Маска первой ночи. Книга 2. Главы 1 и 2

Глава 1

Призрак прошлого

 Смычок в руке темноглазого молодого человека невесомо коснулся струн виолончели и, подхваченная оркестром, нежная пасторальная мелодия поплыла над театральной залой.

В «Китайском» доме графа Шереметева на Никольской улице давали оперу Гретри «Люсиль». Звучали первые такты увертюры, и голубой бархатный занавес еще скрывал сцену от взглядов зрителей, наполнивших в этот вечер пристроенный к дому театральный флигель.

Зала была невелика: ряд кресел возле оркестровой площадки, шесть рядов расположенных амфитеатром скамей в партере, крытых алым сукном, и единственный ярус лож, украшенных драпировками из белоснежного, с золотым позументом, атласа. Кресла и скамьи партера были заняты мужчинами, и новомодные фраки разнообразных цветов соседствовали здесь со сверкающими золотом эполет военными мундирами. В ложах можно было увидеть представителей самых знатных московских фамилий; прекрасные, и не слишком, дамы блистали здесь роскошью нарядов и драгоценностей, затмевая скромно державшихся в их тени барышень.

Княжна Екатерина Шехонская сидела в ложе рядом с родителями и с живым интересом смотрела туда, где за невысоким барьером, отделяющим партер от оркестровой площадки,  в окружении музыкантов вел свою партию темноглазый виолончелист.

Ее любопытство не было случайным: этот юноша был не кто иной, как молодой граф Николай Петрович Шереметев, сын хозяина дома, блестящий музыкант и страстный любитель театра. Судя по удивленному и неодобрительному шепоту, доносившемуся из соседних лож, далеко не всем присутствующим пришлась по нраву эксцентричная идея молодого Шереметева занять место среди своих холопей, чтобы усладить музыкой слух гостей. Но шептались осторожно, еще осторожнее кидали любопытствующие взгляды в сторону графской ложи, где со своим семейством и почетными гостями восседал граф Петр Борисович Шереметев. Он-то как раз был совершенно невозмутим; впрочем, чему удивляться? Яблоко от яблоньки, как говорится. Чего-чего, а театральных забав старого Шереметева, когда господа рядились комедиантами на потеху публике, Москва еще не забыла.

Катя этого неодобрения не разделяла ни на йоту. Напротив, смелость молодого графа и его пренебрежение к условностям, вызывали в душе одно лишь восхищение. Впрочем, в этот чудесный вечер она склонна была восхищаться всем, что видела вокруг. Она была в театре впервые в жизни, с жадностью смотрела и слушала, стараясь не пропустить ни единой детали предстоящего спектакля. Огорчало ее только то, что отец не позволил пригласить в ложу Михаила. На все Катины мольбы сказал лишь, что нельзя давать пищу для сплетен, пока они не помолвлены.

Михаил, сидевший в партере рядом с Александром и на редкость скромным сегодня поручиком Бухвостовым, взглядов на нее не бросал. И хотя Катя прекрасно понимала, что любимый просто соблюдает приличия, в глубине души ей хотелось, чтобы он был хоть чуточку более дерзким сегодня. Скажем, как уже изрядно опостылевший ей Борис Головкин, который то и дело наводил стеклышко лорнета на ложу Шехонских, бесцеремонно разглядывая ее.

Но посмотреть и вправду было на что, не без некоторого самодовольства подумала Катя. Долгие часы, проведенные перед зеркалом, того стоили. Напудренные до серебристого оттенка волосы были уложены в пышную прическу со спускающимися на шею длинными локонами, которая придавала ни с чем не сравнимое очарование ее живому, кокетливому личику. И великолепное платье из сияющего бледно-зеленого муара, с глубоким декольте, отделанным блондами, шло ей чрезвычайно, подчеркивая свежесть кожи и яркую, экзотическую красоту. А глаза, - огромные, темно-карие, опушенные бахромой густых черных ресниц, просто сказочно прекрасны. Так удивительно ли, что Борис, как, впрочем, и многие другие мужчины, не в силах отвести от нее взгляда?

- Ну что за наглец, - прошипела вдруг maman, раздраженно обмахиваясь веером. – Таких бессовестных вертопрахов просто нельзя пускать в приличное общество! А все твое легкомыслие, Катерина, - втихомолку накинулась она на дочь. – Ты своим поведением даешь ему повод думать, что...

Катя не успела вымолвить ни слова в свою защиту. Отец, наклонившись к матери, тихо произнес:

- Софи, прошу вас, не надо портить девочке настроение. Все, что вы имеете сказать о молодом Головкине, мы с удовольствием выслушаем дома.

Maman явно нашла бы, что ответить ему, но к счастью, в эту минуту дверь ложи приоткрылась, пропуская нарядную служительницу с корзинкой фиалок в руках. Почтительно кланяясь, она с улыбкой протянула один из букетов княгине:

- Цветы от его сиятельства графа Шереметева для мадам.

Дарить цветы всем присутствующим на спектакле дамам было в обычае этого гостеприимного дома, и Софья Петровна милостиво кивнула.

- И для мадемуазель, - добавила цветочница чуть дрогнувшим голосом, протягивая второй букетик Кате.

