Блоги | Статьи | Форум | Дамский Клуб LADY

Исторические зарисовки за чашечкой кофеСоздан: 06.03.2014Статей: 4Автор: CappuchinaПодписатьсяw

Герцогиня из Эно, или Полотно судьбы 3

Обновлено: 22.02.15 00:55 Убрать стили оформления

3.

И вот она забылась крепким сном.

Приснилось ей: орел в окно летит,

Уж он на ней, прекрасен и силен.

Как горлицу, он грудь ее когтит.

Все глубже боль – и вырвал сердце вон,

А в грудь свое вложил ей сердце он.

 

Джеффри Чосер

 

герцог Ланкастер                   Родившегося в апреле 1373 года Джона еще можно было с натяжкой выдать за отпрыска сэра Хью Суинфорда, так как точная дата смерти мужа Кэтрин, похороненного во Франции, была известна лишь немногим. Однако, через два года она родила еще одного мальчика, окрещенного Генри, но которого все называли Гарри, чтобы отличать от единокровного старшего брата, Генри Болингброка. Гарри родился в замке Бофор, в Шампани, во время длительных - с января по декабрь 1375 года - переговоров между Англией и Францией в Брюгге, где герцог Ланкастер представлял интересы своего отца, а герцоги Бургундский и Анжуйский - своего брата, короля Шарля.

Отныне Кэтрин Суинфорд почти официально занимала место его любовницы, хоть это слово и не нравилось ему, уравнивая в глазах общества его возлюбленную с Элис Перрерс. Джон Гонт и принц Эдвард снисходительно относились к последней, поскольку лишь она смогла вернуть их отцу радость жизни после тяжелой болезни и смерти королевы Филиппы, но безмерная алчность Элис, любовь к всевозможным финансовым махинациям, а также гордость, с которой она демонстрировала свое особое положение, сделали ее к этому моменту предметом ненависти всех сословий. Поэтому герцог Ланкастер предпочитал именовать Кэтрин nostre tres chere et bien amee, dame de Swynford - наш бесценный добрый друг, леди Суинфорд.

Во-вторых,он признал себя отцом ее младших сыновей, получивших фамилию Бофор, от названия Chateau de Beaufort в Шампани, который Джон Гонт, вместе с близлежащими землями, подарил им.

- Впрочем, земли эти Джонни и малыш Гарри вряд ли когда-нибудь увидят, - безапелляционно указала Кэтрин старшая сестра, приехавшая с визитом в Лестер вместе со своими старшими детьми в мае 1376 года, разглядывая семимесячного крепыша-племянника, обладателя беззубой улыбки и хохолка темных волос. - Все достанется французам, если только когда-нибудь мы не соберемся на новую войну с ними.

Филиппа Чосер, красивая тридцатилетняя матрона, была довольна своей жизнью, как никогда. Муж ее, Джеффри, недавно получил выгоднейшую должность таможенного контролера лондонского порта, но его услугами по-прежнему пользовались при дворе, где требовался огромный дипломатический опыт сира Чосера в ведении негоциаций всякого рода, от денежных займов у венецианцев до брачных договоров. Это подтверждал недавний подарок Джеффри от старого короля Эдварда, приказавшего ежедневно снабжать своего любимца Чосера галлоном отборного вина. Вдобавок, семья переехала в новый великолепный дом у Олдгейтских ворот в Лондоне. Что же касается связи Кэтрин с герцогом, Филиппа философски рассматривала ее, как участь гораздо лучшую, чем замкнутое существование на грани бедности в замке Кеттлторп. Разумеется, печально, что герцог никогда не женится на ее младшей сестре, но почему бы не воспользоваться теми преимуществами, каковые давало положение любовницы самого могущественного человека Англии, после короля и принца Уэльского?

- Лучше мы навсегда распростимся с замком и землями в Бофоре, чем новая война, -  резко ответила Кэтрин, укладывая спящего младшего сына в колыбель. - Достаточно и того, что он вернулся живым с последней. Я надеюсь, что на этот раз мир продлится как можно дольше.

Война иногда все еще возвращалась к Кэтрин в ночных кошмарах, когда она просыпалась, вскакивала, дрожа всем телом, и успокаивалась, только осознав, что герцог крепко спит рядом с ней на огромной кровати, укрытой от всего мира бархатными занавесями.

Тогда, через четыре месяца после рождения ею первого сына от Ланкастера, в августе 1373 года он отплыл в Кале с войском в одиннадцать тысяч человек. Герольды на рыночных площадях и священники в церквях в очередной раз объявили королевский манифест: король Шарль Валуа, предательски отобрав у Англии по праву принадлежащие ей земли Аквитании, изгнав из Бретани законного правителя, подстрекает к бунту Уэльс и Шотландию и готовит флот для нападения. Посему единственным выходом остается новая военная компания, дабы в решительном сражении разбить неприятеля и не допустить его вторжения на английские земли.

Спланирован поход был по излюбленной тактике короля и принца Уэльского, которая заключалась в максимально быстром конном рейде, "шевоше", по французским территориям, где города и деревни подвергались свирепым поджогам и разграблениям, наводя ужас на местное население и обеспечивая наемников, давно уже составлявших основу английской армии, богатой добычей. После этого, заняв стратегически выгодную позицию и лишив противника возможности пополнять ресурсы воды и пищи на уничтоженной заранее территории, англичане выжидали атаки французов в генеральном сражении, которое обычно и выигрывали.

Это блестяще сработало при Пуатье и Креси, Слёйсе и Эспаньоль-сюр-Мер, однако в 1373 году славные английские военачальники вроде Генри Ланкастера и сэра Джона Чандоса уже были мертвы, а Черный принц не вставал с ложа.

Войско Джона Гонта совершило быстрый бросок от Кале к Парижу, затем углубившись в Бургундию, чтобы постепенно спуститься к Аквитании и освободить ее. Однако коварный Бертран дю Гесклен, французский коннетабль, давно изучив приемы врага, предпочитал изматывать англичан мелкими стычками. Дело в том, что тактика эта, во многом, построенная на взаимодействии конных латников с лучниками, срабатывала лишь в одном случае: когда противника удавалось выманить в поле на честный поединок.

герцог ЛанкастерВ декабре они оказались в холодной, продуваемой всеми ветрами гористой Верхней Оверни, где замки были неприступными крепостями, на длительную осаду которых у англичан, начавших голодать, не имевших фуража для лошадей, уже не оставалось сил. Когда они, наконец, дошли до Дордони, обнаружилась новая напасть: в Аквитанию впервые с 1348 года вернулась чума, а кроме того, задерживалось поступление денег, необходимых для дальнейшего ведения войны. В Периго Джон Гонт, чье войско изрядно поредело, и дю Гесклен, также понесший потери, наконец, договорились о временном перемирии, с последующим обсуждением конкретных условий договора уже на нейтральной территории.

Хотя герцог Ланкастер сумел добиться некоторых стратегических успехов, отвлекая на себя французские войска от ключевых для англичан территорий, по возвращении на родину в феврале 1374 года его встретило всеобщее разочарование, ибо нация мечтала об обещанной, долгожданной и окончательной победе.

Лишь Кэтрин знала, как тяжело он перенес поход, ибо руководство этой военной компанией в его глазах подразумевало и полную ответственность за действия каждого из пехотинцев, лучников и рыцарей. Но война, заключавшаяся лишь в захвате, насилии и грабеже каждой оказавшейся беззащитной деревни или замка, чем три года назад особенно прославился в Иль-де-Франсе сэр Роберт Ноллз, внушала герцогу отвращение и стыд, ибо он был воспитан во многом на кодексе рыцарства, составленном еще королем Альфредом Великим, начиная от соблюдения правил честного поединка на поле боя до учтивости и великодушия по отношению к слабым - детям, старикам, женщинам и раненым.

Она, никогда не сталкиваясь с войной слишком близко, могла только смутно представлять себе то, что ему пришлось увидеть и совершить самому во время "шевоше", но не получая никаких известий от него в течение долгих месяцев, Кэтрин постепенно впала тогда в состояние оцепенения и апатии, сильно напугавшее детей и даже заехавшего к ней в Лестер перед своей поездкой в Италию зятя, доброго Чосера.

- Кэтрин, вы ответственны не только за себя сейчас, - попытался он увещевать ее тогда. - Герцог поручил вам своего законного наследника, своих дочерей...Вам, а не герцогине Констанце. Вы мать его новорожденного сына. Подумайте, как малы еще и беззащитны Бланш, Маргарет и Том, оставшиеся без отца.

Через Филиппу Джеффри, конечно же, был в курсе, чьим отпрыском является маленький Джон. Да и сложно было представить отцом темноволосого и темноглазого ребенка покойного сэра Хью, с его чисто саксонской внешностью, светлыми волосами и водянисто-голубыми глазами.

-  Я не знала, сир Джеффри, - вдруг беспомощно вырвалось у нее, - что любовь бывает такой, как ее описывают. Я должна терпеливо ждать своего рыцаря домой, как ждут все леди, но я не могу. Мое сердце там, с ним, где-то во Франции. Я больше не владею им. Вы, возможно, осуждаете меня, потому что герцогиня и ее дочь имеют больше прав...

Джеффри Чосер, сквайр короля, относился к людям с непредубежденным, доброжелательным любопытством и уже давно заметил, что даже дурные поступки, как правило, вытекают из хороших намерений. Кэтрин была молода, все еще наивна и бескорыстна в своей любви, и если уж винить кого-то, то больше герцога, как их повелителя, как зрелого мужчину, наконец, но, питая слабость к Джону Гонту, Чосер предпочитал воздерживаться от таких суждений.

Кто мог бы сопротивляться той неистовой жажде жизни и, в конечном итоге, любви, которую будила в мужчинах война, что бы там не говорил Святой Августин? Он только искренне надеялся, что герцог позаботится о его невестке, случись так, что их связь закончится, и намеревался сам, если это произойдет, оказать ей покровительство.

Тем сильнее была радость встречи, когда Ланкастер вернулся в Англию зимой 1374 года, и именно тогда связь их, только окрепнувшая в разлуке, быстро перестала держаться в секрете. Кэтрин открыто следовала за ним повсюду, куда приходилось ездить герцогу по делам его владений, разбросанных по всей Англии, и год этот был одним из счастливейших для нее.

Заветной мечтой Джона Гонта в тот период становится мир с Францией, который позволил бы королю заняться внутренними делами страны: укротить снова поднявших голову шотландцев и валлийцев, собрать недоимки по налогам и податям, восстановить пребывавшую в упадке английскую торговлю, тесно связанную с французской, укрепить наиболее важные морские порты, вернуть ремесленников в мастерские, а сервов в поместья. А Кэтрин жаждала мира, чтобы не разлучаться больше со своим возлюбленным.

Убедив престарелого отца, при поддержке папских прелатов и не без пресловутой Элис Перрерс, в том, что перемирие укрепит его власть надежнее, чем призрачная погоня за короной Франции, продолжавшаяся уже более двадцати лет, герцог попытался заключить договор с королем Шарлем в Брюгге. Ему удалось добиться прекращения военных действий сначала до 30 июля 1376 года, а затем до первого апреля 1377 года, правда, ценой значительных уступок французам: Англии оставлялись лишь права на Кале, часть Гаскони и четыре крепости в Бретани.

