамилии. Дочь назвали Елизаветой в честь бабушки — матери Рудольфа. Больше Стефания ни разу не забеременела и вину за это она в мемуарах возложила на Рудольфа — там она написала, что муж и ее заразил венерической болезнью, подхваченной в одном из венских борделей.
К моменту гибели Рудольфа его брак со Стефанией фактически распался: Рудольф развлекался со своими многочисленными любовницами и не скрывал своих похождений. Стефания вела себя осторожнее, но судя по всему, тоже сумела найти себе «утешителя». В ее личной переписке сохранились упоминания о любовной связи с неким «Гамлетом» (так этот мужчина именовался ею в письмах). По мнению исследователей, под этим псевдонимом скрывался скорее всего граф Потоцкий, отец многодетного семейства.
О Рудольфе сказано много, теперь можно перейти к Марии. Как было выше отмечено, у Рудольфа было достаточно обожательниц среди представительниц женского пола: о нем мечтали как аристократки, так и простолюдинки. В Австро-Венгрии того времени он играл такую же примерно роль, которую в наше время играют звезды кино и шоу-бизнеса — то есть был предметом вожделений для миллионов поклонниц. Но даже на фоне пылких обожательниц Рудольфа Мария Вечера выделялась особой амбициозностью. У этой девушки в генах был заложен инстинкт продвижения наверх. Это неимоверно яростное честолюбие было унаследовано ею как по отцовской, так и по материнской линии. Дед Марии по отцу Георг Вечера был сыном сапожника из Братиславы (столица Словакии, тогда входившей в состав Австрийской империи). Он был женат на немке Каролине Ульман и уже не довольствовался карьерой сапожника, а поступил на государственную службу и начал делать успешную карьеру. Честолюбивый Георг Вечера занял пост имперского комиссара в своем родном городе и способствовал подавлению революционного брожения 1848-1849 гг. В качестве награды за столь похвальное усердие, он испросил у императора Франца Иосифа не чины, ордена и деньги, а всего лишь стипендию для одного из своих сыновей, Альбина. Альбин Вечера, отец Марии, таким образом стал слушателем венской дипломатической академии, а потом – дипломатом, то есть членом привелегированнейшей касты того времени, куда удавалось пробиться лишь потомственным аристократам. Он был спокойным и трудолюбивым человеком. В возрасте 40 лет в 1864 году, будучи на скромной должности секретаря в константинопольском посольстве, он женится на 17-летней Хелене Балтацци, самой богатой девушке в Константинополе. После этого его дипломатическая карьера продолжилась – не слишком блистательно, но нельзя сказать, чтобы совсем неудачно, так как незадолго до смерти он получает титул барона. За два года до майерлингской трагедии в 1887 году, когда он служил послом в Александрии (Египет), он умирает от сердечной болезни, оставляя жену, двоих сыновей и двоих дочерей. Младшая из дочерей Мария Александрина, героиня нашей истории, родилась в Вене 11 марта 1871 года.
Мать Марии, Хелена Балтацци, была родом из Турецкой (Османской) империи. У нее были очень сложные национальные корни – то ли греческие, то ли итальянские, то ли армянские, а может всего помаленьку. Звучащая на итальянский лад фамилия Балтацци по-турецки означает «дровосек», так называли истопников султанского гарема, что в средние века означало вовсе не тривиальную физическую работу, а придворное звание, вроде, скажем, конюшего при европейских дворах. Дед Марии Фемистокл (Теодор) Балтацци был банкиром и одним из богатейших людей Константинополя. Он был женат на англичанке Элизабет Саррел, дочери английского вице-консула в Константинополе. Фемистокл Балтацци оказался человеком дальновидным: приобрел австрийское гражданство и принялся методично переправлять семью и имущество за пределы рушащейся Османской империи. Его многочисленные отпрыски (у него было четверо сыновей и пять дочерей) получили жен и мужей из обнищавших аристократических австро-венгерских родов и по два миллиона крон на нос (баснословная сумма по тем временам!) из отцовского наследства, чтобы на новой родине на них не смотрели свысока. Некоторые из дядей Марии по материнской линии сумели на эти денежки приобрести себе графский титул. Позднее они даже придумали себе знатную родословную, которая восходила к 1450 году и к Венеции, но подлинность этой родословной весьма и весьма сомнительна.