Катя не обратила бы внимания на этот странный тон, если бы девушка не сопроводила его многозначительным взглядом, устремленным ей прямо в лицо. Поблагодарив, удивленная Катя приняла фиалки, и сердце мгновенно екнуло, когда под широкой бархатной лентой, скреплявшей стебли, чуть слышно зашелестела бумага.

Неужели записка? Загадочное поведение цветочницы явно на то указывало. Но от кого?

Цветочница скрылась за дверью, не прибавив больше ни слова. Молчали и родители, сосредоточив свое внимание на сцене, где под нежные трели пастушеских рожков, наконец поднялся занавес. Глазам зрителей открылись декорации сельской усадьбы, где юная барышня Люсиль, дочь дворянина Тиманта, готовилась к свадьбе со своим женихом Дорвалем, и в зале воцарилась благоговейная тишина.

Между тем, не на шутку заинтригованная, Катя прижала букет к животу и осторожно нащупала маленький листочек, вложенный между лентой и цветами. Ее любопытство было возбуждено до такой степени, что действие, которое тем временем разворачивалось на сцене, проходило мимо сознания. Но прошли долгие минуты, прежде чем она, убедившись, что родители поглощены спектаклем, рискнула извлечь записку и перепрятать за перчатку.

- Maman, - страдальчески зажмурившись, негромко сказала она, - мне что-то попало в глаз. Вы позволите мне отлучиться к зеркалу?

Мать с подозрением обернулась к ней:

- К зеркалу? Изволь не морочить мне голову! Тебя кто-то ждет там?

Катя терпеливо покачала головой:

- Разумеется, нет, maman.

- Не говорите глупостей, - вмешался отец. – Кто может ждать ее? Убедитесь сами: в партере все сидят на своих местах. Иди, Катенька.

Благодарно улыбнувшись ему, Катя выскользнула в маленькую пустую комнатку, что отделяла ложу от общего коридора, и остановилась перед зеркалом. Бросив взгляд на дверь, вытащила листочек, пробежала глазами его содержимое и, поспешно скомкав, спрятала за вырез корсажа. А потом, озадаченно приподняв брови, невидящим взглядом уставилась на свое отражение.

Записка содержала одну единственную фразу, написанную твердым мужским почерком: «В Малой Розовой гостиной перед ужином». И больше ни слова: ни подписи, ни обращения, ничего, что могло бы указать на авторство. Незнакомым оказался и почерк.

Maman нетерпеливо окликнула ее через дверь, и Катя, вздрогнув, поспешила вернуться. Ответила вымученной улыбкой на хмурый взгляд матери, расправив юбки, опустилась в кресло и, подчеркнуто внимательно глядя на сцену, погрузилась в размышления.

Кто мог написать это? Допустить, что один из Шереметевых, отец или сын, отправил ей тайное послание, было бы, по меньшей мере, странно: Петр Борисович уже слишком стар для подобных интрижек, а с Николаем Петровичем она едва знакома. Да и по слухам, молодой Шереметев больше интересовался крепостными актерками, чем светскими дамами. Стало быть, это кто-то другой. Но вот вопрос – кто? Кто мог оказаться до такой степени безрассудным, что подкупил разносившую цветы служительницу, чтобы передать Кате тайную записку?

Неужели... Михаил? Катя повернулась в сторону партера и вытянула шею, вглядываясь в чеканный профиль своего любимого, который со снисходительной усмешкой слушал душещипательный дуэт Люсиль и мужа ее кормилицы, Блеза. Точно почувствовав ее взгляд, Михаил обернулся, встретился глазами с Катей,  и ласковая, ободряющая улыбка осветила его лицо. Катя улыбнулась в ответ и с тихим вздохом отвернулась, не желая вызвать вновь недовольство maman.

Увы, но этот обмен взглядами ничего не прояснил. К тому же, почерка Михаила Катя до сих пор не знала: переписки между ними пока не случилось, а в ее альбоме, модной новинке, которой были увлечены все московские барышни, он оставил на память лишь несколько уморительных карикатур на общих знакомых. Зато Борис Головкин исписал сентиментальными стихами и добрыми пожеланиями уже половину альбома. Если б не это обстоятельство, вполне можно было бы предположить, что таинственная записка написана его рукой: подобная самоуверенность  была бы вполне в его духе. Но текст полученной записки был написан совершенно другим почерком.

Спектакль шел своим чередом, мужчины, завороженные прелестным голосом и грацией хорошенькой актерки, исполнявшей партию Люсиль, начинали восторженно рукоплескать после каждой арии, и только эти шумные аплодисменты ненадолго выводили из ступора охваченную сомнениями Катю.

Как поступить? Так соблазнительно было поверить, что записка написана рукой Михаила и отправиться на это свидание. Ведь другой возможности увидеться сегодня наедине у них не будет, - после ужина все разъедутся по домам. Наверняка она сможет отпроситься у матери в дамский кабинет, а потом незаметно ускользнуть оттуда. Но что если она ошибается, и в Розовой гостиной ее будет ждать совсем не Михаил, а какой-нибудь безумный воздыхатель, один из тех, кто настойчиво добивается ее внимания после памятного бала у Гагариных?