- Я не слишком хорошо разбираюсь в государственных делах, - вздохнув, сказала Кэтрин, отгоняя воспоминания. - но разве есть какой-то иной выход, кроме перемирия? И, если король поддерживает Джона, почему бы всем просто не согласиться с этим? Скажи мне, что тебе говорит Джеффри?

Они уютно расположились на бархатных подушках в тени укромной беседки в саду замка Лестер. Малыш Гарри Бофор с каким-то свирепым выражением маленького личика дремал в тени, тогда как в остальное время он бодро ползал повсюду, доводя Кэтрин до состояния изнеможения, смешанного со смехом и обожанием. Его старший брат, достигший трех лет, был из той же породы непосед и первооткрывателей. В данный момент, пользуясь тем, что мать была занята разговором, он терпеливо пытался научить сопротивляющегося белого котенка ходить на задних лапах.

Филиппа Чосер, муж которой разделял убеждение герцога Ланкастера в необходимости перемирия с Францией, охотно передала Кэтрин все последние слухи.

-  Основными противниками герцога при дворе выступают граф Марч и епископы Винчестера и Лондона, которые входят в Королевский совет. Их поддерживает Парламент, поскольку все ненавидят Элис Перрерс, а герцог Ланкастер ее защищает, и, следовательно, сам участвует в разграблении казны. Еще хуже, что вместо славной большой победы над французами, как это было при Пуатье и Креси, он вернулся домой, поджав хвост, вот что говорят. И каждый раз очередная речь в Парламенте заканчивается стоном "О, если бы Черный принц мог вернуть Англии былую славу победителя!"- фыркнула она.

- Но принц Эдвард болен, а армию может возглавить лишь король или его сын, - пожала плечами Кэтрин, которая знала это от герцога. - Поскольку Джон самый старший из остальных принцев, у него не было выбора. Возможно, графу Марчу следовало бы самому отправиться в поход, а не отсиживаться в своем уэльском замке посреди болот! - добавила она и, взяв с блюда большое яблоко, впилась в него крепкими белыми зубами.

Новый оттенок любви, подумала вдруг Кэтрин. Я хочу защитить его от врагов, хотя сама слаба и беззащитна.

Филиппа рассмеялась ее яростному выпаду и похлопала сестру по руке.

- Герцогу следует отправить тебя в Парламент, ma cherie. Подумать только, мы, женщины, понимаем больше, чем мужчины, хотя они считают нас несведущими во всем, кроме рождения детей и кухни.

- Я уверена, что сир Джеффри не считает тебя несведущей, - возразила ей Кэтрин, слегка смутившись. - А вот Джон...герцог...предпочитает ограждать меня от излишних переживаний, ведь Элис Перрерс вызвала ненависть, когда стала интересоваться делами королевства. Говорят, она слишком умна для женщины.

Когда-то Элис была одной из многих служанок королевы, как и Кэтрин, но она почти ее не помнила.

Филиппа лишь отмахнулась:

- Мой добрый муж так часто находится в разъездах по делам короля, что ему не остается ничего иного, кроме как положиться на меня. А тебе я советую поговорить с герцогом напрямую, если ты настроена серьезно. Джеффри уже предупреждал его, что в Парламенте назревает бунт, и ему лучше как можно скорее отказаться от поддержки Элис Перрерс. Эта женщина прекрасно развлекала короля, но выставила слишком большой счет за свои услуги.

Внезапно все пришло в движение, так как в замок вернулась кавалькада охотников, сопровождаемая егерями, загонщиками и псарями, и воздух наполнило ржание лошадей, громкий лай собак, пронзительные звуки рожков и приветственные крики выбежавших навстречу первыми грумов, пажей и конюхов.

- Им удалось добыть взрослого оленя-самца, с десятью отростками на рогах, миледи, - одобрительно бросил один из сквайров герцога, сэр Уильям Хоули, попавшийся навстречу Кэтрин, которая, поручив младших сыновей нянькам, поспешила во двор, как и другие домочадцы, чтобы встретить герцога. Филиппа скромно следовала за ней, не пропуская ни малейшей детали, так как сгорала от любопытства. Джон Гонт, считавшийся одним из лучших охотников королевства, держал самых породистых лошадей и самых быстрых и сильных собак: борзых, лаймеров и гончих для охоты на оленя, аланов - для медведя и вепря, кеннетов, терьеров и спаниелей для охоты на лис, которую, впрочем, больше любил Эдмунд Лэнгли, граф Кембридж, чем его старший брат               

 охота

- Мама! Мама, посмотри! Кэтрин! Миледи!  - послышались взволнованные тонкие голоса мальчишек, которые уже спешились и передали пажам своих низкорослых охотничьих лошадок. Во главе банды сорванцов, конечно же, был Генри Болингброк, девятилетний граф Дерби, хоть и невысокий, но чрезвычайно самоуверенный, за которым преданно следовал Томас Суинфорд, крепкий светловолосый мальчуган. Филиппа с удовольствием увидела с ними своего собственного сына, Тома, их ровесника, и юного Ральфа де Невилля, сына приближенного герцога, барона де Рэби. Филиппа Ланкастер не ездила на охоту, предпочитая, как обычно, оставаться дома, а вот Элизабет, бойкая хорошенькая девица тринадцати лет, отправилась вместе с отцом и братом.

Генри и Том Свайнфорд, перебивая друг друга, начали описывать свои приключения на охоте, хвастая меткой стрельбой из лука и демонстрируя в доказательство двух подстреленных фазанов, но вдруг почтительно умолкли.

Джон Гонт взял руку Кэтрин и поднес к своим губам. Филиппа против своей воли опустила глаза, так как  в этом куртуазном приветственном жесте было что-то слишком личное и в то же время откровенное, не предназначенное для посторонних глаз.

А ведь ей всегда казалось, что герцог никогда не сможет забыть свою первую жену, светловолосую красавицу леди Бланш, сделавшую его самым богатым человеком Англии! Но в этот момент он смотрел на Кэтрин, которая, с точки зрения Филиппы, была и вполовину не так хороша собой и нежна, как Бланш, и совсем не так величественна, как Констанца, нынешняя герцогиня, словно не было рядом ни их детей, ни шумной свиты, ни слуг, отгонявших собак от главной добычи - невероятно огромной туши оленя, уже разделанной на части, которую едва могли унести трое крепких йоменов, ни сквайра, который заботливо обтирал сухой материей вспотевшего вороного коня герцога. С такой жаждой уж точно не смотрят на законную супругу, вздохнула про себя дама Чосер.

- Кэтрин, если бы ты знала, какая это дурацкая вещь, седло для леди, - сердито заявила вдруг Элизабет Ланкастер, выглянув из-за спины своего высокого отца, которая, в отличие от Филиппы Чосер, не видела ничего необычного в его поведении. - Я не могу управлять Аурелией сама, сквайр Блаунт все время вел ее пол уздцы, и, конечно же, мы отстали ото всех на несколько лиг и пропустили всю травлю. Отец должен позволить мне надевать шоссы и ездить в обычном седле, умоляю, уговори его! - она коротко кивнула присевшей в поклоне Филиппе и отправилась, по-видимому, в свои покои в сопровождении служанки.

* * *

- Сожалеете, что не отправились на охоту вместе с герцогом, Кэтрин? - пытливо спросила ее Филиппа Ланкастер позже, когда все дамы по заведенному обычаю устроились с вышиванием в ожидании вечерней трапезы.

- Вы же знаете, моя милая, что я предпочитаю соколиную охоту, - улыбнулась Кэтрин, с любовью посмотрев на девушку, сидевшую у ее ног на резной скамеечке.

Филиппе исполнилось уже шестнадцать, а Джон Ланкастер неустанно вел переговоры во Фландрии, Эно и Италии с целью устроить замужество для обеих своих дочерей. Война постоянно вмешивалась в эти планы, и вот наконец, после объявления перемирия, Кэтрин начала надеяться, что Филиппа получит своего суженого.

С ними были также Элизабет Ланкастер и Бланш Суинфорд, ее ровесница, которые тихонько хихикали о чем-то, а также несколько знатных леди, жен и дочерей рыцарей из свиты герцога. Лиз Чосер, десятилетняя племянница Кэтрин, и ее младшая дочь, Маргарет Свайнфорд, развлекали малыша Гарри Бофора,устроившись на расстеленной на полу огромной медвежьей шкуре. Кэтрин, конечно же, знала, что она и ее дети служат постоянным источником самых сочных сплетен, но во владениях герцога никто не осмеливался открыто распускать язык.

Одна из юных дам наигрывала на лютне мелодию, напомнившую ей ночь в Виндзоре три года назад, когда Джон исполнил под ее окном "Douce dame jolie", французскую любовную песенку, ставшую с тех пор ее любимой. Иногда ей удавалось уговорить его спеть ей снова, уверяя, что красивее ничего еще не слышала, и она говорила так от чистого сердца.

С некоторых пор, вероятно, после возвращения герцога из французского похода, Кэтрин сумела обрести душевный покой, примирив в своем сердце любовь и моральные убеждения. Ее духовник, добрый брат Мартин, предпочитал проявлять снисходительность в вопросе, насколько греховна связь вдовы и женатого мужчины.

Но сегодня ее старшей сестре удалось несколько нарушить это тихое равновесие в ней, напомнив, что мужская любовь не длится вечно, и пример тому быстрота, с которой герцог забыл свое горе от потери прекрасной госпожи своего сердца, несравненной леди Бланш, бывшее когда-то столь глубоким, что Джеффри Чосер описал его в одной из своих поэм. Болезненно кольнули ее и слова Филиппы по поводу герцогини Констанцы и ее сына, родившегося в Генте, как и отец, на несколько месяцев позже Генри Бофора. Для подтверждения своего статуса короля Кастилии и Леона Джон Ланкастер взял на переговоры во Фландрию беременную вторым ребенком жену, а также старших детей, поскольку это давало ему возможность не разлучаться с Кэтрин, все еще бывшей их воспитательницей. Догадалась ли тогда Констанца о том, что каждую вторую ночь он проводил у любовницы? Даже до нее, предпочитавшей родное кастильское наречие языку своей новой страны, могли дойти и сплетни о второй беременности леди Суинфорд, которую Кэтрин пыталась маскировать, сменив облегающие верхние платья-cotehardie на свободные сюркоты.

Законного сына Констанцы от герцога назвали также Джоном, как и сына Кэтрин. Однако, мальчик родился хилым и болезненным, внешне похожим на мать, в то время как крепкие и здоровые Джон и Генри Бофоры были копией своего отца. Дети герцогини оставались вместе с ней в ее излюбленном замке Хертфорд, и герцог навещал их, как Кэтрин уже давно подсчитала, приблизительно раз в месяц, оставаясь там иногда на неделю, иногда лишь на несколько дней. Изредка он брал туда с собой старших детей и Кэтрин. Она боялась этих поездок, всякий раз проникаясь холодящим душу стыдом, когда вдруг замечала на себе внимательный взгляд глубоких черных глаз герцогини Констанцы, когда та произносила несколько скупых английских слов, отвечая на вежливые поклоны Филиппы, Элизабет и Генри Ланкастеров. Рядом с ней всегда находилась ее дочь Каталина, трехлетняя девчушка с темными кудряшками, которая вежливо махала им на прощание маленькими пальчиками с горделивостью юной принцессы.

