Блоги | Статьи | Форум | Дамский Клуб LADY

Исторические зарисовки за чашечкой кофеСоздан: 06.03.2014Статей: 4Автор: CappuchinaПодписатьсяw

Герцогиня из Эно, или Полотно судьбы

Обновлено: 13.02.15 05:50 Убрать стили оформления

 

ЧАСТЬ Первая

1.

1361 год

 

Часть первая

Маленькая фламандка

 

Глава первая

Июнь, 1361 год

-
 И он никогда  больше не вернулся?
Сморгнув непрошеную слезу, Кэтрин де Роэ осознала, что принцесса Изабелла спрашивала вовсе не о ее отце.
Отзываясь на едва заметный кивок леди Диспенсер, девушка поспешно подала
 ей моток нити кипрского золота. Не отвлекайся, одернула она себя. Менестрель, снова взяв в руки лютню, продолжил свое напевное повествование о прославленном рыцаре Роланде Бретонском.

- Мужчина должен выносить великие тяготы ради своего лорда; он обязан страдать от голода и холода, приносить в жертву плоть и кровь. Рази своим копьем, а я буду сражаться Дюрандалем, добрым мечом, который дал мне Шарлемань. Если я умру, то мой наследник скажет: «Это был меч благородного вассала!»*

Что и говорить, голос и слог у него были чудесные. Кэтрин и сама заслушалась, хотя прекрасно знала, что герой баллады скоро погибнет в неравном бою в Ронсевальском ущелье.

И все же, в тот момент, когда король Шарлемань сообщает нареченной Роланда, Альде, о его смерти, и все, включая принцессу Изабеллу, украдкой всплакнули, дамуазель де Роэ снова вспомнила о своем отце. Тот тоже не сдержал обещания вернуться и поручил Богу тех, кто любил его больше всего на свете. О, если бы Роланд прислушался к мудрому другу Оливье и сразу протрубил из рога призыв о помощи! Но нет, он променял жизнь на непомерную гордость и честь.

Может быть, помни она об отце хоть самую малость...объятие больших, тёплых рук, или ласковое слово, пусть даже самое простое и короткое...она бы лелеяла воспоминание в памяти и не чувствовала себя иной раз одиноким островком посреди безбрежного, хмурого моря. В конце концов, появилась Кэтрин на свет в самый разгар Великого мора, добравшегося и до Англии, когда любое новорожденное дитя вряд ли могла ожидать спокойная жизнь. Так как случилось это в в конце ноября, в день Святой Екатерины, её именем девочку и нарекли. И, если Кэтрин де Роэ никогда не знала своих родителей, то, к счастью, не запомнила и безмерный ужас, царивший в королевстве в первые годы её жизни, ужас, навсегда изменивший мир...

...Что касается матери, та умерла после тяжелых родов. Говорили, она была сиротой скромного происхождения, намного моложе отца и необыкновенно хороша собой. Овдовев во второй раз, Жиль де Роэ перешел на службу к сестре королевы и уехал на континент, оставив крошечных дочерей, Кэтрин и Филиппу, в Англии. Единственный сын и наследник, Готье, рожденный от первого брака, отправился вместе с ним.
Два года спустя графиня Маргарита отослала его обратно с письмом, уведомляющим Эдуарда и Филиппу Английских о том, что
 шевалье Жиль де Роэ из Ле Руэля, герольд герцогства Аквитанского, безвременно скончался в Эно. Отныне молодому Готье полагалось взять на себя заботу о младших сестрах.

К несчастью, многообещающий юноша, принятый в свиту принца Эдварда Уэльского и успевший даже стать его любимцем, пал во время битвы при Пуатье, храбро сражаясь под леопардами и лилиями английских стягов. Это стало страшным, но увы, столь частым в ту жестокую пору потрясением. Лишившись всех близких, за исключением старшей сестры, канониссы в далеком монастыре святой Вальтруды в Эно, девочки де Роэ так и остались под опекой добросердечной английской королевы.


К тридцати годам брака Господь благословил Филиппу де Авен четырнадцатью отпрысками, не все из
 которых пережили опасный младенческий возраст. Старшими были принц Эдвард, наследник трона, и появившиеся друг за дружкой Изабелла и Джоанна. Кэтрин только успела родиться, когда просватанная за кастильского принца леди Джоанна по пути к своему жениху умерла в Бордо, заразившись чумой во время первой, самой страшной эпидемии. Изабелла все еще оставалась незамужней после пяти неудачных помолвок, однако, будучи любимой дочерью своих родителей, казалось, нисколько не горевала по этому поводу.

Следующими шли погодки, молодые лорды Лионель, Джон и Эдмунд, давно уже посвященные в рыцари и прошедшие боевое крещение на войне с Францией. Из всех остальных выжили лишь двое дочерей да поздний сын, названный Томасом, которому было теперь шесть лет.

Королева, разумеется, сама детьми не занималась: для повседневных хлопот к каждому из них приставили сначала кормилицу, а потом няньку. Так у Филиппы и Кэтрин появилась Агнес, их ангел-хранитель, женщина простая, но честная и чадолюбивая. Для того, чтобы отправиться на воспитание в монастырь, девочки были еще слишком малы, и потому мадам Филиппа дозволила обучать их вместе со своими младшими дочерьми, Маргарет и Мэри.

Французский язык они, разумеется, выучили прежде грубого английского –  в домашнем кругу Плантагенеты и вся знать все еще предпочитали наречие своих предков. Щепотка познаний в латыни позволяла не запутаться в Псалтыри и хотя бы отчасти понимать хитроумные судебные и финансовые документы. Чтение и письмо, начальная арифметика, танцы, шитье, пение и игра на лютне – вот что составляло круг образования знатной девушки, не желающей прослыть невеждой. Она должна была прекрасно ездить верхом и охотно участвовать в соколиной и псовой охоте, играть в шахматы и триктрак. Познание тонкостей ведения домашнего хозяйства и управления поместьем готовило её к тому, чтобы стать однажды, если на то будет воля Божья, достойной супругой и помощницей будущему супругу.

Дамуазели де Роэ выросли, по всеобщему мнению, прехорошенькими, хоть и совершенно разными: младшая, Кэтрин, считалась наивной и безотказной, тогда как старшая, крестница королевы - пронырливой и умной. Однако, мадам Филиппа, чье здоровье недавно расстроилось, нуждалась не столько в милых личиках, сколько в ловких и сильных руках -  чтобы взбивать подушки и перины, растапливать очаг, менять простыни, приносить горячую или холодную воду, заваривать целебные травы, штопать белье и одежду, выносить ночные горшки, не считая сотни мелких поручений. Иногда Кэтрин полночи проводила без сна возле постели королевы, шея, плечи и руки ее ныли от напряжения, но жаловаться и в голову не приходило. Её сестра относилась к их положению иначе. Если бы отец оставил им что-то, кроме своего имени, втихомолку ворчала Филиппа иной раз, им бы не пришлось вести униженное и зависимое существование бесприданниц!
Темноволосой и довольно высокой Филиппе де Роэ уже исполнилось четырнадцать, и мысли о ее замужестве не были преждевременными.

Надежды одно время возлагались на их дальнего родственника из Эно, мессира Эсташа д'Обриджкура. То был славный вояка, изредка присылавший им подарки с континента, где он воевал на стороне англичан, а в мирное время присоединялся к бретонским бригандам, готовым сражаться за любого, кто заплатит звонкой монетой. Однако, подобная семейная связь могла оказаться, скорее, компрометирующей, нежели полезной. В Англии недолюбливали земляков королевы, которых считали авантюристами невысокого пошиба.

 

Теперь Кэтрин держала во рту несколько булавок, а пальцы ее проворно двигались, пока она вместе с сестрой и другими девушками помогала портному леди Изабеллы снимать мерки, раскладывать штуки материи, быстро наметывать края, пришивать, отпарывать, подавать ленты, нитки, тесьму и пуговицы. Позабытый всеми менестрель забился в эркер, рядом с клеткой большого зеленого попугая, с любопытством наблюдая за суматохой и мельканием женских ручек и ножек в ворохе полуготовой одежды.

Хотя формально сестры де Роэ находились в штате прислуги королевы, она охотно «одалживала» их своим дочерям и невесткам, как одалживают деньги или вещи. Принцесса Изабелла особенно славилась своим требовательным и капризным нравом.

На Троицу* при дворе шили новый летний гардероб, что являлось событием огромной важности, и все дамы и служанки сбились с ног, пытаясь угодить старшей королевской дочери. 
-
 Две штуки лучшего брюссельского сукна, миледи, на парадное платье и корсет, - объявила леди де ла Поль, пробегая глазами переданный ей свиток. -  А также на отделку пять локтей* марбрина и семьдесят два локтя красной тафты.

- Знаете ли вы, сколько материи получили моя сестра и кузина? - живо осведомилась принцесса, щупая тончайшее полотно, предназначенное на нижнее белье и сорочки. Леди Диспенсер снова поймала взгляд Кэтрин де Роэ. Девушка лишь несколько дней назад помогала подгонять свадебный наряд принцессы Мэри, венчание которой с наследником герцогства Бретонского должно была состояться уже через две недели.
- Я слышала, что портной леди Мэри тоже получил для работы две штуки брюссельского сукна и
 семьдесят два локтя красной тафты, и столько же - портной мадам Жанны Бретонской*, - почтительно ответила Кэтрин, замечая, как Филиппа, её родная сестра, картинно закатывает глаза за спиной суровой леди Диспенсер. «Ну, начинается!», читалось на её хорошенькой мордашке.
Цвет придворного наряда был строго регламентирован для всех, от
 принцев до гребцов королевской лодки  - обычно для лета выбирался tanne, бежево-телесный, а для зимы пурпурный. Однако, различие в дороговизне и количестве тканей, меха и отделки позволяло изысканным и деликатным образом обозначить ранг каждого. Взять, хотя бы, что лишь королевская семья имела право на отделку своих костюмов мехом пятнистого горностая. Прочая же высокая знать довольствовалась белым, зимним горностаем и куницей. Посему, например, даже королю Жану де Валуа, взятому в плен принцем Эдвардом на поле битвы при Пуатье, не дозволялось использовать пятнистый горностай до тех пор, пока он не был вновь формально признан англичанами монархом Франции.

А уж леди Изабелла ни за что своего не упустит! Иногда Кэтрин простодушно дивилась про себя тому, сколь серьезно сильные мира сего относились к таким мелочам, словно кому-то могло прийти в голову сравнить длину шлейфа платья двух принцесс.

Её выпроводили из покоев принцессы с наказом найти Джона Ньюбери, клерка, ведавшего Большим Гардеробом, и строго-настрого объяснить ему, что старшей дочери короля не может полагаться столько же красной тафты на отделку парадного платья, сколько младшей. Мессир Ньюбери был важной птицей – Гардероб также занимался королевскими оружейниками и ювелирами и закупкой воска и специй.

 

Убедившись, что вокруг никого нет, даже стражи, девушка непочтительно фыркнула. С самого раннего утра у нее во рту маковой росинки не было, и в животе досадливо бурчало. Зато принцесса и её наперсницы с удовольствием лакомились засахаренными лепестками фиалок и миндалем, грушами в меду, пирожками с фруктами и семгой. Жадины! И всё же, как приятно оказаться вне поля зрения строгой леди Диспенсер и её бесконечных указаний.

 - Миледи Кэт, куда это вы так спешите? - задорный голосок остановил ее размышления под легкий бег вприпрыжку. С широкой улыбкой Кэтрин перевела дух и подняла взгляд от каменного пола на Анну Мэнни. Эта девочка, огромные голубые глаза и светлые кудряшки, сущий бесенок, имела привычку появляться словно из ниоткуда в самых безлюдных закоулках Виндзора, которые облюбовывала для себя сама дамуазель де Роэ, когда желала краткого уединения. Иногда они вместе играли в прятки в дворцовом саду и даже не один раз спускались вниз, к реке, в то время как нянька Анны безуспешно разыскивала свою подопечную по всему огромному замку.
- Принцесса Изабелла отправила меня за красной тафтой для своего платья, - пожаловалась девушка, присаживаясь на прохладную ступеньку. Анна протянула ей неизвестно откуда взявшуюся у неё пригоршню спелых вишен, принятую с благодарностью. - Ей всегда хочется затмить всех, даже собственную сестру, которая выходит замуж. Да еще и скряга она, вдобавок. Подарила невестке, графине Ричмонд, на свадьбу серебряные пряжки на башмаки, а платить за них пришлось королю!
Семилетняя Анна была
 плодом удивительного мезальянса, скандального брака барона Уолтера Мэнни, выходца из Эно, когда-то известного как Готье де Мони, и несметно богатой графини Норфолк, кузины Эдуарда Третьего. Кэтрин не раз слышала о том, что барон Мэнни когда-то хорошо знал ее отца, Жиля де Роэ, но так как он не проявлял интереса к их с сестрой судьбе, она не решалась обратиться к нему сама. Во время войны барон прославился своими безрассудно смелыми подвигами – так, однажды, находясь в осажденной крепости, он вдруг выбежал оттуда во главе отряда, чтобы атаковать осадную машину, которая своим шумом мешала ему вкушать трапезу. Не от него ли его юная дочь унаследовала свою отвагу и любовь к приключениям?
- Я видела ее с французским рыцарем, - сказала Анна, опускаясь рядом с ней. - С тем, которого зовут Ингельрам. Наедине.
- Ты видела принцессу Изабеллу с Ингельрамом де Куси*? - поразилась Кэтрин, не зная, верить ли своей маленькой подружке. Принцессу не назвать уродиной, она смуглая, черноволосая и рослая, как и ее братья, любит охоту и долгие прогулки верхом. Но в свои тридцать лет она давно миновала брачный возраст, так что Филиппа иногда за глаза зло называет ее "старухой Изабель". И потом, дочь короля такая гордячка, а красивый и любезный сир де Куси все же не принц крови и, к тому же, француз и пленник ее отца.
- Да, на конюшне, в часовне и возле крепостного рва, - кивнула Анна, принимая важный вид. - Мне было интересно. Они целовались, ты знаешь, зачем это делают? Нянюшка говорит, когда девица хочет выйти замуж, вот зачем.

Благодаря тому, что Кэтрин хорошо знала латынь и вела себя весьма почтительно, желчный и подозрительный мессир Ньюбери благоволил к ней. К тому же, он по собственному печальному опыту знал, что перечить
 леди Изабелле бессмысленно и опасно, а потому согласился выдать двадцать локтей красной тафты сверх положенного. По насмешке судьбы, этот маленький смуглый человечек, распоряжавшийся шелком, драгоценностями и мехами, был духовным лицом и, вероятно, испытывал глубокое презрение к подобным ничтожным мирским предметам.
На обратном пути ей показалось, что замок словно вымер в этот жаркий июньский день. Но в одной из галерей девушку вдруг окружили гогочущие юнцы, судя по вышитой эмблеме и
 бело-синему цвету их дублетов mi-parti* - сквайры из свиты графа Джона Ричмонда, третьего сына короля.
-
 Конечно, никакой хрусталь с прозрачной кожей не сравнится!
  Натура - Божья ученица, - продекламировал самый бойкий из них из них строки Кретьена де Труа, отвешивая девушке куртуазный поклон. - О, что за нежный розанчик тут у нас? - он подмигнул своим товарищам. – Сама цветущая Весна и Юность! 

- О, назовите же нам своё имя, юная нимфа! – потребовали те хором.

Кэтрин скромно потупила глаза, на щеках ее выступила краска. Лишь недавно леди Диспенсер проводила разъяснительную беседу среди молодых девиц, напомнив им о грехопадении, случившемся два года назад с Мари де Сент-Илер, забеременевшей от девятнадцатилетнего графа Ричмонда. Она произвела на свет дочь незадолго до его женитьбы на леди Бланш Ланкастер, навсегда потеряв доброе имя.
Однако, опасности, которыми ее стращали,
 для самой Кэтрин представляли, пожалуй, лишь предмет для умеренного любопытства, а не соблазна. Она вся была еще точно лесное озеро с глубокими, тихими и обманчиво прозрачными водами.
- Меня зовут Кэтрин де Роэ, мессиры. Прошу вас, позвольте мне пройти к моей госпоже, леди Изабелле, - с достоинством вымолвила она, ответив на поклон. Пожалуй, заговоривший с ней был самой приятной наружности из всех. Позади держался
 самый старший, уже не юноша, а молодой рыцарь, у которого было грубое, в оспинах, особенно заметных на столь светлой коже, лицо и коротко стриженные волосы соломенного цвета. Бледно-голубые глаза словно смотрели внутрь, как у слепого, и ничего не выражали.
Когда девушка ушла, заговоривший с ней сквайр шумно втянул воздух и провозгласил:
- Ах, какой сладкий аромат!
 Точно вам говорю, розовый бутончик невинности! Хороша невеста для тебя, а, Хью? - подмигнул он старшему.

* * *

Кэтрин умолчала о секрете, которым поделилась с ней Анна Мэнни, не сказала даже Филиппе, от которой обычно ничего не утаивала. Она полагала недостойным сплетничать о королевской семье, в особенности, о любимой дочери своей покровительницы. Кто знает, что стало бы с сиротами де Роэ, если бы не безмерная доброта королевы?
Все же, благодаря этому тайному знанию, ей стало легче переносить все придирки и уколы капризной Изабеллы.
Тем временем, грядущую свадьбу принцессы Мэри затмили празднества, устроенные королем Эдуардом в честь короля Жана де Валуа, которому, наконец, было позволено вернуться во Францию. Взамен,
 до полной уплаты огромного выкупа, равнявшегося двум годовым доходам королевства, тот галантно оставлял в Англии своих младших сыновей и несколько десятков знатнейших дворян, включая молодого сира де Куси. Двор Эдуарда Третьего, прозябавший в начале царствования на грани между достойной презрения экономией и настоящей бедностью, никогда еще не был столь блестящим, как в то десятилетие гордости и эйфории, наступившее после громких побед, вернувших Плантагенетам Аквитанию и поставивших на колени самую богатую и утонченную страну Европы.
Французские и английские модники стремились превзойти друг друга в изысканности нарядов, то соревнуясь длиной носков туфель, которые иногда загибались кверху, наподобие когтя, или даже привязывались к ноге лентой, чтобы не мешать при ходьбе, то хвастаясь низко посаженными на бедрах поясами, сделанными из золота, кожи и шелка. Туники стали широкими и короткими, вдобавок, новейшая мода требовала добавлять к ним толстую подкладку, что делало фигуру слегка бочкообразной.

Что касается прекрасных дам, то покрой их платьев стремился не оставить никакого простора воображению, к глубокому возмущению отцов церкви. Лиф с вызывающе низким вырезом благодаря шнуровке плотно облегал грудь и плечи. Тугие рукава, спускавшиеся ниже запястья, позволяли любоваться формой рук, а покрой юбки дразнил очертаниями округлых бедер и изяществом то и дело мелькавшей ступни в кожаном башмачке.

Кэтрин и Филиппа де Роэ оказались в числе счастливиц, сопровождавших королеву и принцесс - Изабеллу, Мэри и Маргарет -  на прощальный пир в Тауэре, устроенный королем Франции в качестве ответного жеста. Разумеется, были приглашены и все сыновья короля Эдуарда, их жены, а также кузина, известная своей красотой леди Джоан Кент, в которую, по слухам, был влюблен сам наследник престола.
Получив от мессира Джона Ньюбери отрезы сукна рюссе и бланкет*, а также немного
 попеллуса, тонкого меха летней белки, что было все же лучше, чем обычно выделяемая им овчина, сестры де Роэ тут же принялись за шитье. Принцесса Мэри также подарила Кэтрин пол-локтя злополучной алой тафты, и та, недолго думая, отделала ею вырез и подол платья.

Посмотревшись тайком в серебряное зеркало в покоях леди Изабеллы, она решила, что в общем-то недурна собой. Хоть грудь еще и совсем мала, но ведь ей нет и четырнадцати! Распущенные длинные волосы, в которые Агнес вплела венок из роз, блестели на солнце, как начищенная золотая монета, круглые щечки розовели от волнения, а глаза, серые, с поволокой темных ресниц, сейчас казались зелеными.

Кэтрин де Роэ и не подозревала, что судьба ее должна была решиться именно в этот день.

 

Со своего скромного места на жесткой скамье между Филиппой и пожилой дамой из свиты Жанны де Монфор, бретонской принцессы, ей все же прекрасно было видно королевский стол, расположенный на помосте в самом конце залы. Вольно или невольно, туда притягивались все взгляды.

То была, бесспорно, картина редкого величия: король Эдуард Английский, которому исполнилось сорок девять лет, высокий, поджарый, все еще крепкий и легкий на подъем патриарх своей большой и на удивление сплоченной семьи, и Жан де Валуа, благороднейший рыцарь и несчастливый король Франции, четырьмя годами моложе своего кузена, светловолосый, меланхоличный и обходительный, неизменно облаченный в изысканный и пышный наряд. Словно и не было этих четырех лет томительного ожидания в плену, словно лишь несколько дней назад он сошел с корабля, приветствуемый народом и знатью почетный гость, а не узник и военная добыча!

Перед возвращением короля Жана в Лондон в Главном Холле Тауэра пробили четыре дополнительных окна, которые, правда, не успели застеклить и лишь затянули промасленным полотном, заново расписали трон, а в саду высадили его любимые цветы. Однако, судя по кислому выражению, с которым молодой герцог Филипп Туренский, взятый в плен вместе с отцом при Пуатье, посматривал на обветшавшие балки потолка и отсыревшие стены, Тауэр все же сильно уступал Савойскому дворцу, роскошной резиденции герцогов Ланкастеров, отведенной французским пленникам несколько лет назад. Этот чудесный белокаменный дворец на берегу Темзы перешел недавно к графу Ричмонду от его тестя, умершего от чумы в марте.

Взгляд Кэтрин переместился дальше, скользнув по широким плечам и надменному профилю графа, того самого, кто погубил репутацию Мари де Сент-Илер. Лицо его было в тот момент обращено к юной жене, улыбавшейся ему. На фоне ее белокурых волос, увенчанных тонкой короной, и лилейной, почти лишенной румянца, кожи, он казался особенно смуглым и темноволосым, почти нездешним. От Марии Венгерской, своей прабабки, Филиппа де Эно унаследовала и передала Плантагенетам щедрую долю крови куманов, степных кочевников, пришедших в Европу столетие назад в поисках убежища от орд татаро-монголов, и это явно проявилось в её детях.
- Как они хороши собой, как молоды, как богаты, - экзальтированно протянула бретонская дама, пододвигая к себе блюдо с жареными голубями. – Говорят, бедняжка леди Бланш потеряла ребенка в преждевременных родах, узнав о смерти отца. Теперь она круглая сирота, как и ее сестра Мод Ланкастер, которую вот-вот ждут из Эно, от безумца-мужа, чтобы поделить наследство.

Ричмонды, казалось, не замечали никого вокруг себя. Кэтрин на долю мгновения ощутила странную, взрослую жажду приобщиться к этому чужому, сияющему, словно золотой нимб, счастью, в то же время, острее сознавая собственное одиночество.
- Моя сестра хорошо знает леди Бланш, - снизошла
 Филиппа де Роэ до ответа соседке, которая носила ужасно старомодный льняной couvre-chef, платок, скрывавший ее волосы, шею и подбородок. - С позволения королевы, Катрин несколько раз помогала прислуге графини, когда той понадобились лишние руки с первенцем, родившимся у нее год назад. Король тогда настоял, чтобы леди Бланш осталась при дворе до появления дитя.

- Вот как! - теперь дама Алиетт посмотрела на малютку Кэтрин с невольным уважением и любопытством. - Правда ли, что она мила и добра, как сущий ангел?
- Если вы спросите меня, служить ей во сто крат приятнее, чем нашей леди Изабелле, - с гримаской ответила за младшую сестру Филиппа. -
 Леди Мэри, конечно, тоже добра, но впридачу слишком глупа и ленива!
Кэтрин слушала их болтовню в пол-уха, порядком разомлевшая от обилия вкусной еды и рейнского вина, которое им щедро подливали.
 