На протяжении всего спектакля, который продлился, к счастью, совсем недолго, - опера состояла из одного лишь акта, - Катя не находила себе места. Решимость непременно пойти на назначенную встречу то и дело перемежалась колебаниями. Оставалось надеяться, что во время антракта ей удастся обменяться несколькими словами с Михаилом, и он рассеет ее сомнения...

Наконец под громкие рукоплескания зала опера завершилась. После антракта зрителей собирались развлечь небольшим балетным дивертисментом, а пока гости фланировали по зале, навещая ложи друзей и знакомых и обмениваясь свежими впечатлениями о спектакле.

Первым в ложу Шехонских наведался молодой хозяин дома. Катя, как и ее родители, похвалила оперу и, благодаря своей находчивости, сумела высказать несколько уместных наблюдений, которые Николай Петрович выслушал не без интереса. Наверное, в другом месте и в другое время беседа с этим неординарным, по-европейски образованным молодым человеком стала бы для Кати куда более приятной. Но сейчас, когда отец и мать вслушивались в каждое их слово, думая, без сомнения, только о том, что дочь беседует с одним из самых завидных женихов Империи, это было далеко не так увлекательно.

- Ходят слухи, что у вас чудный голос, Екатерина Юрьевна, - сказал напоследок Шереметев. – Хотите, я пришлю вам ноты с партией Люсиль? Быть может, вам захочется выучить одну-две арии и исполнить их для узкого круга друзей, среди которых буду и я?

Катя рассмеялась, не замечая, как переглянулись родители:

- О, а я так надеялась, что вы пригласите меня стать новой примой в вашем театре! Но нет, так нет. Благодарю за вашу любезность, граф, музыка маэстро Гретри так прелестна, что я буду счастлива исполнить несколько арий для своих друзей.

- Боюсь, прима с такой блистательной наружностью вдребезги разбила бы сердца всех любителей театра, - с улыбкой возразил Шереметев. -  Проявим к ним милосердие, пожалуй.

Когда Шереметев удалился, и его оживленный голос послышался из соседней ложи, где сидела в окружении своих поклонников красавица княжна Аннет Львова, отец тоже вышел, чтоб навестить Гагариных. Но Катя недолго скучала в обществе maman: сияющий Борис Головкин немедленно явился засвидетельствовать ей свое почтение. Следом заглянул молодой Барятинский, затем еще несколько молодых людей из ее окружения. Но ведя легкую, пустопорожнюю беседу со своими воздыхателями, Катя старалась не выпускать из поля зрения Михаила, который прохаживался по залу вместе с Бухвостовым и Аргамаковым, что-то негромко с ними обсуждая.

Судя по всему, не стоило и надеяться увидеть его в своей ложе. Когда ее, как сейчас, окружали поклонники, Бахмет предпочитал держаться в стороне, явно считая ниже своего достоинства становиться частью этой безликой толпы. И даже взгляд его в такие моменты был обращен в другую сторону, словно ее и не было на свете.

«Хоть бы знак какой-нибудь подал», - в отчаянии подумала Катя, продолжая шутливый разговор с Барятинским.

В самом деле, если записку послал Михаил, ему стоило бы убедиться, что невеста получила ее и согласна придти. Но, похоже, он был так уверен в ее согласии, что в подтверждении и не нуждался.

Катя вздохнула. За ту неделю, что прошла со времени возвращения из Никольского-Гагарино, счастливый случай так редко сводил их в укромном месте, где не было чужих глаз... И за возможность побыть наедине с любимым хотя бы несколько минут, она, не раздумывая, отдала бы год жизни. Но вот вопрос – действительно ли он отправил это письмо?

Тем временем, вернувшись от Гагариных, отец сообщил, что Дарья Аполлинарьевна и Женни приглашают ее смотреть дивертисмент в их ложе. Катя оживилась. В обществе подруги и милой княгини Кометы было несравненно приятнее, чем рядом с родителями. И, может быть, ей даже удастся обсудить с Женни создавшееся положение и заручиться ее поддержкой.

- Входите же, mon ange, - с присущей ей сердечностью сказала Дарья Аполлинарьевна, когда улыбающаяся Катя появилась на пороге ложи. – Мы по вас соскучились!

Дамы были в ложе не одни: их занимал беседой Александр. Неловко замолчав при появлении сестры, он нехотя посторонился, и Катя устроилась в кресле рядом с подругой. Женни окинула ее внимательным взглядом, и та смущенно улыбнулась в ответ.

- Как вам понравилась опера, Катрин? – осведомилась Дарья Аполлинарьевна. – C'tait trs mouvant[1], не правда ли? Признаюсь, я едва не расплакалась!

- Прекрасная музыка и исполнение, - признала Катя. – Что до сюжета... что ж, он вполне в духе нашего времени. Но признаюсь, мне куда ближе истории, хотя бы чуть больше похожие на настоящую жизнь.

Женни тихонько рассмеялась:

- Я знала, что ты так скажешь, Катрин. Когда барышня благородного происхождения легко и охотно признает своими родителями кормилицу и ее супруга, это не так просто принять на веру.