Лояльная к Кэтрин Элизабет Ланкастер всегда заявляла, что маленький Джон Бофор намного сообразительнее Каталины. Но в целом, и Каталина, и малыши Бофоры были еще слишком малы, чтобы интересовать своих старших единокровных брата и сестер, с которыми у них была большая разница в возрасте. Что касается положения Кэтрин как любовницы их отца, то, памятуя о крутом нраве герцога, они не задавали ей щекотливых вопросов, уже давно восприняв ее как преемницу матери, которую хорошо помнила только Филиппа.

- Видели ли вы подарки, которые прислал вам граф Фландрский через вашего отца? - осторожно спросила Кэтрин у своей подопечной, вспомнив давнюю просьбу герцога, который просил ее выяснить мнение его старшей дочери о возможном браке с давним союзником Англии - Луи Артуа, графом Фландрии и Бургундии. На его дочери, единственной наследнице, должен был когда-то жениться Эдмунд Лэнгли, но выгодную невесту перехватил у него брат французского короля, герцог Бургундский. - Я слышала, что он прислал вам несколько манускриптов с чудесными иллюстрациями, и мне бы хотелось взглянуть на них.

-  О да, - небрежно ответила Филиппа, не отрывая взгляда от своего вышивания. Они работали над новым покровом для статуи Пресвятой Девы для часовни замка. - А Элизабет он прислал шкатулку с шестью золотыми пуговицами и отрез шелка на платье. Хотя мы и не видели лорда графа, он удивительно хорошо разбирается в наших вкусах.

Кэтрин невольно усмехнулась ее прозорливости.

- Это говорит о том, что из графа получится отличный муж, не так ли? - подмигнула она Филиппе.

- Но он же очень стар, как мой дядя, принц Эдвард! - вздохнула та и кротко посмотрела на молодую женщину. - О, я знаю, что английской шерсти нужен союз с Фландрией, поэтому готова стать жертвенной овцой, если так хочет мой отец.

Кэтрин тут же прикусила язычок. Конечно же, для шестнадцатилетней девушки граф Фландрский должен был казаться уже почти древним старцем!

- А граф Уильям, ваш кузен из Эно? - предложила она другую кандидатуру, в которой был заинтересован Джон Ланкастер. Граф Уильям, по крайней мере, насколько она знала, был молод.

Но Филиппа Ланкастер лишь пожала узкими плечами и снова склонилась над вышиванием, не проявляя ни малейшего энтузиазма в обсуждении второго претендента на свою руку.

 

К вечерней трапезе слуги внесли в банкетный зал тяжелые дубовые козлы и столешницы, из которых составили длинные столы, тут же накрытые скатертями, и длинные скамьи по числу господ, ожидаемых к ужину, кроме тех, что сидели за герцогским столом, изготовленным из итальянского мрамора, под навесом из синего и красного бархата. Для последних предназначались позолоченные стулья с высокими спинками и ножками в виде вырезанных из дерева львов, с сиденьями, обитыми алой кожей. Стены залы покрывали прекрасные фламандские гобелены со сценами из истории Крестовых походов, с девизом и гербом Ланкастеров в углах, а несколько высоких, изысканной работы, буфетов демонстрировали блюда, кубки и вазы из золота, серебра и изысканного венецианского стекла. Двое мальчишек-пажей постоянно подкладывали поленья в огромный камин, поддерживая в нем ревущее пламя, так как даже в теплый майский вечер в стенах замка было довольно прохладно. Все, до мельчайшей детали, радовало глаз новизной и богатством, соединенными с прекрасным вкусом хозяина и вышколенностью прислуги, и даже придирчивая Филиппа Чосер не смогла бы найти повода для критики.

 

Слуги начали разносить чаши с теплой водой и льняные салфетки для омовения рук перед ужином. Джон Гонт перехватил вопросительный взгляд Кэтрин, которая сидела - по собственному выбору! - в другом конце стола, уступив место хозяйки замка возле него, за отсутствием герцогини, старшей его дочери. Он, затаив дыхание, увидел, что она переоделась в любимый им наряд из алого шелка и украсила шею ожерельем из крупных рубинов, которое он подарил ей во Франции на рождение их сына, Гарри Бофора. Праздничный красный цвет, цвет созданного им для Кэтрин геральдического щита, лучше всего подходил к ее рыжевато-золотистым волосам и прозрачным, словно родниковая вода, большим серым глазам. Она напоминала ему нежную алую розу, усыпанную бриллиантовыми каплями росы, сверкающими на утреннем солнце. Всегда чистая, свежая и благоуханная.

Джон Гонт восхищался тем, как Кэтрин справлялась с воспитанием восьмерых их детей, Ланкастеров, Бофоров и Суинфордов, и также знал, что хоть и негласно, но все же управление замком, включая огромное количество скрытых от постороннего глаза мелочей, выполнялось мажордомом с учетом ее мнения и пожеланий. Кеттлторп был крошечным хозяйством в сравнении с Лестером или Кенилвортом, но она быстро освоилась, проявляя прекрасный вкус в сочетании с деловой хваткой и добрым отношением к прислуге. Он слегка кивнул Кэтрин и, с трудом оторвав от нее взгляд, сделал знак сенешалю разносить блюда.

По левую руку от него сидел его старший сын, юный Генри Болингброк, за ним Элизабет Ланкастер и избранные гости: барон Невилль де Рэби и его тесть, лорд Латимер, сэр Майкл де ла Поль, престарелый величественный сэр Гишар д'Англь, а также духовное лицо - Джон Уиклиф, относились к доверенному кругу герцога, а вот герцог Жан Бретонский, нашедший пристанище в Англии после бунта своих вассалов, мог считаться, скорее новичком, как и Филиппа Чосер, которая сидела с чопорным видом, едва прикасаясь к кушаньям, прекрасно понимая, что она, как, впрочем, и Кэтрин, оказалась за столь великолепным столом лишь по какой-то причудливой иронии судьбы.

Несколько мгновений Кэтрин все еще смотрела на строгий, чеканный профиль Джона, наблюдая, как он, приняв от пажа кубок с вином, отвечает на какой-то вопрос барона де Рэби. Затем оба одновременно посмотрели на лорда Латимера, высокого, с военной осанкой, мужчину лет сорока пяти, который невозмутимо копался в блюде с жареными голубями. Решив, что тут кроется некая загадка, узнать которую не представляется возможным, Кэтрин вздохнула, пожалев о том, что ее зять Чосер на этот раз не сопровождал свою жену в Лестер, занятый своими новыми обязанностями в Лондоне. Возможно, Филиппа разберется в этом лучше, но еще витавшая тень обиды на сестру, а также взыгравшая гордость и, несомненно, любовь к герцогу Ланкастеру подталкивали Кэтрин выйти за привычный ей круг чисто женских интересов. Кому же ей довериться, если даже Нирак де Байянн, которого она считала почти своим другом, сопровождая герцога во время "шевоше", остался во Франции, чтобы заняться пришедшими в упадок семейными землями в Гаскони!

-  Должен заметить, что, будучи сыном короля Английского и правнуком короля Французского, наш хозяин, милорд герцог, предпочитает окружать себя людьми не совсем обычными, если не сказать больше.

Повернувшись, Кэтрин с любопытством посмотрела на своего соседа, Жана де Монфора, герцога Бретонского, который до этого момента обратился к ней лишь с вежливым приветствием и замечанием по поводу прекрасной погоды, а потом полностью посвятил себя свежей жареной оленине.

- Не совсем обычными? Что вы имеете в виду, милорд? - поощрила она продолжение беседы. Она немного помнила Жана де Монфора, выросшего с сестрой при английском дворе, еще по тем далеким временам, когда служила покойной королеве Филиппе и потом ее невестке, леди Бланш. Женой его стала одна из дочерей короля, Мэри, умершая очень юной, спустя год после свадьбы. Во второй раз герцог женился на падчерице Черного Принца, избалованной красавице Джоан Холланд,которая, по слухам, вовсе не спешила разделить с ним тяготы скитальческой жизни и борьбы за Бретань. Он был, вероятно, ровесником Джона Гонта и довольно привлекательным мужчиной, которого портили лишь надменная манера держаться и всегда озабоченное выражение лица.

- Невилль де Рэби, Латимер и де ла Поль это вовсе не прекрасные рыцари из сказаний о Роланде, прекрасная моя леди, - фыркнул герцог Бретонский, делая пажу знак подлить ему еще вина. - Это финансовые акулы, представляющие интересы самых крупных торговцев Англии. Де ла Поль, как бы красиво не звучала его фамилия, всего лишь сын купца шерстью, но Невилли и Латимеры - знатнейшие фамилии Англии! - вздохнул он и снова повернулся к Кэтрин.   

Взгляд его беззастенчиво уперся в ее гладкие плечи, обнаженные глубоким вырезом алого платья. - Теперь посмотрите дальше, на почтенную мантию - шепнул он ей, - на Джона Уиклифа, который разносит по всему Оксфорду ересь о том, что раз у Христа и апостолов не было никакого имущества, то уж тем более, церковь не должна его иметь и в особенности продавать индульгенции и взимать десятину. И, говорят, герцог его поддерживает в этом вопросе. Деньги, мадам! Деньги и шерсть! Вот два нынешних идола королевства! Но...- он вдруг злорадно улыбнулся, и Кэтрин вдруг почувствовала холодок, пробежавший по ее спине. - боюсь, что теперь даже мой кузен Ланкастер не сможет защитить своих друзей от Парламента. И это только начало, поверьте мне. Грядут интересные времена, мадам! - с этими словами он поднес к губам свой серебряный кубок.

Посмотрев снова в сторону Кэтрин, герцог с неудовольствием обнаружил, что она, натянуто улыбаясь, беседует с Жаном де Монфором, который приехал в Лестер заручиться его поддержкой для продолжения военной компании в Бретани. Три года назад Джон Ланкастер, по просьбе короля, вернул герцогу Бретонскому графство Ричмонд, предок которого получил его от своего деда по матери, английского короля Генриха Третьего. И, с точки зрения Джона, Ричмонд был единственным фамильным уделом, который еще мог сохранить де Монфор, что же касается прочего, то после падения Бреста он мог именовать себя герцогом Бретонским с тем же успехом, с каким сам Ланкастер называл себя королем Кастилии и Леона.

Однако, кузен де Монфор, похоже, забыл, кто и кому принадлежит эта женщина, на которую он уставился, словно на блюдо с бланманже!

Усилием воли герцог вновь переключил свое внимание к более важным в данный момент делам.

Долгое время его отцу, королю Эдварду, удавалось лаской и угрозами эффективно держать Парламент под контролем, созывая его лишь тогда, когда требовалось повысить налоги для покрытия все растущего военного бюджета. К весне 1376 году казна вновь была пуста, французская компания практически проиграна, поэтому, несмотря на большие опасения, две недели назад в Вестминстере впервые за три года открылось заседание Палаты Общин, без согласия которой король не мог получить столь необходимые сейчас деньги за счет введения нового налога.