Метрдотель французского короля, мессир Жан де Дейнвиль, зорко следивший из прохода, ведущего на кухню, за пажами, разносившими перемену блюд, незаметно подал знак. Под балладу, исполняемую менестрелями на верхней галерее - на этот раз теми, что любезно прислал на банкет принц Уэльский - в освободившийся центр залы выбежали фигляры. То были юноши в масках-шлемах, облаченные в костюмы, весьма напоминавшие рыцарские доспехи, вооруженные деревянными мечами и небольшими щитами либо луками. Некоторые даже оседлали шесты с лошадиными головами, вызвав громкий смех среди пирующих.
О нет! Стоило Филиппе упомянуть дьявола, то есть, леди Изабеллу, как Кэтрин обнаружила, что принцесса, сидевшая по левую руку королевы, смотрит прямо на нее и манит к себе нетерпеливым жестом пухлых белых пальчиков. Повинуясь ему, бедная девушка поднялась и, вспыхнув до корней волос, покорно поплелась к королевскому помосту среди сновавших туда-сюда слуг, музыкантов и полдюжины королевских гончих, выпрашивавших угощение со стола. Путь назад оказался ей сразу отрезан. Кэтрин вдруг пришло в голову, что леди Изабелла, возможно, хочет передать через нее послание сиру де Куси.
- Два галатных рыцаря, сэр Реджинальд Кобхэм и сэр Ричард Стаффорд отправились после битвы на то поле, взяв с собой трех герольдов, чтобы опознать павших по их гербам, и двух писарей, чтобы записать их имена. Одиннадцать принцев лежали там, восемьдесят баннеретов, двенадцать сотен простых рыцарей и около тридцати тысяч всех прочих! - надрывался английский менестрель, безуспешно пытаясь перекричать стоявший шум.
Девушка замерла, когда живая сцена битвы, разыгрываемая актерами, надвинулась прямо на нее. Увлеченные притворным сражением, участники, подбадриваемые криками зрителей, продолжали сходиться и азартно сталкивали свои бутафорские мечи, иногда пуская в ход и кулаки, чтобы уложить противника. Она заметила теперь, что некоторые из них носили на щитах и дублетах английские гербы, а другие - французские. Мужская рука вдруг вольготно обхватила Кэтрин за талию и вовремя вытащила из-за спин двух молодчиков, пятившихся на нее.

- Оставим маршала де Клермона* разбираться с графом Солсбери*, - весело сказал голос, обращаясь к кому-то еще, - посмотрите, сир, что за прелестная малютка попалась мне в плен! - Кэтрин видела лишь золотые колечки в ушах мужчины, который вдруг отпустил ее так резко, что она едва не упала. Что за рыцарь станет носить серьги? Но стоило ей сделать шаг в сторону своей госпожи, которая от изумления слегка приоткрыла рот, как он снова преградил ей путь.

Это был мужчина средних лет, носивший цвета французского короля, а на голове у него красовалась невиданно роскошная бобровая шапка, отороченная горностаем и украшенная затейливой вышивкой в виде золотых кустов роз с бутонами из гранатов и жемчугов. - Вы француженка или англичанка, моя прелесть?
- Я из Эно, сударь, мой отец сражался при Креси, а брат погиб при Пуатье, -
 Кэтрин вдруг опомнилась и, подняв голову, смерила его взглядом, в котором блестели слезы. - Я оплакиваю всех, кто не вернулся с войны, на чьей бы стороне они не сражались.
Француз хотел было что-то сказать, но тут между ними вклинился один из участников инсценированной баталии, который молча, но выразительно положил руку на свой кинжал, отнюдь не выглядевший фальшивым. Судя по гербу на сюрко,
 это был тот самый "граф Солсбери", что чуть не сшиб Кэтрин с ног.
Тут вмешалась сама королева, узнавшая свою подопечную:
- Кузен, велите же своему дерзкому шуту отпустить бедную девочку, - обратилась она к Жану де Валуа. - Он достаточно напугал дамуазель де Роэ, - Филиппа де Эно укоризненно нахмурилась, заметив снисходительные улыбки на лицах своего мужа и детей, за исключением Изабеллы, которая, к ее чести, не разделяла всеобщего веселья, хотя и смолчала. Глупышка Кэтрин де Роэ поставила себя в неловкое положение, это верно, но стоит ли смеяться, когда девочка едва жива от смущения и ужаса?

Филиппа, высокая, подстать супругу, матрона, царственная в своем алом наряде с золотым шитьем и неимоверным количеством меха горностая на шлейфе и рукавах, никогда не забывала свою собственную юность. В особенности, первые нелегкие годы при английском дворе, где царила властная и острая на язык свекровь, когда единственным утешением молодой королевы оставался кружок слуг, привезенных из Эно, в число которых входил обаятельный красавец Жиль де Роэ.
- Я охотно провожу дамуазель, куда она пожелает, - Жан Ле Фоль, любимый шут французского короля, отвесил преувеличенно глубокий поклон в сторону Кэтрин, а та инстинктивно отступила на шаг назад.
- Матушка, позвольте, сэр Хью Суинфорд сделает это, с разрешения моего супруга, - мягко возразила графиня Ричмонд, которая тоже вспомнила малютку де Роэ, внимательно наблюдая за разыгравшейся сценой.
Когда неожиданный защитник Кэтрин учтиво снял свой шлем, девушка узнала в нем одного из молодых людей, что с неделю назад
 повстречались ей в виндзорской галерее - того, что был постарше и, к сожалению, непригожее остальных. Но выбора у нее не было, и Кэтрин покорно подала ему свою дрожащую руку. Рыцарь, не проронив ни слова, отвел её назад так уверенно, словно уже знал, где было её место за пиршественным столом.
- Дитя, дитя, что это на вас нашло? - изумленно встретила ее дама Алиетт. Филиппа де Роэ сперва думала влепить младшей сестре пощечину, как только они останутся наедине, но потом, заметив жадные взгляды, которые бросал на Кэтрин ее спутник, молодой рыцарь из свиты графа Ричмонда, передумала и поджала губы.

* * *

- Но зачем ему жениться на мне? Я не хочу его в мужья.
Она невольно вскрикнула, когда Филиппа де Роэ, заплетавшая ей косу, вдруг сильно потянула ее за волосы. За единственным окном тесной спальни, которую девушки делили еще с тремя придворными дамами, едва рассвело, но они собирались к заутрене самыми последними.
- Откуда мне знать? - последовал сердитый ответ. - И ты не посмеешь отказаться, иначе я возненавижу тебя! Это, возможно, единственный шанс на замужество, который у тебя есть, - "И у меня тоже", - подумала Филиппа, быстро сообразившая, что, в качестве сестры новоиспеченной леди де Суинфорд, она и сама поднимется в ранге хоть на крошечную ступеньку. Ах, почему не ей улыбнулась судьба-злодейка?

По какой-то неведомой причине, вскоре после злополучного инцидента в Тауэре, сэр Хью испросил у королевы через посредничество молодой графини Ричмонд руки младшей де Роэ. Филиппа лишь успела разузнать, что недавно рыцарь унаследовал от покойного отца замок и земли в Линкольншире. Этого для нее было более чем достаточно. Возможно, он срочно нуждался в наследнике, кто знает? Уж ей-то было отлично известно, сколько их ровесниц, хорошего происхождения, но не обладавших приданым, вынужденно остается в старых девах, а у Катрин, пожалуй, было лишь одно преимущество - ничем не омраченная, здоровая и невинная юность.


Двор, тем временем, оказался взбудоражен сразу двумя громкими матримониальными скандалами, связанными, так или иначе, с королевской семьей.

Принц Уэльский, который в свои тридцать лет отвергал одну высокородную невесту, которую предлагал ему отец, за другой, объявил, что тайно обвенчался с леди Джоан Кент, приходившейся ему двоюродной теткой, а, следовательно, союз этот не мог считаться действительным до получения папского благословения. Несмотря на то, что леди Джоан являлась внучкой короля Эдуарда Первого, репутация у нее была изрядно подмочена аннулированием первого брака. Вдобавок, вместе с богатым приданым прилагалось пятеро ее детей от барона Холланда.

Злые языки болтали, что роман этот начался еще при жизни бедняги барона, лишившегося на войне одного глаза. В ожидании воли монарха, красавица удалилась в свой замок, а наследник престола отправился в Довер с французским королем.
Второй скандал Филиппа де Роэ восприняла как личный удар судьбы.  "Дядюшка" Эсташ д'Обриджкур, разбогатевший на войне искатель удачи, некогда приплывший в Англию вместе со своим кузеном, Жилем де Роэ, нежданно-негаданно женился на племяннице королевы, еще одной Изабелле, дочери герцога Юлихского. Негодование Эдуарда Третьего не знало границ, и Филиппа поспешно припрятала полученное от сира Эсташа письмо, в котором тот с непристойным восторгом сообщал о своем счастье.
И все же, к великому гневу и слезам сестры, Кэтрин колебалась, пока однажды, когда двор перебрался на несколько недель в охотничий замок Хэверинг, ее вновь не пригласила к себе графиня Ричмонд. Несмотря на то, что неразговорчивый сэр Хью публично не жаловался на уклончивые недомолвки со стороны своей предполагаемой невесты, среди его товарищей уже распространилась насмешливая молва о ее отказе. Над ним почти в открытую подсмеивались. В конце концов, слухи дошли до самого графа Ричмонда, который с досадой как-то упомянул об этом жене. Леди Бланш, как и ее супруг, встала на стороне Суинфорда, но, в отличие от Филиппы де Роэ, тонкая и восприимчивая к людям, она сразу же поняла, что Кэтрин была еще сущим ребенком.
- Подумайте о том, что сэр Хью - неплохой человек, который сумеет защитить вас и даст вам собственный дом, - графиня улучила минутку, когда они шили бархатное платьице для ее годовалой дочери, в честь бабушки тоже окрещенной Филиппой.  - Я обещаю, что он будет относиться к вам с уважением и заботой, моя милая. Королева будет рада вашему замужеству, - прибавила она с легкой улыбкой, а потом принялась обсуждать с другой своей дамой
menagerie, зверинец короля Эдуарда, пополнившийся недавно очаровательными медвежатами, которых прислал в дар герцог Гельдерн.

Так Кэтрин, наивно представляя себе свою дальнейшую жизнь по данным ей опрометчивым обещаниям, стала женой сэра Хью Суинфорда, бывшего на десять лет её старше. На венчании в маленькой виндзорской часовне присутствовала сама королева, принцессы Маргарет и Мэри и чета Ричмондов, а быть посаженным отцом неожиданно для всех вызвался сам барон Уолтер Мэнни, который даже выделил дочери своего покойного друга небольшое приданое в пятьдесят фунтов. Этот щедрый жест давал юной невесте средства для устройства на новом месте, ожидавшем ее.

Были и другие завидные подарки:  золотая застежка для плаща и полдюжины серебряных ложек от королевы Филиппы и ее младших дочерей, отрезы парижского и вестфальского полотна от леди Изабеллы, и несколько локтей шелка "тартарин" от графини Ричмонд.

- Помните, моя дорогая, что важнее всего в жизни это спасение вашей души и довольство вашего мужа, - шепнула леди Бланш, по-матерински целуя новобрачную.- Всегда держите это в голове и сердце, и вам будут дарованы счастье и мир в вашем браке.
Кэтрин, облаченная в зеленое платье-котарди, сшитое в предыдущую ночь, как во сне приняла из рук своей подружки, Анны Мэнни, букет, составленный по всем правилам галантного языка цветов, из барвинков, незабудок, розмарина и фиалок. Жених, в грубоватом облике которого проглядывало удовлетворение, по традиции преподнес ей кольцо, простой ободок без какой-либо гравировки внутри, и золотой флорин.

На второй день после свадьбы сэр Хью Суинфорд, взяв отпуск у своего сеньора и военного командира, графа Джона Ричмонда, повез юную жену в Линкольншир, в замок Кеттлторп.

 

девушки  

 

 

* Домицелла (domicella - лат.) - придворная дама, фрейлина. Иногда также употреблялось как синоним обозначения знатной девушки, дамуазель.[/i]

* Троица - церковный праздник, также название периода в пятьдесят дней после Пасхи и до, собственно, Троицына дня, который отсчитывается как 7е вокресенье после Пасхи (обычно он приходится на начало июня). Поэтому гардероб, приуроченный к Троице, по-видимому, шили в течение всех этих пятидесяти дней.

*Локоть (ell на английском) = 114 см., средневековая мера длины для тканей.

* Великий мор - чума. 

* Жанна де Монфор (1341-1402) - также известная как Жанна Бретонская, сестра Жана де Монфор, позже герцога Бретонского, вместе с которым она, в период изгнания и войны за Бретонское наследство, воспитывалась в Англии. 

* Ингельрам - искаженное в Англии имя Ангеррана де Куси. 

* Шоссы - узкие облегающие штаны-чулки, из эластичного сукна. Вверху они прикреплялись шнурком к поясу плечевой одежды. До XV в. штанины не сшивались между собой. 

 

2.

Лишь между близкими удачен брак -

всегда и всюду это было так.                   

  

Джеффри Чосер "Кентерберийские истории"

1361-1367 годы

Лишь письма теперь тонкой нитью связывали прежнюю Катрин де Роэ, сироту и придворную даму, самой большой заботой которой было вывести смесью винного уксуса и холодной воды пятна на кожаных башмачках принцессы Изабеллы, с леди Кэтрин де Суинфорд, хозяйкой замка Кеттлторп, что в Линкольншире, замужней женщиной и матерью троих детей.

Письма от сестры доставляли с оказией и длительной задержкой, иногда совершенно неожиданно - через заезжего торговца, попросившегося на ночлег бродягу-менестреля иль пилигрима, неторопливо бредущего из Гластонбери или даже самой Святой Земли, странствующего монаха-доминиканца и соседа, вернувшегося с еженедельной ярмарки в Торкси или более отдаленном и крупном Линкольне. Так или иначе, они приходили с упрямым постоянством, которое составляло сущность характера Филиппы.

Кроме нее, несколько раз Кэтрин писала принцесса Мэри Английская, ставшая в замужестве герцогиней Бретонской, и леди Маргарет, графиня Пемброк. К несчастью, обе ее бывших госпожи, всегда отличавшиеся весьма хрупким здоровьем, одна за другой умерли уже к концу 1361 года и были похоронены в аббатстве Аббингдон. Кэтрин не сомневалась, что эта двойная потеря была оплакана королевой, хоть и любившей младших дочерей при их жизни, пожалуй, меньше прочих своих детей.

Филиппа упомянула, что у той начала развиваться болезнь, которую лекари определили как водянку, вызывавшую сильнейшие отеки ног и рук, из-за чего бедняжка была вынуждена теперь почти все время оставаться в постели, в то время как король...Король-воин, король-триумфатор, по слухам, все больше времени проводил в обществе некой Элис Перрерс, бывшей прислужницы своей жены, которую он нарядил в шелка и осыпал драгоценными камнями.

Вскоре после замужества Кэтрин, Филиппу де Роэ перевели в постоянный штат леди Элизабет де Бург, наследницы самого богатого и влиятельного англо-ирландского баронского рода, которая тоже с детства воспитывалась при английском дворе и была обручена с принцем Лионелем. Получив от отца титул герцога Кларенса, он с женой и маленькой дочерью отправился в Ирландию, в качестве правителя этой неспокойной страны, то и дело поднимавшей мятежи против английских наместников и страдавшей, к тому же, от рейдов воинственных шотландцев. С самого начала века положение англичан в Ирландии становилось всё тяжелее.

К сожалению, герцог был лишен административных талантов и невзлюбил свою новую вотчину и ирландцев всей душой. Филиппа де Роэ отплыла в Дублин в числе прочей свиты, но вскоре, после внезапной кончины герцогини Элизабет, вернулась в Англию и сумела, к своему огромному облегчению, вновь поступить в услужение к королеве. К тому же, она была, наконец, помолвлена.

"Мне не так повезло, как тебе  - мой избранник всего лишь valettus* герцога Лионеля, к тому же, его отец - лондонский виноторговец из Чипсайда, а фамилия и вовсе плебейская - Чосер*. Его дублет вечно запачкан чернилами, а пальцы в порезах от ножа, которым он подчищает строки своей бесконечной писанины. Он и стряпчий, и поэт, но, слава богу, не дурак и, с тех пор, как его выкупили из французского плена, вовсе не вояка. Джеффри сумел понравиться королю и графу Ричмонду, то бишь, нашему новому герцогу Ланкастеру, который теперь намного богаче Кларенса и, к тому же, не имеет никакого отношения к Ирландии".  

  Вновь перечитав послание, Кэтрин с улыбкой заключила, что жених Филиппы представляет собой скорее симпатичную и довольно любопытную личность. Возможно, такой гордой, практичной и совершенно лишенной сентиментальности особе, как ее сестра, нужен кто-то с долей воображения и самоиронии. К тому же, Чосеры, поставщики королевского двора, были достаточно состоятельны, чтобы она смогла, наконец, забыть об унизительной бедности. Филиппа писала что-то о большом доме с кроватями на пуховых перинах, набитыми битком винными погребами и садом, спускавшимся к собственной пристани на Темзе.

Браки между "домицеллами" и пажами традиционно устраивались самой королевой, которая выделяла небольшое денежное содержание, позволяющее молодоженам завести собственное гнездышко при дворе. Однако, оно появилось у Филиппы и Джеффри Чосера лишь в конце 1365 года, когда жених вернулся из паломничества в Сантьяго де Компостела, трудный путь в который лежал через Фландрию, Францию и Кастилию. 

Столь долгое ожидание отнюдь не благотворно повлияло на нетерпеливый и раздражительный нрав старшей из сестер де Роэ; впрочем, теперь она жаловалась на недалекую свекровь, судебную тяжбу с родственниками за наследство умершего отца Джеффри и его собственное равнодушие к финансовым делам появившейся семьи. 

 Первенцем Суинфордов оказалась, к великому огорчению отца, рыцаря Хью, девочка, крошечная, крикливая и желтушная. По стечению обстоятельств, герцог Джон Ланкастер, у которого два месяца назад тоже родилась дочь, находился в тот день в Линкольне и изъявил желание стать одним из крестных отцов малышки. Не успел закончиться траур по младшим сестрам герцога, его тетке, шотландской королеве Джоан* и невестке, Элизабет Кларенс, как неожиданно скончалась и его свояченица, бездетная Мод Ланкастер, графиня Эно. Присовокупив её земли в Глостершире и Уэльском Приграничье к ранее полученной им половине наследства тестя, он превратился в богатейшего магната страны.  Теперь о нём с опаской поговаривали как о самом амбициозном из младших сыновей короля.

Кэтрин с радостью согласилась назвать дочку Бланш, именем милой и благородной герцогини Ланкастер, которую знала еще как графиню Ричмонд. . После родов ей надлежало оставаться в уединении лишь в женском обществе, восстанавливая силы, и юная леди Суинфорд практически пропустила тот краткий визит принца в Кеттлторп, сырой мрачноватый замок, переживавший, как и его хозяева, не самые благополучные времена. 

 У них даже не нашлось вина, и гостям поднесли недавно сваренный, горьковатый эль и бочонок пива. Пронзительно протрубили герольды, изысканная кавалькада, разряженная в бархат и марбрин, умчалась в сторону лондонской дороги, и словно кто-то в раз задул пламя свечи, мимолетно озарившее прошлое Кэтрин, в котором она была столь привычна к самому знатному обществу, любезным речам, драгоценностям, танцам, музыке, красивым платьям...

   * * *

Чосеры вперые появились в Кеттлторпе вскоре после прискорбного появления на свет еще одной дочери, получившей имя Маргарет, в честь графини Пемброк.

Кэтрин увидела молодого человека приблизительно возраста сэра Хью - если так, то ему было около двадцати пяти лет -  одного роста с Филиппой и... цветущего, другого слова у нее не нашлось: в каждом его движении, каждом взгляде быстрых и внимательных глаз и мелькавшей то и дело, белозубой улыбке читалась глубокая радость бытия и неутолимое любопытство, обращенное в данный момент на единственную родственницу жены. Молодая чета была одета не без элегантности, но туника сира Джеффри была свободнее и длиннее, чем считалось модным еще года три назад,  и сшита, как и платье Филиппы, из ткани темных тонов, скромно отделанной мехом серебристой лисы.

- Таковы требования королевского статута о сословиях, ma cherie, - со смехом развел руками зять Кэтрин, верно истолковав чисто женский интерес на ее лице. Он говорил как настоящий лондонец, смешивая латынь и французский с меткими простонародными словечками, и при этом, совершенно очевидно, был придворным до кончика ногтей. - Джентльменам, обладающим годовым доходом менее двухста фунтов, а также их супругам, отныне не дозволяется носить сукно дороже, чем четыре марки за штуку, шелк и шитье золотом и серебром, а также драгоценные камни и наиболее дорогие меха. Король не желает, чтобы мода разоряла англичан и кормила итальяцев и фламандцев! Можете себе представить, как это огорчает мою бесценную жену, - он послал Филиппе воздушный поцелуй, на что та не обратила ни малейшего внимания, в некотором недоумении оглядывая порядком закопченные стены Холла. 

замок

Кэтрин давно распорядилась, чтобы в холодное время года еду готовили прямо тут, на большом очаге, так как кухня находилась в отдельной неудобной пристройке, не имевшей сообщения с замком. Она едва удержалась, чтобы не спрятать в широких боковых проймах старомодного сюрко, накинутого поверх еще более ветхого платья, свои не слишком ухоженные руки, а вместо этого, стремительно перейдя границу вежливой настороженности, доверчиво поцеловала зятя в пухлую, гладко выбритую щеку, прежде чем обнять сестру. Серые глаза ее сияли, напомнив сиру Джеффри, у которого на самом деле было весьма деятельное воображение, замечательное сочетание зеленоватых бериллов и лучистого горного хрусталя.

  -  Где же твой муж? - осведомилась Филиппа, когда радостные возгласы подутихли, а племянниц, получивших свою долю внимания и подарков, унесла служанка, чтобы уложить в колыбель. К трапезе подали густую похлебку из овса, гороха, белых бобов и бекона с ароматными травами, запеченую треску, сыр и большое блюдо с сезонными плодами собственного сада - румяными яблоками, пурпурными сливами, мелкими медовыми грушами. Хлеб был свежим и пышным, но над пшеничной мукой преобладала рожь и овес, которые в Кеттлторпе выращивали гораздо успешнее. Иными словами, Суинфорды, несмотря на принадлежность к знати, обедали не богаче какого-нибудь йомена.

- Полагаю, в Лондоне или Довере, вместе с герцогом Ланкастером, который готовит войско, чтобы отплыть во Фландрию.

Приблизительно в то же время, как второй сын короля, герцог Лионель Кларенс, был сделан наместником Ирландии, наследник трона, получивший в народе прозвище Черный Принц, благодаря необычной эмблеме черного цвета с тремя страусиными перьями, используемой им на турнирах, отправился в значительно более важную для Англии, богатую Аквитанию, вместе с собственным двором и молодой женой, леди Джоан Кент. 

Что касается Эдмунда Лэнгли, еще одного королевского отпрыска, заботливый отец, Эдуард Третий, задумал создать для него собственное княжество в Нижних Землях посредством женитьбы на дочери графа Фландрского, для чего, по условиям брачного контракта, Англия бралась отвоевать Брабант.

- Ваш супруг, полагаю, на хорошем счету у герцога Ланкастера, - одобрительно заметил Джеффри Чосер, без колебаний поглощая выставленную на стол еду. - Однако, вы, сестра, надо думать, недовольны такой длительной отлучкой сэра Хью.

 Кэтрин ничего на это не сказала. Уже давно она уяснила для себя одну простую истину: то, что происходит между мужем и женой, следует терпеливо и безропотно сносить, поскольку для окружающих важна лишь благопристойность, с которой они обращаются друг с другом на людях. 

В конце концов, она уже привыкла к сэру Хью, после краткого периода замешательства, сомнений и даже ужаса, и вновь была внутренне спокойна и неуязвима, как и раньше. Правда, теперь это не касалось детей, на которых Кэтрин и изливала все свои нерастраченные чувства. 