Катя поймала сумрачный взгляд Александра и молча кивнула, решив не развивать эту скользкую для нее тему. Кто знает, кем была ее собственная мать, и какие отношения могли бы сложиться между ними, сведи их судьба лицом к лицу.

- Oh mon Dieu, - княгиня сокрушенно покачала головой, - и откуда в этих юных головках столько скептицизма? В мое время девицы были куда более простодушными и впечатлительными, а теперь?..

- Все течет, все меняется, Дарья Аполлинарьевна, - отшутилась Катя. – Смола становится янтарем, вино - уксусом, простодушие – скептицизмом.

- Ну и что вы на это скажете, Алекс? – княгиня обернулась к Александру, который все это время гипнотизировал Женни обожающим взглядом и едва ли вслушивался в разговор.

Александр вздрогнул, словно разбуженный.

- Я согласен с мнением Евгении Николаевны, - после паузы сообщил он.

Женни с мягким упреком посмотрела на него:

- Вы же мне только что признались, что ничего не поняли в этой опере!

- Ну да, - Александр пожал плечами. – Они так поют – рот как будто паклей набит у всех. Хоть по-русски, хоть по-французски – ничего не понять. Но раз все было так, как вы сказали, Евгения Николаевна, то я согласен.

Подавив тяжелый вздох, Женни принялась молча обмахиваться веером. Катя отвернулась, скрывая невольную улыбку. Как бы плохи ни были отношения между ней и братом, остаться безучастной к его трогательной влюбленности она просто не могла. Какая, право, Женни смешная! Неужели она не видит, что Саша в ее присутствии два плюс два неспособен сложить, не то, что оперу обсуждать?

Когда с началом дивертисмента брат наконец покинул ложу, а на сцену, под звуки скрипок, высыпали изящные дансерки в одеяниях на восточный манер, Женни осторожно шепнула, стараясь не привлекать внимания невестки:

- Катрин, ты чем-то взволнована или мне показалось?

Катя покосилась в сторону княгини, которая увлеченно смотрела на сцену, и тихо отозвалась:

- Михаил назначил мне встречу после спектакля. В Малой Розовой гостиной.

Тот факт, что человеком, назначившим ей эту встречу, мог оказаться кто угодно, она, по зрелом размышлении, решила умолчать. Женни слишком осторожна и благоразумна, она наверняка начнет отговаривать ее.

- Но это настоящее безрассудство! – подтвердив ее опасения, ахнула Женни. – Неужели ты пойдешь?

- Пойду, если ты поможешь мне. После спектакля отправимся вместе в дамский кабинет, хорошо? Ты подождешь меня там, а я незаметно проберусь в гостиную. Обещаю, я буду там недолго, - прошептала Катя, умоляюще сжав руку подруги.

Некоторое время та молча переваривала услышанное, затем, поняв, что отговаривать Катю бесполезно, негромко вздохнула:

- Что ж, будь по-твоему.

...Когда дивертисмент подошел к концу, и зал взорвался громом аплодисментов, Михаил, стоя среди рукоплескающих актерам зрителей партера, повернул голову в сторону ложи Гагариных, отыскивая ее взглядом. Катя судорожно сжала в руке сложенный веер, и внезапная мысль вдруг озарила ее. Она сама может подать ему знак. Только бы он его уловил...

Она знала, что отчаянно рискует, но это ее не остановило. Раскрыв веер правой рукой, Катя медленно сложила его в ладонь левой.

На безмолвном языке веера этот жест самым недвусмысленным образом заявлял: «Приходи, я буду ждать тебя».

* * *

Освещенная цепочкой огоньков безлюдная анфилада казалась бесконечной. Но ускорить шаг Катя не решалась: ей и без того казалось, что стук ее каблучков по наборному паркету разносится эхом на весь Шереметевский дом. К счастью, до сих пор никто не попался ей навстречу: большая часть гостей, покинув театральный флигель,  собралась в Большом зале. Только Женни, которой так и не удалось отговорить ее от этой авантюры, ждет в дамском кабинете.

Катя легко отбросила мысль о том, что maman, потеряв терпение, может наведаться туда и обнаружить ее отсутствие. Потом, все потом. Главное сейчас отыскать эту Малую Розовую гостиную, все прочие трудности пусть ждут своего часа.

С замиранием сердца одну за другой распахивая двери, она проходила через роскошные покои, украшенные множеством статуй, барельефов и живописных полотен, стараясь не смотреть на немых свидетелей своей эскапады. Портреты надменных дам и кавалеров в старомодных париках, точно оживали в колеблющемся пламени свечей, следя потускневшими глазами за ее передвижением. Катя скользнула краем взгляда по лицу молодой красавицы с прической фонтанж[2], задумчиво и печально улыбавшейся с картины, и от странной тоски вдруг заныло в груди.

«Когда-нибудь, - неожиданно подумалось ей, - и от меня не останется ничего, кроме подобного же портрета в парадной гостиной, - холщовой тряпки в золоченой раме, размалеванной модным живописцем. И никому не будет дела, что я тоже жила на свете, что я была молода, красива, любила и мечтала о счастье... Как и мне теперь нет дела до тех, кто давным давно оставил этот мир. И тогда я смогу лишь взирать с портрета нарисованными глазами вслед юной барышне, которая так же, как я сейчас, пройдет мимо, спеша на тайное свидание со своим любезным...»