Если бы Элис Перрерс не была столь неосторожна, вытягивая из его отца все новые поместья и должности для своих протеже!

Мир, который дал бы возможность Англии, наконец, восстановить силы, снова мог подвиснуть на волоске, ибо в чьих-то упрямых головах застряла идея, все эти годы вдалбливаемая самим королем: еще немного, и Франция будет под властью английского льва! И если надежда эта была уже потеряна, следовало наказать виновных в этом, несомненно, предателей, продавшихся французам. Де Рэби и де ла Поль трепетали, не сомневаясь, что мишенью станет Элис Перрерс, которую называли Дьяволицей, и все, кто был с ней связан, и уж точно будет подвергнута самому взыскательному расследованию деятельность Латимера, занимавшего пост королевского казначея последние пять лет.

А тут еще славный рыцарь Гишар д'Англь с посланием от старшего брата, написанного уже не рукой Эдварда, а его писца...

Джон тщетно искал надежду в изборожденном морщинами и шрамами от давних сражений лице старого рыцаря, который, будучи родом из Пуату, воевал еще при Ниоре в 1346м на стороне французов, а через пятнадцать лет, перейдя на службу английского короля, с тех пор преданно служил своим бывшим противникам, став доверенным лицом Черного принца.

 

4.

Что этот мир, как не долина тьмы,

Где, словно странники, блуждаем мы?

                                                                 Джеффри Чосер 

 

пара      Два дня спустя после того памятного ужина, который оставил после себя странный, печальный осадок, точно испорченное вино, Кэтрин ворочалась без сна на огромной постели герцогских покоев. В часовне пробило уже три утра, а она по-прежнему лежала под стеганым атласным одеялом наедине со своими мыслями. По мнению Филиппы, она должна использовать свое влияние на Джона, чтобы он отказался от защиты Элис Перрерс. Ее влияние! Сейчас ее гораздо больше волнует то, что он до сих пор не пришел к ней, чтобы разделить драгоценные часы уединения и близости, когда они, наконец-то, были предоставлены лишь друг другу.

Кэтрин открыла глаза в очередной раз, устало потерла их и собралась уже пробормотать молитву, как в темноте возле окна ей почудилось какое-то движение и легкий шум. Прижимая к себе простыни, она вскочила на кровати, бархатные занавеси которой оставались раздвинутыми.

В этот момент раздалось тихое потрескивание, с которым вспыхнул потухший было огонь в камине. Он озарил столь знакомую ей высокую фигуру, сидевшую на раскладном стуле возле очага, подобно, как пришло ей в голову, самому бедному подданному королевства, который продрог и собрался раздуть очаг, орудуя кочергой, самостоятельно, без помощи слуг. Она делала так в Кеттлторпе сотни раз.

 

Она накинула на тело легкую нижнюю сорочку и подошла к своему повелителю сзади, бесшумно, обняв его плечи руками и зарывшись носом в его коротко стриженые темные, с мельканием седины, волосы. Пальчики разгладили глубокую складку на переносице.

- Тебе никогда не хотелось уйти от меня, Кэтрин? - спросил он вдруг, поворачиваясь к ней и быстрым движением схватив ее так, что, радостно хихикнув, она оказалась у него на коленях. Но вопрос озадачил ее, и Кэтрин внимательно посмотрела ему в лицо, сев поудобнее.

- Никогда. И никогда не захочу.

- Завтра я еду в Вестминстер, чтобы присутствовать на заседании Палаты Общин. -  И герцог рассказал ей, что Парламент подозревает барона Латимера, казначея короны, и торговых агентов короля, лондонских купцов Ричарда Лайонза и Адама Бьюри, в целом списке преступлений, включая расхищение военной казны, присвоение части налогов и таможенных податей, мошенничество с долгами короля, сговор с французами и вымогательство денег у бретонцев. - Они также требуют рассмотреть записи по всем торговым сделкам, совершенным Элис Перрерс от имени короля. Скорее всего, ее и Латимера заключат в Тауэр, Кэтрин.

Он опустил голову. - Я думаю также, что этим дело не ограничится, и возьмутся за Невилля де Рэби и сэра Ричарда Стэрри, с которым я воевал при Нахере. За их невиновность я мог бы ручаться, но этого будет недостаточно.

Перед глазами Кэтрин промелькнул блестящий семидневный рыцарский турнир, который, по случаю окончания Великого поста, полгода назад устроила Элис Перрерс, представ в обличьи леди Солнце на золоченой колеснице. Вот ее сестра, Филиппа, терпеть не могла любовницу короля, и немудрено, ведь Джеффри Чосер отзывался о ней, как о женщине, умом превосходящей многих мужчин.

- Король очень привязан к Элис, разве он позволит этому случиться? - неуверенно спросила она и, затаив дыхание, ждала ответа, надеясь, что их разговор не оборвет его обычное стремление защитить ее от мира слишком сложного и опасного, чем тот, к которому привыкла Кэтрин.

- Мой отец очень стар, он с трудом понимает, о чем его спрашивает спикер Палаты, этот холуй графа Марча, Питер де ла Мэре, - ровно сказал Джон Гонт, глядя мимо нее на яркий огонь в камине. - Если докажут ее связь с Лайонзом и Латимером, я не смогу ей помочь, по крайней мере, сейчас. Нужно будет выждать время.

Тут она снова вспомнила предупреждение Филиппы о том, что герцогу Ланкастеру необходимо очистить свое имя от любой связи с ненавистной англичанам королевской фаворитки.

- Но...если Элис Перрерс действительно виновна, какое вам до нее дело, милорд? Ты ведь не мог принимать в этом участия? - медленно спросила Кэтрин. Джон молчал, и она похолодела, пытаясь справиться с потоком мыслей, предположений и опасений. -  Латимер постоянно бывает здесь, в Лестере, и в Кенилворте, и в Савое, как и барон Невилл. Но...ты богаче принца Уэльского и, может быть, самого короля, особенно сейчас. Ты бы не стал покрывать измену ради денег!

Она вспомнила примеры немыслимой бедности, царившей в Англии, с которыми сталкивалась, даже будучи любовницей герцога Ланкастера. Земли, обложенные высокими налогами, которые некому было обрабатывать, так как рабочая сила стоила еще дороже. Многие деревни все еще оставались необитаемыми после эпидемий чумы, а в других можно было найти лишь женщин, детей и стариков. После окончания войны на родину вернулись безработные солдаты, привыкшие к вольной жизни. Вместо тяжелого поденного труда на полях или в мастерских, они предпочитали сбиваться в банды и поджидать на торговых дорогах путешественников с тугими кошельками. Из уст в уста служанки передавали леденящие душу истории о разбойниках из Шервудского леса, который был не так уж далеко от поместья Кэтрин. Поэтому в любых поездках ее и детей всегда сопровождал вооруженный конный конвой.

Краска залила смуглые щеки Джона Ланкастера. Та же горячая кровь течет в жилах моих детей, вдруг подумала она и утратила всякий гнев на него, готовая выслушать, а не порицать.

- Тогда из-за власти? - спросила она. - Но после короля будет править принц Эдвард, а потом его сын Ричард. И даже если что-то произойдет с ними, следующим королем станет сын вашей племянницы, графини Марч. Не слишком ли вы уверены в себе, милорд? Опасно ставить себя выше мнения людей, даже если тебя зовут герцог Ланкастер!

Внезапно он громко расхохотался и, подняв ее в воздух на руках, словно пушинку, отправился в сторону кровати, не обращая внимания на то, что она пыталась сказать что-то еще.

-   Вот так и будут говорить обо мне, когда узнают о моем предложении королю применять в Англии Салическую правду, Lex Salica, древний свод законов, запрещающий женщинам наследовать трон. Но поверь мне, Кэтрин, - он бережно положил ее на постель и склонился, глядя прямо в ее глаза. -  Поверь. Неважно, пусть болтают, что хотят. Если мы признаем этот закон, мой отец и все его потомки утратят право на французский престол через мою бабку Изабеллу, и продолжение войны потеряет всякий смысл. Элис Перрерс, Латимер, Лайонз - все они связаны с людьми, которые разделяют мои убеждения, с крупными лондонскими купцами, в особенности, торговцами шерстяным сукном и шелком, и теми из баронов, кто понимает, что новая война сейчас приведет нас на край гибели. Они алчны, но вред от них вовсе не так велик, как будут утверждать...

Он говорил с такой страстностью, столь непохожий на обычно сдержанного и рационального себя, что Кэтрин невольно улыбнулась, уже не слушая, а лишь наблюдая за неприкрытой игрой эмоций на любимом лице. С этой улыбкой она и провалилась в сон, не заметив, как герцог тихонько устроил ее поудобнее в своих объятиях.

 

Следующим утром из Лестера выехал кортеж, состоявший из двенадцати рыцарей и десяти сквайров, который сопровождал Джона Ланкастера и Гишара д'Англя, посланника принца Уэльского. По пути в Лондон герцог намеревался заехать в замок Беркхэмстед, резиденцию принца в Хертфордшире, расположенную, по иронии судьбы, неподалеку от имения Уэндовер, пожалованного королем Элис Перрерс.

Беркхэмстед представлял собой древнюю норманнскую крепость, выстроенную еще братом Вильгельма Завоевателя в так называемом стиле "мотт и бейли", когда строение возводили на холме, а затем окружали земляными насыпями, глубоким рвом с водой и высокими стенами. Замок был, во-первых, важной точкой обороны Лондона, до которого отсюда была тридцать миль, а во-вторых, иногда использовался как место заключения особо ценных для Короны узников. Но Эдвард, Черный принц, любил эти места за прекрасные охотничьи угодья, и его жене, леди Джоан Кент, пришлось смириться, когда в медовый месяц муж привез ее именно сюда. Здесь они первоначально поселились, вернувшись в 1371 году из Бордо, где потеряли от чумы старшего пятилетнего сына, и позже, когда тяжелая болезнь взяла верх над принцем и лишила его возможности выполнять традиционные обязанности наследника трона, Беркхэмстед стал их окончательным пристанищем.

Обычно Джоан радушно встречала их во дворе замка, но в этот раз Джон Гонт и его свита застали там сумятицу приготовлений к отъезду хозяев: конюхи запрягали лошадей, проверяя упряжь, слуги укладывали сундуки в повозки, выбегали с поручениями и суетились пажы, йомены, рыцари из свиты Черного принца и служанки принцессы.

- Я говорил вам, милорд, - мрачно шепнул старик д'Англь, когда Ланкастер бросил на него вопросительный взгляд.

Разразившаяся гроза была тем страшнее, чем очевиднее было, насколько ухудшилось здоровье наследника престола. Он уже не мог ходить, время от времени теряя сознание, и передвигался лишь на носилках. Джон Гонт невольно содрогнулся, увидев тяжелое раздувшееся тело и отекшее, измученное, серое лицо с впавшими, горящими глазами, полускрытое капюшоном черного плаща.