Иногда она испытывала глубокую жалость к мужу, жаждавшему после двух дочерей подряд получить наследника, сына, чтобы продолжить род Суинфордов, и гнавшемуся за лишь одному ему ведомой птицей удачи, которая должна была обратиться в милость герцога Ланкастера, принца Уэльского либо самого короля, и сделать его бароном и богачом. К несчастью, Хью, хоть и опытный и храбрый воин, по природе своей был молчалив, угрюм, самолюбив и весьма обидчив, а также не располагал достаточной сообразительностью или родственными связями, чтобы выделиться среди остальных рыцарей, входивших в многочисленную свиту герцога. Жалость Кэтрин к нему питалась тем, что она чувствовала и свою вину за его неудачи, не принеся ему ни приданого, если не считать пятидесяти фунтов барона Мэнни, ушедшие в первый же год на нужды поместья, ни протекции, которая могла бы помочь его карьере при дворе.

 В этой части Линкольншира, называемой Линдсеем, пахотные земли, с трудом отвоёванные у болота и торфянников, были весьма плодородны, но часто затапливались разливами реки Трент. В наводнениях гибли и овцы, столь важные в любом хозяйстве этой провинции: линкольнширская шерсть, в особенности, пурпурная, ценилась дороже итальянской. В Колби, еще одном имении Суинфордов, земля была, напротив, каменистой и бесплодной, а усадьба представляла собой жалкие руины господского дома, голубятни и мельницы.

Деревенька насчитывала пятьдесят пять душ на пятнадцать низеньких домиков под тростниковыми крышами, сколоченных из ясеневых досок и обмазанных глиной, смешанной с соломой. Небольшая церковь Святых Петра и Павла и старый замок были единственными строениями из привозного и потому дорогого камня. Свободные франклины и йомены нередко имели собственный плуг и пару "боватов"* земли - так здесь называли участок, который могла вспахать упряжка с одним быком. Их дома с прочным дубовым каркасом на каменном фундаменте состояли из трех комнат - холла, кладовой и хозяйской спальни наверху. В Кеттлторпе таких семей было две, исправно, из поколения в поколение, обеспечивавших поместье старостами, сборщиками церковной десятины, общинными сторожами, пивоварами и другими наиболее уважаемыми местными людьми, с которыми леди Суинфорд тоже приходилось иметь дело время от времени. 

Вилланы три дня в неделю обрабатывали поле лорда и выполняли любую другую работу, например, заготавливая дрова и хворост, доставляя в замок рыбу из силков, расставленных на реке, а также орехи, дикий мед и мелкую дичь из леса. У них не было никакого собственного имущества, и даже те клочки земли, с которых они кормились, принадлежали сэру Хью Суинфорду. Зерно они мололи на господской мельнице и пекли хлеб в огромной печи замка, единственной в деревне. Рабочей силы, в особенности, крепких молодых мужчин, все равно не хватало, и примерно треть пахоты вообще не обрабатывалась и уже несколько лет стояла под паром. Доход сэра Хью даже в лучшие годы не превышал тридцати фунтов, а сейчас и вовсе упал до двадцати. Кэтрин все еще недостаточно разбиралась в хозяйственных делах поместья, но хорошо владела арифметикой, и частое отсутствие мужа невольно вовлекало ее в общение с управляющим, славоохотливым мастером Шелби, который отнесся к ней вполне доброжелательно, поскольку и при старом лорде фактически держал отчет перед его супругой, покойной леди Николь.

 

   - Я и не представлял, что положение вашей сестры настолько бедственно, - заметил Филиппе де Роэ ее супруг, когда неделю спустя, ибо их обоих поджидали дела в столице и при дворе, они попрощались с Кэтрин и Кеттлторпом. На окраине деревни Чосер заметил не меньше полудюжины жалких развалин, некогда служивших жильем большим семьям вилланов, и невольно поторопил своего коня, дабы поскорее миновать унылое зрелище. В его памяти всплыл обезлюдевший, пылающий кострами Лондон, увиденный им, семилетним мальчиком, когда семья вернулась из Саутгемптона, куда отца, помощника королевского мажордома, по счастливой случайности и служебной необходимости, направили вместе с семьей задолго до прихода чумы.

- Не хуже, чем оно было у нее три года назад, - Филиппа, ехавшая рядом с Джеффри на крепкой белой лошадке, выглядела нахохлившейся в своей накидке, с опущенным до бровей капюшоном - утро выдалось прохладным. - Вам известно, что наши родители давно умерли, не оставив никаких средств.

- Я немного знаю Суинфорда, человек он весьма ограниченный, если не сказать больше, - муж метнул в нее проницательный взгляд. - Душенька моя, вы ведь приложили руку к браку Кэтрин, не так ли? Очевидно, что заключен он не на небесах.

- Удивительно, но он сам ее выбрал, - она исподлобья посмотрела на него, заподозрив неодобрение.- Бог знает, почему.

"Может, потому, что утонул в глубине ее глаз, как я, заслушался теплой нежностью ее голоса, или просто покорная девочка-сирота, вышколенная самой королевой, показалась Суинфорду подходящим вариантом?"

- Возможно, мне удастся напомнить миледи Бланш о вашей сестре и описать ее ситуацию, - сир Джеффри как всегда воодушевился, подумав о несравненной герцогине Ланкастер, своей покровительнице, чья доброта и щедрость была ему хорошо известна. - Вы говорили мне, что Кэтрин ранее была у нее в услужении, не так ли? Полагаю, что герцог и крестным отцом малышки Бланш стал не без подсказки своей супруги. Она вновь ждет ребенка, и все, разумеется, надеются на мальчика, после того, как Ланкастеры потеряли еще одного в этом году.

- Кэтрин была тогда всего лишь девчонкой, качающей колыбель герцогской дочки по ночам, когда нянька спала, - в зеленовато-карих глазах Филиппы мелькнул ревнивый огонек, как всегда, когда муж упоминал о леди Бланш. Она была готова закрыть глаза на некоторую долю платонического восхищения в адрес замужней дамы неизмеримо более высокого положения, следуя принятому при дворе куртуазному этикету, но иногда Джеффри испытывал ее терпение. Она посмотрела назад, чтобы убедиться, что сопровождающие их слуги следуют на достаточном растоянии, чтобы не подслушивать. - Не правильнее ли будет употребить ваши возможности, чтобы помочь Суинфорду?

- У меня нет никакого влияния в армии, любовь моя, - Чосер беззлобно рассмеялся, любуясь сердитым профилем своей молодой жены, отвернувшей от него головку. - Да и Суинфорд нисколько меня не интересует. Вы единственная, о ком я думаю сейчас. Мой ангел, вы все же любите свою единственную сестру, а что может быть приятнее, чем сделать доброе дело своим ближним, которое может принести потом хорошие плоды, вдобавок, без особых усилий, не правда ли?

 

Поздней осенью, когда резали скот, дабы сократить его поголовье до количества, способного прокормиться зимой и затем дать потомство весной, в Кеттлторпе, как и повсюду, наступало редкое изобилие мясных блюд. Все, что не съедали, солили, коптили, иногда консервировали в крепком рассоле и затем помещали в деревянные бочки, которые отправлялись в погреб. Соль, потребляемая в этот период в большом количестве, закупалась на ярмарке в Торкси, и окидывая взглядом столбик внесенных в расходный свиток цифр (а нужно было также купить гвоздики и кардамона и хоть несколько стручков перца), сэр Хью Суинфорд болезненно морщился и строил очередной прожект, изменяя своему обычному немногословию.

 - Соль - вот на чем можно разбогатеть! - говорил он Кэтрин, грея руки перед очагом. - Вы знаете, как добывают морскую соль, мадам? - обычно она, снова носившая в то время ребенка, молча качала головой, следя за служанками, которые ткали в другом углу Холла грубоватую домашнюю шерсть, и прислушиваясь к лепету Бланш, своей четырехлетней белокурой девчушки, которая играла речными ракушками у ее ног. Никто и не ждал от нее ответа. - На затопленном участке болотной низины, каких полно в наших краях, близ морского берега, ставят земляные ограждения, дабы удержать там воду, которая затем испаряется под жаром солнца и оставляет за собой лишь белый соляной налет.

Памятуя о советах Филиппы, которая не раз напоминала ей, что удел женщины предопределен ее браком, а также изначальной греховностью и слабостью ее природы, она старалась быть с сэром Хью приветливой и покорной, но иногда лишь невероятным усилием воли удерживала на языке колкие и недобрые слова. Морская соль, о которой он говорил, тоже продавалась на ярмарке, плохо очищенная, грубая и потому дешевая. Потребовалось бы добыть таким образом невероятно много соли, чтобы получить хоть какой-то доход и вернуть вложенные деньги, которых у них, как Кэтрин уже давно поняла, и так не было. 

Узнав о новой беременности жены, Хью на короткое время стал с ней нежен и заботлив, что, скорее, угнетало ее даже больше, чем обычное равнодушие, и когда, не причинив матери особых страданий, родился крепкий мальчик, на радостях пообещал выполнить любое ее желание. Кэтрин, осмелев, напомнила ему о давнем обещании забрать в Кеттлторп Агнес Бонсержан, простую добрую женщину, воспитавшую их с сестрой. Но, как только планы касательно добычи соли развеялись в прах - Хью не удалось одолжить денег у линкольнских купцов под залог Колби - он снова с легкостью отмахнулся от ее просьбы. 

Оставшись не у дел, как и большинство солдат, в период мира между Англией и Францией, когда контрактное жалование составляло сущие крохи, Суинфорд тосковал и пользовался любой возможностью вырваться из угнетающей и монотонной бедности своего поместья. Он несколько раз отправлялся на континент, чтобы принять участие в войне за бретонское наследство, и когда Англию посетил кипрский король, призывающий христианских монархов к новому крестовому походу против язычников, едва не примкнул к числу откликнувшихся английских рыцарей, что отплыли на штурм Александрии.

 Выступление во Фландрию войска герцога Ланкастера так и не случилось, ибо предполагаемый брак Эдмунда Лэнгли и Маргариты Фландрской был в очередной раз отложен, но тут же на Иберийском полуострове, который, ввиду георгафической близости к Аквитании, всегда находился в сфере интересов Англии, закипел новый, многообещающий котел династических страстей. Бастард  и изгнанник, граф Энрико Трастамара сумел заручиться поддержкой королей Франции и Кастилии, а также папы Урбана, дабы свергнуть с трона своего брата Педро, законного короля Кастилии и Леона. Множество отчаянных английских и гасконских наемников, среди которых был закаленный в боях ветеран, чеширский рыцарь сэр Хью де Калвли, присоединились к хорошо оплачиваемой компании, где с ними бок о бок оказались бретонцы и французы, недавние их противники. Хью де Суинфорд, также не новичок в ратном деле, неплохо знал своего тезку де Калвли и всерьез подумывал взять у герцога Ланкастера отпуск, чтобы присоединиться к вольным английским бригадам, собиравшимся под знамена Трастамары. 

Однако планам этим суждено было претерпеть значительные изменения, когда король Педро, увидев, что превосходящим силам противника сдается один город за другим, сбежал через Пиренеи и объявился при дворе Черного Принца в Бордо, со слезами на глазах призвав того к восстановлению справедливости и напомнив об их дальнем родстве через Элеонору Кастильскую, бабку Эдуарда Третьего. Англичане, давно искавшие возможности установить союз с Кастилией, имевшей грозный военный флот, не преминули ухватиться за этот шанс. Хью де Калвли был вновь призван на службу принцем Эдвардом на стороне Англии, а двадцатисемилетний герцог Ланкастер взялся привести свое войско для помощи брату, получив займ от короны на финансирование этой экспедиции в размере пяти тысяч марок.

Кэтрин узнала о том, что ее супруг вновь собирается на войну, когда мастер Шелби случайно проболтался ей, что Хью продает часть приграничных участков Кеттлторпа вместе с семьями вилланов, населявших их, и уже уступил за несколько фунтов одному из двух зажиточных свободных семейств в деревне на двухгодичный срок право сбора хвороста в лесу, которое по местному обычаю предоставлялось лордом всем жителям безвозмездно.

"Помоги мне, святая Вильгефорта*!"- воззвала она к бородатой мученице, которой полагалось приглядывать за женами, жалующимися на своих мужей, ибо среди многочисленного сонма святых можно было найти заступника в любой, даже весьма особенной нужде, от зубной хвори, когда полагалось молиться Святой Апполонии, лишившейся челюсти в пытках, до потери связки ключей, в случае чего Агнес, нянька Кэтрин, советовала прибегать к помощи святого Озита. Но непременным условием помощи свыше было смирение, а его-то она как раз и не находила сейчас в своей душе, даже прочитав молитву.

Хью оттачивал владение мечом в обществе своего оруженосца в Холле, хотя обычно холодная или дождливая погода нисколько не мешала ему тренироваться, иной раз почти целый день, во дворе замка, где устанавливали деревянный столб с мишенью или вращающимся рычагом.

- Мадам, мне полагается привести под знамена Ланкастера двух конных копейщиков, - в перерыве он взял таз с колодезной водой и, крякнув, вылил себе прямо на голову. Ему часто приходилось стричь свои волосы, которые были у него очень светлыми, густыми и жесткими.- Кроме того, я заказал у оружейника новые, миланские поножи, которые обойдутся мне в те самые пару фунтов, и это еще ничего, учитывая, что нагрудник ему все же удалось починить.

- Два фунта, из-за которых ваши люди будут мерзнуть зимой! - напомнила она, лихорадочно перебирая в голове способы убеждения. - И в замке недостаточно дров до весны, но теперь мы не сможем получить их, если вилланам придется покупать хворост для себя. Неужели вы хотите, Хью, чтобы ваш сын простудился и заболел? - напомнила она ему о единственном создании на свете, которое искренне любил ее муж.

- Весна по всем признакам обещается быть ранней, - на его веснушчатом лице, словно вырубленном несколькими движениями топора на твердой, дубовой древесине, все же мелькнуло сомнение. - Казначей герцога в Линкольне перешлет вам часть моего аванса из жалованья. Я думаю, мы отплывем из Плимута в конце ноября, как только закончатся сборы. Мне велено отправляться в Кингстон Лейси в ближайшие дни.

В те годы Англия была, пожалуй, одной из самых воинственных наций в христианском мире. Вдруг вспомнили и заговорили о предсказаниях, сделанных еще лет тридцать назад, обещающих появление нового короля Артура. В неком "Пророчестве шести королей" Эдуард Третий сравнивался, как и Артур, с диким вепрем, неистовым и благородным и, одновременно, кротким и смиренным, словно ягненок. Вепрь, заточивший свои зубы о ворота Парижа - а войско Эдуарда не раз подступало к пределам французской столицы - сумеет вернуть себе все наследие своих анжуйско-норманских предков. Пророчество касалось и Кастилии - "Испания затрепещет", говорилось там. Возможно, речь шла о битве при Уинчелси*, но, кто знает, не имелась ли в виду новая победа?

Сэр Хью уехал в сторону Дорсета, опасаясь задерживаться, ибо световой день неуклонно уменьшался, а длительность путешествия возрастала. Как позже узнала Кэтрин, опасаясь затяжных штормов в это время года, герцог Ланкастер предпочел добраться морем лишь до Нормандии, а оттуда, через дружественные Бретань и Пуату, английская армия по суше проследовала в Бордо, где принцесса Джоан лишь недавно, на Богоявление, произвела на свет младшего сына, Ричарда.

[i]

* valettus  - (лат.) паж, младшая придворная должность

* Фамилия Чосер происходит от фр. chausseur = сапожник

* Вильгефорта (-ис), Либерата (от лат. Virgo-Fortis — Стойкая Дева; II век) — католическая святая, покровительница девушек, стремящихся избавиться от назойливых воздыхателей или дурных мужей. Согласно одной из легенд, Вильгефортис не хотела выходить замуж, поскольку дала обет безбрачия. Отец, языческий король, пытался выдать девушку замуж против воли (за принца); Вильгефортис молилась, чтобы брак не состоялся, и произошло чудо: у неё выросла борода. На бородатой девушке принц жениться не захотел, и тогда взбешённый отец распял свою дочь.[/i]

[i]* Битва при Винчелси - морское сражение Столетней войны, состоявшееся 29 августа 1350 на юге Англии у города Винчелси. Английский флот под командованием короля Эдуарда III и его сына Эдуарда Чёрного Принца разгромил кастильцев.[/i]

3.

Najera   Тoт иберийский поход обернулся для Джона, герцога Ланкастера, триумфом рыцарской славы, которую он наконец-то познал лично в полной мере. Ему едва удалось скрыть охвативший его горделивый мальчишеский восторг, когда на предваряющем решающую битву военном совете старший брат поручил ему разделить командование авангардом войска с сэром Джоном Чандосом*, своим близким другом и блестящим стратегом, воспетым герольдами по обе стороны Канала. Ведь Эдвард мог назначить на эту роль одного из двух монархов, также присутствующих тут - самого короля Педро или дона Хайме*, титулярного короля Майорки.

Битва эта подтвердила военный гений и благосклонность Фортуны к Черному Принцу: после тяжелого перехода по безлюдным горным тропам, столкнувшись с непогодой и скудностью воды и провизии, они вскоре были оттеснены войском бастарда Трастамары назад, в Наварру, и все же на самом исходе марта вновь начали продвигаться в сторону городка Нахеры, чтобы сразиться с неприятелем. В ночь перед боем был отдан строжайший приказ: по первому звуку трубы одеться, по второму - вооружиться, а по третьему - вскочить на коня и следовать за знаменами маршалов и Святого Георгия, ни в коем случае не выступая вперед раньше времени.

На стороне противника было численное превосходство в несколько раз, но кастильская кавалерия не выдержала шквального обстрела лучших чеширских лучников принца, составлявших ровно половину английского войска. Стреляли по лошадям, прекрасной крупной цели, почти не имевшей брони, и вот уже линия наступления разорвалась и превратилась в груду бьющихся в агонии или мечущихся животных, которые увлекали за собой, сметали и топтали людей.

Было около десяти утра - герцог Ланкастер заметил, что длина теней, отбрасываемых его латниками, сравнялась с их ростом, а следовательно, солнце встало над горизонтом приблизительно на сорок пять градусов угловой высоты. Поднимая меч, он подумал о жене, своей нежной возлюбленной Бланш, которая вот-вот должна была родить. Неважно, будет ли это сын, как они оба хотели, лишь бы дитя и мать выжили...

Дело продолжила атака спешившихся рыцарей, и тут он, утеряв дальнейший ход мыслей, оказался в самой гуще неистового слияния своего отряда с авангардом французов, возглавляемых Бертраном дю Гескленом, хитроумным и свирепым бретонцем, которого высоко ценил сам король Франции. Пенноны* с алым крестом Святого Георгия трепетали и развевались на древках, точно воздушные змеи, англичане с оглушительно громким кличем шли столь плотным, неразделимым строем, сражаясь плечом к плечу, что казались мифическим многоруким существом. Краем глаза, отбивая удар какого-то настырного кастильца, Ланкастер все время видел невдалеке флажок Чандоса - острый красный клин на желтом фоне. Как львы, дрались и подоспевшие роты гасконцев графа д'Арманьяка и Хью де Калвли, вынуждая французов отступать, забыв о боевом порядке.

Когда Жан де Грайи, капталь* де Буш, принес известие о том, что Трастамаре удалось ускользнуть с горсткой ближайших соратников, король Педро впал в такой неистовый и продолжительный гнев, что даже не слишком щепетильные англичане невольно припомнили, как тот казнил бургомистров Толедо, сообщивших ему о переходе города на сторону его брата.

- Бедняга не успокоится, пока не отправит на тот свет всех своих родичей, - шепнул Ланкастеру его сквайр, Джон д'Ипре, подавая ему флягу с вином. Солнце все еще стояло в зените и, несмотря на то, что было лишь самое начало апреля, казалось, всерьез собралось поджарить все еще заключенных в латы рыцарей.

- После столь славной драки я всегда спешу разыскать первого же капеллана или брата-монаха, чтобы души несчастных, отправленных на тот свет, не беспокоили меня по ночам, - вздохнул сэр Джон Чандос, когда позже они ехали через открытое поле, усыпанное телами, среди которых все еще рыскали наемники, обирая мертвецов и нередко добивая кинжалом тяжелораненых. Ланкастер невольно опустил взгляд, напоминая себе, что тех, кто мог передвигаться, среди лежавших уже не было. Несмотря на бегство Трастамары, Черный Принц, в отличие от короля Педро, остался чрезвычайно доволен тем, что в плен взяли младшего брата Бастарда, дона Санчо, и самого Бертрана дю Гесклена. -  И все же, черт возьми, милорд, отличная это была драка! Помяните мое слово, и спустя десять лет вас назовут героем Нахеры, достойным преемником герцога Генри и прекрасным сыном своего великого отца! Нас всех ждет золото и слава, клянусь колоколами Святого Павла! - его узкое, загорелое дочерна лицо с прищуренными глазами и короткой шапкой щедро поседевших темных волос, озарилось усталой, но довольной улыбкой, на которую герцог Ланкастер не мог не ответить. Похвала самого Чандоса, героя Креси и Пуатье, на добрых двадцать лет его старше и опытнее, значила для него гораздо больше, чем любые другие сокровища, ожидавшие их.

* * *

В середине апреля у герцогини Бланш Ланкастер благополучно родился мальчик. Солнце в его гороскопе находилось в знаке Овна, что должно было наделить дитя упрямством, воинственностью и мужской силой самого Марса. Ему, младшему внуку короля, полагалось также около дюжины слуг, включая кормилицу, старшую няньку и еще одну, в чьи обязанности входило лишь качать его колыбель, трех благородных леди, двух личных эсквайров и еще шестерых слуг мужского пола с разного рода обязанностями. С рождения и до возраста семи лет, в ранний период детства, называемый infancia, лорд Генри будет находиться преимущественно в женском кругу, рядом с матерью и сестрами. Учитывая, что трое его старших братьев умерли прежде, чем смогли перейти в следующий возраст - puercia - мальчика, впрочем, довольно крепкого, берегли как зеницу ока. Кэтрин иногда полагала, что ее назначили в свиту маленького принца лишь благодаря тому, что сама она произвела на свет нескольких здоровых детей, и ее сын, Томас, был старше Генри Ланкастера лишь на несколько месяцев.

Случившиеся перемены все еще вызывали у нее благоговейное удивление. Нежданно в канун Дня Святого Томаса Бекета в замке Кеттлторп появился посланник герцогини Ланкастер, пребывавшей в Линкольншире, с повелением к леди Кэтрин де Суинфорд приехать к ее двору. Почему леди Бланш вдруг вспомнила о девочке, воспитаннице королевы, которая несколько лет назад изредка помогала няньке ее старшей дочери? Кэтрин еще с детства была весьма чувствительна к любому проявлению доброты к себе. Или же это приглашение - заслуга рыцаря Хью, находившегося вместе с герцогом в Кастилии? Достаточно уже того, что ей не пришлось ломать голову над тем, где взять дров в разгар зимы, а полученные от герцогского казначея деньги из жалованья мужа она отправила мастеру Шелби, с просьбой уладить вопрос c эстовером, правом сбора хвороста в лесу, которое надлежало выкупить у старосты.

Отложив в сторону иголку и разминая уставшие пальцы, Кэтрин вновь обласкала взглядом свой новый корсет из двухцветного камлина, тонкой шерстяной ткани, подбитый мехом горностая, который, правда, перешили с одного из поношенных нарядов леди Бланш. А другой, летний корсет - из зеленого малинского камлина, с подкладкой из тончайшего шелка, украшенный перламутровыми бусинами!

Этот изысканный предмет женского туалета на шнуровке шили для того, чтобы носить как под тунику, так и сверху неё. Юбка, тяжелая и пышная, ниспадала к ее ногам от тонкой талии, подчернутой корсетом. Ей хотелось снова потрогать ткань, а потом покружиться по комнате, чтобы убедиться, что все это ей не снится. Теперь она уже не прислуга, как прежде, а одна из "трех благородных леди", что бы это не означало, ведь крошка Генри, откровенно говоря, пока не слишком нуждался в их обществе.

Герцог Ланкастер являлся обладателем самой обширной, разнообразной и великолепной коллекции замков, крепостей, охотничьих угодий и усадеб в Англии и Уэльсе, и, объезжая свои владения, мог почти всегда остановиться в своей собственной резиденции. Замок Болингброк, куда Кэтрин любезно пригласили приехать, и где она пребывала уже несколько месяцев вместе с детьми, был одной из самых малозначительных из них, относясь к небольшому анклаву отдаленных поместий герцога в Линкольншире, неподалеку от процветающего порта Бостона. "Мой супруг предпочитает проводить весну и лето в Кенилворте, зиму в Савое или Хертфорде, а осень в Лестере или Понтефракте",- вспомнила  она оброненные как-то слова миледи Бланш, произнесенные с теплой, мимолетной улыбкой любящей жены, с нетерпением ожидающей возвращения мужа.- "Но я люблю простой, старый Болингброк, где мы с сестрой родились и разделили с нашей матерью самые счастливые детские годы".