Отчего это далекое, еще невидимое за горизонтом жизни будущее, вдруг показалось ей таким зримым и страшным, девушка не знала. Усилием воли стряхнув несвоевременное уныние, она толкнула последнюю дверь и оказалась на пороге небольшой, обитой бледно-розовым китайским шелком комнаты.

Катя облегченно вздохнула. Судя по описанию, данному Женни, это и была Малая Розовая гостиная: восточный узор с парящими в рассветной дымке фениксами на стенах, коллекция китайских ваз на каминной полке и массивные бронзовые светильники в виде свившихся в кольцо дракончиков, что вытягивали кверху раздвоенные языки.

Гостиная была пуста. Войдя, Катя прикрыла дверь и приготовилась к ожиданию. Только бы оно было недолгим! Ей припомнилось лицо Михаила, когда он увидел поданный ею при помощи веера знак. Ни радости, ни оживления не промелькнуло на нем, он лишь едва заметно кивнул после непродолжительной паузы. Уже тогда Катя ощутила нечто вроде обиды: неужели он не понимал, как рисковала она, соглашаясь на эту встречу? О, она выскажет ему все, пусть только он придет! Впрочем, можно ли сердиться на него за это безрассудство? Важно лишь, что он мечтает о встрече наедине с нею также сильно, как и она...

За боковой дверью едва слышно прошелестели и замерли шаги, и радостное предвкушение охватило девушку, мгновенно заставив забыть о своих переживаниях. В следующую секунду дверь подалась с тихим скрипом, мучительно медленно открываясь, и Катя застыла, не веря своим глазам.

В полосе света, льющегося из коридора, перед нею стоял Стрешнев.

Глава 2

Призрак прошлого (продолжение)

Этого не может быть...

Сердце в груди свернулось в липкий, холодный ком, едва не перестав биться. Из ослабевших пальцев выскользнул веер, мягко стукнувшись о ковер, но она этого даже не заметила.

Этого не может быть... Неужели ночные кошмары ожили, чтобы окончательно свести ее с ума?

Она надеялась никогда больше не увидеть этого человека, но он стоял в нескольких шагах от нее, с язвительной усмешкой глядя в глаза. Зловещий призрак недавнего прошлого, - «торговец редкостями» собственной персоной. Извергнутый адом монстр, явившийся ей на погибель. Живой, невредимый, лощеный, с ненавистным лицом греческого бога. И можно сколько угодно молить провидение, чтобы он исчез, провалился сквозь землю, растворился в воздухе, словно фантом, порожденный ее воображением – ничего не изменится. Более того, судя по выражению лица, он тоже узнал ее, и теперь терпеливо выжидал; ни дать, ни взять - театрал в предвкушении эффектной сцены на премьере спектакля.

Запоздалая догадка пронзила потрясенное сознание: значит, вот кто прислал ей эту проклятую записку. Боже, какой глупой она была, вообразив, что это Михаил!

И стоило ей вспомнить о любимом, как самообладание понемногу вернулось. Этот негодяй не посмеет обидеть ее. Дом полон гостей и ей нечего опасаться.

Плотно прикрыв дверь, Стрешнев шагнул к Кате, холодно наблюдавшей за его приближением. Нагнувшись, галантно подал ей оброненный веер, который она неохотно приняла, и миролюбиво улыбнулся.

- Вот уж чего я никак не ожидал, - заговорил он неторопливо и задумчиво, словно они сидели в гостиной за чашкой чая, - что встречу вас в таком... блистательном виде.

С этими словами он провел тыльной стороной ладони по ее предплечью, оглаживая узорчатую ткань платья. Катя вздрогнула, словно к ней прикоснулась скользкая змеиная чешуя.

- Уберите руки, сударь, - потребовала она.

- А то что? – усмехнулся «торговец редкостями», и его пальцы проникли под волан ее рукава, беззастенчиво лаская теперь обнаженную кожу.

Просить, судя по всему, было бесполезно. Ни секунды не колеблясь, Катя взмахнула сложенным веером, собираясь что было сил огреть мерзавца по лицу, но Стрешнев оказался проворнее и отклонился в сторону за миг до того, как костяная безделушка соприкоснулась с его головой.

 - Утихомирьтесь, душа моя, - насмешливо сказал он. – Не будем увечить друг друга. Кто знает, сколько взаимной пользы мы еще принесем, если сохраним свойственное молодости здоровье.

- Не приближайтесь больше, иначе я за себя не ручаюсь, - предупредила Катя. – Что вам от меня нужно?

- А разве вы не хотите возобновить наше знакомство?

- Возобновить? – Катя приподняла брови в знак удивления. – Я вас не понимаю, сударь. Не припоминаю, чтобы мы были знакомы.

Стрешнев засмеялся:

- Еще и актерский талант ко всем прочим достоинствам? Браво! Я мог бы, пожалуй, даже и поверить вам, Екатерина Юрьевна, потому что не так много общего между чумазой крестьянкой, валявшейся у меня под ногами в моем экипаже и утонченной аристократкой, которую я вижу перед собой. Если бы не одно «но». Девице, которая видит меня впервые в жизни, совсем ни к чему взирать на меня с таким вселенским ужасом в этих прекрасных черных глазах.