В глубине души Эдвард все еще оставался для него обожаемым исполином, как в тот день, когда в пять лет он увидел брата в блестящих вороненых доспехах, вернувшегося с победой при Креси. Эдварду тогда было шестнадцать. Потом, при Пуатье, десять лет спустя, они сражались вместе. Эдвард стал для него не только братом, но его героем, его наставником. А теперь...вся прежняя сила духа, казалось, удерживалась лишь в его голосе, который был почти таким же звучным, как когда-то на поле боя, когда он командовал солдатами, и они дрались, как дикие звери!

Несмотря на постоянные боли, Черный принц, дабы сохранять ясность рассудка, отказывался от облегчающих снадобий, которые предлагали ему лекари. Его твердым намерением было немедленно отправиться в Вестминстер и защитить ото всех, даже от младшего брата, наследство своего единственного сына, которое он хотел видеть не обремененным ересью, скверной и изменой дурных советников короля, управлявших государством после того, как он, принц Уэльский, удалился от дел.

Герцог оставался в Лондоне вот уже две недели, а тем временем Кэтрин вместе с детьми перебралась в замок Кенилворт, который находился ближе к столице. Дважды герцогский гонец привозил ей короткие послания, в ответ она просила позволения присоединиться к нему, но Джон Гонт счел, что безопаснее им будет оставаться пока в провинции. Правда, он распорядился, чтобы его старший сын, Генри, граф Дерби, тоже приехал в  в Савойский дворец.

- Но, сэр Томас, - обратилась она к рыцарю из свиты Ланкастера, который должен был сопровождать Генри к отцу, - неужто Парламент воспротивился воле короля?

Ее мучили опасения, что намерения Джона, направленные на благие для страны цели, будут искажены и опорочены тем, что действовал он через людей, запятнавших свое имя.

Томас Хэнгерфорд, достигший звания "бакалавра" при герцогском дворе, что обеспечивало ему ежегодный пенсион в десять фунтов и стол, "bouche de court", был человеком достаточно сообразительным и осведомленным.

- Говорят, их поддерживает его светлость, принц Уэльский, миледи, - он снисходительно посмотрел на леди Свайнфорд и юную леди Филиппу Ланкастер, которые любезно пригласили его разделить с ними вечернюю трапезу. Несомненно, ему придется упростить свой рассказ о происходящих в Лондоне и Вестминстере событиях, чтобы его мог воспринять слабый женский ум. - Он прибыл на заседание Палаты общин, и, несмотря на слабость тела, дух его все еще силен, благослови его Небеса. Принц был страшно разгневан и выступил на стороне епископа Лондонского и графа Марча, так что, насколько я знаю, лорд Латимер, мистресс Перрерс, ее супруг и еще несколько королевских советников и купцов брошены в Тауэр, так как обвинения, выдвинутые против них, подтвердились, - лицо его помрачнело. - Барон Невилль де Рэби изгнан со своей должности, равно как и сэр Ричард Стэрри. Говорят, все их имущество и владения будут конфискованы в пользу Короны. Ненависть к мистресс Перрерс настолько велика, мои благородные леди, что Палата требует ее изгнания из королевства!

Сердце Кэтрин упало. Военный герой и всеобщий кумир, Черный принц и ее импульсивный, надменный, слишком богатый и, увы, ни разу еще не подаривший Англии победу, Ланкастер. Приходило ли ему в голову по пути в Беркхэмстед,  две недели назад, что старший брат может не поддержать его? Что у него еще достаточно на это сил?

- Прекрасная Элис, которая еще недавно сидела в королевском суде на месте моего деда и принимала за него решения, - задумчиво заметила Филиппа Ланкастер, удивленная неожиданными событиями. - Весьма печальная и поучительная история. Но у нее дети от короля, нельзя разлучать их с матерью!

-  Тебе ее жаль, а вот я рада, что эта выскочка получила по заслугам, - решительно заявила ее младшая сестра, Элизабет. - Надеюсь, теперь отец сможет вернуть нам драгоценности бабушки, королевы Филиппы, которые эта ведьма себе присвоила.

Сторонники Парламента, во главе с Эдмундом Мортимером, графом Марчем, Уильямом Куртене, епископом Лондонским, и Уильямом Уикхемом, епископом Винчестера, которые входили в число двенадцати лордов, избранных "в помощь" Палате общин, одержали безоговорочную победу над "партией двора", олицетворением которой являлись изгнанная любовница короля и герцог Ланкастер, который, хоть и не будучи непосредственно замешанным в преступления, совершенные корыстолюбивыми королевскими советниками, был слишком крупной и непопулярной фигурой, чтобы не вызывать еще более серьезных подозрений.

Его предложение легитимировать Lex Salica, Салическую правду древних франков, вызвало усмешки, а затем бурю негодования.

"Из всех вожаков этой дикой стаи лишь Адам Хоутон, епископ прихода Сент-Дэвид в Уэльсе, слабо поддержал герцога, поскольку обязан ему своей должностью. И, конечно же, граф Марч, как отец предполагаемого наследника престола, в том случае, если маленький Ричард Бордо, сын принца Эдварда, будет бездетен, возмущался больше всех", - написала Кэтрин в Кенилворт ее сестра Филиппа Чосер.- "Ведь в этом случае герцог Ланкастер становится наследником своего племянника, минуя графиню Марч, дочь покойного принца Лайонела. И, конечно, никто не принимает во внимание волю бедного престарелого короля, который, как говорят, со слезами умолял лордов вернуть ему его любимую Элис". Филиппа также опасалась,что гнев Парламента затронет и ее мужа Джеффри, контролера Лондонского порта, закономерным образом связанного со многими лондонскими и ярмутскими купцами, включая печально известного Ричарда Лайонза, более того, водившего дружбу "с этой ужасной Перрерс", и умоляла Кэтрин замолвить за Чосера словечко перед герцогом.

В самом начале мая Джон Гонт, наконец, написал, что с нетерпением ждет ее и детей, включая малышей Бофоров, в Савойском дворце, предупреждая, что дороги неспокойны, и она должна выехать в сопровождении охраны из рыцарей и йоменов, согласовав этот вопрос с мажордомом Кенилворта. Это письмо обрадовало ее столь сильно, что Кэтрин невольно задумалась, не совершает ли она еще более страшного греха, перед Богом и своими детьми, так как знала теперь, что все ее счастье или несчастье зависит лишь от воли герцога, и любовь к нему сильнее всех остальных чувств в ней.

Ощущение своей вины напомнило ей, что пора подумать о замужестве и для ее старшей дочери, Бланш Свайнфорд, которая была ровесницей Элизабет Ланкастер. От помолвки до свадьбы иногда проходит несколько лет, а Бланш, крестница герцога, уже очень мила, идеального для девушки роста и сложения, с волосами немного темнее, чем волосы Кэтрин, и ярко-голубыми глазами.

Девятилетний Том Свайнфорд, как и Генри Болингброк, уже проводил время преимущественно в мужской компании, с наставниками, мудрым Томасом Бартоном, долгое время бывшим оруженосцем герцога, и гасконцем сэром Уильямом Мантандром, вдабливающими в их юные головы целый список необходимых для рыцаря наук, от искусства сражения на мечах и стрельбы из лука до французского и латыни. Через два года, по заведенной традиции, мальчиков отправят пажами к какому-нибудь славному лорду, точно так же, как Джон Гонт был когда-то пажом при Генри Гросмонте, своем будущем тесте. Начинать надо с малого, не раз говорил он ей.

Слава богу, что Маргарет и маленькие Бофоры еще не собираются покидать ее!

Когда они достигли Лондона после четырех дней пути, над городом вставала заря, отблески которой позолотили и подрумянили великую реку, Темзу, прихотливо вьющуюся среди грозных крепостных стен, зеленых холмов, величественных соборов, роскошных дворцов знати и уютных беленых домиков людей попроще. Кэтрин охватило чувство невероятной радости, когда она выглянула из-за бархатной занавески дормеза и узнала чудесные витражи окон церкви Сент-Данстан.

- Мы как раз поспели к Троице! - одобрительно сказала Элизабет Ланкастер, потягиваясь, точно разбуженная кошечка. - Возможно, несмотря на все неурядицы, у нас еще будет праздник.

Не доезжая до лондонской заставы Ньюгейт, они повернули правее, пока не выбрались на Стрэнд - широкую дорогу, соединяющую Лондон, главную торговую и финансовую артерию страны, с Вестминстером, средоточием государственной и королевской власти. Вслед за Темплом, Аббатством кармелитов и обширными резиденциями нескольких богатых епископов показался огромный, выстроенный из белого камня на самом берегу реки Савойский дворец.

Внезапно большая карета замедлила ход. Издали послышались крики, которые никто из женщин сначала не разобрал. Сначала, казалось, это был лишь один голос, но к нему присоединялись все новые, постепенно затмевая прочий городской шум. Кэтрин вновь выглянула в окно и окликнула сквайра, который ехал на серой лошади вблизи повозки.

- Сир Роджер, что случилось?

Юноша повернул к ней растерянное веснушчатое лицо.

- Они кричат, что принц Уэльский умер, мадам!

* * *

8 июня, пока Парламент еще заседал в Вестминстере, первенец короля, благороднейший рыцарь Англии, сорокашестилетний Эдвард Вудсток, принц Уэльский, герцог Корнуэлльский и Аквитанский, отошел в вечность во дворце своего отца. В то время, как Кэтрин достигла Лондона, Джон Гонт был призван к ложу умирающего брата, вместе с отцом и младшими братьями. Принцесса Уэльская, леди Джоан, привела своего сына, тонкого и хрупкого, как ветка ивы, правда, довольно высокого девятилетнего мальчика, с золотистыми, как у матери, волосами. Недавно этот испуганный ребенок получил титул графа Честера, но был совсем близок тот миг, когда на него возляжет бремя надежд Англии, пронеслось в голове у Ланкастера, преклонившего колени у постели Черного принца.

Их было пятеро братьев, но ни один не был столь значим, как Эдвард, который унаследовал все военные таланты их отца, переняв свой девиз  "Iche Diene", "Я служу", у другого славного рыцаря, слепого богемского короля Жана, убитого при Креси. О, как все Плантагенеты, он любил роскошь и временами проявлял излишнюю жестокость на захваченных территориях, но ему было простительно все, ибо он был умен и обаятелен достаточно, чтобы использовать ходящие о нем легенды во благо себе и Англии. Одно известие о его приближении наводило панику и открывало ворота осажденных городов!

Герцог Ланкастер посмотрел на седую голову отца, который шептал слова молитвы дрожащим, неразличимым голосом.

И, поклявшись в верности юному Ричарду, обещав умирающему брату сделать все, чтобы его сын восшел на престол, когда придет его очередь, Джон Гонт почувствовал вдруг невероятное одиночество и усталость.

   "Лондон дважды отмечен для меня трауром".

Кэтрин вспомнила далекий теперь 1369й год, когда она в составе траурного кортежа ехала к собору Святого Павла на похороны герцогини Бланш Ланкастер, упокоившейся в особой отдельной часовне, где когда-нибудь с ней воссоединится и ее муж, Джон. Такова была воля герцогини, выраженная задолго до ее смерти.