Замок был огромен, но по сути представлял собой незамысловато выстроенную военную крепость: расположенные пятиугольником огромные круглые башни, кордегардия* и соединявшие их стены высотой больше шестнадцати футов и толщиной в пять. По распоряжению герцогини, внутренние деревянные жилые постройки недавно обновили, а перед ними разбили сад. Окружал Болингброк глубочайший ров, окончательно превращавший его в неприступное фортификационное сооружение.

Нежная, подлинная и возвышенная любовь, связывавшая герцога и герцогиню Ланкастер, изумляла многих, даже прожженных циников, напоминавших о том, что тайным вдохновителем этого брака выступил сам король, давно задумавший женить сына на дочери и наследнице своего лучшего друга, убив, таким  образом, сразу двух зайцев, и ради этого не постеснявшись расторгнуть предыдущую, детскую помолвку Бланш с Джоном Сегрейвом, сыном графини Норфолк. Кэтрин относилась к лагерю тех, кто верил в торжество чувств над меркантильными соображениями. Разве король и королева не являли собой живой пример взаимной глубокой привязанности друг к другу, длившейся уже много лет? В Болингброке и слышать не хотели об Элис Перрерс, молодой любовнице монарха, все чаще занимавшей место рядом с ним на пирах.

Принц Джон, черноволосый и смуглый, как и его старшие брат Эдвард и сестра Изабелла, был высок, отлично сложен и не то чтобы красив, как картинка...Красавцем, по всеобщему мнению, считался синеглазый и любвеобильный Эдвард. Но Джон...Пожалуй, он не блистал и красноречием...Скорее даже, был молчалив и внушителен, по-королевски. Но если уж что скажет, то по делу, и каждое слово - острое, как булавка, как говорила няня Агнес Бонсержан. И держит он его упорно. "Наверное, есть что-то в этих мужчинах из рода Плантагенетов", - хихикнула про себя Кэтрин, снова занимаясь штопаньем детской одежды. Уж монахами никого из них не назвать, горячая кровь, как на войне, так и в любви. Недаром леди Диспенсер когда-то столь дотошно внушала юным придворным девицам об опасном примере бедняжки Мари де Сент-Илер. Сама она немного побаивалась герцога, хотя он по собственному настоянию и стал крестным отцом ее дочери. И, в то же время, тайно чувствовала к нему что-то вроде родственной приязни: он был фламандцем даже больше, чем англичанином, родившись от матери-фламандки во Фландрии, в Генте, отчего ему дали прозвание Гонт. 

Джон Гонт

Любить золотоволосую герцогиню Бланш было гораздо легче - все ее любили. За способность найти ласковое слово, улыбку или утешение для каждого, а также обаяние, красоту и непритязательность - редкое сочетание для столь богатой и знатной дамы. Кэтрин никогда не слышала, чтобы она дурно о ком-то отзывалась или хотя бы сплетничала.

  - Моя золовка Изабелла произвела на свет девочку, окрещеную в Вестминстере Филиппой, - герцогиня, о которой она только что размышляла с чувством беззаветной преданности, должно быть, неслышно вошла в покои своих детей и теперь разговаривала с леди Уэйк. Величественная пожилая дама приходилась леди Бланш тезкой и родной теткой и, в силу своего одинокого вдовства и бездетности, частенько и подолгу гостила у нее, приезжая из замка Бурн, расположенного в тридцати милях от Болингброка. Кэтрин и ее товарка немного постарше, молодая дама по имени Алина Герберж, которой было поручено заниматься старшими дочерьми Ланкастеров, семилетней Филиппой и четырехлетней Элизабет, поспешили присесть в поклоне и как можно незаметнее отойти в сторону.

- Еще одна Филиппа! Король, говорят, был вне себя от счастья, словно речь шла о старшем сыне наследника престола, - неодобрительно отозвалась леди Уэйк. Герцогиня словно не заметила этой колкости, принимая у няньки драгоценный сверток с бодро шевелящимся младенцем. У него было легко краснеющее забавное личико, полускрытое оборками чепчика. - И что это за манера - примчаться из Пикардии на самых сносях, едва не родив на корабле!

Всем известно, с иронией подумала Кэтрин, что король до сих пор балует старшую дочь и оплачивает все ее долги, словно та все еще была юной принцессой, а не тридцатипятилетней замужней леди, к тому же, выбравшей себе в мужья французского рыцаря. На подарки к ее свадьбе с сиром де Куси король потратил фантастическую сумму в четыре тысячи фунтов - в несколько раз больше, чем получила от него леди Бланш, выходя замуж за его сына. Кэтрин иногда вспоминала то давнее лето, когда Анна Мэнни, ее маленькая любопытная подружка, поведала ей о тайне леди Изабеллы. Уехав в Линкольншир, она никогда больше не видела девочку, которая теперь, должно быть, сама уже стала невестой на выданье.

- Королева тяжело больна, поэтому Изабелла опасается покидать ее надолго, - мягко заметила Бланш, безотчетно улыбаясь, когда сын попытался ухватить ее за палец и стянуть с него кольцо. - Скажите, леди, достаточно ли у кормилицы молока? Мастер Генри, мне кажется, не слишком прибавляет в весе.

 - Маргарет совершенно здорова, миледи, - не замедлила с ответом Алина Герберж, которая, как и Кэтрин, была женой одного из сквайров герцога. В няньки к маленькому Ланкастеру взяли рыжеволосую мистрис Дааф, родом из Дублина, молодую жену конюха, привезенного в Англию принцем Лионелем, у которой был свой собственный сынишка, родившийся на неделю раньше Генри.

- Возможно, следует смазывать ему рот каплей меда, прежде чем подносить к груди, - Кэтрин вспомнила, что лишь вчера кормилица жаловалась, что ребенок капризничает и выплевывает молоко, едва его попробовав. - Иногда стоит съесть что-то необычное, и младенец отказывается от молока.

О мистрис Дааф говорили так, словно она и не присутствовала здесь или была лишена дара речи.

- У вас часто бывали подобные затруднения с кормилицей ваших детей, леди Кэтрин? - с живым любопытством спросила герцогиня. Как и ее супруг, она была высокого роста, но все еще казалась по-девичьи хрупкой. Самый взыскательный взгляд не нашел бы во внешности леди Бланш ни малейшего изъяна: верхнее платье ярко-синего цвета, как и сапфировое ожерелье на ее шейке, почеркивало небесную глубину глаз, а ее светлые косы, поднятые к вискам наподобие двух колонн, заключенные в филигранную золотую сетку и увенчанные тонким обручом, словно создавали вокруг ее головки сияющий нимб.

Кэтрин смущенно зарделась.

- Я сама кормила своих дочерей, миледи, - она увидела, что Алина Бергерж воззрилась на нее с чуть ли не брезгливым изумлением. Неслыханно, чтобы благородная леди, хоть и незначительного положения, давала грудь своим детям, как простая крестьянка! Но Кэтрин испытывала лишь гордость, вспомнив, как в отчаянии последовала совету повитухи и изведала ощущение блаженства и полной гармонии, когда двухнедельная Бланш, жизнь в которой едва теплилась, впервые взяла в ротик ее набухший, болезненный сосок. C Маргарет этот опыт повторился вполне удачно, а вот Томас так сильно кусал ее, что почти сразу пришлось подыскать ему кормилицу, а потом и вовсе кормить из рожка.

- Вот чудесный пример самоотверженного материнства, который бы одобрил сам епископ Линкольнский, - провозгласила умиленная баронесса Уэйк, но Алина Бергерж с лукавой улыбкой заметила:

- Однако ж кормящая женщина не должна принимать на свое ложе супруга, мадам, а не всякая способна лишиться этого законного права на долгое время.

* * *

герцогия     После этого случая герцогиня быстро прониклась к Кэтрин столь сильным доверием, помимо прежней поверхностной симпатии,  что, приходя в покои своих детей, первым делом обращалась с расспросами именно к ней. Леди Бланш была старше ее на семь лет и, как дочь герцога и супруга принца королевской крови, находилась на неизмеримо более высокой ступеньке общественного положения, но некоторая схожесть судеб сблизила их. Как и Кэтрин, она была сиротой, потеряв единовременно отца, мать и сестру, обе они ожидали возвращения мужей с войны, и, самое главное, их дети были примерно одного возраста и даже пола. Герцогиня ежедневно молилась у своего личного переносного алтаря, чтобы Пресвятая Дева сохранила жизнь малышу Генри до приезда его отца.

- Моя свекровь в молодости сопровождала короля в его походах, но у меня не хватило бы духу оставить детей, - призналась она с виноватой улыбкой. - Смерть и так подходит слишком близко. Нет никого из нас, кто не познал бы ее, потеряв родных от чумы или на войне, а дети умирают куда чаще взрослых.

Кэтрин, по настоянию леди Бланш, лично следила за кормилицей-ирландкой, используя свой собственный материнский опыт и некоторые познания из медицинского трактата по уходу за детьми на латыни, который попался ей в руки среди дюжины других книг в замке. Грудное молоко в достаточном количестве и хорошего качества считалось одним из непременных условий выживания младенца. Оно должно быть белым, сладким, не слишком густым или жидким, не соленым и не кислым, без пены или неприятного запаха, а сама кормящая - здорова, весела и сыта, получая достаточно мяса птицы, хлеба и овощей, за исключением лука, чеснока и специй, а из питья - разбавленное водой вино и немного пива. Она и ребенок рассматривались как одно целое: так, если Генри мучился животиком, ей ставили клизму или поили настоем укропа, тмина и фенхеля.

- Будь я на вашем месте, возненавидела бы меня, - с сочувствием сказала ей как-то Кэтрин, стремясь установить доверие между ними. - Но, поверьте, Маргарет, не я, а вы тут самая важная персона.

Для жизнерадостной Мэг Дааф преимущества ее нового положения перевешивали любые неудобства. Она была вполне счастлива и даже горда своей ответственной задачей.

- Я слышала, ее милость троих ребятишек потеряла, и все мальчики. Но у меня еще ни один не умер, как и у вас, м'леди, мне сказали. Так что, не сомневайтесь, делайте свое дело, а я буду делать свое.

К счастью, Генри Ланкастер, прозванный Болингброком, где он появился на свет, проявлял все признаки стремления к жизни, и в июле король Эдуард щедро вознаградил сквайра герцогини, Ингельрама Фоконера, и его жену Эми, доставивших ему известие об этом.

А в начале сентября леди Бланш  с великой радостью узнала о том, что ее супруг, спеша воспользоваться благоприятной для мореплавания погодой, высадился, наконец, в Плимуте, и все семейство с домочадцами и слугами отправилось в замок Хертфорд, расположенный близ Лондона.

 

   - Сэр Хью и леди Кэтрин де Суинфорд, - объявил мажордом, сэр Джон Мармион, и Кэтрин, следуя этикету, опустилась на правое колено, склонив голову. Хью сделал то же самое, правда, с некоторым трудом - колотая рана на бедре хорошо заживала, но еще давала о себе знать.

- Мы рады снова видеть вас в добром здравии, сэр Хью, -  у герцога Ланкастера был глубокий и сильный, с богатыми модуляциями, голос человека, привыкшего командовать на поле битвы и с легкостью завладевать вниманием окружающих как на честном пиру, так и в парламенте или королевском совете. Говорили также, что он страстно любит музыку и не прочь сам, взяв в руки лютню, исполнить любовную или героическую балладу для интимного кружка слушателей. - И, разумеется, вашу супругу, заслужившую нашу признательность в той же мере, - приветствие герцога было столь доброжелательным, что она, преодолев скованность, все же подняла глаза от кончиков своих туфлей, едва видневшихся из-под подола платья и встретила ободряющую улыбку на прелестном лице леди Бланш, восседавшей рядом с мужем под балдахином, украшенном королевскими гербами Англии и Франции.

- Вы же помните Кэтрин де Роэ, дочь покойного герольда Аквитании? - герцогиня легко коснулась руки мужа своей. - Леди Суинфорд до замужества служила вашей матушке и сестрам и даже помогала нянчить нашу дочь, Филиппу. Я безмерно признательна сиру Джеффри Чосеру, напомнившему мне об этом. Его супруга приходится сестрой леди Кэтрин и до сих пор в услужении у королевы.

У Кэтрин было неуютное ощущение, что множество глаз изучает и рассматривает ее в этот момент. Большинство присутствующих было незнакомо ей - свита Ланкастера выросла в несколько раз за последние годы, которые она уединенно провела в Кеттлторпе. Все это в большинстве своем были северные и чаще восточноанглийские бароны и джентри с супругами, сестрами или дочерьми, связанные друг с другом родственными или брачными узами. "И все же, благодаря миледи Бланш, Филиппе и сиру Джеффри, меня трудно назвать здесь серым воробушком, затесавшимся среди павлинов и цесарок", - приободрила она себя. Впрочем, от нее не потребовалось произнести ни слова. Но отважившись, наконец, посмотреть в темно-карие глаза герцога Ланкастера, которые в то же мгновение задержались на ней, Кэтрин инстинктивно едва не спряталась за сэра Хью, который, повинуясь кивку мажордома, начал пятиться в сторону, не смея повернуться спиной к своему лорду, что было бы вопиющей грубостью.

 "О чем с ним можно говорить, если он смотрит так, словно всё уже знает заранее?", позже мелькнуло у нее в голове, когда служанка, помогая ей раздеться, с любопытством спросила, каков собой монсеньор герцог. Вслух же она сказала, что, как и многие, он сильно похудел и загорел в далеких южных краях.

Больше всего Кэтрин опасалась, что сэр Хью прикажет ей вернуться в Кеттлторп, но тот казался вполне удовлетворенным ее новым положением. Сам он не испытывал особой привязанности к Линкольнширу и к захолустному замку, принадлежавшему его семье лишь второе поколение. Если Кэтрин сумеет, благодаря милости герцогини, заполучить кругленькое ежегодное содержание в пять или десять марок, а он сам добьется [i]bouche de cour*[/i] и, возможно, через пару лет станет бакалавром* герцога, это позволит им не зависеть от жалких крох, которые приносил Кеттлторп и Колби. 

- Сомневаюсь, что мы долго пробудем на мирном положении, мадам, - вскользь заметил Хью, не склонный к душевным разговорам со своей женой, как и она с ним. Правда, из похода он впервые за все время их брака привез подарки: детям - искусно вырезанных деревянных и костяных кукол, а для Кэтрин - белую шаль из необыкновенно тонкой, но теплой и нежной на ощупь мериносовой шерсти.

- Разве законному королю Кастилии не вернули его трон? - спросила она, осторожно укладывая на кровать малышку Бланш, которая уснула у нее на коленях. В тесной комнатке, выделенной им в замке, приходилось ночевать всем вместе: супругам Суинфорд, троим детям, кормилице Томаса и Хавизе, служанке Кэтрин.

- Принц сдержал свое слово, но король не зря водил дружбу с евреями, - ухмыльнулся Хью и принялся рассказывать дальше, время от времени почесывая себя под грязноватой повязкой на бедре. - Он так расстроился, что его братец сбежал невредимым с поля битвы, что, кроме жалкой подачки, не заплатил обещанного ни принцу, ни наемникам, которых привел монсеньор герцог. Зря я рассчитывал на его золотые флорины, едва с голоду не умерли, зато славно повоевали. Бедняга принц Эдвард был вне себя, не получив бискайских земель, в ярости хотел пойти на Педро, чтобы самому короноваться в Бургосе, или хотя бы силой взять то, что ему причиталось, но в итоге мы впустую провели там три месяца, забавляясь в кастильских деревнях, так и не получив золота, лишь только чуму и лихорадку. Я промучился недели две, не вставая с горшка. Когда в августе принцу совсем худо стало, а припасы закончились, мы двинулись назад в Бордо.

 Невыполнение своих обязательств королем Кастилии было лишь началом неприятностей, посыпавшихся на англичан. Отступив в Аквитанию, Черный Принц, опустошивший свою казну на дорогостоящий поход, который обернулся  столь громкой победой в начале и столь бесславным предательством в конце, вернувшись тяжело больным и потеряв добрую часть войска, был вынужден прибегнуть к обычной мере всех правителей: ввести новый налог, "налог на очаг". 

Аквитания была богатым торговым краем, лояльность которого можно было обеспечить, лишь предоставив ему относительную финансовую независимость и соблюдая заведенные обычаи. Местные гордые сеньоры уважали рыцарскую доблесть Черного Принца, но не спешили доставать кошельки. Один из самых предприимчивых и недовольных, граф Жан д'Арманьяк, затаивший обиду на англичан, когда не получил обещанного вознаграждения за тысячу приведенных им наемников, выступил инициатором сговора с новым королем Франции, который рыцарской доблестью вовсе не отличался, был мал ростом, слабого здоровья и лысоват, но зато имел быстрый ум, терпение и умение пользоваться благоприятными для себя обстоятельствами. Невзирая на то, что Аквитания, по договору при Бретиньи, принадлежала отныне, целиком и полностью, королю Англии, жалоба гасконских* сеньоров на действия принца была отправлена не в Вестминстер, а в Париж. Король Шарль, воспользовавшись лазейкой в мирном договоре - юридически, отказ Франции от господства над Аквитанией так и не состоялся окончательно, как и отказ Эдуарда Третьего от прав на французскую корону  -  потребовал от принца, как от своего вассала, явиться к нему для разбирательства. Через восемь лет худого мира, едва восстановив силы, Англия и Франция вновь готовились к неизбежной войне.

 Чосер     Написав из Хертфорда благодарное письмо сестре, Кэтрин, благодаря курьеру герцогини, получила  ответ гораздо быстрее, чем раньше. Филиппа была беременна и откровенно скучала, оставаясь в Виндзоре подле королевы, в то время как сир Джеффри, подобно веселому легкокрылому мотыльку, пребывал в постоянном движении, в связи с переходом на королевскую службу.

 "В июне ему пожаловали годовое содержание в тринадцать фунтов, шесть шиллингов и восемь пенсов, и теперь мой муженек -  королевский сквайр, то ли за свои ронделе* и баллады, которые на английском звучат у него не хуже, чем на французском - тебе известно, что король обожает язык простонародья - то ли за выполнение им неких тайных поручений ad partes transmarinas*, о которых я ничего не знаю. С недавних пор наш двор обуяла охота всюду подозревать французских шпионов."

Впрочем, на Рождество Кэтрин сама увиделась с сиром Джеффри, который оказался завсегдатаем двора герцога и герцогини Ланкастер.

- Кэтрин, вы прекрасны, как я и предполагал даже тогда, когда увидел вас печальной замарашкой, угасавшей в заточении в замшелом замке, - он с восхищенно оглядел невестку с головы до ног и даже заставил ее покружиться в новом платье. - Полагаю, множество галантных кавалеров, вернувшись из Кастилии, сложили свои сердца к вашим ногам.

Юна, благородна, весела и мила,

И вся собой нежна, румяна и бела.

- При всей моей благодарности вам, я знаю, что эти стихи не ваши, Джеффри, а Гийома Машо, - улыбаясь, запротестовала Кэтрин, поддаваясь магии его мягкого, жизнерадостного юмора. - Замените слово "кавалеры" на "дети", и вы будете правы. Я просыпаюсь и ложусь спать лишь с мыслями о подозрительном кашле маленького принца и иногда целый день общаюсь лишь с кормилицей и няньками.

- Моя дорогая, это ужасно, я могу утешить вас лишь тем, что дети вырастают. Но тссс, не говорите об этом Филиппе.

Совесть все же подсказывала ей напомнить ему о Филиппе, которая вновь хандрила, боялась близких родов и жаловалась на невнимание мужа, но вместо этого Кэтрин восхитительно провела время в беседе, совершенно не связанной с проблемами детской. Нынче Чосер собирался в Италию в составе английского посольства, отправляемого королем к правителю Павии, Галеаццо Висконти, единственную дочь которого, Виоланте, сватали за герцога Лионеля Кларенса, который вдовел уже шесть лет. Королю всегда нужны деньги для продолжения войны, а за невесту давали огромное приданое в два миллиона флоринов и земли в Северной Италии.

- Никто из нас не принадлежит сам себе, моя дорогая, - сказал он, салютуя ей на прощание. - Филиппа знает об этом, как и я. Вы тоже это узнаете.

- Кому же я принадлежу? - озадаченно спросила она, слегка нахмурясь. - Вы имеете в виду сэра Хью? Или Господа нашего?

- Королю, - отвечал Чосер, все еще посмеиваясь над Кэтрин, но слова его словно обожгли ее. - И монсеньору герцогу Ланкастеру.

 * * *

Опасаясь участившихся вспышек чумы, герцогиня Бланш оставалась в Хертфорде, подальше от многолюдного Лондона, в то время как ее супруг проводил все больше времени в Вестминстере, на королевском совете. Дела принца Уэльского в Аквитании шли по-прежнему плохо, и планировалась новая военная компания, призванная стабилизировать ситуацию в английских владениях на континенте и как следует припугнуть короля Шарля. В мае герцог Лионель, прозванный Антверпом*, белокурый красавец семи футов роста, чемпион множества турниров, взял в жены тринадцатилетнюю Виоланте Висконти, принцессу отнюдь не крови, но огромного, нажитого на торговле состояния.

Родив Джону Гонту за девять лет их брака уже шестерых детей, выжило из которых только трое, леди Бланш была по-прежнему прелестна, со своей чудесной белой кожей и нимбом золотистых волос, но напоминала поникший осенью хрупкий цветок. И она вновь была беременна! Леди Филиппе Ланкастер, ее старшей дочери, было восемь, Элизабет - пять, а Генри, который делил покои со своими сестрами - всего лишь год. 

Глядя на них, игравших вместе с ее собственными детьми, Кэтрин частенько вспоминала их с Филиппой детство и думала, насколько условны рамки богатства и происхождения в этом возрасте. У ее сына не будет никакого титула, а у малыша Генри, его ровесника  -  золотая погремушка, расписная колыбель и лукавые темные отцовские глаза. Для нее между ними не было никакой разницы, когда она вытирала им носы и рассказывала перед сном сказки, подкладывая горячие грелки под одеяло. А потом Кэтрин бежала в свою холодную постель и засыпала сразу же. Ей казалось, что вся жизнь так и пролетит - одинаково, день за днем, лишь в хлопотах, да изредка - в малых радостях. 

Беременность герцогини протекала тяжело, но когда она чувствовала себя лучше, ради ее удовольствия приглашали жонглеров и музыкантов, и чувственные баллады, исполняемые менестрелем, заставляли Кэтрин виновато вспоминать о своем снова отсутствующем муже. Вину она чувствовала потому, что совсем не помнила его лица. Помнила острый запах тела. Помнила шершавость ладоней. А вот лица не помнила, да и дети пошли внешностью в нее. И сэр Хью редко утруждал себя сочинением ей посланий, поскольку едва умел писать и читать...Верно, это всё песенки менестреля виноваты были в том, что Кэтрин нет, нет, да и заглядывалась в сторону герцогской четы, лорда Джона и леди Бланш. Герцог относился к жене с благоговейной нежностью и время от времени беседовал с леди Суинфорд, наравне с другими дамами, задавая ей несколько вопросов о самочувствии герцогини, а также о своих детях. Кэтрин в такие моменты чувствовала себя семилетней девочкой. Он подавлял и отталкивал ее - ростом, умом, титулом, положением, происхождением, богатством, врожденной надменностью. Втайне она вздыхала с облегчением, когда герцог находился в отлучке по делам, а происходило это довольно часто - он фактически стал правой рукой, главным советником своего отца, в отсутствие принца Уэльского в Аквитании и Лионеля Кларенса в Италии.

Однажды утром, когда Кэтрин по обыкновению была в детских покоях с Мэг Дааф и Алиной Бергерж, ее вызвали к герцогине.