Однако, несмотря на очевидное богатство и приобретенные титулы, Балтацци не считались вполне своими в кругу потомственной аристократии. В глазах «старой» знати и венского двора упорное и безоглядное стремление «выскочек» вскарабкаться наверх вызывало лишь неудовольствие и подозрительность. Баронесса Хелена Вечера, мать Марии, не стала в этом смысле исключением. Сохранились сведения о том, что еще до вдовства, когда Марии было всего 7 лет, ее матушка добивалась расположения совсем еще юного кронпринца Рудольфа: как все Балтацци, она претендовала на самый крупный приз. (Впрочем, она вообще славилась в венском высшем обществе, как дама нестрогих правил: среди ее любовников называют члена императосркой семьи эрцгерцога Вильгельма и представителя одного из самых знатных венгерских родов князя Эстерхази).Удалось ли Хелене Вечера добиться своей цели и вступить в связь с юным тогда еще наследником – неизвестно; если и был роман, то он был очень мимолетным. Но вполне возможно, что юная Мария унаследовала не только «восточную» внешность своей матери и ее жадную устремленность наверх, но и конкретный образ, олицетворяющий эти устремления. Подобно матушке, достигнув взрослости, она начинает мечтать о кронпринце Рудольфе.
Вот эта пышногрудая дама с короной густых волос – сама баронесса Мария Вечера (или Мери — так как обладательница этого имени любила называть себя на английский лад и этим именем подписывала большинство своих писем — так же величает ее в своих мемуарах графиня Лариш). На момент фотографирования ей всего 17 лет и до гибели ей осталось всего несколько месяцев. Значит, в наше время она еще бы училась в школе или на первом курсе института. Однако Мария уже успела прославиться как «любимица общества», была вхожа в венские светские круги и постоянно фигурировала в газетных рубриках мод, которые выполняли те же функции, что и современная «глянцевая» пресса. Она входила в сияющую жизнь избранных, которая сплошь состояла из бальных увеселений, охотничьих забав, игры на скачках и демонстрации ослепительных туалетов.
Несколько теряешься, изучая эти фотографии; на большинстве из них нет и следа бурных душевных переживаний, испепеляющей любви, губительной страсти. Напротив, у Марии несколько глуповатое, кукольное личико, чаще всего повернутое в профиль, чтобы выразительнее показать округлый подбородок, который считался у нее особенно красивым. И лишь на самых последних из приведенных здесь изображений Марии можно рассмотреть, что в этой полудевочке-полуженщине есть какая-то затаенная трагичность.
Напрасно мы стали бы искать на фотографиях и хваленую ее красоту, впрочем, последнее вообще не стоит принимать на веру, ведь женская красота в большинстве случаев – результат всеобщего соглашения. Зато даже с расстояния в 130 лет нетрудно углядеть, что модель охотно принимает титул красавицы и явно наслаждается его преимуществами. Разве что Мария как бы «старит» себя (в те времена, когда молодость как капитал еще не котировалась, точно так же поступали все), поскольку все амбиции ее сводятся к тому, чтобы поскорее 
стать истинной дамой. Многие ее знакомые, писавшие свои мемуары уже после майерлингской трагедии, отмечали, что в Марии с юных лет наблюдалась повышенная романтичность и склонность к неординарным поступкам. Эксцентричность Марии простиралась даже до того, что она имела не слишком приличествующую юной девушке из высшего общества привычку — она курила! В те времена этот приятный порок еще не был общепринятым среди женщин, особенно незамужних и молодых, и строго осуждался.
Тем не менее в своих мемуарах подруга Марии графиня Лариш-Валлерзее, подобно многим, отмечает не только красоту Марии, но и ее особый шарм, свойственный этакой девочке-«вамп»: пылание страстей, ничем не сдерживаемый огонь чувств и прочие проявления безудержно страстной и романтичной натуры.