Люди теряют самых близких им - родителей, супругов, детей, и все же продолжают жить, дышать, любить, пока не придет и их черед. Но не совершают ли они этим грех, не предают ли память ушедших? Иногда Кэтрин думала об этом, впрочем, со стыдом осознавая, что смерть ее собственного мужа давно уже стала для нее лишь слабым, почти нереальным воспоминанием. Покойных отца, мать и брата она вообще почти не помнила. Но, оказавшись на месте леди Джоан Кент, была бы она способна найти в себе силы, чтобы пережить это?

В Вестминстере к герцогу Ланкастеру присоединилась его супруга, Констанца Кастильская, и это добавляло в мысли Кэтрин уныние и ощущение быстротечности и хрупкости ее счастья. Несмотря на то, что леди Констанца большую часть времени по собственной воле пребывала в Хертфорде, создав там подобие кастильского королевского двора на весьма щедрое содержание, выдаваемое ей герцогом, в этой замкнутости Кэтрин инстинктивно ощущала не равнодушие, а поистине железное терпение. Впрочем, герцогиня вскоре уехала обратно в Хертфорд.

 

- Это вопрос зрелости ума, дорогая сестра, - сказал ей Джеффри Чосер после заупокойной мессы в Вестминстере. Черный принц распорядился, чтобы его похоронили близ алтаря в соборе в Кентербери, древнем, священном месте, которое он почитал уже много лет, совершая паломничества во избавление его от тяжкого недуга. - Я придерживаюсь по этому поводу мнения Боэция, жившего лет восемьсот назад, а потому, полагаю, он прав. Вещи, непонятные нам, понятны лишь Творцу, и бессмысленно считать их несправедливыми. Поэтому ничего не загадывайте, примите свой удел, каким бы ужасным он ни казался, плывите по течению, а не противьтесь ему, ибо все в мире на самом деле связано, упорядочено и предназначено для нашего блага. Мы хороним своих близких, умерших на войне или от болезней, горько оплакивая их, а потом откладываем в сторону скорбь и окунаемся в дела ради общей пользы, превращая необходимость в добродетель. Герцог, король и принцесса Уэльская должны сейчас думать о маленьком Ричарде, ибо в нем вся надежда на обновление.  

Принадлежа к числу сторонников двора, которых чаще именовали теперь сторонниками Ланкастера, Чосер делил свое время между королевским дворцом, Савоем и Лондоном, хотя Филиппа уговаривала его воспользоваться любым дипломатическим поручением и уехать ненадолго из Англии. Джеффри рассказал Кэтрин, что, еще больше опасаясь влияния герцога после смерти принца, Палата Общин потребовала увеличить число членов Королевского совета до десяти или двенадцати человек, как это было при Эдварде Втором, слабовольном отце нынешнего монарха, без обсуждения с которыми не могло приниматься ни одно важное решение. В конце концов, в число их вошли архиепископ Кентерберийский, епископы Лондонский и Винчестерский, четыре графа - Арундел, Марч, Стаффорд и Уорвик, а также лорды Перси, Брайен и Бошамп оф Блетсо.

Она представляла себе герцога на заседании Парламента глазами Чосера, в королевской мантии и короне короля Кастилии и Леона, противостоящего этим самым могущественным лицам Англии. Его гордость, его чувство собственного достоинства и все его существо для нее были истинно королевскими. Да, он поступал, как хотел, никому не отчитываясь в своих поступках. Но оправдывается ли благородный олень-пятилеток перед сворой терьеров и гончих псов?

- Как они могут подозревать тебя в столь ужасных намерениях ? - прошептала Кэтрин, когда, придя к ней уже за полночь, герцог лишь молча разделся без помощи слуги и проскользнул под одеяла к ее теплому, ласковому телу. В этот день, 25 июня, Палата Общин потребовала, чтобы девятилетнего наследника трона, нового принца Уэльского, привезли на очередное заседание, дабы убедиться, что он действительно находится в добром здравии.  - Ты дал клятву брату, что будешь защищать Ричарда.Ты - Плантагенет и сын короля!

- На этот счет есть сомнения, - вдруг сказал он, перевернувшись на бок.

- Что ты имеешь в виду? - ее взгляд уперся в обнаженную спину Джона, словно заявлявшую ей о его нежелании обсуждать с ней эту тему.

- В Лондоне болтают, что на самом деле я сын гентского мясника, а королева в тот день родила мертвого ребенка, - вздохнул он, неохотно повернувшись к ней лицом. Затем Джон улегся на спину, притянув Кэтрин к себе на грудь. Она сразу и растаяла от счастья, хоть и обругала себя за излишнюю зависимость от него. - А другие утверждают, что я сговорился с французами и папой, чтобы заполучить буллу, объявившую бы Ричарда незаконнорожденным, хотя как это возможно, если предыдущий папа благословил брак моего брата и леди Джоан! Возможно, все это проделки Марча или же Куртене, нашего доброго епископа Лондонского. Полагаю, ты еще услышишь обо мне много интересного, Catrine. Я лишь надеюсь, что ты не лгала, когда сказала, что никогда не покинешь меня, поскольку, рано или поздно, грязные языки могут добраться и до тебя, - он сжал кулаки, вспомнив унижение, которое испытал на этом ярмарочном балагане под названием Палата Общин, осознав, что, не будь он старшим из оставшихся в живых сыновей короля, разбирательство и опала добрались бы и до него, неудачливого командующего последней компанией. Но они ограничились тем, что распустили слухи, что было еще хуже, ибо как он мог оправдаться?  - Именно поэтому я хотел, чтобы ты оставалась в Кенилворте...Возможно, скоро я отправлю вас туда.

-  Ни за что не позволю тебе снова сделать это. Я умру без тебя. У меня пропадет молоко, которым я все еще кормлю Гарри. А твоим дочерям надо бывать при дворе, чтобы наконец найти себе мужей. И моей дочери, Бланш, тоже. Смиритесь, милорд, - упрямо сказала она и, для подкрепления угрозы, чувствительно ткнула его в бок маленьким кулачком. Он застонал, даже хрюкнул, пробормотав что-то вроде "невыносимая женщина", но не стал протестовать.

 

- Что это такое? - Кэтрин с изумлением уставилась на большую, изысканной работы шкатулку из нескольких пород ценного дерева, которую с поклоном поставил перед ней слуга в незнакомой ливрее. К неожиданному дару прилагалась записка:

" Прекрасной госпоже, с нижайшим поклоном от ее скромного почитателя, Франческо Барди". - Кто такой этот господин Барди?

  Узнав от нее, кто является дарителем трехсот золотых флоринов, оказавшихся внутри шкатулки, герцог от души расхохотался:

- Недавно в Лондон прибыли флорентийцы, несколько богатых семей, испугавшихся папской буллы, отлучившей Флоренцию и Милан от церкви за попытки организовать союз против папы в Италии. Согласно этой булле, все европейские страны должны изгнать флорентийцев, но мой отец должен им немало флоринов, подобных этим, занятых еще лет тридцать назад в начале войны с Францией. Флорентийские банкиры еще пригодятся нам, пожалуй. Что касается шкатулки, Барди и Альберти преподнесли подарки многим влиятельным лицам королевства, включая короля, принца Ричарда и принцессу Уэльскую.

 

Лондон напоминал Кэтрин огромный бурлящий котел, в котором смешались люди самых разных национальностей и занятий. Задолго до флорентийцев, при содействии самого короля Эдварда, в Англию прибыло немало фламандцев, зеландцев, голландцев и прочих иноземцев, в основном, искусных ремесленников, открывших свои мастерские и лавки, в особенности, ткачей, кожевников, деревщиков, кружевниц и ювелиров. Но были среди них и наемники, поджидающие очередной войны, и ростовщики, готовые снабдить обедневших английских рыцарей любой суммой под залог поместья, доспехов или боевого коня, и хитроумные гасконские виноторговцы, а также предприимчивые ганзейские купцы, чье сообщество разрослось уже в целую общину, с собственными складами, церковью и жилыми постройками в районе Лондонского моста.

Прожив в Англии всю жизнь и став английской леди, Кэтрин какой-то частичкой души все еще крепко помнила о своем происхождении от Пана де Роэ, дворянина из Эно, поэтому переселенцы из других земель всегда вызывали у нее невольный интерес. И все же, триста флоринов были огромной суммой, взамен которой ей нечего было предложить, и, кроме того, демонстрировали ее положение любовницы герцога слишком явным образом, тогда как при текущих обстоятельствах она предпочла бы избежать пристального внимания к себе.

- Корона любит иностранцев до тех пор, пока никто не мешает облагать их новыми налогами, в случае необходимости, - усмехаясь, сказал Кэтрин ее зять, Чосер, - поскольку любые подати на английских купцов вводятся лишь с согласия Парламента. Но с флорентийцами вам надо быть осторожней, поскольку каждый истинный англичанин в глубине души ненавидит иностранцев, и враги герцога могут использовать это как еще один камень в его сторону.

- Брат мой, - взмолилась Кэтрин, которая распорядилась вернуть шкатулку с флоринами отправителю, неизвестному ей Франческо Барди, - скажите мне хоть что-то новое!  Каким-то образом, за самый короткий срок, милорд умудрился заполучить такое множество врагов, какого не было ни у одного из апостолов.

 

Впрочем, скоро случилось одно происшествие, которое, при всей своей абсурдности, изменило течение событий на пользу герцогу Ланкастеру. Между графом Уорвиком, членом нового Королевского совета, и настоятелем Эвишема, большого, богатого прихода, случилась ссора, после которой слуги графа буквально стерли аббатство Эвишем с лица земли, не погнушавшись даже под конец выпустить воду из рыбных прудков и унести с собой выловленную оттуда рыбу. Король был столь разгневан на бесчинства, устроенные с явного одобрения графа, что внезапно вышел из состояния слезливой старческой покорности и указал на дверь лордам, назначенным ему Палатой общин наподобие опекунского совета, для управления страной, отдав бразды власти в руки старшего из оставшихся у него сыновей, Джона Ланкастера.

А десятого июля 1376 года Парламент, прозванный впоследствии Добрым, был и вовсе распущен.

 

Рекла Фортуна: «Шах и мат».

И хмыкнула: «Сам виноват».

А дан был мат – заблудшей пешкой...

С Фортуной – не зевай, не мешкай

 

Так с ехидством думал про себя сир Джеффри Чосер, погоняя чалую свою лошадку, дабы поскорее обсудить новости с одним из своих друзей, сэром Джоном Клэнвау. Про себя он давно именовал последний Парламент не иначе как Птичьим. Ибо шума много, как в курятнике, а вот пользы...Что же будет, когда Палата общин станет созываться ежегодно, как они это постановили?