- Леди Кэтрин, я прошу вас вместе с дамой Алиной начать укладывать ваши вещи и вещи детей. Мы переезжаем в Татбери. Мой супруг все еще в Вестминстере, но позже он присоединится к нам для охоты в тамошних лесах. Как жаль, что я временно не могу составить ему компанию, - обиженно вздохнула Бланш, поглаживая свой выпуклый живот под темно-синим платьем из тонкой шерсти. Она шила длинную батистовую детскую рубашечку в компании своей любимой дамы, леди Мэри Хэрви. - Соколиная охота в Нидвудском лесу отменная, вы убедитесь сами, леди Кэтрин.

-   Благодарю вас, миледи, я очень люблю охоту, - призналась Кэтрин, глаза которой заблестели в предвкушении приятной поездки. В Кеттлторпе у нее даже не было хорошей, быстрой лошади.

 -  Получали ли вы известие от своего мужа, сэра Хью?

Герцогиня находила какое-то странное удовольствие постоянно спрашивать об этом, словно хотела, чтобы все вокруг были так же счастливы в браке, как и она сама. Кэтрин смущенно покачала головой. Как и Филиппа, она даже не могла с уверенностью сказать, где именно сейчас находится ее супруг. Своей жизнью она была довольна: ее дети делят покои с детьми герцога Ланкастера, и им достается часть их роскошного гардероба, сладостей и игрушек. Она вольна в своих поступках и мыслях. Этого было ей достаточно. Почти...

 

* Сэр Джон Чандос (1320-1369) - дербиширский рыцарь, знаменитый полководец Эдуарда Третьего, близкий друг Черного Принца, во многом благодаря ему были выиграны битвы при Креси, Пуатье и Орее.

* Дон Хайме - (1336-1375) - сын и наследник короля Майорки, Хайме Третьего, свергнутого арагонским королем Пере Третьим .

* Пеннон - один из видов боевого знамени, узкий вытянутый змеевидный флажок с девизом или геральдическим символом.

* Капталь - наследственный гасконский титул.

* Кордегардия (от фр. corps de garde) - помещение для караула, охраняющего крепостные ворота. Является разновидностью фортификационных сооружений. Обычно располагалось у входа или выхода из них, рядом с самими воротами.

* Бакалавр - почетное рыцарское звание; обычно командующий отрядом своего сюзерена и получающий денежное довольствие от него.

* Гасконь - часть Аквитании

* Ронделе - стихотворная форма

* bouche а la cour - "рот при дворе" (фр.) привилегия на кров и стол при дворе сеньора

 * ad partes transmarinas - в заморских землях (лат.) 

 

4.

Как вор в ночи, кралася Смерть, 

Верша губительное дело... 

 

Джеффри Чосер 

 

Герцог Джон Ланкастер, по прозвищу Гонт, не любил воевать. Воспитанный в духе своего времени, он, разумеется, сам являлся прекрасно натренированным рыцарем и усердно следовал по пути отца и старшего брата, которые одержали немало громких побед и находили в битвах определенное свирепое удовольствие, но Джон после неудачного завершения кастильского похода убедился в том, что для того, чтобы выиграть кампанию, этого недостаточно. Против изменчивой Фортуны, коварства врага и предательства союзников не устоит самое что ни на есть могучее войско и талант полководца. Настоящая война отнюдь не напоминала праздничный турнир, где равные сражались с равными, строго соблюдая кодекс рыцарской чести, она всегда была огромным риском, который мог обернуться как славой и добычей, так и бесчестием и смертью. 

В Англии присутствия и внимания герцога требовали бесчисленные дела, связанные с поместьями и городами, лордом которых он являлся, монастырями и аббатствами, покровителем которых он был. Несколько лет ушло на то, чтобы в полной мере овладеть этим искусством, изучить все аспекты функционирования своего гигантского хозяйства. Не столько великое богатство и титулы перешли к нему от тестя, сколько ответственность - перед своей собственной семьей и тысячами других людей, чье благополучие зависело от него. И он жаждал доказать, что достоин этой ответственности. 

К несчастью, Эдвард Вудсток, Черный Принц, наследник престола Англии, был сражен прогрессирующей, неизвестной лекарям болезнью, подхваченной на Пиренейском полуострове. Аквитания, которой он пытался управлять жесткой рукой, пребывала на грани бунта, и французы, пользуясь этим, все активнее сопротивлялись владычеству английского леопарда, сумев привлечь в союзники графа Фландрского и двуличного короля Наварры и поддерживая в Кастилии свержение законного монарха узурпатором, бастардом Энрико Трастамара. Учитывая все эти обстоятельства, герцогу Ланкастеру приходилось все больше времени проводить на континенте, где назревал новый конфликт. Вместе с тем, в Виндзоре, Вестминстере и Савойском дворце он участвовал в альянсах и заговорах вокруг трона стареющего Эдуарда Третьего. 

"Слишком многое отец начал позволять Элис, это опасно", - думал он, подгоняя своего вороного коня, о честолюбивой возлюбленной короля, молодой красавице Элис Перрерс. Отбросив игры в наивную бескорыстную простушку, та начала прибирать к своим рукам не только драгоценности и наряды, но и выгодные должности и государственные финансы. 

У короля оставалось пятеро взрослых сыновей, в лояльности которых нельзя было усомниться. Но уже подрастало следующее поколение: сыновья Эдварда, единственная дочь Лионеля, уже вышедшая замуж, и его собственный, лелеемый наследник, Генри Ланкастер. Быстро взрослели пасынки Черного Принца, Холланды. И были всегда готовые взбунтоваться бароны, английские, шотландские, гасконские и ирландские - Мортимеры, Перси, Клэры, ФицАлланы, Куртене, Мобраи, де Веры, Диспенсеры, Бошамы, Арманьяки и многие другие. Королевская власть должна оставаться сильной и монолитной, иначе каждый будет стремиться урвать себе лакомый кусочек, подобно хищникам, почуявшим запах крови. 

 Джон      Джон Гонт следовал налегке в свой замок Татбери, в Стаффордшире, предвкушая отличную охоту, теплые объятия жены и веселые проказы многочисленной ребятни. Филиппа, Элизабет, румяный бутуз Генри (еще один младенец должен был вот-вот родиться), а также их погодки и товарищи для игр, дети Кэтрин Суинфорд, придворной дамы Бланш. Ее мужа герцог считал редкостным невежей, хотя и храбрым рыцарем, отличавшимся на поле боя поистине медвежьей силой и неистовством берсерка. Насколько он знал, сэр Хью Суинфорд предпочитал своей жене более простых в общении маркитанток, поговаривали и о постоянной даме его сердца, некой вдове-француженке в Кале. Что ж, Джон Гонт был сторонником плотских утех вдали от родины и супружеского ложа, иначе храбрые английские вояки передрались бы между собой, а не с врагами на поле битвы. 

Однако, вспоминая (даже чаще, чем следовало бы, учитывая, что свою жену он любил) Кэтрин Суинфорд, ее золотисто-каштановые, яркие фламандские локоны, бездонные серые глаза, напоминающие цветом суровое море, омывающее на севере его крепость Данстанбург, но всегда полные света, идущего изнутри, он искренне негодовал на ее мужа, как на глупца, пренебрегающего завидным сокровищем. 

Кэтрин всегда была крайне застенчива в его присутствии, но иногда герцог останавливался у дверей в детские покои и слышал ее мягкий голос и озорной смех, когда она играла с малышами или учила их читать. Бланш нелегко дались две последние беременности, поэтому в обязанности Кэтрин входило гораздо больше, чем обычно возлагалось на придворную даму. 

Да, Кэтрин, несомненно, красива. И утонченна, благодаря его матери, королеве Филиппе, хоть и была скромного происхождения. А Хью Суинфорд просто неотесанный дурак, наделавший ей детей. 

Замок, попавший в руки Эдмунда Горбатого, первого графа Ланкастера, от баронов Феррерс, был построен на великолепном холме, с одной стороны которого лежал нетронутый заповедный лес с охотничьими угодьями, а с другой, сколько мог охватить взор, простиралась плодородная зеленая долина. Джон Гонт в нетерпении подгонял немногочисленную свиту и коней, но застал в Татбери картину почти библейского Апокалипсиса: мост был поднят, а на запертых въездных воротах был грубо нарисован зловещий желтый крест. Казалось, заново отстроенный, величественный замок, возвышавшийся над поселением и рекой Дав, обезлюдел. Стражники и слуги попрятались, его встретило лишь несколько самых преданных людей, включая констебля, дрожащего мажордома и бледного как смерть Ингельрама Фоконера, сквайра герцогини. Джона поразил также сильный дымный запах, будто где-то в замке что-то сжигали на открытом огне.

- Леди Бланш? - спросил он тревожно. - Ребенок?

Мажордом судорожно поднес руку к горлу.

- Она...родила неделю назад, девочку, милорд. Со старшими детьми все в порядке, они заперты в северной башне все это время, но леди Бланш...она никого не допускает к себе, кроме леди Суинфорд.

Герцог Ланкастер тут же ринулся по лестнице в сторону покоев своей жены. Приближенные и трое приехавших с герцогом сквайров поспешили за ним. Они остановились возле тяжелой, дубовой резной двери.

- Чума, милорд, Несколько человек в деревне заболело, а в замке только леди Бланш и несколько слуг, - прошептал мажордом, отступая в сторону. - Леди Кэтрин в одиночку ухаживает за госпожой четвертый день. Мы посылали вам известие...

- Я только что вернулся из Кале, - прорычал он, пытаясь осознать услышанное и найти необходимое решение.

- Она умирает, монсеньор, - прошептал кто-то ему в спину.

 death     Кэтрин задремала в жестком кресле с холодной кожаной обивкой незаметно для себя, от непреодолимой усталости, сковавшей все тело, уронив голову на грудь. Ей снились весенние луга в королевском замке Вудсток, залитые ярким солнцем, а не дождем, как сейчас. Она бежит и весело смеется, оглядываясь назад, на сестру и няню Агнес. Филиппе на вид лет семь, а сама она, наверное, и вовсе крошка, как сейчас ее дочка Бланш. Филиппа зовет ее:

- Катрин, Кат...рииин...

Она внезапно проснулась и вскочила, потому что кто-то осторожно прикоснулся сначала к ее волосам, а потом к плечу и снова тихонько назвал ее имя. Стоило ей открыть глаза, как ее сразу же охватила паника и чувство вины. Через мгновение Кэтрин осознала, что герцогиня по-прежнему пребывает в тревожном, лихорадочном беспамятстве, а разбудил ее высокий, смуглый и темноволосый человек с усталым, но по-прежнему надменным лицом.

- Я не думаю, что это чума, монсеньор, - объяснила молодая женщина, немного опомнившись. Она склонилась над герцогиней с куском льняной материи, смоченной в холодной воде. - У нее нет...нарывов или бубонных опухолей, как у других. Леди Бланш вполне оправилась после родов, но затем начались сильные боли, озноб, и она уже не вставала. Лихорадка, милорд.

Джон Гонт мрачно смотрел на нее.

- Что сказал лекарь? Вы посылали за врачом в Стаффорд или Линкольн?

Кэтрин вспомнила нескольких испуганных эскулапов, которые, нацепив странные кожаные маски, напоминающие птичьи головы, с прорезями для глаз, больше опасались за свою жизнь, нежели действительно пытались помочь. Вспомнила единственного монаха-бенедиктинца из соседнего приорства Святой Марии, согласившегося подняться к герцогине -  умереть mors improvisa, без должной исповеди и отпущения грехов, не приложившись в последний раз к поднесенному распятию, было страшнее самой смерти. Надежда на встречу в ином, лучшем мире оставалась единственным утешением в горе для тех, кто терял близких.

 

- Да, за всеми, кого удалось найти. Мне дали запас настоек, чтобы сбить жар, но они не помогают. - Она едва смогла это выговорить, понимая, что ничем не может облегчить его тревогу. -  Возможно, через несколько дней...

- Кэтрин, я бывал в местах, пораженных чумой, и видел людей, умерших от нее. В Кастилии мы потеряли от болезней больше солдат, чем на поле битвы. У некоторых чернели конечности и лицо, когда они истекали кровью прямо под кожей. Другие умирали от жидкости, которая заполняла их грудь так, что они не могли дышать. Это происходило не позднее, чем через неделю. Вы должны понимать, что рискуете жизнью...- он замолчал. - Если у Бланш чума, вы можете заразиться от нее в любой момент. Почему вас не сменяют другие слуги?

- Они боятся, - прошептала Кэтрин без осуждения, не поворачиваясь к нему. Все знали, что лекарства от чумы не было, и единственным способом спастись оставалось бегство и сожжение всего, что соприкасалось с заболевшими.

По дороге в Стаффордшир слухи о возвращении чумы множились, и не однажды кортежу герцогини Ланкастер попалась покинутая и сожженная деревушка, где уже не осталось ничего и никого живого, которую они поспешили объехать настолько далеко, насколько это было возможно. Это было уже третье нашествие Черной смерти на Англию. Очевидно было, что однажды попав в почву, чума оставалась здесь уже надолго и могла внезапно проснуться снова. Никто не знал, где впервые появилась эта страшная болезнь, но Кэтрин слышала от старика-пилигрима, что самая страшная эпидемия случилась незадолго до ее рождения. Тогда она унесла две трети, а в некоторых местах - и половину всего населения по всей Европе. Поля стояли пустые и незасеянные, а на других тысячами лежали мертвые овцы - Великий мор не щадил и животных.

Зимы приходили небывало холодные, снежные и голодные. Говорили о всеми покинутых замках в шотландских землях и о том, что в море скитаются генуэзские корабли-призраки, с умершими от чумы моряками и забитыми товаром трюмами. Жертв страшной болезни хоронили их в братских могилах, либо и вовсе сжигали на общем костре - если было кому это делать. Шепотом рассказывали, что в некоторых графствах вернулось давно изгнанное епископами язычество, так как Бог явно покинул детей своих. 

Ей вдруг стало страшно, хотя раньше она об этом совсем не думала, просто делала все, что требовалось. Неделя, он сказал. Если она умрет, что будет с ее малышами? Позаботится ли о них герцог? Мысль о сэре Хью даже не пришла ей в голову.

- А вы не боитесь этого, милорд? Не боитесь чумы?

- Бланш моя жена в болезни и здравии, и я не оставлю ее, - коротко сказал Джон Гонт. - Я не заболел раньше. Кто знает, возможно, чума сама выбирает себе жертв.

 

Бланш, герцогиня Ланкастер, которую позже Джеффри Чосер поэтично назвал "Английским цветком женственности", умерла в возрасте двадцати шести лет 12 сентября 1368 года. Новорожденная дочь, названная Изабеллой, в честь бабушки и сестры герцога, ненадолго пережила мать.

Несмотря на то, что ее отец, мать, сестра и трое умерших во младенчестве сыновей были в свое время похоронены в Лестере, а членов королевской семьи, со времен Генриха Третьего, погребали преимущественно в Вестминстерском аббатстве, набожная герцогиня заранее распорядилась о том, чтобы ее тело поместили в соборе Святого Павла, близ могилы Томаса Ланкастера, ее двоюродного деда, которая уже сорок лет служила предметом многолюдного паломничества, создав мятежному барону, казненному по приказу Эдуарда Второго, репутацию святого мученика.

death   Благодаря внесенному щедрому вкладу, два капеллана ежедневно будут молиться и петь псалмы за упокой души леди Бланш. Позже, в аркаде северных хоров, возведут отдельный алтарь и парное алебастровое надгробие в полный рост, которое изобразит герцога и герцогиню Ланкастер, ведь согласно ее воле, супруг должен будет упокоиться рядом с ней, когда придет его час. Там их бренная плоть, заключенная в свинцовый гроб внутри каменного саркофага, будет храниться,  подобно мощам святых, до самого дня Воскрешения.

 Кэтрин, у которой словно сердце кровью обливалось, готовила притихших Филиппу, Элизабет и Генри к печальной поездке, в которой они должны будут сопровождать отца. Филиппа в свои восемь лет была уже довольно высокой и самой сообразительной, поэтому младшие брат и сестра жались к ней, словно птенцы. Леди Уэйк заставляла детей заучивать молитвы и, повторяя, что их мать отправилась на небо, показывала им картинки с ангелами и райскими садами в принадлежавшей ей великолепно иллюстрированной Псалтыри.

Маленьких Суинфордов отправили под присмотром Хавизы, служанки Кэтрин, в родной замок Кеттлторп, так как брать их в столь дальнюю дорогу мать опасалась, не вполне понимая, что ее ожидает. Она ехала по распоряжению герцога Ланкастера, переданному ей через пажа. Ей, а не Алине Герберж или Мэри Хэрви, было поручено взять заботу на себя о его детях в Татбери и столице.

этрин укорила себя за тщеславные мысли и снова взялась за укладывание гардероба. Ее подопечные спали с няньками в соседних покоях, она буквально валилась с ног от усталости, но мысли сменялись в голове одна за другой. Что же ей теперь делать после смерти леди Бланш? Ведь она, Кэтрин, была ее ancille, придворной дамой, а детьми занималась лишь временно, по желанию герцогини. Полагающееся ей содержание в два серебряных пенни ежедневно, может, и было ничтожным для кого-то, а ей давало возможность отложить немного денег и не зависеть от расположения сэра Хью. Вряд ли милорд оставит ее на прежнем месте. Если только вскоре не женится вновь...

Кэтрин взрогнула, уколов палец булавкой, торчавшей из бархатной курточки маленького Генри Ланкастера.

Она с дрожью отогнала от себя гнетущее воспоминание о том, как, осознав, что конец близок, едва нашла в себе силы подняться и распахнуть все ставни и окна, чтобы, по обычаю, дать отлетевшей душе без помех отправиться на небеса. Теперь тело следовало оставить в покое на три дня, которые отсчитывались со следующего утра и символически напоминали о воскрешении Христа. Иной раз смерть и в самом деле оказывалась лишь глубоким сном, летаргией, от которой очень редко, но пробуждались. Эти мрачные три дня следовало проводить в пении псалмов и молитвах.

 Благодарение Богу, никто больше не заразился, да и возможно, что у бедняжки Бланш вовсе не было чумы. Сестры-минорессы из ордена Святой Клары взяли на себя труд омыть ее тело и облечь в льняной саван, подготовив к последнему путешествию. Но почему Господь решил забрать именно молодую герцогиню, столь добрую и милую со всеми, в самом расцвете ее жизни и счастья?

Кэтрин была уверена, что герцог думает о том же. Приехав в Татбери, он устроил так, чтобы ее сменяла другая сиделка, но несколько раз они снова оказывались вместе у ложа леди Бланш и временами, устав от долгой тишины и невысказанных страхов, находили спасение в неловкой поначалу, тихой и неторопливой беседе, сменяющейся истовой молитвой, когда, казалось, у больной наступал кризис. Разговаривали о герцогине, словно надеясь отпугнуть смерть, детях или королеве Филиппе, которую оба любили. Кэтрин теперь уже и вспомнить не могла, почему раньше так боялась герцога. Какой напыщенной трусихой она была! Сколь много общего оказалось в их воспоминаниях о прошлом сейчас, когда будущее грозило тягчайшим горем. 

Как-то она набралась храбрости и спросила его, знает ли он, откуда появилась чума. Ей казалось, что герцог Ланкастер должен знать ответ на любой вопрос, и она прямо указала ему на это. Считает ли он, что это наказание Божье, как говорят священники в деревнях? И надо покаяться во всех грехах, чтобы...Тут герцог все-таки расхохотался, несмотря на подавленность и усталость, коротко, по-мужски.

-  Не слишком я верю в наказание Господне, Кэтрин. Я слышал, что лет за тридцать до первого прихода чумы зимы стали снежными и долгими, а лета холодными и дождливыми. Несколько лет подряд почти не было урожая, начался такой голод, что кое-где вилланы ели кору деревьев, заплесневелое зерно и крыс. Потом добавился повальный мор скота, никто не знает, почему. Мой отец долгое время держал людей в узде, но когда зараза подступила к Лондону, бежал сначала в Виндзор, где заболел и умер мой младший брат Уильям. Я отчетливо помню, как мы переезжали из замка в замок, пытаясь спастись, как и все, мне было, вероятно, лет девять. После этого простой люд взбунтовался и начал громить церкви, утратив надежду и на короля, и на Бога..- он помолчал, когда снаружи, на колокольне приорства, пробило три часа. Стояла глубокая ночь.

- Говорят, что чума сначала приехала сюда вместе с военными трофеями из Франции. Вы же знаете, что моя сестра Джоан умерла в тот год в Бордо по пути на свою свадьбу? Но первыми заболели моряки, вернувшиеся в Италию из Константинополя, в груз которых попали крысы, а с торговыми кораблями болезнь разнеслась по всей Европе, не щадя ни людей, ни животных. Перед тем случились страшные знамения...впрочем, не стоит верить всем слухам, - его голос смягчился, но Кэтрин видела, что он не улыбается. - В некоторых местах до сих пор никто не живет, в Норфолке и Уэстморленде я сам видел пустые, брошенные деревни и города. Можно скакать на добром коне два дня и не встретить ни души. Люди боятся возвращаться туда, где умерли все.

Кэтрин, озябнув, плотнее закуталась в шерстяную шаль. Она видела, что герцог, уйдя в себя, смотрит на нее в упор, задумчивыми, темными глазами, в которых словно тлел еле заметный огонек, и не смела его прервать.

- Но вам нечего бояться, Катрин. - От глубокого голос у нее по телу бегут мурашки. - Вы выживете.

 

В часовне Татбери и в бенедиктинском приорстве Святой Марии днем и ночью не прекращались молебны за ее выздоровление, но леди Бланш все же умерла, угаснув за несколько дней и оставаясь в беспамятстве и лихорадке. После ее смерти Кэтрин не видела герцога до самого отъезда. Она вспоминала то его лицо, неузнаваемо искаженное изумлением  и горем, то его слова, сказанные ей мимолетно: "Вы выживете, Катрин". Жалеет ли он о том, что она выжила, а его жена - нет? Она искренне горевала о леди Бланш, и это усиливалось смутным, но жгучим чувством вины за свое крепкое, неуязвимое здоровье и сознанием всей тяжести потери, обрушившейся на герцога и его детей. Право, в тот момент она была готова умереть вместо герцогини, если бы он пожелал.

И вот они в Лондоне!

процессия     Торжественная и печальная процессия c телом герцогини, помещенным во временный, деревянный гроб, окруженный плакальщиками в черных одеяниях, с опущенными на лицо капюшонами, проследовала через весь город к собору Святого Павла, включая в себя самого короля, Эдуарда Третьего, его сыновей и представителей знатнейших и наиболее могущественных семейств Англии, поскольку леди Бланш Ланкастер, была в родстве с большинством из них. Кэтрин ехала в одной повозке с леди Уэйк и детьми покойной герцогини и видела собравшиеся толпы любопытствующего разномастного народа, от богатых купцов до попрошаек, который разглядывал проезжавших мимо лордов и леди в траурных одеждах, время от времени разражаясь приветственными, насмешливыми или осуждающими криками. Бедняки в тот день получили столько хлеба, вина и серебрянных пенни, что смогли потом прожить на них несколько недель.

Она проводила в великолепном белоснежном Савойском дворце герцога Ланкастера вот уже третью неделю. Филиппу, Элизабет и Генри теперь опекали тетушки и кузины, а также огромный штат прислуги. Им, разумеется, найдут даму высокого положения, которая возьмет на себя их воспитание и хлопоты, которыми прежде ведала их мать. В конце концов, детей из знатных семей в этом возрасте часто отправляли на несколько лет жить в дом родственников, обычно, дяди или тетки по материнской линии, чтобы родители не испортили их чрезмерным потаканием и баловством.

Кэтрин почти никого не знала здесь, и никто, казалось, не интересовался ею за пределами детской.

Ни разу за это время она не видела своего супруга. Хью де Суинфорд не был вхож в Савой - его положение в свите герцога было слишком скромным для этого, и она лишь предполагала, что его снова отправили в Аквитанию.

Наблюдая за обычной чередой банкетов, устраиваемых в этом роскошном окружении вскоре после похорон леди Бланш, молодая женщина сомневалась, что кто-то будет долго скорбеть об усопшей герцогине, но ни разу не усомнилась в том, что Джон Гонт будет помнить свою жену всегда. "Бедный сир Джеффри", - вдруг горестно вспомнила она о зяте, который еще не вернулся из Италии. "Он обожал ее, к досаде Филиппы".