Тут необходимо сказать несколько слов об этом персонаже, так как именно эта дама скорее всего способствовала развитию романа Марии Вечера с кронпринцем Рудольфом. Графиня Мари Лариш-Валлерзее была кузиной Рудольфа, ее отцом был родной брат матери Рудольфа императрицы Елизаветы баварский князь Людвиг, а матерью — актриса еврейского происхождения Генриетта Мендель. Их незаконнорожденная дочь Мария Луиза Элизабет Мендель родилась 24 февраля 1858 года в Аугсбурге. Год спустя ее родители заключили морганатический брак и мать Мари, а также сама Мари получили титул баронессы фон Валлерзее. В возрасте 16 лет она отправилась в Вену и стала жить там при дворе своей венценосной тетки императрицы Елизаветы, которая относилась к ней с симпатией. В 1877 году в возрасте 19 лет она вышла замуж за Георга, графа Лариш фон Моних. Брак был организован самой императрицей и поговаривали, что это было сделано затем, чтобы честолюбивая Мари, которая влюбилась в наследника престола Рудольфа, перестала бы питать надежды на брак с ним.
Познакомилась Мари Лариш с семейством Вечера на общей почве любви к лошадям и скачкам: все братья Хелены Вечера были страстными лошадниками, владели многими знаменитыми скакунами того времени и часто выставляли их на скачки. Графиня Лариш разделяла это увлечение, которое и сблизило ее с Балтацци и Вечера. Поначалу Хелена Вечера очень дорожила этим знакомством: графиня принадлежала к сливкам высшего общества, была в родстве с императорским домом и представила честолюбивую баронессу многим своим великосветским знакомым, которые в противном случае вряд ли захотели бы знаться с не слишком родовитым семейством. Кстати сказать, Мария Вечера тоже разделяла увлечение своей семьи и часто посещала конные соревнования.
Впоследствии графиня Лариш написала мемуары, где подробно описала знаменитый роман Рудольфа и Марии. Написаны они были 24 годами позже и увидели свет в Лондоне в 1913 году. В них графиня очень резко отозвалась о всем семействе Габсбургов и это понятно. Сразу же после трагедии в Майерлинге графине было запрещено появляться при дворе, а потом ей не слишком тонко намекнули, что и в самой Австро-Венгрии она является персоной нон грата и лучше бы ей проживать за границей. К моменту выхода мемуаров графиня уже очень нуждалась в деньгах и лелеяла планы отмщения тем, кто изгнал ее с родины — мемуары и стали ее «оружием мести».
В своих воспоминаниях роман Марии с Рудольфом подается графиней со своей точки зрения: согласно ее версии, чувства были односторонними – только со стороны Марии. Рудольф относился к своей пассии гораздо более легкомысленно и под конец даже раздумывал о том, как прекратить затянувшийся роман, удачно выдав Марию замуж. Та же графиня Лариш в своих воспоминаниях добавляет довольно фривольный штришок к образу Марии: якобы до встречи с Рудольфом у Марии был отнюдь не платонический роман с английским офицером, когда она жила в египетской Александрии, где служил послом ее отец; так что невинной девственницей она вовсе не была. Так это было или не так — неизвестно, но мемуары графини переполнены намеками и похвалами Марии, которые совершенно точно можно назвать сомнительными:
«До чего же восхитительным созданием она была! Инстинктивно кокетлива, неосознанно безнравственна, исполнена чуть ли не восточной чувственности и наряду с этим так мила, что ее любили буквально все. Она была создана для любви, а египетские похождения Марии с английским офицером превратили ее в зрелую женщину; она уже испытала огонь страсти».
Графиню Лариш можно понять: она с юности была влюблена в красавца Рудольфа и мечтала стать его женой, только ее быстро выдали замуж за другого и спровадили подальше от венского двора, чтобы она не мутила воду вокруг кронпринца. Поэтому определенная ревность к Марии и стремление несколько подмарать ее образ, скрытое за внешними похвалами, отчетливо чувствуется в ее мемуарах. Однако в своих мемуарах она не отрицает глубокой любви Марии к Рудольфу: если в ответной любви Рудольфа она сомневается, то в чувствах самой Марии — нет.
Исследователи до сих пор спорят, каковы же были действительные чувства Марии? Была ли это подростковая влюбленность в «кумира»; настоящая, исполненная трагизма любовь или просто каприз богатой девочки, ни в чем не знавшей отказа? Впрочем, эти споры бессмысленны. Какова бы ни была изначальная природа чувств Марии, она доказала их силу, когда решила разделить со своим возлюбленным все — в том числе и смерть. Конечно, если они действительно совершили самоубийство — сомнений в этой версии тоже сколько угодно.
