Впервые он увидел её пару дней назад. В едва-едва сереющем небе на крыше появился  силуэт, как ему тогда показалось, мальчика-подростка. Воровато оглянувшись и убедившись в своем одиночестве, незваный пришелец прокрался к кирпичной перегородке и принялся что-то на ней выцарапывать.

Давид вздохнул: вот и сюда добрались, чёртовы подростки со своими баллончиками, а он даже припугнуть их как следует не в силах.

А всё потому, что Давид Бене – сержант столичного пожарного полка – был уже три года как мертв. Погиб в пожаре в этом самом здании. И, несмотря на советы своего «приятеля», уличного мальчишки Шамана, так и не выучился за долгие одинокие ночи двигать предметы или внушать свои мысли живым людям. Даже веткой пошевелить не мог. Даже поставить кляксу, окунув палец в краску, или слегка подбить руку с баллончиком, чтобы припугнуть доморощенного художника. Конечно, Шаман, с малолетства умевший общаться с животными и призраками, уговаривал его выучиться несложным трюкам не столько по доброте душевной, сколько с мыслью использовать призрака в своей криминальной деятельности, и, может быть, именно поэтому Давид так отчаянно упрямился.

Вот и доупрямился: всё, что он сейчас мог – лишь беспомощно наблюдать как незнакомец по-хозяйски приходует тот единственный уголок в городе, который Бене привык считать своим, и с бессильной яростью сжимать кулаки. Может, и хорошо, что полностью безобразия он не увидит – ещё каких-то пара минут и просыпающееся солнце окончательно развеет его призрачный образ до полуночи. Он не знал, почему так происходит и где он проводит дневные часы, но каждое утро, едва день окончательно вступал в свои права, его сознание как бы размывалось, легкая прозрачная оболочка, служившая теперь ему телом, бледнела, истончалась, и он проваливался в небытие. Чтобы в следующую ночь опять обнаружить себя на знакомой крыше.

Он слышал когда-то, что удержать призрачный образ на земле после смерти может сильная любовь, и сперва подумал, что его притянула Камилла. Даже удивился тогда, надо же, оказывается, она всё-таки любила его намного больше, чем он полагал и заслуживал. Они познакомились в конной школе ещё совсем мелкими, потом Давид забросил занятия, но спустя какое-то время, уже служа пожарным, он снял с дерева отчаянно мяукающего котёнка, хозяйкой которого оказалась Камилла, и как-то всё само собой завертелось. Общаться с девушкой было легко и приятно, редкие встречи, долгие прогулки, разговоры, первые поцелуи. Они потеряли девственность в объятиях друг друга, но всепоглощающей африканской страсти между ними никогда не было, скорее, привычка и удобство. Разговоров о свадьбе тоже не заводили, хотя их отношения тянулись годами, с периодическими переездами друг к другу, а родители Камиллы и мама Давида были уверены в неизбежности скорого бракосочетания. Время летело, и, переступив порог тридцатилетия, Камилла и сама начала поговаривать о том, чтобы узаконить их отношения. Давид не возражал, но никак не мог определиться с датой – работа и бесконечные спортивные тренировки отнимали всё свободное время. Так тянулось до тех пор, пока у будущей невесты не лопнуло терпение, и она не поставила ультиматум: 10 октября и точка, иначе она развернётся и уйдёт навсегда. Давид согласился. Заканчивался жаркий август, времени подготовиться ещё хватало.

А через неделю он погиб.

Пришёл в себя на крыше, долго не мог понять, как тут очутился, почему на нём привычные домашние джинсы и футболка, и почему не чувствует ни боли, ни дуновения ветра, ничего. Несколько дней ушло у него на то, чтобы осознать собственную сущность, ещё месяц – на то, чтобы её принять.