 * * *

- Вот увидите, едва закончится положенный траур, герцог снова женится, - заговорщическим шепотом поведала Алина Бергерж одним сумрачным октябрьским днем, когда они, подчиняясь привычке, сидели за шитьем, а слуги, подложив дров в камин, уже зажигали масляные лампы. Кэтрин встревоженно покосилась на детей, но те ничего не слышали: Филиппа Ланкастер, высунув от усердия язык, усердно переписывала на вощеной дощечке один из псалмов, Элизабет, которой нездоровилось, лежала в постели, а их брат, годовалый Генри, играл ярко раскрашенными деревянными кубиками, устроившись на огромной медвежьей шкуре под бдительным надзором Мэг Дааф.

- Откуда вам это известно?

Белокурая бестия пожала плечами, переглянувшись c Мэри Хэрви и ее дочерью, Мод.

- Птичка на хвосте принесла, как сэр Уильям Кройсер разговаривал с молодым Уолтером Блаунтом, - упомянутые дамой Алиной рыцари входили в круг наиболее доверенных лиц герцога. - Король не хочет упускать наследницу Фландрии, поэтому, раз с лордом Эдмундом ничего не выходит, он попытает счастья с лордом Джоном.

-  Мадам Маргарита тоже вдова и очень хороша собой, - одобрительно добавила другая женщина. - И притом, еще молода, чтобы не только заменить мать его детям, но и родить собственных.

Восемнадцатилетняя Маргарита, последняя представительница дома Дампьеров, должна была когда-нибудь, после смерти своего отца, принести будущему мужу графства Фландрию, Бургундию, Артуа, Невер и Ретель. Трудно было переоценить важность этих территорий для Англии, которая в изобилии поставляла шерсть, олово и кожи для могущественных ремесленных и купеческих гильдий Гента, Ипра, Лилля, Дуэ, Брюгге и Арраса. Еще со времен Якоба ван Артевельде* и несостоявшегося брака принцессы Изабеллы, своей старшей дочери, с графом Людовиком Фландрским, Эдуард Третий страстно мечтал объединить две династии. Грандиозность этого замысла была очевидна, и придворные кумушки судачили, что новая герцогиня, без сомнения, привезет своих собственных слуг, так что едва ли можно будет рассчитывать на то, что все они смогут сохранить свое прежнее положение, какое имели при леди Бланш.

- Наша леди Кэтрин ведь тоже фламандка, - с завистью вздохнула Мэри Хэрви. - Вы счастливица, моя дорогая!

- Еще одна фламандка, как и небезызвестная дамуазель де Сент-Илер, не так ли? - последовала колкая шпилька.

- В свите герцога, как и королевы, немало фламандцев, мадам,- парировала Кэтрин, которая привыкла выслушивать упреки в своем иноземном происхождении. - Но я слышала, что при дворе графа Фландрского говорят только по-французски, поэтому у меня не будет особого преимущества перед вами, да и нет желания ходатайствовать о зачислении на службу к новой герцогини, если мадам Маргарита и станет таковой, - ей казалось преждевременным судить окончательно о вопросе новой женитьбы Джона Ланкастера.

 - Не сомневаюсь, что герцог сам пожелает сохранить вас подле себя, - Алина Бергерж воткнула иголку в тонкое полотно с такой силой, что у Кэтрин невольно кольнуло в сердце.

После переезда в Савойский дворец, среди вечно витавших там сплетен, появилась одна, связанная с самоотверженностью, проявленной ею во время болезни и кончины леди Бланш.

Ей туманно намекали на то, что подобное пренебрежение собственной безопасностью, скорее, проявление распущенности, и кто знает, как именно утешала она герцога Ланкастера в те ночные часы, что он проводил подле постели умирающей и находящейся в беспамятстве жены?

"Что за мерзкие фурии!"

Склонив лицо, чтобы никто не увидел выражение ее лица, Кэтрин внутренне кипела. Как посмели они сравнить ее с дамуазель де Сент-Илер? "Еще одна фламандка!"

Та была, как ей с трудом вспомнилось по прошествии лет, разбитной, добродушной и веселой девицей. Плод этой юношеской связи, малышка Бланш, которую, по странной иронии, звали так же, как покойную герцогиню, родилась, когда Кэтрин сама еще была ребенком.

Но разве она, в отличие от бедной Мари, не замужняя леди? Разве не посвящены все чаяния ее Богу, мужу, троим детям и нищему замку в Линкольншире? Даже если муж в этом списке занимает все же последнее место.

Почему бы им не оставить ее в покое?

И тут Филиппа, маленькая леди Ланкастер, обнаружила пропажу своей ручной белки, сразу подняв крик.

Девочка была чрезвычайно привязана к крошечному животному, которое получила в подарок от королевы, своей бабушки и тезки. Наткину позволялось выходить из серебряной клетки и разгуливать по комнате, что иногда приводило к забавным казусам. Так, белка обожала взбираться на головы присутствующих в самые неожиданные для них моменты. Но в остальном, это был очаровательный ленивец, каких поискать, и гораздо чаще он, набив живот, дремал днем и ночью на своей бархатной подушечке.

Побросав шитье и другие занятия, женщины и дети принялись искать белку, но проказник Наткин словно испарился из покоев, и Филиппа уже заливалась слезами, умоляя вернуть своего любимца. Кэтрин вызвалась отправиться на его поиски. Мысль о том, что ей придется вскоре обедать, а потом и делить одну постель с Алиной Герберж и остальными вызывала у нее слишком сильное отвращение. Вряд ли лентяй Наткин мог далеко удрать.

 ,tkrf

Слуги в Большом Холле готовили столы к трапезе, накрывая длинные узкие столешницы белыми льняными скатертями, а сверху расстилая другие, с цветной каймой, расставляя зеленые с золотом керамические сосуды с вином и столовое серебро, а для тех, кто рангом пониже - оловянные блюда и кружки. Когда герцог был во дворце, то по-прежнему занимал свое огромное, резное и золоченое кресло под балдахином, однако соседнее, предназначенное для его герцогини, теперь пустовало, безмолвно лишний раз напоминая о понесенной им утрате.

"Если он здесь, я могла бы попросить его об аудиенции, а там - бросилась бы в ноги, чтобы отпустил в Кеттлторп", - представилось Кэтрин. Как она и сказала даме Алине, желание напроситься на службу к новой герцогине, если раньше и появлялось у нее, то сейчас совершенно улетучилось. Но, оробев, она как на ватных ногах прошла мимо стражи, охранявшей вход в частное крыло дворца, где находились обширные герцогские апартаменты, и повернула прочь, на лестницу, спускавшуюся замысловатыми поворотами, точно внутрь раковины улитки.

Белки нигде не было видно. Опрошенные ею по пути пажи и слуги лишь недоуменно качали головами, а некоторые даже пытались флиртовать с ней.

Проблема была в том, что откормленный отборными орехами, семенами и ягодами, Наткин являлся обладателем завидно роскошного, густого меха. Что, если кто-то, не слишком щепетильный, покусится на него, с целью бесплатно разжиться украшением для костюма? Несколько приуныв, молодая женщина решила осмотреться еще немного, а затем вернуться в детскую, в надежде, что Наткин объявится сам, так или иначе.

Ей вдруг вспомнилось детство, и игры в прятки в лабиринтах королевских дворцов. Как сладко замирало в груди сердце, когда они с сестрой забирались на самый верх какой-нибудь старой башни по узкой винтовой лестнице или проникали в конюшню! Позже, когда Филиппа утратила вкус к подобным приключениям, ее место заняла Анна Мэнни, преданный маленький компаньон.

 

В часовне было прохладно и тихо, стоял едва уловимый запах благовоний, и ей сначала показалось, что там никого нет. Кэтрин благочестиво преклонила колени, надеясь обрести спокойствие, но тут краем глаза уловила какое-то движение перед собой. Укрывавший алтарь покров из расшитого райскими садами тяжелого шелка балдакин, к ее ужасу, колыхнулся, и мелькнул рыжий, вставший столбом пушистый хвост.

- Ах ты негодник! - молодая женщина протянула к нему руку, в которой припасла горсточку его излюбленного лакомства - сладкого изюма.- Ну-ка, иди сюда!

В этот момент она услышала голоса, доносившиеся откуда-то сверху. Говорили тихо, но эхо беспечно повторяло слова под величественным сводом часовни, расписанным ярко-синей краской, напоминавшей о безмятежном летнем небе.

- Не говорите мне о будущем, отец мой. Я не вижу в жизни ни смысла, ни радости. Все умерло вместе с ней...Поверьте, мне ненавистна высокопарность этих слов, но лишь сейчас я на себе испытал чудовищную силу того горя, о котором раньше знал понаслышке или читал в романах. Умереть от любви казалось мне недостойным и глупым ребячеством, а сейчас я был бы рад умереть!

Кэтрин замерла, охваченная стыдом и смущением, сразу узнав голос герцога. Тоска, неприкрытая, волчья тоска, звучавшая в его голосе во всей своей глубине, вдруг передалась ей. Истинное горе может быть столь же заразительным, как смех, болезнь или гнев.

Это была не исповедь, иначе ситуация, в которой она оказалась, стала бы и вовсе неприглядной. Часовня имела два уровня, соединенных с остальной частью дворца двумя входами, один из которых, верхний, сообщался с личными комнатами, отведенными для герцога и его семьи, а второй примыкал к Холлу и соседним с ним помещениям, откуда она и попала сюда. Вероятно, ее появления никто не заметил.

- И это говорит мне английский рыцарь? - послышался другой, скрипучий возмущенный голос, принадлежавший человеку значительно более старшего возраста. Она предположила, что это был кармелит отец Уилем де Рейнхам, исповедник герцога. - Коли уж рыцарская честь не останавливает вас, как и долг перед королем, мне ли напоминать вам, что лишь тот, кто дал жизнь, имеет право забрать ее. Возьмете ли вы на душу столь тяжкий грех?

 И потерять надежду воссоединиться с ней в жизни вечной? Не бойтесь за мою душу. Нет, я молю смерть, как лучшего друга, прийти ко мне. Уже недолго ждать. Как только отплывем во Францию, брошусь в самую гущу битвы. А если не Франция, то подойдет Кастилия, Иерусалим или дикие балтийские берега, лишь бы подальше от мест, где все напоминает о ней. Даже моих собственных детей я сейчас не в силах видеть. Любовь мужчины к женщине может быть прекрасной, но, если не чума, то плод нашей любви убил Бланш. Я знал, что, после предыдущих родов повитуха не рекомендовала ей рожать снова так скоро.

- Не зная этого наверняка, как и не зная планов Господа на каждого из нас, не пытайтесь угадать , сын мой. Господь велел нам плодиться и размножаться, и каждой дочери Евы суждено в муках рожать дитя, если она вступает в брак.

Кэтрин едва ли не возразила ему вслух, позабыв об осторожности. Что может знать этот человек, пожилой мужчина, монах, о родовых муках? Она встречала женщин, которые почти всю свою недолгую взрослую жизнь проводили, вынашивая одного ребенка за другим. И все же, леди Бланш бы это не остановило, признала она с горечью, столь сильно она любила мужа и желала родить ему еще детей, взамен тех, что умерли, словно чувствуя свою вину. Но кармелит прав в том, что лишь божественному провидению может быть точно известна причина ее смерти.

В тишине, говорившей о том, что герцог отнюдь не был убежден доводом собеседника, внимание Кэтрин переключилось на Наткина, который, не сводя блестящих, словно агатовые бусинки, глаз с ее ладони, встал на задние лапки и подвинулся к ней поближе. Кисточки на его ушах слегка шевелились.

- Я думаю, что новый союз, с женщиной не менее достойной и прекрасной, принесет вам...,- довольно топорно начал его собеседник, но в чем именно заключалось преимущество нового брака герцога, Кэтрин не узнала. Когда она, торжествуя, наклонилась, чтобы схватить зверька, тот снова молниеносно ретировался под алтарный покров, откуда уже через миг выглянул, словно бросая ей вызов. Шорох их возни, вероятно, насторожил находящихся вверху, на галерее, потому что снова воцарилось молчание. Кэтрин вскочила, но тут же застыла, боясь пошевелиться. Ее уже пробил было холодный пот, но тут послышались удаляющиеся шаги и реплики, произнесенные так тихо, что она уже не разобрала их. Выдохнув с облегчением, она поспешно опустилась на колени и, смирившись с совершаемым ей преступлением, решительно приподняла край покрывавшего алтарь плотного, блестящего шелка. Наткин, словно почуяв ее настроение, на этот раз не оказал сопротивления и, лишь разок пискнув, покорно сдался в плен.

- Ага, вот и попробуй еще раз сбежать! - укорила она крошечное животное. - Понимаешь, во что ты меня втянул? Ох, боюсь, что нет, тебе вовсе этого не понять, негодник ты этакий!

Сзади кто-то кашлянул.

Кэтрин, окаменев, от души пожелала себе провалиться сквозь землю. Лишь бы только Господь исполнил это желание! Ничего больше.

Но ей пришлось попятиться и развернуться, а потом огромным усилием воли заставить себя поднять глаза на мужчину, чья высокая широкоплечая фигура вдруг словно заслонила весь свет, который проникал в часовню через стрельчатые витражные окна. Может, оттого ей так показалось, что он был по-прежнему одет во все черное? Голову его покрывал простой капюшон, мешая рассмотреть выражение его лица.

Она стояла перед ним коленях, точно раскаивающаяся грешница Мария Магдалина, ощущая в руках пушистое тепло тельца Наткина, а под собой - ледяной каменный пол. Его длинные, мускулистые ноги обтягивали плотные шоссы - штаны из эластичной шерсти, к подошвам которых были пришиты прочные кожаные стельки, заменяющие, таким образом, домашние башмаки.

- Что вы там прячете? - вдруг спросил герцог с любопытством.

- Белку...это белка леди Филиппы, вашей дочери, монсеньор, - хрипло, спловно спросонья, ответила Кэтрин. - Это...это...Я нашла ее тут. - Ей показалось, что негодяй Наткин уже успел уснуть у нее на руках.

- И вы были тут...последнее время?

- Боюсь, что да, монсеньор...Но...я...

колени   Он мгновение испытующе рассматривал ее розовое от волнения личико с огруглившимися от ужаса и сознания своей вины огромными серыми глазами. Губы ее жалко трепетали, а под подбородком у нее все еще была завязана черная шелковая косынка, барбетт, которая слегка съехала набок вместе с вуалью, прикрывавшей волосы. Гнев медленно остывал в нем. Инстинктивно он решил довериться ей.

- Полагаю, нам лучше уйти, пока не вернулся капеллан, и вернуть белку ее хозяйке, - Джон протянул ей руку, и Кэтрин с облегчением поднялась на ноги. Голова у нее слегка закружилась, и она оперлась на него сильнее, ощутив напрягшиеся мускулы под бархатом его дублета. Было что-то нереальное в том, как они шли по проходу часовни, а затем оказались в небольшой смежной зале, откуда можно было подняться по лестнице наверх или попасть в Холл.

- Надеюсь увидеть вас за обедом, мадам, - он слегка наклонил голову. В мыслях у молодой женщины бушевали, перебивая друг друга, сотни вопросов, которые она не решалась задать ему, не рискуя навлечь на себя вполне заслуженную кару. Но все же, когда он сделал движение, вероятно, собираясь отвернуться от нее и уйти, Кэтрин вдруг открыла рот.

- Монсеньор...могу я просить вас о милости?

Герцог едва заметно нахмурился.

- Я служила миледи Бланш по ее любезному приглашению и занималась маленьким лордом Генри, - слегка заикаясь, промолвила она. - Сейчас я чувствую, что не нужна здесь более. Позволите ли вы мне вернуться к моим детям, оставленным в Линкольншире?

- Мой двор утомил вас, мадам? - осведомился он с каким-то сухим разочарованием в голосе, которое задело ее.

- Я вернусь, если вы сочтете меня нужной, - горячо поспешила заверить Кэтрин. - Но возможно, что ваша...новая...- брякнула она не подумав, но тут же прикусила язык.

- Продолжайте, мадам. Я хочу услышать окончание.

- Если это правда, что говорят о вашей новой женитьбе, то герцогиня Ланкастер захочет сама выбрать себе приближенных, - прошептала она, глядя на него как кролик на удава, не смея не ответить или опустить глаза. Он ничего не сказал сначала, потом, помолчав, спросил:

- Вот как. Все говорят о моей женитьбе? А что вы о ней думаете, мадам? Осуждаете меня или же считаете это, как мой отец и мой исповедник, полезным и даже необходимым? Вы ведь многое теперь знаете, - добавил он со злобной многозначительностью.

Она попятилась, но герцог тут же шагнул к ней, сократив расстояние между ними еще больше прежнего.

- Н...не думаю, что мои слова или мое мнение имеет значение, - прошептала Кэтрин, стыдливо вдыхая исходящий от него, оглушающий запах. Это был терпкий аромат мужчины, и да, она не могла отрицать, мужчины весьма привлекательного. Но что с того?

- Вы даже белку держите как ребенка, - протянул он с блуждающей на губах улыбкой. - Прижимаете ее к груди. Я, признаться, сейчас позавидовал ей, - она ничего не ответила. - Может быть, скажу прямо...вы желаете утешить меня?

По мере того, как смысл его слов доходил до нее, краска все гуще приливала к ее щекам.

- И это поможет вам? - недоуменно вырвалось у Кэтрин. - Если я лягу с вами...сейчас...вы сумеете забыть?

Столь глубоко было ее сочувствие к нему, что она в этот самый миг, потребуй он этого, не только как ее господин, но как глубоко страждущий и одинокий человек, согласилась бы дать ему абсолютно все, лишь бы прогнать холод смерти, которой он так жаждал.

Но целомудренная сдержанность юной, еще не разбуженной женщины, которую герцог безошибочно угадал в ней, остудила его порыв. Полагая ее горячей и податливой, он, вместо этого, обнаружил, что, несмотря на замужество, она, вероятно, либо холодна от природы, либо, что вовсе не казалось ему удивительным, не познала истинной ласки и страсти в объятиях Хью де Суинфорда. Жаркие, вызывающие истому картины пронеслись в его воображении, но тут же наступило отрезвление. Вряд ли она поймет, что он ищет сейчас, а если и поймет, то, скорее всего, будет оскорблена примитивностью его нужды в ней.

Джон Гонт сделал шаг назад, не осознавая, что она уже дышит почти также учащенно, как и он. Продолжать их уединение становилось чревато осложнениями в виде внезапного появления посторонних. И если его это не волновало, то она наверняка дорожит своей репутацией.

-  Завтра тридцатый день*, верно? - пролепетала Кэтрин, надеясь, что не нанесла ему еще большего оскорбления. Тепло, исходящее от него, было уютным и тревожащим одновременно, и как только он отстранился, ей стало зябко.

Он кивнул.

- Я возведу для нее самый прекрасный алтарь на свете. Генри Ивель, лучший каменщик в Лондоне, сделает надгробие, достойное королевы.

- Святой Августин считал, что пышные склепы делаются не для почитания умерших, а для утоления тщеславия живых, - возразила она робко. - В глазах Господа...

- Даже последний нищий, покрытый язвами, будет почтен ангелами больше, ибо введут они его не в склеп из мрамора, а в лоно Авраамово*, - мрачно усмехнулся он, без труда переходя на латынь. Маленькая святоша! - Я ожидаю вашего присутствия завтра на мессе, в соборе Святого Павла, вместе с остальными дамами, а далее вы свободны в своем выборе, мадам.

Герцог, наконец, ушел, дав ей то, о чем она просила ранее, но было ли это то, чего Кэтрин смутно хотелось теперь?

Ночью, не в силах уснуть не только из-за храпа Мэри Хэрви, молодая женщина долго думала о произошедшем, позволяя своим мыслям скользить и накатывать, подобно морским волнам.

Кэтрин теперь еще больше чем раньше чувствовала, что он нечто иное, чем его старшие братья, даже сам прославленный Черный Принц. Их любовь с леди Бланш казалась ей непостижимой и прекрасной, как в сказке. Какой не бывает у  простых смертных, как она, Кэтрин. Как хорошо, что ничего не произошло между ними. Да и не могло произойти, не так ли? Как легко, полушутя он это спросил!

Но образ Мари де Сент-Илер вновь и вновь возникал у нее в голове. Кто был соблазнителем, а кто соблазненным в той давней истории?

У мужчин есть свои потребности, вот и все. Случись между ними нечто предосудительное, как она потом показалась бы на глаза Алине Герберж? Как предстала бы перед Хью, будь он хоть в триста раз равнодушнее к ней, чем сейчас?

* * *

На завтра Кэтрин подсознательно ждала какого-то знака, но все вернулось на круги своя. От добрейшей баронессы Уэйк она узнала, что маленькие Ланкастеры отныне будут жить с ней в замке Бурк, в Линкольншире. Сердце молодой женщины невольно сжалось, стоило ей вспомнить ожесточенное признание герцога, нечаянно подслушанное ею. Что, если он отправится на войну и не вернется живым, сознательно подвергнув себя опасности? Тогда его дочери и сын осиротеют, как это случилось с ней и с ее сестрой в столь же раннем возрасте. Она снова почувствовала себя виноватой, когда в соборе Святого Павла во время торжественной мессы герцог не удостоил ее ни единым взглядом. Господь Всемогущий, неужели он погибнет, тая недовольство ею?

- Леди Кэтрин, мне тоже грустно оттого, что моя мама на небесах, - Филиппа Ланкастер, стоявшая возле нее, доверчиво прижалась к ее коленям.- Но миледи бабушка Бланш говорит, что плакать грешно, ведь мама сейчас с ангелами.

Кэтрин стало совсем нехорошо от этих слов наивного ребенка. Когда она, раздав милостыню, выбиралась из толпы вслед за остальными дамами из Савойского дворца, мужской голос вдруг назвал ее имя. Леди Суинфорд невольно просияла, узнав Джеффри Чосера, загорелого, слегка похудевшего и, разумеется, совершенно несчастного. И взгляд у него был не тот, что раньше - не иронично-ласковый, а потерянный и обиженный.

- Вы видели мою сестру? - Кэтрин уже неделю не получала ни единой весточки от Филиппы, которая должна была родить со дня на день.

- Я искал вас, моя дорогая, - уклончиво сказал он, расцеловав ее в обе щеки. - Но вы спешите, не правда ли? У меня тоже есть сейчас дела. Я найду вас позже.

Джеффри Чосер вернулся из Северной Италии, загнав не одного коня до полусмерти, едва не погибнув во время шторма в Канале Не подозревая о смерти своей любимой музы и покровительницы, герцогини Ланкастер, он уже был облачен в глубокий траур. Чосер привез королю, стоявшему на пороге старости, известие о смерти его второго сына, тридцатилетнего герцога Кларенса. Это была нелепая и внезапная смерть: белокурый красавец Лионель умер во время пышного празднования собственной свадьбы, затянувшегося на пять месяцев.

Герцог Кларенс взял с собой в Италию большую свиту и по пути останавливался в Париже, где был с огромным почетом принят королем Шарлем и герцогами Бургундским и Бурбоном, а также собственным зятем, сиром де Куси, затем, перейдя через Альпы в Савойю, наконец, достиг Милана. Там, в начале июня, состоялось его венчание с Виоланте Висконти.

- Он пожелал, чтобы его похоронили в Клэре, возле первой жены, - горестно поведал Чосер, когда им с Кэтрин удалось увидеться в Савойском дворце. - Бедняга даже не узнал, от чего именно умирает. Никто толком ничего не понял, еще вчера он был совершенно здоров и осушил за ужином галлон лучшего тосканского, а назавтра его кишки словно вывернуло наружу...простите, ma cherie. Я любил Лионеля и желал бы ему более достойной смерти, - он снова понурился. - Как вы понимаете, кончина леди Бланш стала для меня еще одним неожиданным ударом.

Кэтрин, воспользовавшись тем, что ее услуги никому сейчас не требовались, провела его в сад, выходивший к Темзе. Тут был уголок, который она открыла для себя и куда иногда приходила в поисках уединения: зеленая лужайка, окруженная решетчатой изгородью, увитой плющом и виноградом,  с геометрически расчерченными тропинками и большими керамическими горшками, в которые весной садовники сажали самые изысканные деревца - лимонные, персиковые и апельсиновые - и бронзовым фонтаном. Летом здесь было чудесно, но сейчас, в середине октября, погода стояла сырая и прохладная. Широкая скамья с задником из кирпичной кладки казалась негостеприимной.