Как же удалось Марии сблизиться с принцем? Ясно, что немалую ответственность за трагедию падает на того, кто познакомил, свел их друг с другом. Мать Марии, баронесса Хелена Вечера, в своих мемуарах (она тоже написала воспоминания) обвиняет в сводничестве графиню Лариш-Валлерзее – и не без оснований. Именно она устраивала встречи, прикрывала любовные свидания, поскольку бдительно охраняемой барышне из приличной семьи вряд ли удалось бы в одиночку, без служанок, гувернанток, компаньонок или старших родственниц, разгуливать по городу.
Графиня Лариш в своих мемуарах со своей стороны снимает с себя эту ответственность. По ее утверждению девушка сама сделала решающий шаг: написала Рудольфу письмо, где объяснилась в любви и попросила свидания. Графиня якобы была ошеломлена, узнав о развитии событий, и обвиняет себя лишь в том, что не предугадала трагического исхода и не забила тревогу, предупредив семью. Что касается ошеломления, то тут графиня наверняка преувеличивает: вся венская аристократия во главе с принцем Рудольфом вела весьма свободный образ жизни. Рудольф частенько получал от дам лестные предложения и под хорошее или, наоборот, под плохое настроения иной раз и пользовался ими. Это неудивительно – ведь наследный принц был магнетической фигурой, восходящей звездой, воплощением чаяний, кумиром тайных воздыханий и пылких чувств для всех женщин империи.
Мария Вечера была, несомненно, одной из этих пылких поклонниц. С безграничной самоуверенностью юных девушек, обращающихся к знаменитостям за автографами, Мария знает, что в беспрерывной императорской оперетте она призвана спеть основной любовный дуэт с «суперзвездой». Где уж ей было удовольствоваться претендентом на португальский трон, которого ее мать баронесса Вечера, присмотрела в качестве мужа для дочери. Графиня Лариш-Валлерзее потеряла дар речи от изумления, когда услышала, с каким безразличием Мария отзывается о принце Мигеле Браганца как о возможном женихе — все мечтания и амбиции Марии были устремлены на Рудольфа и только на него.
Итак, согласно версии графини Лариш-Валлерзее, юная баронесса послала анонимное письмо наследнику: она, мол, влюблена и жаждет встречи. Если Рудольф согласен, пусть ответит «до востребования». Это могло произойти осенью 1888 г., скорее всего в октябре.
Письмо застало принца в подходящем настроении — уже говорилось о том, что усталость от жизни и разочарование особо сильно мучили его за несколько месяцев до гибели. Будущая власть и слава все больше и больше казались ему далекими, недостижимыми и даже ненужными. А вот влюбленная красивая молодая женщина — это вам не журавль в небе, особенно если сама просится в руки. И Рудольф ответил незнакомке: каждой ночью от двенадцати до часа, ее будет ждать карета на перекрестке указанных им улиц. Если Марии удастся сбежать из дома, она знает, что делать.
После трагедии в Майерлинге полиция допросила личного кучера наследника. Так вот, в его изложении события выглядят несколько иначе: в течении трех месяцев до самоубийства он раз двадцать отвозил Марию в Хофбург (Бург) (императорский дворец в Вене) на свидания к наследнику. Причем, когда это случилось впервые, то Мария села в его карету в сопровождении графини Лариш-Валлерзее. Скорее всего, мать Марии, баронесса Хелена Вечера, в своих мемуарах была права, когда все бремя ответственности возложила на графиню: та, дескать, самолично передала пресловутое письмо Рудольфу с соответствующей рекомендацией на словах, а вскоре после этого доставила в Бург и саму девушку. Эти показания кучера яснее ясного показывают, что попытки графини Лариш оправдаться в своих мемуарах — я, дескать, ни о чем не догадывалась, и узнала все лишь в самый последний момент — эти попытки являются самым махровым враньем.