Теперь настал Катин черед рассмеяться, - коротко и презрительно:

- Ваша дурная репутация бежит впереди вас, сударь. Так что, не удивляйтесь, если в скором времени все приличные барышни будут шарахаться от вас, как черт от ладана.

Голубые глаза Стрешнева угрожающе сощурились:

- Моя репутация? В этом обществе она почти безупречна. Но, разумеется, не для той, кто водит знакомство с баронессой Канижай и ей подобными!

Несколько мгновений Катя молчала. Отчего-то до сих пор ей даже в голову не приходило, что она может столкнуться со Стрешневым в свете. Она и мысли не допускала, что такого негодяя могут принимать в приличных домах. Но, судя по всему, о том, что представляет собой этот человек, знали только Габриэла Канижай, Оршола, и она сама. Наверное, и «мертвая невеста» что-то подозревала, но все остальные явно были в неведении.

Пожалуй, больше нет смысла отрицать, что она знает его. Разговора все равно не избежать, поэтому ей лучше выслушать Стрешнева.

- Хорошо, - резко отозвалась она. – Я знаю вас, вы знаете меня. Говорите, что хотели и убирайтесь.

- А вы изрядно осмелели со дня нашей встречи, - Стрешнев осторожно шагнул к ней, с жестоким интересом вглядываясь в напряженное лицо девушки. – И стали еще прекраснее. Как жаль, что мне не удалось тогда удержать вас в своих руках! Если бы я только мог представить, что вы обладаете подобной красотой, я никому не отдал бы вас, прежде чем сам не надкусил бы этот чудный плод. И кто знает, если бы тогда я стал вашим первым мужчиной, возможно, сейчас вы встретили бы меня куда более благосклонно и пылко.

Видя, что он продолжает приближаться, Катя поспешно отпрянула.

- Ни с места, сударь, - сурово предупредила она. – Еще одно движение, и я закричу. И, будьте уверены, все узнают о том, что вы не благородный дворянин, за которого себя выдаете, а гнусный сводник, торгующий живым товаром!

- Вы мне угрожаете? – Стрешнев громко и с удовольствием расхохотался. – Какая прелесть! А вам не приходило в вашу очаровательную головку, мадемуазель, что в этом случае я первым делом расскажу всем желающим о вашей нежной дружбе с Габриэлой Канижай и ее дочерью? И от чьей репутации тогда не останется камня на камне?

Катя сникла. Стрешнев мог погубить ее в один миг. И какая тогда ей будет радость в том, что он тоже погублен?

- Задумались? – грубо прервал ее размышления молодой человек. – То-то же. Так что, прикусите свой длинный язычок, Екатерина Юрьевна, и слушайте меня.

Придвинувшись еще ближе, он попытался взять ее за подбородок, но этого Катина гордость не перенесла. Рука взметнулась, прежде чем включился разум, и хлестнула Стрешнева по щеке:

- Не смейте прикасаться ко мне!

- Ах ты сучка! – глаза Стрешнева налились бешеной кровью.

Он замахнулся, явно собираясь вернуть пощечину, и Катя непроизвольно зажмурилась. Но удара не последовало: должно быть, опасение, что она закричит, удержало Стрешнева. Она открыла глаза, стараясь не подавать виду, что испугана. Стрешнев сдавил ее плечи и, как следует тряхнув, присовокупил:

- Еще одно слово, и я найду твоему рту другое, куда более полезное применение. Поняла, шлюха? А теперь отвечай. Я знаю, что ты была в доме барона Строганова и говорила с ним. Что ты сказала ему? Ты называла ему мое имя?

 - Я... - Катя ошеломленно замерла. – Откуда вы знаете?..

Но раньше, чем эти слова затихли на губах, она с ужасом осознала, что ответ ей не нужен. Глафира Строганова, вот кто этот иуда. Кто еще мог рассказать Стрешневу о ее визите и назвать ее имя? Теперь уже не приходилось сомневаться, что Глафира была в сговоре с похитителем собственной сестры...

- Я знаю куда больше, чем ты думаешь, - прошипел Стрешнев. – Что ты рассказала ему обо мне? И не смей лгать, иначе...

Пальцы, сжимающие ее плечи, стиснулись еще сильнее, так что Катя едва удержала крик.

- Ничего, - выдохнула она, понимая, что от этого ответа зависит вся ее жизнь, и заранее прося у Бога прощения за изреченную ложь. – Господом клянусь, ничего. Ни единого слова...

Стрешнев с сомнением прищурился:

- Что же ты делала там, а? Кой черт понес тебя в этот дом? Отвечай!

Он снова встряхнул ее, как тряпичную куклу, и Катя поспешно отозвалась:

- Я только рассказала ему о том, что видела Анну в часовне и что неизвестные люди увезли ее. Больше ничего.

Она сама понимала, как беспомощно звучит эта ложь, и ее мучитель подтвердил это, бросив со злобой:

- Лжешь, дрянь. Лжешь так глупо и неумело, что не обманешь и малое дитя!