- Но я не буду обременять вас своей печалью, Кэтрин, - лицо Чосера, который выглядел гораздо старше своих двадцати пяти лет, вдруг замкнулось, словно он ушел глубоко в себя, пытаясь справиться или хотя бы спрятать переживаемые им чувства. - Господь сначала забирает лучших, говорят. Я хотел просить вас по поводу моей жены. У нас родилась дочь, два дня назад. Хотите ли вы быть ее крестной матерью?

Кэтрин ласково коснулась его руки. У нее отлегло от сердца при известии о том, что Филиппа и ребенок здоровы. Но счастливый новый отец снова казался растерянным.

- Джеффри, я буду безмерно рада и горда этой честью, - сказала она, нежно улыбаясь.

- Это еще не все, - поторопился он, оборвав ее поздравление. - Мне весьма неудобно вас просить...но Филиппа сейчас в моем доме в Ипсвиче, вместе с моей матерью, и они, мягко говоря, не ладят. Матушка моя давно больна, и Филиппе будет слишком тяжело справляться и с ней, и с новорожденным ребенком. А я снова уезжаю и не могу быть с ними...король потребовал перевезти тело лорда Лионеля из Павии в Англию. Одним словом, не могли бы вы приютить их у себя в Кеттлторпе на какое-то время?

Что ж, подумала Кэтрин, рассеянно любуясь одной из последних, еще не отцветших крошечных алых роз на кусте рядом с ними, возможно, мелочная придирчивость и хозяйственная практичность Филиппы именно то, что ей нужно сейчас.

*  *  *

Ей было суждено вернуться в замок Суинфордов и продолжать жить, словно ничего и не было, лишь каждый год заказывая мессу на годовщину смерти леди Бланш отцу Роберту и ожидая приезда мужа. Обнимая дома своих радостных детей, она осознала, что герцог Ланкастер занимал в ее мыслях настолько много места, что заставил ее забыть о самом важном, что было у нее в жизни. И эта жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на мысли о несбыточном.

Изысканные наряды, которые появились у нее за год жизни при дворе герцогини Ланкастер, были убраны в сундук, переложенные душистыми травами, а взамен Хавиза, тяжело вздыхая, достала прежние, порядком поношенные и старомодные сюрко, туники, корсажи и юбки, которые не страшно было запачкать в деревенской грязи, как она выражалась. Уныние, в котором пребывала молодая служанка, успевшая закрутить бурный роман с неким красавцем-конюхом в Савое, могло сравниться лишь с подавленным настроением Филиппы Чосер.

- Нищета! - презрительно бросила она, когда за обедом в похлебке не нашлось никакого мяса, кроме грубоватой солонины. - Теперь я понимаю, что ошибалась, подталкивая тебе к этому замужеству. Твой муж - полное ничтожество, раз ты вынуждена прозябать тут.

Кэтрин ушам своим не поверила.

- И все же, этот замок - все, что у нас обеих сейчас есть, - примирительно возразила она и, улыбаясь, поднесла Филиппе ее дочь, свою крошечную племянницу, названную Элизабет*, в честь их старшей сестры, которая несколько лет назад умерла в монастыре в Монсе, так и оставшись для них безвестной туманной фигурой. На самом деле, ту звали Изабель, но это имя Филиппе вовсе не нравилось, напоминая о капризной принцессе Изабелле, чьи придирки ей пришлось столько лет выносить.

Но порыв самоуничижения еще не иссяк.

- Да, мой муж едва ли лучше, его просто никогда нет, - казалось, Филиппа торопится излить все, что накопилось в ней. Она прижала к себе ребенка так сильно, что девочка тихонько захныкала. - А даже если он со мной, то лишь телом. Душа его блуждает там, где нет места. Сначала это была герцогиня Ланкастер. А теперь, когда она умерла, я и вовсе не смогу соперничать с ней. Она ведь превратилась в святую, - ее губы горько скривились. - Но Джеффри...ему вечно нужно искать какой-то идеал и посвящать ему свои вирши. Мне он их не посвящает.

Кэтрин поспешно перекрестилась.

- У тебя теперь есть дочь от него, будь счастлива этим, умоляю тебя, - поднявшись, она подошла к сестре сзади и обняла за плечи, погладила Филиппу по волосам. Та была напряжена и сидела прямо, словно натянутая струна, но мало-помалу ее тело расслабилось

- Я буду счастлива, когда вернусь к королеве,  - сонно проворчала она, наконец. - Ненавижу твой Линкольншир.

 

Снова потянулись монотонные дни, как и прежде занятые заботой о малышах и поместье, с трудом сводящем концы с концами, ведь большая часть дохода уходила на содержание рыцаря сэра Хью Суинфорда в королевской армии. Вилланы все больше роптали и не платили дань вовремя, утратив прежнюю покорность воле своих господ, и Кэтрин не слишком их винила - слишком много напастей - болезней и голода - пережил простой люд, и не ей было под силу защитить. Она слышала, что поместья, где работали наемные работники или арендаторы, справлялись гораздо легче, и робко подумывала затронуть эту тему со следующим появлением сэра Хью в Кеттлторпе.

Но в день Святого Криспина, в конце октября, в поместье снова появился посланец с хорошо знакомым Кэтрин вышитым гербом на плаще. Львы и лилии...

Гонец доставил письмо от герцога, которое Кэтрин развернула онемевшими вдруг руками, с трудом разломав печать.

"...за самоотверженную заботу, проявленную по отношению к моей супруге, герцогине Ланкастер, и к моим детям...даруется доход от поселений Уаддингтон и Уэллинджер в графстве Линкольн, выплачиваемый ежегодно, на день святого Михаила и на Пасху...". Она впервые видела почерк Джона Гонта, твердый и решительный.

"Это ничего не значит", - сказала себе Кэтрин и попыталась изобразить на лице радостную улыбку. Герцог дарует ей возможность улучшить состояние замка Кеттлторп и, возможно, их рацион и гардероб. Но все же его дар вызывал в ее душе легкую горечь.

- Его лордство, герцог, также передает вам это, - добавил посланник, наблюдавший за ней, и подал ей небольшой сверток. Затем он принялся за большой кубок эля, принесенный ему служанкой.

 

В свертке была еще одна записка, на этот раз менее формальная, которая, наконец, согрела ее сердце:

"Я подумал, что леди, столь благородной и прекрасной, как вы, Катрин, необходим свой собственный герб.

Фамилия вашего отца, де Роэ, означает "колесо", и также колесо - это символ святой Екатерины, вашей покровительницы. Я поместил три колеса на алом фоне, потому что этот цвет лучше всего вам подходит... ".

Кэтрин невольно бросила взгляд на эмблему Суинфордов - диких вепрей - повсюду встречавшуюся в замке, на развешанных в Главном Холле рыцарских щитах, вышитую на занавесях и вырезанную на дверях и мебели.

"...Герб Суинфордов подходит вашему мужу, но не вам.

Пожалуйста, примите мой дар, который подтвердит вам Главный Герольд герцогства Ланкастер. "

И треугольный кусочек пергамента упал ей в руки, полыхнув алым и золотым. Три колеса с перекладинами и широким, разомкнутым ободом, символ святой Екатерины.   

 uth,   Не было нежных слов, которые могли бы оскорбить ее, но в письме было ее имя, которое он уже однажды произнес по-французски, на ее родном языке: Катрин. Никто, после отца, в далеком детстве, не называл ее так.

А еще в его даре Кэтрин чудилось нечто, о чем она когда-то читала в рыцарских романах, слышала в балладах менестрелей, но что никогда еще не преподносилось именно ей : галантное восхищение и даже благоговение, хотя и с оттенком печали. И это было для нее ценнее первого его подарка и в то же самое время примиряло ее с ним.

Его записка давала ей смутную надежду, в которой она не хотела себе признаваться, желая оставаться в мире с самой собой.  Такие, как герцог Ланкастер, берут от жизни все, что хотят, идут по ней напрямик, не замечая, как это влияет на жизни остальных. Безопаснее будет держаться от него подальше, как от стихийного лесного огня, дабы не обжечься и не пожалеть потом горько. "Да и скорее всего, я не увижу его больше", - сказала себе Кэтрин напоследок и так и заснула, сжимая в руках драгоценный подарок - пергамент со своим собственным гербом.

 

Часть вторая.

1.

-Лучше бы тебе вернуться ко двору Ланкастера, - Филиппа Чосер упёрла руки в бока, словно готовясь к тому, что сестра снова начнет возражать ей. - Джеффри не раз спрашивал меня об этом. Право, пожелай ты, герцогу ничего не стоит изыскать такую возможность.

Подобную тактику - внушать что-либо не раз, и не два, а как минимум дюжину - она успешно применяла с детьми. Четырехлетний Томас Суинфорд недоверчиво относился к любой предложенной еде, кроме любимого им тушеного рагу из кабачков с беконом, но и он, в конце концов, поддавался и позволял запихнуть в себя несколько ложек гороховой каши или бобовой похлебки.

Терпение у ma tante* Филиппы было железное, к том же, у нее имелся сильный аргумент: послание и подарки, присланные герцогом Кэтрин. И неважно, что прошло уже три года с той поры. Она была уверена, что признательность герцога Ланкастера отнюдь не исчерпала себя.

Филиппа, хоть и жалуясь, что терпеть не может линкольнширские болота и дальнюю дурную дорогу, навещала Кеттлторп всякий раз, когда Джеффри Чосер надолго уезжал на континент по королевским поручениям, и гостила здесь по несколько месяцев. Кэтрин лишь предполагала, что супругам удалось прийти, в конце концов, к некому соглашению по поводу их брака, которое предоставляло свободу действий им обоим. Жалоб от сестры на мужа она больше почти не слышала, да и после рождения детей та заметно смягчилась.

После кончины доброй королевы два года назад, о которой она до сих пор не могла упоминать без слёз, Филиппе, по собственному её признанию, было нечего делать при дворе. Как бы ни был безутешен король, даже отменивший своё отплытие во Францию, где его напрасно ждала армия, собранная герцогом Ланкастером, ставшим лейтенантом английских владений в Кале, он быстро утешился, прислушиваясь к тому, что нашептывала ему Элис, ныне единственная и бесспорная повелительница его сердца и Виндзора. "Бесстыдная девка!" - шипела Филиппа, стиснув зубы, вспоминая, как, никого не стесняясь, любовница короля рылась в сундуках его умершей жены, выбирая себе самые лучшие ткани и драгоценности.

- Мама, почему ты плачешь? - удивленно спросила Бланш, протягивая пальчики, чтобы дотронуться до влажной дорожки слез на щеке матери.- Тебе больно?

Кэтрин и сама не заметила, что плачет. Сердце бедняжки королевы не вынесло еще одной утраты - внезапной смерти лорда Лионеля, ее любимца. Но каково пришлось герцогу Ланкастеру, потерявшему враз, за один год, жену, новорожденную дочь, брата и мать? Даже дурному человеку она не пожелала бы такого горя, а он вовсе и не был таким.

В июне прошлого года Хью снова отплыл с ним в Аквитанию, где положение принца Эдварда становилось истинно отчаянным. Значит герцог, по крайней мере, избавлен от необходимости лицезреть Элис Перрерс рядом со своим отцом. Вместе с тем, он не женился снова - завидная невеста, Маргарита Фландрская, отправилась под венец с братом короля Франции. Искал ли он смерти в бою, как поклялся тогда, в Савое, в подслушанной ею беседе с духовником? Если даже так, то безуспешно - Господь хранил его.

Обретя в этой мысли слабое утешение, Кэтрин, чтобы отвлечь дочку, начала плести ей венок из незабудок. Маргарет, ее младшая, пухленькое дитя с рыжими кудряшками, скакала возле них, как веселый щенок, напевая песенку. Наконец, взявшись за руки, девочки убежали в замок, чтобы показаться Хавизе и трехлетней кузине Элизабет, старшей дочери Чосеров, которая, как и они, появилась на свет в Кеттлторпе. Годовалый бутуз, ещё один Томас, цеплялся за юбку Филиппы. Кэтрин, с усталым вздохом разогнув спину, потёрла ее и выпрямилась, отряхивая испкачканные в земле руки. Филиппа бесцеремонно взяла ее правую ладонь и подняла к своим глазам, чтобы получше разглядеть.

- Потребуется не меньше недели, чтобы привести это в порядок.

О, да, ее ногти давно уже не были столь чистыми, розовыми и терпеливо отполированными кусочком замши, а пальчики - безупречно деликатными и нежными, как раньше. Разумеется, сестра подметила и легкий загар, и веснушки, появившиеся от пребывания под майским солнцем.

- В деревне никто не знает, как выращивать цветы, чтобы сделать это за меня, - она отняла свою руку. - Тут сажают кабачки, лук-порей, горох и бобы, чеснок, и, конечно, репу.

В Кеттлторпе возле кухни, низкого деревянного строения, изнутри прокопченого до черноты и пропахшего кислой капустой, тоже имелся огород и несколько грядок с лекарственными травами, которые когда-то завела леди Никола, покойная мать Хью де Суинфорда. Но этой ранней весной, в каком-то порыве, Кэтрин взбрело в голову устроить в Кеттлторпе собственное, разумеется, крохотное и слабенькое подобие "парадиза", сада удовольствий, единственным предназначением которого было давать пищу утонченным чувствам и возвышенным размышлениям.

Разумеется, там не будет ни бронзового фонтана с прозрачными струями, ни лабиринта из фигурно подстриженного тиса. Кэтрин, не имевшей средств, чтобы нанять опытного садовника, пришлось самой отправиться за черенками роз в обитель монахинь в Торкси. Те посоветовали ей также посадить айву, мушмулу и шелковицу, которые не только красивы, но и снабдят ее стол зимой превосходным вареньем и цукатами. Из корня синего ириса делали превосходные чернила, прочные его листья использовались для плетения циновок, а густым соком удаляли пятна, красили ткань и даже лечили десна и зубную боль. А из первоцветов сестры-августинки получали вино и снадобье для исцеления ран. 

Она уже представляла себе, как будет летом, просыпаясь и выглядывая в окно, видеть под ним свою маленькую душистую лужайку, усыпанную розовыми и белыми маргаритками, бархатисто-лиловыми фиалками и голубыми звездочками барвинков, спрятанную за легкой изгородью, сплетенной из ивы и орешника и, конечно, увитой розами и мальвой...

- Понятное дело, твои вилланы сажают репу, а не розы, - фыркнула Филиппа. - Ничего, я привезла с собой достаточно розовой воды и миндальных притираний. Сегодня намажешь руки на ночь бараньим жиром и наденешь сверху холщовые перчатки. Не сочти за оскорбление, сестрица, но я вижу, что и брови ты уже давно не выщипывала, не говоря уже об остальных частях тела. При дворе тебя сочли бы деревенщиной.

-  Как тебе угодно, но я не собираюсь никуда дальше ярмарки в Торкси, - упрямо заявила Кэтрин, заливаясь краской от столь неделикатного обращения. Сложив в корзинку свои инструменты - острый нож для обрезки ветвей и небольшую лопатку - она подняла голову к небу и охнула. Не успели они, подхватив малыша Томаса, добежать до замка, как хлынул пронзительно-сильный ливень, вмиг промочивший их одежду до нижних сорочек.

Когда слуги натаскали в хозяйские покои достаточно горячей воды, Кэтрин с наслаждением забралась в большую дубовую ванну, выстланную изнутри чистой льняной простыней. Опущенный полог сохранял тепло, от воды поднимался ласковый пар и аромат жасмина. Намылив губку, Хавиза подала ее своей госпоже, которая легла, откинувшись назад. Волосы у нее были убраны наверх и скрывались под туго намотанной вокруг головы полотняной лентой.

- Как насчет твоего прежнего положения при лорде Генри, наследнике герцога? - не унималась Филиппа, устроившись рядом, на скамье, раздетая до длинной сорочки. - Ты говорила, что тобой были довольны.

- Дети помещены на воспитание к леди Уэйк, и у Генри две кормилицы и дюжина ненужных сквайров и дам, - Кэтрин лениво проводила губкой по плечам и груди.- Он был слишком мал, чтобы запомнить меня. Возможно, Филиппа с Элизабет признали бы.

- Главное, чтобы их отец тебя не забыл! - двусмысленно фыркнула ее сестра. Искоса придирчивым взором она оглядела обнаженное тело Кэтрин. В нем не было ничего особенного, бедра и грудь чуточку пышнее, чем нужно, а ноги, скорее, крепкие, чем изящные. Чем ей пленить принца крови, который мог выбрать себе в постель почти любую женщину? Нет, она все-таки права, речь лишь о его благодарности за то, что леди Суинфорд, рискуя собственной жизнью, оставалась подле герцогини до самой ее смерти. И все же, Кэтрин снова покраснела, услышав её слова. Уж не увлечена ли лордом Джоном глупая девчонка?

- Я не желаю больше говорить об этом, - молвила та довольно сердито. - Он уже достаточно для сделал для нас. Если бы не Хью...

Когда супруг ее уже отбыл в Аквитанию почти год назад, в Кеттлторп явились кредиторы, у которых он занял денег для покупки нового коня, огромного андалузца. Кэтрин знала, что прекрасно тренированный и мощный "дестриер", способный выдержать вес боевых и турнирных доспехов, был заветной мечтой Хью. И всё же, на него ушел весь годовой доход от Кеттлторпа, и теперь ее шкатулка была почти пуста.

- Вот именно, Хью! - не преминула уколоть ее Филиппа. - Послушай-ка, сестрица, есть и другой выход. Герцог Ланкастер, говорят, скоро снова женится...

От неожиданности Кэтрин уронила губку за край ванны.

- Какое едкое это мыло! Кажется, попало мне в глаза.

- Раньше ты никогда не жаловалась, - Филиппа, наклонившись, вернула ей губку. Два бруска кастильского мыла, сваренного на оливковом масле, твердого, а не жидкого, в отличие от английского, и прекрасно смягчающего кожу, она привезла сестре из Лондона.- Я слышала от Джеффри, что это решено: герцог возьмет в жены инфанту, дочь короля Педро. Родство между ними слишком дальнее, чтобы папа смог снова подложить королю свинью. Это будет истинно королевский брак! И у тебя есть прекрасная возможность напомнить о себе и попасть в дамы к новой герцогине, пусть даже, - с сожалением вздохнула она, - это будет испанка, а не фламандка.

* * *

- Святым Катбертом клянусь, миледи, это уж слишком! - мастер Шелби, пожилой и обычно спокойный, как скала, мужчина, в сердцах сплюнул себе под ноги. Сколько лет Кэтрин его знала - уж не меньше семи - такое на ее памяти было впервые. - Сами знаете, последние годы были тяжелыми. Коли в одно лето пшеница или ячмень уродились из-за засухи или погибли во время наводнения, еще можно протянуть на репе с бобами. Коли два года ничего, люди кое-где уже помирать начинают. А у нас три года подряд неурожай! А чем оброк платить? Вилланы пшеницу-то на продажу для того и выращивают. Да и работать некому, если говорить правду.

Последние десять лет изобиловали погодными аномалиями, которые отнимали у крестьян надежду на избавление от призрака голода. Благодаря чуме, собравшей страшную жатву, в пахотной земле недостатка не было, и мастер Шелби не раз говорил Кэтрин, что лишь ленивые или нерадивые вилланы не подались ещё на юг, в края побогаче да поспокойнее. Свободу можно получить, уплатив штраф и годовую повинность, но сбежать было еще проще - беглых даже никто не разыскивал. Значительная часть поместья теперь кое-как сдавалась за ренту, составляющую сущие гроши.

К Пасхе истекал зимний отчетный период в его картуляриях*, начинавшийся на Михайлов день. Зимой подобала неспешность, бережливость и рачительность, а весной всё словно оживало от спячки, и начиналась бурная пора. Военные компании планировались обычно на лето, как и свадьбы.

- Мало нам было горя, мадам, с королевскими да герцогскими армейскими закупщиками, - возмущенно продолжал управляющий. - Бывало, вывозили все подчистую, а денег мы потом так и не видели. Теперь новая напасть!

- Да объясните же, в чем дело, мастер Шелби! - Кэтрин, которая рассеянно просматривала полугодовой свиток, предоставленный ей, лишь сейчас поняла, что за многословными жалобами стоит нечто новое и конкретное. Она, как и Хью, безоговорочно доверяла этому человеку. Сколько десятилетий он уже преданно служил семье Суинфордов, происходя, должно быть, из семьи местных йоменов? Прекрасно владея грамотой, управляющий, должно быть, имел и другой доход, кроме тех грошей, что получал от лордов Кеттлторпа и Колби.

- Ох, простите старика, леди Кэтрин, - смутился мастер Шелби, поправив свою кожаную шапочку, которая удачно прикрывала его порядком поредевшую шевелюру. - Я всё толкую вам о новом тальи*, который придумал для нас граф Линкольн, он же герцог Ланкастер. Полагаю, дела его порядком расстроены, как всегда и бывает в отутствие хозяина.

Кэтрин медленно отложила свиток.

- Разве милорд герцог вернулся из Аквитании?

- Возможно, раз ему понадобились деньги для свадьбы старшей дочери.

- Филиппы? - Кэтрин невольно рассмеялась. - Не может быть, мастер Шелби. Леди Филиппе Ланкастер только одиннадцать лет, и я не слышала, чтобы она была помолвлена. Моя сестра говорила мне, что скоро женится сам герцог.

- Сие мне неизвестно, миледи, знаю лишь то, что мне полагается уплатить ему с ваших земель двадцать шиллингов, - развел руками управляющий.- И это все, чем вы сейчас располагаете, надо сказать. Еще одной свадьбы нам не пережить.

- Что ж, придется уплатить, стало быть, - тяжело вздохнув, Кэтрин отогнала от себя образ маленькой ласковой девочки, которой помнилась ей Филиппа Ланкастер. И то правда, лишь один год оставался той теперь до достижения брачного возраста.

Но управляющий не спешил с ней соглашаться.

- Почему бы вам не обратиться к самому герцогу, миледи? - с явной надеждой в голосе спросил он. - Я слышал, некоторым знатным леди он человек галантный и охотно дарует прощение от обязательств, а ведь вас он хорошо знает...

Итак, и Филиппа, ее старшая сестра, и даже управляющий, человек деревенский и совершенно не сведущий в придворной иерархии и интригах, словно сговорились, подталкивая ее дернуть за невидимую ниточку, которая все еще соединяла ее с герцогом. "Не много ли чести, Кэтрин?" - одернула она себя внутренне. "Прошло уже три года, едва ли он толком помнит тебя. Как унизительно было бы просить его о снисхождении." Возможно, герцог даже сочтет ее неблагодарной...

- Я подумаю, мастер Шелби, - неохотно произнесла молодая женщина, наконец. Управляющий хорошо знал, что леди из Кеттлторпа по доброте своей никому не любит отказывать, предпочитая давать уклончивый ответ, и сообразил, что не стоит настаивать на своем далее. Однако, хотя гордость Кэтрин и сопротивлялась этому, она на самом деле потратила несколько дней на трезвое размышление о своих делах. Следовало признать, что в финансовом плане они были совершенно расстроены. На большой кровати в смежных покоях тихо сопели трое малышей. Что с ними станет, когда подрастут?

У них с Хью, возможно, не будет даже денег на то, чтобы Томас получил воспитание, подобающее рыцарю, не говоря уже о приданом девочкам. Неужели её сын никогда не будет носить шпоры и перевязь с мечом, подобно его отцу и деду? Кэтрин много раз слышала о том, как некогда именитые роды разорялись, и неудачливые отпрыски их становились купцами или наёмниками, а некоторые и вовсе жили как вилланы, своими руками обрабатывая землю. Как долго Бланш скучала по Лестеру и Хертфорду, без конца вспоминая лакомства и игрушки, к которым привыкла за год их безмятежной и сытой жизни при дворе герцогини Ланкастер! 

Что ж, я попытаюсь снова, решила Кэтрин, наконец. Странное внутреннее противоречие снедало её, порождая болезненную нерешительность. "Если письмо потеряется и не дойдет до Аквитании, пусть будет так, но если благодаря ему что-то изменится, то лишь ради моих детей", - перекрестившись, она суеверно посмотрела в еще распахнутое окно на громадную полную желтоватую луну, висевшую над крышей церкви Святых Петра и Павла.