Итак, с помощью графини Лариш или без нее, но отношения между принцем и Марией развивались своим чередом. Баронесса Вечера в своих мемуарах шаг за шагом восстанавливает ход событий на основании писем, которые Мария писала какой-то берлинской приятельнице, а та, испытывая после смерти девушки угрызения совести, переслала всю пачку матери. Жаль, что эти важные письма известны лишь в изданном виде, оригиналов никто не видел (а посему многие уверены, что эти письма были просто-напросто выдуманы матерью Марии, чтобы потом вставить в свои мемуары). Во всяком случае, эти письма свидетельствуют о том, что Марии очень ловко удавалось обвести мамашу вокруг пальца: например, вымоет голову перед балом, а поскольку волосы у нее были густые и длинные — предмет восторга всей Вены, - то куда уж тут ехать на бал; зато с мокрой головой она убегала к Рудольфу на свидание. Но если ничего лучшего не удавалось придумать, то и легкая мигрень могла сгодиться. Или, когда в венской Опере давали оперу «Сокровища Рейна» - достаточно было заявить: «Терпеть не могу Вагнера!» - и как только мать с сестрой отбыли в Оперу, тут же бежать на угол, где ее уже поджидала карета наследника. Через несколько перекрестков карета замедляла ход, в нее вскочил Рудольф, и они покатили в Шёнбрунн, где долго гуляли по дорожкам огромного парка. А к тому времени, как маменьке с сестрицей вернуться из «Оперы», Мария, как ни в чем не бывало, уже дожидалась их дома.
Сцена была бы правдоподобной, но смущают другие обстоятельства: Рудольф был достаточно загружен всевозможными представительскими и служебными делами — положение кронпринца требовало его участия во всевозможных мероприятиях. Но почему то он всегда оказывался свободным и, изнывая от любовного томления, часами выжидал, когда Мария — в зависимости от обстоятельств и потому без предупреждения — появится из ночи в карете. Достаточно познакомиться с расписанием хотя бы одного дня наследника и становится ясно, что его сутки были очень плотно загружены. Так как после майерлингской трагедии следователи старались воссоздать последние дни Рудольфа по минутам, то сохранилось примерный распорядок его дня на 27 января. Встав рано утром (он всегда вставал рано — наследник страдал бессонницей), он с утра в своих апартаментах занимался делами: принимал просителей, обсуждал военные дела со своими адьютантами. Около 10 часов утра нанес визит в «Гранд-Отеле» графине Мари Лариш. После разговора с ней отправился к препаратору, который готовил чучела орлов, подстреленных на охоте (Рудольф увлекался орнитологией). В районе 12 часов еще раз навещает графиню Лариш. Потом едет в город к модному портретисту, который пишет его портрет. Ближе к вечеру возвращается в императорскую резиденцию Хофбург (Бург), где переодевается и готовится к намеченному на вечер приему в германском посольстве. Вечером после приема отправляется к своей давней сожительнице Мицци Каспар. Практически все дни наследника были битком набиты разными делами: откуда же он брал время, чтобы дожидаться, когда Мария улучит минутку, чтобы встретиться с ним? Тут что-то с чем-то явно не связывается...
Но в конце концов и это мелочь, так что не станем задерживаться на ней.
Ясно другое — без сообщников тут не обошлось. И главной подозреваемой остается, несмотря на попытки оправдать себя в мемуарах, все та же неугомонная графиня Лариш-Валлерзее. Она явно знала и делала гораздо больше того, о чем сознавалась в своих мемуарах. Недаром она приняла от Рудольфа то ли 70, то ли даже 150 тысяч крон, которые после смерти наследника недосчитаются из суммы в 300 тысяч крон, которую он одолжил у венского банкира Хирша незадолго до смерти (кстати, из этой суммы Рудольф одарил и свою давнюю пассию Мицци Каспар — она получила 60 тысяч крон).
Да и сама пылкая дружба, которой удостоила Марию гораздо более старшая по возрасту графиня, выглядит как-то подозрительно. Шестнадцати-семнадцатилетние девушки предпочитают шептаться между собой, разница в возрасте 10 лет в эту пору еще кажется пропастью, интересы практически подростков и довольно зрелых 30-летних женщин редко совпадают. Если бы еще они были в близком родстве, тогда эту близость было можно понять. Но графиня Лариш и Мария Вечера были просто членами одного высшего венского круга. Почему графиня отличила эту юную девицу среди моря ей подобных? Какой первоначальный интерес их связал? Как ни крути, но создается впечатление, что графиня Лариш для каких-то целей специально «высмотрела» романтичную и эксцентричную Марию — девушка зачем то была ей нужна, чем-то житейски более опытная и склонная к интриганству светская львица хотела попользоваться от неопытной, наивной и пылкой девчонки.