Неприкрытая угроза, звучавшая в его голосе, заставила Катю похолодеть. Что он задумал? Неужели хочет убить ее? Неужели осмелится на это здесь, в доме, полном людей? Инстинкт самосохранения посылал в мозг тревожные импульсы, и она, сообразив наконец, чем можно его припугнуть, уверенно заговорила:

- Даже не думайте что-то сделать со мной, иначе окажетесь на съезжей, едва переступив порог этой комнаты! Моя подруга знает, что я пошла сюда. Мы подозревали, что это свидание опасно, и я попросила ее привести сюда моего жениха, если меня не будет дольше десяти минут. Они уже почти на исходе!

- Да ну? – ухмыльнулся Стрешнев, вглядываясь в ее лицо и словно пытаясь понять, лжет ли она снова или же говорит правду.

Когда он, после некоторого раздумья, все-таки отпустил ее, Катя постаралась отойти как можно дальше. Ее трясло, словно в лихорадке, но следующие слова, которые произнес Стрешнев, облегчения отнюдь не принесли:

- Что ж, пока подарю тебе жизнь, но предупреждаю: ты ходишь по лезвию бритвы, душа моя. Твое счастье, что этот старый дурак Строганов сдохнет со дня на день и все, что ты разболтала ему обо мне, умрет вместе с ним. Но если я узнаю, что ты выдала мою тайну кому-то еще, - кому угодно, хоть батюшке на исповеди, тебе не жить. Я найду тебя, где бы ты ни была. В лучшем случае я просто перережу тебе горло, тебе и хранителю твоей тайны, а в худшем... - он усмехнулся, жадно пожирая ее глазами, - ты станешь подстилкой сначала для меня, а потом для всех мужчин, которые будут готовы платить деньги, чтобы сношать тебя. Ты сдохнешь и в этом случае, но куда медленнее, успев доставить удовольствие множеству горячих кобелей и твоему покорному слуге. Право, - покачал головой Стрешнев, - мне будет даже жаль быстро потерять тебя, потому что ты прирожденная шлюха, хотя сама еще не поняла этого. Это в твоих глазах, которые так и кричат, предлагая себя каждому мужчине...

- Да замолчите вы! – в Катином голосе зазвенела бессильная злость посаженной на цепь волчицы, перед которой отступил даже испуг. – В вашей душе столько грязи, что вы и в других людях ничего иного не видите! Я все поняла, я не выдам вашу тайну. А теперь уходите. Если нас застанут здесь вдвоем, обоим придется давать неприятные объяснения.

- Ты права, как это ни печально, - пропустив мимо ушей нелицеприятное мнение о своей особе, Стрешнев издал трагический вздох. – Пришло время расстаться. Но если ты когда-нибудь решишь уступить своей природе, душа моя, дай мне знать.

Катя промолчала, не желая задерживать его продвижение к выходу ни единым лишним словом. Стрешнев взялся за ручку двери и тут же приглушенно выругался, услышав шаги и бряцание шпор, внезапно донесшиеся из коридора.

- А это еще кто? – он хмуро оглянулся на Катю. – Неужели и впрямь твой жених? Черт бы его побрал!

Девушка испуганно подобралась. Если кто-нибудь сейчас заглянет в комнату и увидит ее наедине с мужчиной, ее репутация будет погублена навсегда. Что же делать теперь? Быть может, неизвестный пройдет мимо?

Шаги затихли возле двери, и у Кати едва не остановилось сердце. Стоявший у порога Стрешнев затаил дыхание. Дверь распахнулась, и «торговец редкостями» волей-неволей попятился, отступая перед вошедшим в комнату Михаилом.

- Похоже, я не вовремя, - холодно констатировал тот, оглядывая представшую его глазам мизансцену.

Катя растерянно улыбнулась ему, не зная, радоваться или огорчаться тому, что свидетелем ее тайного свидания оказался Бахмет. Только бы он ничего не заподозрил!..

- Напротив, - вкрадчиво возразил Стрешнев, шагнув к двери. – Я искал уединения, и по случайности нарушил покой этой милой барышни, за что приношу глубочайшие извинения. Я сию секунду уйду.

- Стоять. – Михаил удержал Стрешнева за плечо.  – Не так скоро, сударь.

- Что вы себе позволяете, юноша? – Стрешнев с видом оскорбленной невинности уставился на молодого гвардейца, но применить силу, чтобы вырваться из его железных пальцев, пока не решился.

- Екатерина Юрьевна, - не обращая на него внимания, окликнул Михаил Катю. – Этот господин вас не обидел?

Катя поспешно замотала головой:

- Нет-нет, нисколько. Прошу вас, отпустите его.

- Если я и напугал мадемуазель своим внезапным вторжением, - кротко сказал Стрешнев, - то это произошло по недоразумению. Нет никакой необходимости так грубо удерживать меня, сударь.

Было видно, что Михаил колеблется, но едва ли подчеркнутая любезность и елейный тон Стрешнева были тому причиной. Скорее всего, он просто понимал, что ссора неизбежно привлечет внимание других гостей, и репутации Кати будет нанесен серьезный урон. Помедлив немного, он высвободил свою жертву и с гримасой пренебрежения на лице отступил от двери.