Миновал март и апрель, а в мае Кэтрин уже успела высадить в своем "парадизе" пахучие и яркие бархатцы в глиняных горшочках, цветы, которые называли "золотцем Девы Марии", уверившись в том, что ее прошение потерялось, либо же о ней попросту забыли. Как обнаружилось, судьба имела на леди Суинфорд другие планы.

 * * *

-  В Бордо, миледи? - Хавиза уставилась на Кэтрин с суеверным ужасом, словно та только что объявила, что собирается в Московию или Константинополь. - А где это, Бордо? - задумчиво спросила она тут же, переводя взгляд с госпожи на её сестру, даму Филиппу, и обратно. - А там земли французов или подданных нашего доброго короля Неда?

- Бордо - главный город герцогства Аквитанского,- Кэтрин энергично выдернула из земли очередной уродливый, но чрезвычайно живучий сорняк на высокой прямоугольной клумбе с ирисами.

- А кто же сейчас герцог Аквитанский? - с простодушием продолжала свои расспросы служанка, не проявляя ни малейшего желания помочь своей госпоже с прополкой. Приходской священник, отец Роберт, объявил, что цветы дарованы людям самой Девой, которая воплотила в каждом из них свою частицу, и поэтому, выращивание их дело богоугодное. Однако, в деревне считали иначе: то, что нельзя съесть, не стоит затраченного труда и времени. Достаточно и тех диких цветов, что растут сами собой в лесу, на лугах и вдоль дороги.

- Принц Эдвард, наследник трона, и есть герцог Аквитанский, Хавиза, - отмахнулась от нее Филиппа Чосер, которую стала раздражать и болтовня служанки, и поведение Кэтрин, которая явно вымещала на сорняках своё дурное настроение, а в рот как воды набрала. Глупая гусыня!  Разве ей не понятно, что все складывается как нельзя лучше?

Известно, что Аквитания - страна южная, богатая и утонченная, которую Плантагенеты со времен Ричарда Первого, сына Элеоноры Аквитанской, любили трепетной и ревнивой любовью. Именно эта любовь и привела к войне - Эдуард Третий захотел быть единственным повелителем Аквитании, не принося за нее "оммаж" * своему кузену и соседу, французскому королю. И ему удалось добиться своего с заключением мирного договора при Бретиньи.

Пространное и явно написанное под диктовку рукой писца послание от Хью де Суинфорда, пребывавшего в Аквитании вместе с английской армией, повелевало его супруге не медля, при первой же возможности, приехать к нему в Бордо. Хью, как выяснилось, с трудом оправлялся от дизентерии, которую подхватил еще во время осады Лиможа - хвори живота были весьма распространены в любом военном лагере, испытывающем недостаток в чистой воде и канализации. Кэтрин не знала, что и думать: то ли супругу ее так худо, что он спешит, на всякий случай, попрощаться, или, напротив, ему гораздо лучше, и именно поэтому Хью вспомнил, что уже год не виделся с женой. Но ведь до Бордо две недели пути по морю! Мало того, что это непосильные расходы для неё, так муж вдобавок просил привезти ему денег...

Вечером мастер Шелби, приглашенный в замок к скромной вечерней трапезе, узнав о предстоящем путешествии леди Суинфорд, поспешил объявить собственную удивительную новость.

- А вот тут, миледи, я вас порадую, - глаза его довольно блеснули при виде щедрой порции "бланманже"*, блюда, к которому он питал большую слабость. - Мы отвезли в Линкольн подать, но феодар* не принял её, сказал, что не велено ему. Вот чудеса! Признаюсь, я был уверен, что вы из гордости решили не обращаться к герцогу, - смутившись, он понизил голос. Кэтрин его слова поразили, словно удар молнии.

- Это и правда чудо какое-то, мастер Шелби, - . Сердце у нее в груди застучало сильнее от горячего смущения и даже стыда. Значит, дошло её письмо, значит, помнит.

- Так что, двадцать шиллингов эти, миледи, я обратно привез, - и управляющий положил перед ней небольшой кожаный кошелек.

Итак, у нее теперь были деньги на дорогу, и Филиппа, к её облегчению, охотно согласилась задержаться в Кеттлторпе, где ей превосходно удавалось командовать и детьми, и слугами, и деревенскими. На её имя было составлена доверительная грамота, предоставляющая ей соответствующие полномочия. 

Сэр Хью, кроме того, был столь любезен, что предложил Кэтрин экономный и безопасный вариант путешествия. Об этом речь шла в самом конце письма.

По счастливому стечению обстоятельств, одна из знатнейших дам королевства, молодая графиня Пемброк тоже должна была отплыть в Бордо, к своему мужу, одному из английских военачальников. В ее распоряжение был предоставлен отлично снаряженный корабль, королевская охранная грамота и защита целого отряда лучников, и эта высокорожденная леди охотно согласилась принять в свою компанию леди Суинфорд. Первой женой графа Пемброка была славная принцесса Маргарет, дочь короля, умершая совсем молодой десять лет назад. Но новую его супругу Кэтрин никогда не встречала.

- Неужели ты не слышала о том, что молодой Пемброк женился на дочери графини Норфолк? Это же та самая Анна Мэнни, глупышка, - Филиппа откровенно наслаждалась своим превосходством. Детей давно уложили спать, а сёстры устроились возле очага в соларе, наслаждаясь подогретым сидром с мёдом. Хавиза сидела рядышком, делая вид, что штопает хозяйские чулки, а на самом деле беззастенчиво подслушивая. - Её мать - внучка Эдуарда Первого, самая чопорная и надменная старуха во всей Англии! Сам король её побаивается.

- Ты никогда не упоминала об этом, - упрекнула её Кэтрин. Как удивительно будет увидеть повзрослевшую малышку Анну после стольких лет разлуки!

- По-моему, брак заключили незадолго до смерти герцогини Бланш. Подумать только, а ведь когда-то барон Мэнни прибыл в Англию из Эно с пустыми карманами, как и наш отец, Кэтрин. Теперь же его дочь заняла место принцессы. Какая неслыханная удача, - завистливо вздохнула старшая сестра.

- В том, что наш отец рано умер, нет его вины, ma cherie, - миролюбиво указала ей Кэтрин, не желая вступать в спор. Голова её шла кругом - то ли от крепости напитка, то ли от мыслей о том, что ей предстояло. Ехать в столь дальние края было боязно, но она трепетала не от страха, а от странного предчувствия, пьянившего не хуже молодого вина. В ней росла странная уверенность: останься она сейчас в Кеттлторпе под каким-нибудь предлогом, вся дальнейшая жизнь её протечёт в этих стенах - спокойно, но безрадостно. Вот та черта, за которой лежит пугающая неизвестность, и выбор был за ней.

- А барон Мэнни и пальцем не пошевелил ради нас, - Филиппа, тоже слегка захмелевшая, принялась перебирать свои юношеские обиды. - Пятьдесят фунтов, что он дал тебе в приданое - сущие пустяки в сравнении с тем, что получила его дочь. Увидишь, эта зазнайка ни за что не признается, что играла с тобой в прятки в Виндзоре!

- Признай, что никогда не любила Анну,- Кэтрин мечтательно смотрела, как в очаге рассыпаются мириады всполохов и искр, тлея и постепенно превращаясь в пепел. - Сколько воспоминаний, Филиппа! Мне кажется, я закричу от восторга, едва увижу её.

Филиппа промолчала, вовремя прикусив губу. Мягкость и идеализм сестры раздражали её, как категорическое нежелание видеть мир в истинном обличье, в то время как Джеффри восхищался этим качеством, словно какой-то редкой диковинкой. Но, возможно, если детская дружба Кэтрин с молоденькой графиней Пемброк возобновится, ей уже не потребуется искать покровительства Ланкастера.

* * *

Всё время, c того дня, как отплыли от берегов Глостершира, им везло: погода стояла идельная для судоходства, ровный, умеренно-сильный, попутный ветер надувал огромный квадратный парус корабля с гордым именем Лё Фокон, "Сокол". Как любой английский или фламандский торговый ког, судно было не слишком большим, одномачтовым, с высокими бортами, прямым килем и коротким корпусом. Бретонские и баскские пузатые "галки" и генуэзские галеоны имели более солидную вместимость, способные перевозить по сто сорок бочек вина или целую армию, включая конюшню, зато англичане выигрывали в скорости и маневренности.

Для графини Пемброк существенно переделали каморку под приподнятой палубой на корме, увешали стены шпалерами, поместили удобную и широкую подвесную постель, сундуки с одеждой и даже переносной алтарь. Здесь даже имелось небольшое эркерное окно со ставнями. В дальнее путешествие везли фрукты, сласти и специи, мешочки миндаля и лесных орехов, фляги с вином и элем, клетки с живой птицей и даже небольшую корову. В бочках плескались угри и крабы, ожидая своей очереди к столу юной леди Хастингс, у которой имелся свой повар. Поначалу путешествие предстало им живописной и довольно комфортной прогулкой. Никто из дам даже не пострадал от морской болезни.

"Соколу" удалось без затруднений обогнуть скалистые берега Бретани, известные коварными приливами и отливами невероятной силы, не встретились ему и кастильские или французские пираты, все еще промышлявшие на этих торговых путях. Но едва оказавшись в Бискайском заливе, корабль вдруг угодил в мощный атлантический шторм. Приближаться к подветренному берегу вплотную было опасно - после острова Ре и до самого устья Жиронды не сыскать ни единого порта или бухты, где можно укрыться - однако, и удаляться в океан, рискуя сбиться с курса, представлялось не меньшим из зол. Недаром лишь плавание из Англии в Исландию было сопоставимо по трудностям с маршрутом в Бордо и требовало такого же мастерства и силы духа моряков.

- Мои благороднейшие леди, клянусь, этот путь я могу проделать даже с закрытыми глазами, доставлю вас в Бордо в целости и сохранности, как статую Пресвятой Девы, - уверял капитан дам, трепетавших от страха, забившихся в свою изысканно отделанную кабину, на бархатные подушки, словно испуганные зверьки. Этот нормандец, гигант, который любил перекрикивать завывание ветра отборно непристойными моряцкими песнями своей родины, держался на палубе так, словно ноги его - огромные и крепкие, как стволы деревьев - прочно вросли в неё. - Но, на всякий случай, у меня есть превосходная астролябия, вот тут, мадам, - снисходительно крутя ус, он показывал им большую шкатулку темного дерева, называемую "биттакль".

Впрочем, капитан Эктор ла Саркис больше полагался на собственное  чутье и умение ориентироваться по небесным приметам - Полярной звезде, талисману всех путешественников, солнцу, луне и направлению ветра. Лишь одно смущало его - десяток невыносимо плаксивых женщин на борту судна, что испокон веков считалось дурной приметой, сулившей всяческие неприятности.

Необычный, четырехчастный щит Кэтрин узнала сразу, как и эмблему рода  Хастингсов в виде изящного алого рукава. Горизонтальные бело-голубые полосы и множество крошечных ласточек, в свою очередь, относились к дому Валенсов*, от которых Хастингсы и унаследовали графство Пемброк. Однако, на флажках и парадных табардах пажей присутствовали и другие сиятельные эмблемы: леопарды Плантагенетов и золотое поле с тремя черными шевронами*.

Спрыгнувший с коня слуга поспешил установить маленькую приставную лестницу, по которой, опираясь на его руку, перед изумленным взором толпы, следовавшей от ворот за дормезом, грациозно спустилась на землю невысокая, но весьма величественная дама лет пятидесяти, одетая так, словно явилась на коронацию или королевскую свадьбу. Накидка ее из бархата винного цвета была подбита и оторочена горностаем, а на голове, поверх убранных в золотую сетку светлых густых волос, в которых еще почти не мелькала седина, прочно сидела изящная корона, усыпанная самоцветами. Следом за ней появилась тоненькая, совсем еще юная прехорошенькая девушка, которая при каждом движении слегка подпрыгивала, словно в ней распрямлялась невидимая пружина, и тут же улыбалась, как бы извиняясь за свою жизнерадостность.

В дормезе также обнаружились три служанки, карлик в наряде шута, который спросонья потирал глаза, и пара великолепных гончих, принявшихся носиться по двору замка за местной живностью. Цыплята, голуби и куропатки ринулись от них врассыпную, а гуси, сбившись в кучку, яросто загоготали, захлопали крыльями, по-змеиному вытянув шеи и изготовившись защищаться.

- Госпожа Маргарет, баронесса Мэнни, графиня Норфолк, леди Сегрейв, а также госпожа Анна, леди Хастингс, графиня Пемброк, баронесса Алгарвенни! - объявил протрубивший герольд, без запинки перечисляя длинные титулы прибывших знатных особ. Кэтрин, передав Филиппе ее сына Томаса, неловко выступила вперёд, тогда как дети и все домашние глазели на происходящее, разинув рты.

 - Леди Суинфорд! - младшая дама подлетела к ней, словно ураган. - Ты же узнаешь меня, не правда ли? - она схватила Кэтрин за руки, жадно и без тени стеснения её разглядывая. За десять лет Анна Мэнни, теперь уже Анна Хастингс,  превратилась из озорной девочки в миловидную взрослую даму, правда, в больших голубых глазах ее прыгали те же лукавые чертики, что и в детстве. Она приходилась дальней кузиной королевской семье, и сейчас Кэтрин растерялась, не зная, как себя вести. На всякий случай, она присела в самом почтительном и глубоком поклоне. К её облегчению, Анна, представив леди Суинфорд и даму Чосер своей великолепной матери, сама горячо обняла подругу детства.

- Мне давно хотелось разыскать тебя, - она улыбнулась довольно, словно кошка. - Замок моего мужа в Ярдли Хастингс лишь в двух днях пути от Линкольна. Я настояла, что будет удобнее всего, если ты отправишься в Бристоль с нами, места в дормезе предостаточно, - она небрежно указала на огромную роскошную повозку. - Хотя в хорошую погоду я предпочитаю путешествовать верхом.

- Прошу прощения, ваша милость, - Кэтрин решилась бросить взгляд в сторону графини Норфолк. - Если вы будете столь любезны пройти в Холл, я сочту за честь предложить вам гостеприимство. Мы выпекли свежий хлеб только этим утром, и, возможно, бокал вина...- она понадеялась, что остаток гасконского вина в последнем бочонке, оставшемся после Хью, еще не прокис.

- В Холл, вы сказали, милое дитя? - у Маргарет Бразертон, графини Норфолк, голос оказался громким и низким, как труба. - Любопытно, не рухнет ли ваша крыша мне прямо на голову, если я так и сделаю? Не утруждайтесь, у вас есть время ровно до полудня, чтобы мы успели к вечеру добраться в обитель Святой Этельреды, - когда она развернулась, и Кэтрин с изумлением увидела, что на правой руке у графини надета большая перчатка из толстой кожи, на которой восседал сокол-перегрин. Не обращая более на молодую женщину никакого внимания, леди Маргарет принялась кормить свою столь же царственную, как и она сама, птицу отборными кусочками сушеного мяса, которые услужливо и незаметно поднесли ей на серебряном блюде.

- А я изрядно устала от тряски по дороге и не откажусь от вина или кружки свежего эля, леди Суинфорд, - вмешалась графиня Пемброк.

- Я чем-то не угодила вашей матушке? - шепотом спросила ее Кэтрин. Она поспешно распорядилась, чтобы лошадям прибывших дам в избытке предоставили воду, сено и овес.

- Вовсе нет, она о вас уже и думать забыла, - весело отвечала Анна, осторожно ступая по пружинящим доскам, которые проложили во дворе над самой глубокой и топкой лужей, оставшейся возле входа в замок после сильного недавнего ливня. Филиппа и дочери Кэтрин едва поспевали вслед за ними, держась на некотором отдалении. - Она, должно быть, озабочена одной из своих петиций, поданных в парламент, по поводу взимания "понтажа"* с её имений в Хантингдоне. Моя мать все время в разъездах между Лондоном, Норфолком и Монмутширом, в силу того, что она не доверяет управление своими землями никому, кроме себя, и терпеть не может, когда ее привилегии нарушаются.

Кэтрин уже было известно, что леди Маргарет вместе со своей покойной сестрой Элис унаследовала огромные владения двух пресекшихся ныне великих родов - норфолкских Биго и обосновавшихся в Уэльском приграничье Маршалов. Некогда Томас Бразертон, дед Анны, получил их от своего брата, короля Эдуарда Второго.

- А ваш батюшка? Надеюсь, барон в полном здравии? - с любопытством спросила Кэтрин, испытывая облегчение от того, что графиня Норфолк, очевидно, не собирается в Аквитанию вместе с дочерью. Милое, живое личико Анны сразу же затуманилось.

- Он тяжело болен, леди Кэтрин, - она выпрямилась, словно вспомнив о своём высоком статусе,  заговорив сдержанно и церемонно.- Все его мысли сейчас лишь о примирении с Богом. Батюшка даже построил часовню в Смитфилде, где устроят обитель для монахов-отшельников. Они будут молиться о его душе.

 

Псалмы, которые истерически, сорванными голосами распевали паломницы, становились суровым испытанием для здравости рассудка.

Кэтрин уже давно казалось, что она сходит с ума, оказавшись в каком-то сумеречном краю, на грани жизни и смерти. Пахло рвотой, челоческими испражнениями и потом, сколько не прижимала она к лицу крошечный сосуд с благовониями. Большую часть изысканных припасов смыло за борт, и последние три дня они, как и все на корабле, питались преимущественно солониной, запивая ее дождевой водой. Сырость пропитала одежду, и кожа слегка зудела от налета морской соли. Снаружи раздавался непрерывный, непонятный гул и треск, словно мужчины снаружи - команда корабля и маленькое войско графини, призванное защищать её - сражались со сказочным чудовищем из морских глубин.

Паломницы, которых графиня разрешила взять на борт "Сокола" в бретонском порту Ванн, направлялись в Сантьяго де Компостела, поклониться мощам Святого Иакова. Лишь одна из них, самая старшая и рослая, говорила по-французски.

- За Сантьяго де Компостела, мадам, находится Край Света. За ним уже нет ничего, и если заглянуть за него, можно увидеть трех слонов и черепаху, на которых покоится Земля. Возврата оттуда нет, туда-то и утянет этот проклятый корабль, помяните моё слово.

Речи её не прибавляли оптимизма, и в конце концов, Кэтрин не выдержала и прикрикнула на ведунью:

- Мадам, если вы не можете спать, просто молитесь, и молитесь молча, умоляю вас! Капитан прикажет отправить нас всех за борт за ваши пророчества.

- Мы все умрем! - теперь рядом с ней заплакала Анна , больно вцепившись в руку молодой женщины. - О, Кэтрин, мне так страшно, - она всхлипнула. - Ты счастливица, у тебя есть дети. А я не хочу умереть так рано, не подарив Джону сына.

Да она ведь сама еще совсем дитя, с жалостью подумала Кэтрин. Куда исчезла вся бойкая бравада, которую та демонстрировала при своей властной матери? Анна была еще одной юной, избалованной наследницей, выданной замуж за красивого, молодого незнакомца, который, как и Хью Суинфорд, жил лишь войной и невероятно кичился своим титулом и происхождением.

Обнявшись, они теперь лежали рядом, дрожа от холода и страха, и Кэтрин тихонько бормотала молитву, лелея воспоминания о своих малышах, оставшихся в Кеттлторпе, представляя, как они повиснут на ней при встрече, обнимая теплыми ручонками и засыпая тысячей вопросов. Молодая женщина уезжала в Бристоль с тайными слезами на глазах, сердце ее трепетало от неизвестности и множества страхов, которые теперь сбывались.

 

Матвей, Марк, Лука и Иоанн,

Следите за постелью, на которой я лежу:

Четыре угла у моей постели,

Четыре ангела там расположились,

Один в голове, один в ногах,

И двое - чтобы проводить меня до небесных врат;

Один - чтоб петь, и два - молиться,

И один, чтобы унести мою душу.

 

Провалившись в забытье, она сразу увидела сон, словно переступив через невидимый порог.

Огромная птица, спикировав с неба, схватила её, крепко и неумолимо сжав в острых когтях, и унесла ввысь. Кэтрин ясно видела под собой океан, теперь уже знакомый ей, такой бесконечный, что дух захватывало. Ничто из её прежней жизни не могло дать ей достаточно верное сравнение, чтобы описать это чудо природного величия. Она смотрела на их отражение в зеркальной глади - размах огромных орлиных крыльев и собственное лицо, скорее, исполненное восторга, чем страха. И вдруг похититель Кэтрин резким броском ринулся вниз, всё завертелось у неё перед глазами. Она увидела гигантскую, бездонную пропасть, и только успела, похолодев, вспомнить про Конец Света, который, если верить паломнице из Ванна, притаился за Сантьяго де Компостелла, как проснулась.

Удивительно, но следующим днем обнаружилось вдруг, что капитан сдержал свою клятву. Западный ветер временно стих, и "Сокол", наконец, вошел в устье Жиронды, лизавшей его потрепанные дубовые бока кроткими, бирюзовыми, как и очистившееся небо, волнами. В воду сбросили грузило, закрепленное на размеченной веревке, дабы проверить глубину и не сесть на песчаную отмель. Они добрались до Бордо! Кэтрин стояла на палубе, полузакрыв глаза, по которым больно бил солнечный свет, отражавшийся от воды. У нее слегка кружилась голова - необыкновенно яркий, правдоподобный сон не дал отдыха ни телу, не душе. От берега в их сторону направилась пинасса, легкая небольшая лодка, на которой находились несколько мужчин, судя по всему, местных таможенных чиновников. Под усталостью в ней медленно просыпалось любопытство. Краем глаза она заметила, что рядом с ней нерешительно маячит чья-то тень.

- Капитан послал меня узнать о здравии мадам графини Пемброк, - поклонился ей один из подчиненных Эктора ла Саркиса, смуглый и черноглазый паренек.

- Передайте мессиру капитану, что графиня в добром здравии и весьма благодарна ему за наше благополучное прибытие, - с искренним чувством сказала Кэтрин, так улыбнувшись, что юноша густо покраснел. Английская дама вдруг показалась ему ослепительной красавицей, и, будучи местным уроженцем, Жюльен Тремуй решил проявить южную галантность.

- Добро пожаловать в Бордо, мадам! - учтиво и серьезно сказал он, обводя рукой пространство вокруг себя. - Жители города преданы королю, принцу Эдварду и герцогу Ланкастеру. К счастью, последняя вспышка чумы была недолгой и уже не угрожает вам.

Кэтрин отдавала себе отчет, что сердце её слегка встрепенулось. Так ли уж важно, почему? Сэр Хью и герцог. Она увидит их обоих.

 

* ma tante  - тетушка (фр.)

* картулярий - том учетных документов

* тальи - земельный налог

* "оммаж" - вассальная присяга

* "бланманже" - в Средневековье мясное блюдо: измельченная курятина +сладкий рис, сваренный на миндальном молоке, все уваривается до густого состояния, подается с поджаренным миндалем и анисом.

* Валенс - фамилия, которую взяли в Англии сводные братья короля Генриха Третьего, Гийом и Эмери де Лузиньян, младшие сыновья королевы Изабеллы Ангулемской от второго брака.

* шеврон - "стропила" (фр.) - геральдическая эмблема в виде угольника (два отрезка, соединенных концами под углом)



Комментарии:
Поделитесь с друзьями ссылкой на эту статью:

Оцените и выскажите своё мнение о данной статье
Для отправки мнения необходимо зарегистрироваться или выполнить вход.  Ваша оценка:  


Всего отзывов: 0

Список статей:
ДатаНазваниеОтзывыОписание
22.02.15 01:11 Герцогиня из Эно, или Полотно судьбы 4 
Часть четвертая
22.02.15 00:55 Герцогиня из Эно, или Полотно судьбы 3 
Часть третья
14.02.15 05:39 Герцогиня из Эно, или Полотно судьбы 2 
Часть вторая
13.02.15 05:50 Герцогиня из Эно, или Полотно судьбы 
Часть Первая



Если Вы обнаружили на этой странице нарушение авторских прав, ошибку или хотите дополнить информацию, отправьте нам сообщение.
Если перед нажатием на ссылку выделить на странице мышкой какой-либо текст, он автоматически подставится в сообщение