Пресловутые письма Марии, приведенные в мемуарах ее матери, так же ясно свидетельствуют, что важнейшую роль в развитии ее романа с Рудольфом сыграла именно графиня Лариш. Хотя в целом эти письма не производят подлинного впечатления. Они слишком литературны, пронизаны предзнаменованиями и дурными предчувствиями; недосказанность одного письма сразу же находит ответ в другом. Невольно напрашивается подозрение: не задним ли числом они были написаны? Хотя часть их могла быть и подлинной, но скорее всего они были дополнены и обработаны в соответствующем духе уже после смерти Марии, и в таком виде вошли в мемуары ее матери.
Первое свидание, согласно этим письмам, состоялось 5 ноября в апартаментах наследника на четвертом этаже Бурга, куда Марию привезла графиня Лариш-Валлерзее. Свидание состоялось, и касательно цели, смысла и дальнейшего развития завязавшегося здесь знакомства не возникало сомнений ни у кого из всей троицы. Но, сколь очевидной ни была ситуация, при свидании — утверждается в письмах — не произошло того, что по логике вещей должно было произойти. Вместо этого начался какой-то странный — учитывая предыдущую жизнь и темперамент действующих лиц — роман, платонический, но тем более пылкий (забавы ради? всерьез? в угоду изощренной чувственности?), отложенный «на потом» или, во всяком случае приторможенный, но при этом подогреваемый таинственностью: ночные поездки в карете, свидания украдкой в заброшенных аллеях парков, обмен взглядами в венской «Опере», на балах и приемах и т.д.
Рудольф и Мария, несмотря на довольно частые встречи (кучер наследника на допросах утверждал, что с 5 ноября до конца января раз двадцать привозил девушку в Бург — если подсчитать, то выходит раза два в неделю), обмениваются еще тайной перепиской. О чем они писали (уславливались о свиданиях или предавались любовным излияниям) — это осталось тайной; после их смерти письма бесследно пропали. Особых практических оснований для такой таинственности не было — наследник прекрасно знал, что любой его шаг контролируется агентами тайной полиции. Они даже обменивались телеграммами — а этот способ общения вообще не давал никаких гарантий соблюдения тайны, так как все телеграммы важных лиц ложились на стол министра коммерции. Однако влюбленным игра в таинственность добавляла особой остроты в их отношения, хотя и был их роман, скорее всего, «секретом полишинеля» - не только высшее общество Вены знало об их отношениях, но и вездесущие журналисты. Они, получив первые известия о майерлингской трагедии (в которых говорилось только о смерти Рудольфа, а имя Марии даже не упоминалось) первым делом ринулись за сведениями к особняку, где проживала семья Вечера. Значит и эти проныры были в курсе отношений наследника с юной баронессой — действительно роман Рудольфа и Марии ни для кого не был тайной!
Влюбленные обмениваются и подарками: Мария получает от Рудольфа железное кольцо (железо символизирует верность), украшенное несколькими выгравированными буквами. Это была аббревиатура фразы-символа: «В любви вместе до самой смерти». По некоторым сведениям, это железное кольцо символизировало некий ритуал обручения, совершенного по масонским канонам. Потом она получает в подарок золотой медальон, в котором хранится лоскуток от носового платка с каплей крови Рудольфа. Все эти подарки, встречи и беседы подробно описываются в письмах Марии из мемуаров ее матери, все они пересыпаны тревожными предчувствиями и зловещими предсказаниями. Наконец, в середине января Мария отсылает в Берлин последнее письмо, где пишет, что во время очередной встречи с Рудольфом они оба потеряли голову и теперь принадлежат друг другу «телом и душой». Скорее всего, это произошло 13 января, так как эта дата особо отмечена в карманном календаре Марии, как утверждает в мемуарах Хелена Вечера.
На следующий день Мария приобретает у знаменитого венского ювелира Родека золотой портсигар, на котором распорядилась выгравировать слова: «13 января. Благодарение судьбе!» Этот портсигар видел у Рудольфа его друг граф Йозеф Хойос-Шпицтенштайн: из него наследник угощал графа сигаретой в последний вечер в Майерлинге. Так или иначе, нужно признать, что 13 января действительно произошло какое-то знаменательное событие: либо влюбленные стали «принадлежать друг другу душой и телом»; либо в этот день они решили вместе умереть. А может, просто решились на побег — ведь отнюдь не доказано, что они отправились в Майерлинг с твердым намерением умереть.
Рудольфу и Марии остается жить две недели. Возможно, они уже знают об этом.
(Продолжение следует...)
Мне понравилось!