Позже он обнаружил, что если сильно сосредоточится, то можно перенестись в места, которые были знакомы при жизни. И Бене смог навестить людей, которые были ему близки: Камиллу, маму, кузена Камиллы Тома Леграна, с которым он вроде как дружил. Впрочем, мама через два года после его гибели переехала, вернулась на родину в Англию – доживать оставшиеся дни с двумя сестрами, старыми девами. А Камилла вышла замуж, и пары месяцев не прошло. За Тома. Он не стал заглядывать в приглашения, чтобы проверить, сможет ли присутствовать на торжественном событии, просто пожелал ей счастья. Такого, которое она сама себе выбрала. Давид уже знал – для призрака секретов и тайн почти не существует, - что в отчаянии Тома, успешный криминальный адвокат, влюблённый в Камиллу с детства, собирался заключить сделку с парой своих бывших клиентов, и однажды ночью сержант Бене не пережил бы попытки ограбления где-нибудь на пустынной улочке. Но вмешался рок, Давид погиб во время смены, и Тома вздохнул с облегчением, несчастный случай, не пришлось брать грех на душу.

Так или иначе, а любовь из сказок как причина призрачного существования отпадала, мстить вроде бы тоже было некому – не Тома же с Камиллой в самом деле, - и что удерживало его, оставалось непонятно. Впрочем, не помнил он и подробностей вроде белого коридора и слепящего света. Так и болтался между там и здесь, вдоль крыши дома, в котором погиб. Всегда между полуночью и рассветом. Всегда в одиночестве, если не считать изредка заглядывавшего с последними парижскими новостями Шамана. А теперь вот ещё и этого малолетнего вандала принесло.

Придя в себя на следующую ночь, Давид чуть ли не бегом кинулся к перегородке, оценить масштабы бедствия. И в изумлении остановился. Хоть свет уличных фонарей и не мог как следует осветить крышу, в нынешнем своём состоянии призрак видел ночью так же хорошо, как раньше при свете дня. И картина, представшая перед ним, была отнюдь не обычным корявым шедевром юных любителей граффити, - на трети кирпичной стены вырос контур города, намеченный умелой и ловкой рукой. С причудливыми строениями, замысловатыми изгибами и черепичными крышами. С флюгерами и птицами, кошками и звёздами. Мощеными улочками и резными цветочными балкончиками. Очень уютный и весь какой-то слегка пряничный. Бене стало любопытно, вернётся ли загадочный умелец, чтобы довершить начатое.

Вернулся.

Едва начало светать, та же невысокая, закутанная в чересчур большую куртку с капюшоном фигурка пробралась к перегородке и, критически оглядев стену, принялась доводить рисунок до ума.

Давид наблюдал за ловкими движениями руки незнакомца как зачарованный и не мог оторвать глаз. Да, такого развлечения в его загробной жизни ещё не случалось. Неужели мальчишка потом и краски сюда принесёт?

И тут, пришелец, увлекшись своим творением, стянул с головы капюшон и по плечам рассыпались лёгкие светлые локоны. Призрак ахнул, неужели девчонка?

Незваный гость, как будто услышав его, резко обернулся, и сомнений больше не осталось – девушка. Лет двадцать пять – тридцать, миловидное круглое личико, глаза цвета неба над Парижем в октябре, или это просто так показалось в неясном утреннем свете?  И что такая забыла на парижской крыше в час, когда добропорядочные граждане видят последние сны?

Додумать мысль до конца Давид не успел – день неумолимо вступал в свои права, и для ночных созданий наступило время небытия.

Ночью Бене созерцал уже наполовину завершенный набросок. Теперь город пересекала река, разводной мост был поднят, в небе над мостом пролетала стая птиц. Добавилось домиков, появились кофейня и детская площадка.

Усевшись на парапет, призрак приготовился терпеливо ожидать продолжения. И таинственная художница не подвела.

Постепенно Давид разузнал о своей утренней гостье всё, что мог. Девушка приехала из маленького польского городка, название которого он слышал впервые в жизни, оставив там прошлую жизнь, родных, знакомых, даже имя и возраст – здесь её звали Теа, а на вопросы о годах она просто пожимала плечами с лёгкой улыбкой. Выбрала Париж не из-за детских грёз или большой мечты, просто он оказался единственным вариантом, на который хватило средств и сил. Сначала она даже языка толком не знала. Подрабатывала в барах, ночевала в подсобках, пока не устроилась в маленькую уютную кофейню и вот уже два года хозяйка не нарадуется новой работнице и её чудесным узорам на кофейной пене. Давид наблюдал пару раз за её работой – кофейня работала до последнего клиента, а постоянные посетители частенько засиживались до утра. Ему нравилось смотреть, как мелькают полные ловкие ручки, как её личико сосредоточенно хмурится, когда она выводит специальной кисточкой узоры на пенке капуччино.