- Уходите, - бросил он. И добавил не без угрозы: - И не дай вам Бог еще раз приблизиться к этой девушке. В следующий раз вы не отделаетесь так легко.

Прежде чем покинуть комнату, Стрешнев корректно поклонился и метнул украдкой взгляд на Бахмета, словно желая как можно лучше запомнить его лицо.

- Мне очень жаль, если я невольно помешал свиданию влюбленной пары, - еще раз извинился он, и дверь за ним захлопнулась.

После этих слов Михаил с досадой поджал губы и, прислонившись к двери, посмотрел на Катю. Та подавила облегченный вздох, еще не веря, что все благополучно завершилось, и ее тайный враг ушел, ничем не навредив ей.

- Кто это? – сухо спросил Бахмет.

Катя не сразу нашлась с ответом, и ее виноватое молчание ему явно не понравилось.

- Что, черт возьми, происходит, Катиш? Я встречаю Женни, спрашиваю ее о том, где ты, а она в ответ делает круглые глаза и сообщает, что ты ждешь меня в Розовой гостиной! И, по ее словам, я сам назначил тебе это свидание. И вот я прихожу сюда и застаю тебя наедине с каким-то смазливым прохвостом...

- Миша, я ни в чем не виновата, - начала Катя, лихорадочно размышляя, как выпутаться из этого положения. Пожалуй, ей придется открыть ему часть правды, другого выхода нет. – Цветочница перед спектаклем разносила букеты, и в моем оказалась записка...- отвернувшись, она извлекла из-за корсажа смятый листочек и нерешительно подала ему. Михаил развернул записку, нахмурившись, вчитался в текст. – Я решила, что она от тебя...

- От меня?! – брови Михаила изумленно взлетели вверх. – Чтобы я доверил случайному человеку письмо для тебя?! – он покачал головой, словно не находя слов, и с упреком прибавил: - Катиш, как ты могла даже подумать, что я способен так рисковать твоей репутацией?

- Миша, прости, пожалуйста, - сдавленно прошептала Катя. – Я так хотела хоть немного побыть с тобой, что ни о чем другом просто не думала.

Она с надеждой подняла глаза к его непроницаемому лицу, не представляя, как еще ей оправдаться перед любимым. После страшного потрясения, пережитого за последние минуты, ей так необходимо было хоть немного его тепла и участия... Но Бахмету явно было не до сантиментов.

- Стало быть, записку прислал этот хлыщ, – небрежным тоном продолжал он. – И что же было дальше? Ты посвятишь меня в эту тайну или это не входило в твои планы?

- Нет никакой тайны, - Катя из последних сил старалась казаться спокойной, хотя сарказм, отчетливо звучавший в его голосе, стал нелегким испытанием для ее истрепанных нервов. – Я не знаю этого господина и, похоже, он тоже не ожидал увидеть здесь меня. Он уже собирался уходить, когда появился ты. Очевидно, цветочница ошиблась.

Несколько долгих секунд Бахмет молча смотрел на нее, и Катино сердце обреченно сжалось: он не верил ей. Своим чутьем влюбленного он слишком тонко чувствовал малейшие оттенки ее настроения, чтобы произносимая ровным тоном успокоительная ложь могла ввести его в заблуждение. Но вслух он произнес лишь:

- Возвращайся к своей матушке, Катиш. Мы поговорим позже.

- Когда? – напряженно спросила Катя, понимая, что этого пугающего разговора, так или иначе, не избежать.

- Жди меня сегодня вечером.

Он взялся было за ручку двери, через которую ранее вышел Стрешнев, но Катя в панике вцепилась в него:

- Миша, подожди, прошу тебя! Я надеюсь, ты не собираешься разыскивать этого господина? Он, право же, того не стоит!

Бахмет без особой грубости, но достаточно твердо отстранил ее, и в его голосе отчетливо прозвучало недовольство:

- Катиш, ты снова будешь решать за меня, что мне делать?

- Неужели ты не понимаешь, что я боюсь за тебя?!..

Она смотрела на него с такой мольбой, что лицо Михаила невольно смягчилось.

- Не нужно бояться, Катиш, - тихо сказал он, беря ее за руку. – Я теперь стал куда более рассудительным и делать буду только то, что послужит к нашей общей пользе: твоей и моей.

Пока Катя пыталась вникнуть в смысл этого туманного обещания, Михаил склонился над ее рукой и, отогнув краешек шелковой перчатки, прикоснулся губами к тонкому запястью. А потом, кивнув на прощание, молча скрылся за дверью.

Катя остановилась у порога, в отчаянии глядя вслед ему.

Господи, если б можно было повернуть время вспять!.. Она скорее умерла бы, чем допустила, чтобы Михаил встретился лицом к лицу с ее самым опасным врагом. Как теперь уберечь любимого и всех, кто ей дорог, от этого страшного человека? Что может сделать она, если от нее не зависит ровным счетом ничего?

Остается только надеяться, что Стрешнев, уверившись в ее послушном молчании, исчезнет из виду и больше никогда не напомнит о себе. Потому что, если Михаил узнает, что произошло с нею по вине проклятого "торговца редкостями», никакая на свете сила не удержит его от решительных действий...

Читать дальше