Но теперь герцог вернет королю его любимую Элис, и все будет хорошо. Затем Чосер представил себе улыбку, которой всегда встречала его невестка, Кэтрин Свайнфорд. Две женщины, столь непохожие, но, по-своему, дорогие его сердцу. У Элис был совершенно мужской, проницательный ум, который делал ее неотразимой собеседницей, жаждущей познаний, и столь же опасным противником в любом интеллектуальном споре. Вместе с тем, никто не относился к старому монарху с такой добротой и самоотверженностью, с какой эта женщина ухаживала за ним во времена болезни и слабости. Пусть алчная, жадная, как простолюдинка, да, но она не была неблагодарной. Что же касается Кэтрин...рядом с ней любой мужчина ощущал исходящее от нее плотское и душевное тепло, которым хотелось окутаться, точно одеялом, обняв ее ладное тело, пусть и родившее пятерых детей, но сохранившее нечто от юной невинности мадонн на фресках, увиденных им в итальянских соборах.   У них даже волосы были рыжевато-золотистыми, как у леди Свайнфорд. Воистину, герцог был удачлив во всем!

 

25 августа 1376 года

 

Гонец из Хертфорда застиг Джона Гонта на полпути в Понтекрафт, самый удаленный его замок, расположенный близ шотландской границы, куда он отправился пять дней назад, чтобы уладить давний конфликт между местными баронами, его вассалами, и сэром Уильямом Хоули, главным управляющим владений Ланкастера к северу от реки Трент.

Его жена, герцогиня Констанца Кастильская, сообщила ему, что их сын, годовалый Джон, умер, поэтому, известив Хоули, что его приезд откладывается, герцог пустился в обратный путь по Лондонской дороге.

Последний раз они виделись в Вестминстере, когда Констанца приехала ко двору по случаю смерти принца Уэльского, чтобы принести свои соболезнования леди Джоан Кент, в качестве королевы Кастилии и Леона и невестки покойного. Через несколько дней она вернулась в Хертфорд, получив известие о болезни сына.

В то время он был слишком погружен в борьбу с Парламентом, чтобы навестить их, к тому же, рядом с женой он всегда ощущал нарастающую неловкость. В самом начале их брака он догадался, что она возвела его на героический пьедестал, как своего спасителя от жестокого короля Генриха Трастамары, который вполне мог отправить дочерей убитого им брата в монастырь или, в худшем случае, в могилу, Но даже если эта роль, учитывая, что девушка была хороша собой и очень молода, и понравилась бы ему, не чуждому рыцарских порывов, было обстоятельство, из-за которого он не мог ответить на какие бы то ни было нежные чувства со стороны своей второй жены. Это обстоятельство звали Кэтрин Суинфорд. Нельзя было назвать это любовью с первого взгляда, просто, каким-то образом, что он вынужден был принять, они срослись с ней воедино, как стволы двух деревьев, как течения двух рек, естественно и неразличимо. Никто, в конце концов, и не ждал от него любви к Констанце. Но она получила его титулы, его земли, статус второй леди во всем королевстве, свой собственный двор, и он дал ей детей.

- У вас еще будут сыновья, мадам, - сказал он, чтобы утешить ее, когда, преклонив колени, они молились в часовне замка об успокоении невинной души их сына.

Констанца внезапно повернула к нему бледное лицо с огромными черными глазами, блестевшими из-под густых ресниц. Несмотря на ходившие слухи, она уже говорила по-английски, правда, с очень сильным акцентом и неохотно.

-  Я умею ждать, мой господин. Моя мать говорила мне: "Твой муж может взять столько женщин, сколько захочет, но он останется с той, кто умеет ждать". И она была счастлива с моим отцом, несмотря на его измены, пока чума не забрала ее. El dios le har entrar en razn. Господь вразумит вас.

 

5.

"А когда Адам уснул, Господь из его ребра сотворил тело женщины, дав понять, что она будет ему верной подругой и никогда не станет лежать у ног его как раба, а он будет любить ее как плоть свою."

 

Кристина Пизанская "О Граде Женском", 1405 год

 

Девушка была очень маленького роста,  и, одетая необыкновенно изысканно, напоминала яркую бабочку. Ее фигуру почти полностью скрывала просторная накидка нового, модного покроя, называемая "уппленд", которая надевалась через голову и имела широкие рукава и стоячий воротник, сшитая из желтого шелка и подбитая светлым мехом куницы. Черные волосы переплетены с жемчужной ниткой и шелковой лентой в тон янтарному оттенку глаз и уложены над высоким лбом наподобие валика.

Ребенок на руках у Кэтрин, отличавшийся любопытством Гарри, тут же с восторженным хныканьем протянул к незнакомке ручонки, словно завидев желанную новую игрушку, а трехлетний Джон Бофор, напротив, застенчиво спрятался за юбку матери,

- Ma donna, - юная незнакомка присела в поклоне, выжидательно посмотрев затем на леди Филиппу Ланкастер, которая поспешила с явной гордостью объяснить:

- Кэтрин, это синьора Кристина да Тиццано, моя гостья.

Во взгляде Кэтрин невольно отразилось удивление, смешанное с недоверием: неужели это миниатюрное создание, почти дитя, и есть та самая ученая особа из Фьезоле, которая была вынуждена бежать из родных земель от войны и беспорядков, случившихся после того, как Флоренция и Милан подняли бунт против папы Григория Одиннадцатого, а тот, в свою очередь, отлучил их от церкви? 

Умолкшие колокола закрытых храмов, грешники, оставленные без исповеди, обреченные на огненную гиенну вечных мук, неокрещенные младенцы, мертвецы, брошенные без отпевания и похорон на церковном дворе, ни веселых свадеб, ни молитв о хорошем урожае - невозможно было и представить себе что-то более ужасное, чем отлучение от церкви целого государства, разве что, новое нашествие чумы! Синьора да Тиццано сумела заручиться покровительством дома Ланкастеров через никого иного, как Джеффри Чосера, который, выполняя деликатные поручения короля в итальянских землях, свел близкое знакомство, почти дружбу с ее покойным отцом, известным книжником и советником флорентийской Синьории.

Но, позвольте, при чем тут леди Филиппа Ланкастер? А при том, что Кристина да Тиццано, оставшись вдовой без средств, обеспечивала себя и маленькую дочь искусством, ранее бывшим прерогативой монастырей: она переписывала манускрипты, создавая на листах тончайшего пергамента миниатюры столь изящные, что слава о ее работах привлекла к ней самых знатных и богатых клиентов, включая флорентийских Медичи. Также она писала на заказ куртуазные лэ и сонеты на латыни и французском. Один из Часословов, сборников псалмов, молитв и церковных календарей, изготовленных ею, и был преподнесен юной Филиппе графом Фландрским, в обложке, украшенной самоцветами и резными пластинами слоновой кости. Каждая такая книга представляла собой огромную ценность и хранилась в особом кожаном футляре. Подарок вызвал восторг, и, узнав о том, что синьора да Тиццано перебралась в Лондон и временно остановилась в просторном доме Чосеров у Олдгейтских ворот, Филиппа тут же объявила, что закажет у нее новую рукопись, на этот раз, "Тристана" Томаса Британского, старинной поэмы, повествующей о печальной и поучительной истории рыцаря Тристана и прекрасной принцессы Изольды.

Леди, которые, как и Кэтрин, входили в число свиты дочерей герцога Ланкастера либо его жены, Констанцы Кастильской, собравшиеся у огромного камина прохладным сентябрьским полуднем в Главном Холле Савойского дворца за шитьем, болтовней и игрой в кости, разглядывали чужестранку с нескрываемым и не вполне доброжелательным интересом, в то время как синьора да Тиццано держалась с врожденным достоинством, сумев выказать уважение и глубокую признательность за оказанное ей покровительство без малейшей примеси заискивания и лести.

 

- Давно ли вы овдовели, синьора да Тиццано? - спросила Алина Герберж, высокая блондинка с удивительно нежным, младенчески гладким лицом, которой когда-то было поручено заниматься воспитанием детей герцога Ланкастера после смерти герцогини Бланш в помощь их двоюродной бабушке, баронессе Уэйк. Ее ангельская внешность и железное самообладание никогда не давали  повода заподозрить эту леди в зависти или негодовании по поводу того, что должность магистры, в итоге, досталась Кэтрин, но и особой доброжелательности она также не проявляла.

- Я вышла замуж в тринадцать, мадам, и потеряла своего супруга семь лет спустя, - Кристина да Тиццано разговаривала на безупречном французском с приятным тягучим южным акцентом. Английские дамы обменялись взглядами из-под приподнятых бровей: в таком возрасте обычно выдавали замуж лишь девушек с хорошим приданым из знатных семей, а посему, иностранка заслуживала некоторого внимания. - Перед Пасхой мне исполнилось двадцать три года.

- Есть ли у вас дети? - с любопытством спросила другая женщина.

- Дочь, моя Анна, - девушка мимолетно посмотрела на Джона Бофора, румяного бутуза, который сосредоточенно возился с ярко раскрашенными деревянными кубиками, время от времени поворачивая голову то к матери, то к няньке, вязавшей на соседней скамье, то к старой гончей, белой с крупными рыжими пятнами, с длинными ушами, которая чутко дремала рядом с ним. - К сожалению, Господь забрал у меня всех остальных. Ей шесть лет, и, да простит меня Святая Дева за материнскую гордость, она очень умна, поэтому вскоре я собираюсь нанять для нее учителей.

- О, лучшее, что вы можете для нее сделать - это снова выйти замуж, - снисходительно потрепала ее по руке полная матрона, леди Бэрли, самая старшая из присутствующих. - Женскому уму доступно лишь малое знание. Как говорит мой добрый муж, Бог создал женщину для слез, шитья и разговоров, а вовсе не для изучения наук. Отдайте вашу малышку к сестрам-августинкам, дабы ее воспитали хорошей христианкой и будущей женой.

Кристина да Тиццано лишь молча склонила голову, ничего на это не ответив.

- Времена меняются, леди Бэрли, - живо возразила Кэтрин, которая до сих пор не принимала участия в разговоре, наблюдая за тем, как ее младший сын Гарри раз за разом, сделав несколько нетвердых шажков, шлепался назад, но, даже не захныкав, приступал к следующей попытке. - Иначе как бы мы управляли своими поместьями? Король из года в год забирает мужчин в армию, а на управляющего и бейлифа во всем полагаться нельзя. Мои земли в Линкольншире сплошь песок да камень, и каждую весну их заливает паводок. Все, что я могу вырастить, это лен, сено и пеньку, плюс, у нас довольно много леса и дичи. С нынешним падением стоимости земли, мои три тысячи акров теперь стоят в три раза меньше, чем за них заплатил дед моего покойного мужа тридцать лет назад. Тут уж поневоле начнешь ломать голову, как найти источник дохода!

Ей нравилось говорить о своем Кеттлторпе. С тех пор, как после смерти сэра Хью, благодаря влиянию герцога Ланкастера, она стала единоличной опекуншей наследства маленького Томаса Суинфорда, помимо своей вдовьей доли в одну треть всего имущества, да еще получила в свое распоряжение щедрое ежегодное содержание в размере пятидесяти марок, Кэтрин задумала превратить бедный замок, куда ее когда-то привезли девочкой-новобрачной, в уютное процветающее имение. Кенилворт, Савой, Хертфорд, Татбери или Лестер, несмотря на много счастливых дней и ночей, проведенные там, ей и в голову не пришло бы назвать своим домом.

- В вашем уме, леди Кэтрин, я не сомневаюсь,- сухо парировала леди Бэрли, поджав губы. - Только с каких это пор ум причисляется к добродетели?