Оказалось, что девушка живёт в крохотной каморке под самой крышей в соседнем доме. В её гнёздышке было три малюсеньких окошка, выходящих на север, юг и восток и одно большое, забранное решёткой, на запад – как раз на его пристанище. Теа расписывает окружающие крыши, чтобы начинать день с красоты, куда бы ни посмотрела. Три окрестных дома уже расцвели невиданными растениями и птицами, кораблями и далёкими островами, а на последней крыше будет город.

На каждый такой шедевр у неё уходило примерно пару месяцев – могла уделить этому занятию лишь пару-тройку часов ранним утром, - а значит, и у него не так много времени, чтобы попытаться как-то привлечь ее внимание. Почему-то у Давида возникло стойкое ощущение, что как только картина будет готова, Теа соберёт свои нехитрые пожитки и переедет. И тогда он окончательно её потеряет и снова останется один.

Поймав себя на этой мысли, призрак усмехнулся. Что с ним? Неужели же он, Давид Бене,  сержант пожарного полка, тридцати четырёх лет от роду плюс три года посмертия, влюбился? Впервые в жизни, почти с первого взгляда, полюбив лишь за тень лёгкой улыбки и ничего толком не зная об этой девушке?

И тут же понял, что он уже знает ответ. Да. Именно так. За смелость жить мечтами и с первого взгляда.

Без малейшего шанса и надежды не то, чтобы на взаимность, но даже на разговор, дружеский кивок, прикосновение.

Хотя, почему без шанса? Может, если действительно начать тренироваться, как говорил Шаман, он сможет... Что? Показаться ей в рассветных лучах и напугать до полусмерти? Похлопать по плечу, чтобы она со страху сиганула вниз? Написать послание на стене и добиться того, что она убежит со всех ног?

Впрочем, сейчас он не может и этого. Всё, что у него было - лишь час на грани утра. До тех пор, пока первые жаркие лучи не разгонят ночные тени окончательно. Да и то, этот час он выцарапывал неимоверным усилием воли – уж очень любил рассветы, пока был жив.

Стоп, но ведь в последнее время он задерживается всё дольше и дольше, вчера ему даже показалось, будто где-то пробило семь часов? Значит, нет ничего не возможного и надо попытаться сделать всё, от него зависящее, чтобы добиться пусть сначала крохотной цели, а там видно будет. И, не откладывая дело на потом, Давид начал тренироваться.

Уже к утру он смог сдвинуть павший лист. Всего ничего, пару дюймов, но это начало.

И с мыслью о том, что он обязательно найдёт способ показаться маленькой пухленькой полячке во плоти и сделать всё, чтобы она была счастлива, призрак растворился в привычном небытии...

- А дальше, папа? Что было дальше? – пятилетний Раймонд, которому в это время полагалось видеть уже десятый сон, чуть ли не выпрыгивал из кровати, желая узнать продолжение истории. Даже несмотря на то, что давно знал её наизусть и подсказывал рассказчику, если тот забывал подробности.

- А дальше Давид научился силой воли перемещать предметы, сначала небольшие, вроде газетного листа или ручки, потом, постепенно, смог даже поднять железную лавочку в парке. Потом он смог удерживать своё тело видимым для обычных людей, разговаривать с ними. Но на всё это потребовалось время. Много времени. Теа, как он и ожидал, завершила свою фреску и переехала неизвестно куда. Но работу в кофейне не бросила...

- И однажды, поздним осенним вечером он вошёл и попросил чашку кофе. Их взгляды встретились... - нетерпеливо подхватил мальчик.

- И с тех пор они жили долго и счастливо и больше никогда не расставались, - скороговоркой закончил его отец, услышав щелчок замка входной двери. – А теперь засыпай немедленно, не то мама поймёт, что мы опять с тобой засиделись, и будет сердиться.

Мужчина поцеловал сына, поправил одеяло, приглушил свет ночника и быстро вышел в коридор навстречу жене. Маленькой упрямой светловолосой полячке.