Кэтрин выпрямилась, чувствуя, как к щекам прилила горячая краска, словно от пощечины. Ей бы жесткий характер сестры, Филиппы Чосер! Никогда не умела она ни возразить, ни укрыться за щитом высокомерия или равнодушия от ядовитых стрел осуждения в свой адрес. Может быть, признавала в душе их правоту? Хуже всего, что сплетницы не стесняются распускать языки при детях, а ведь Бланш и Маргарет уже достаточно взрослые, чтобы многое понимать, не говоря уже о дочерях герцога. Не верится, что когда-то леди Бэрли была по-матерински добра к ней! И как оскорбителен любопытный взгляд флорентийской синьоры, брошенный искоса, быстро и почти незаметно.

- Посмотрите на деревенских мужчин, занятых на пахоте, или на тех дикарей, что живут в горах. Разве все они умнее или добродетельнее женщины, умеющей читать и писать? - мягко сказала вдруг Кристина да Тиццано.

- Воистину, леди Бэрли, мне бы не хотелось считать себя глупее своего пажа или конюха! - фыркнула Элизабет Ланкастер и вскочила на ноги со скамьи с ледяной высокомерной улыбкой. - Слышите, герольд извещает о возвращении моего отца из Вестминстера? Следовательно, советую вам придержать ваш язык.

 

Благодаря собственной пристани на Темзе и быстроходности недавно обновленной, роскошно отделанной баржи, сообщение между Савоем и Вестминстером, а также Кеннингтоном, где жила вдовствующая принцесса Уэльская вместе с юным наследником престола, и, собственно, столицей осуществлялось почти всегда по воде. Герцог появился, как обычно в таких случаях, в сопровождении свиты, большинство  рыцарей и сквайров которой носило цвета Ланкастеров - белый и синий, или королевства Кастилии - красный и желтый, и особые нагрудные цепочки из соединенных букв S.

Джону Гонту шел уже тридцать седьмой год, и в его густых темных волосах и короткой бородке, которую он начал носить с недавних пор, уже мелькала седина, но фигура оставалась по-прежнему поджарой и пружинистой, отчасти благодаря высокому росту и узкой кости Плантагенетов. Все мужчины, кроме клириков - Томаса Эпплби, епископа Карлайла, в лиловой сутане, и Джона Уиклифа, в скромном черном оксфордском одеянии, были одеты в двухцветные приталенные жакеты из бархата или парчи и обтягивающие шоссы, к которым прилагались короткие сапожки с острыми, вытянутыми и иногда даже загнутыми вверх носками. Но, пожалуй, никто, на взгляд Кэтрин, не мог похвастать такой гордой осанкой, как у ее Ланкастера, который не нуждался в дополнительных ухищрения модников, вроде ватных прокладок в области груди и высокого, присборенного оката рукавов, создававшего иллюзию широких плеч. Рядом с герцогом, лишь слегка отставая от него, шествовал надменный, слегка грузный вельможа, разряженный в желтый и синий бархат, с вышитыми на сюркоте серебряными геральдическими львами, стоящими на задних лапах.

- Что здесь делает мой дядюшка Перси? - шепнула рядом с Кэтрин Филиппа Ланкастер, которая, как и все придворные, присутствующие в Главном Холле, склонилась в почтительном поклоне.   - Я думала, он стал врагом отца, поддержав Парламент.

Лорд Генри Перси, сын леди Мэри Ланкастер, приходился двоюродным братом первой жене герцога, леди Бланш. Связывало их и боевое товарищество во многих военных компаниях, и соседство земельных владений на севере, но ничто из этого, однако, не помешало ему, члену Королевского Совета, совсем недавно занять сторону противников Джона Гонта -  графа Марша, епископов Лондонского и Винчестерского и Питера де ла Мэре, бойкого оратора из Херефордшира, возглавившего Палату Общин.

-  В делах политики, как говорит милорд, нет ни истинных друзей, ни врагов. Возможно, лорд Перси осознал, что направление ветра переменилось, - пожала плечами молодая женщина. Смутная досада еще сидела колкой занозой в ее мыслях после недобрых высказываний леди Бэрли, хотя ее уже вытесняла привычная радость, растущая из укоренившейся в Кэтрин потребности видеть, слышать и осязать Джона. "Если бы я могла ждать его в Кеттлторпе", - вдруг подумала она, наблюдая за ним со своего места. - "Тогда никто бы и слова не сказал. Но и наши встречи были бы так редки".

Ибо Ланкастер принадлежал, в первую очередь, королю, наследнику престола и своему огромному герцогству, дела которого требовали постоянного участия и внимания.И, кроме того, официально он был супругом другой женщины, той, которая терпеливо ждала его в Хертфорде.

- Мне необходимо представить ему синьору да Тиццано, - продолжала Филиппа едва слышным голоском. - Ведь я обещала ей поддержку от его имени. Но если он будет занят переговорами с дядюшкой Перси....- она сделала разочарованную гримаску.

- Если это так важно для вас, я упомяну о ней при случае, - со вздохом ответила Кэтрин, которая отчего-то прониклась ничем не обоснованной враждебностью к флорентийке, показавшейся ей слишком скрытной и независимой  - Но, дорогая, вы должны помочь мне с вашей сестрой, которая, боюсь, снова флиртует с Джоном Холландом. Я надеялась, что она уже пережила эту детскую любовь. Ваш отец все еще не теряет надежды выдать ее за одного из миланских Висконти, как только уляжется их столкновение с папой Григорием.

 Обе дамы с сожалением посмотрели на очаровательную парочку, притаившуюся в нише возле окна в нескольких туазах от них: Элизабет, почти взрослая и сияющая в своем розовом платье, с распущенными темными длинными волосами, символом ее девичества, украшенными филигранным золотым обручем поверх тончайшей вуали, делала вид, что внимательно разглядывает рисунок на новых фламандских шпалерах, на который указывал ее спутник. Джон Холланд, один из старших сыновей леди Джоан Кент, принцессы Уэльской, от ее первого брака, был столь же красив, сколь заносчив, являясь единоутробным братом наследника престола, маленького Ричарда. Кэтрин увидела, как к ним подошла ее дочь, Бланш Суинфорд, отправленная Филиппой с каким-то пустяковым поручением, и, почтительно поклонившись, что-то сказала Элизабет, которая нахмурилась, но все же, спустя несколько мгновений, позволила увести себя от лорда Холланда, проводившего девушек долгим взглядом. Теперь следовало отвлечь и его - танцами, вином или разговором об охоте. Уловка удалась, но Кэтрин интуитивно чувствовала, что проблема отнюдь не решена.

 

Как и предполагал Джон Гонт, договориться с бароном Перси было несложно, ведь тот, без всякого сомнения, сам искал возможность примкнуть к сильнейшей фигуре на шахматной доске политического мира Англии. Герцог Ланкастер любил эту игру, попавшую в Европу через мавров, и в ситуации с Перси, он ясно видел: тот, кто контролирует пешек, в данном случае, Палату общин, составленную из мелких рыцарей-землевладельцев и городских бюргеров, получает контроль над всеми важными фигурами противника. Тем временем граф Марч был отправлен с миссией наведения порядка в Ирландию - важной, но невыполнимой и требующей длительного времени, а настояв на сокращении числа членов Королевского совета до первоначального состава, Ланкастер всерьез опасался лишь интриг епископов Лондонского и Винчестерского. Женатый на дочери барона Невилля де Рэби, алчный и честолюбивый Генри Перси с легкостью вступил в новый альянс, стоило лишь намекнуть на возможность получения им графского титула и должности лорда-маршала. Пришлось также пообещать куш и его младшему брату, сэру Томасу Перси.

- В декабре будет сформирована новая Палата, и необходимо, чтобы анархия и раздор остались в прошлом, - твердо сказал Джон Гонт своему новому союзнику во время вечерней трапезы в Савое. - Мы должны укрепить королевскую власть, даже если мой отец стар и немощен, а наследник еще слишком молод.

Эдвард Третий, столь любимый народом и знатью на протяжении всего царствования, дряхлел стремительно и неуклонно, интересуясь лишь детскими забавами, которые предлагала ему вернувшаяся ко двору Элис Перрерс, и переложив все бремя ответственности за королевство на "нашего любимого сына Джона", включая необходимость пополнить военную казну для продолжения войны с Францией. Распущенный в июле "Добрый" Парламент категорически отказался одобрить введение нового налога для этой цели, в размере десятой части дохода с духовенства и пятнадцатой - с мирян, именно поэтому и приходилось, спустя столь короткое время, вновь созывать Палату Общин, в надежде добиться на сей раз его утверждения.

Беседа прервалась с появлением двух пажей, поставивших перед собеседниками огромное серебряное блюдо с излюбленным кушаньем герцога - молочным поросенком, фаршированным смесью изюма, хлеба, имбиря и пряностей.

- В этом Королевский совет поддержит вас, милорд, - добавил следом граф Саффолк, другой почетный гость за герцогским столом, настоящий великан, в отличие от высокого, но худощавого Ланкастера и коренастого лорда Перси. Несмотря на внушительную внешность норманнского викинга, Уильям де Уффорд, граф Саффолк, был человеком дипломатичным и миролюбивым. Для Ланкастера был немаловажен его голос в Королевском совете и давняя дружба с графом Уорвиком, богатым и крайне несговорчивым магнатом, на сестре которого лорд Уильям недавно женился. - Но новый налог - мера крайне непопулярная сейчас, и тут бы вам очень пригодилось влияние Куртене и Уикхема на свою паству, дабы Палата Общин проголосовала нужным образом.

- Уикхем не так уж неуязвим и безупречен, как думают, лорд Уильям, - жестко возразил герцог, поднося к губам кубок с превосходным гасконским вином, которым он угощал своих гостей. - Если лорда-канцлера Латимера уличили в растрате казны, не сомневаюсь, что и Уикхем, его предшественник на протяжении четырех лет, не без греха. Признавая все достоинства и почтенный возраст нашего уважаемого прелата, я был бы рад, следуй он, как и преподобный Куртене, в первую очередь, интересам Англии, а не указаниям из Авиньона. Разве вы не видите, что несогласие и распря между нами выгодны, в первую очередь, Франции, которая стоит за папой Григорием?



Комментарии:
Поделитесь с друзьями ссылкой на эту статью:

Оцените и выскажите своё мнение о данной статье
Для отправки мнения необходимо зарегистрироваться или выполнить вход.  Ваша оценка:  


Всего отзывов: 0

Список статей:
ДатаНазваниеОтзывыОписание
22.02.15 01:11 Герцогиня из Эно, или Полотно судьбы 4 
Часть четвертая
22.02.15 00:55 Герцогиня из Эно, или Полотно судьбы 3 
Часть третья
14.02.15 05:39 Герцогиня из Эно, или Полотно судьбы 2 
Часть вторая
13.02.15 05:50 Герцогиня из Эно, или Полотно судьбы 
Часть Первая



Если Вы обнаружили на этой странице нарушение авторских прав, ошибку или хотите дополнить информацию, отправьте нам сообщение.
Если перед нажатием на ссылку выделить на странице мышкой какой-либо текст, он автоматически подставится в сообщение