Далеко-далеко, за синим морем, на крохотном острове, в тёмном лесу, за высокой скалой живёт ведьма. Никого, кроме неё, нет на тысячи лиг вокруг, только птицы певчие, только звери дикие да кошки в избушке. Ведьма живёт в лесу уже три сотни лет, не нуждаясь в обществе и не старея ни на год. Сушит травы, кормит птиц, поёт полной луне, иногда по ночам летает через синее море на большую землю. Бродит между домами, заглядывает в окна, таится от света фонарей, крадётся за случайными гуляками, наблюдает чужую жизнь. Возвращается домой на рассвете, долго задумчиво курит на крылечке и радуется, что на маленьком острове только птицы певчие, только звери дикие да её одинокая избушка. Кошки подходят ластиться, и им перепадают самые вкусные кусочки и самые нежные почёсывания.

Но раз в пятьдесят лет, по осени, с последним облетевшим листком, приходят на остров лютый ветер, долгие ночи да мёртвая стыль. Ведьма вздрагивает во сне, мечется под пуховыми одеялами - и всё равно не может согреться. Просыпается слабая, разбитая. Хмурится, кутается в салоп[2], кричит на кошек и разбивает горшки. Цветные черепки складываются в диковинные узоры, и, глядя на них, ведьма мрачнеет ещё больше, достаёт из погреба тёмный ром, с чердака - старые книги, долго сидит у камина, отправляясь спать глубоко за полночь. Но ни ром, ни кошки, ни носки из козьего пуха не могут прогнать холод из костей, стужу из сердца, занозу из виска. Руки дрожат, а горло раздирает кашель.

Однажды утром ведьма находит в своей пышной гриве семь седых волосков и понимает - пора.

Тогда ведьма на три дня и три ночи уходит к скалам. Налегке, в одной лишь длинной рубашке, простоволосая. Ни птица, ни зверь, ни букашка не осмеливаются идти за ней, и никто не знает, что происходит там, куда она направляется.

Возвращается ведьма в полдень, бесшумно ступая босыми ногами по тонкому кружеву первого снега. На губах блуждает – то ли есть, то ли нет - жуткая улыбка, волосы разлетаются призрачной тенью за плечами, глаза сверкают, в руках - клетка, плетёная из лозы, в клетке - алая птаха. Поёт-заливается.

После этого ведьма спит и день, и ночь, не просыпаясь. А кошки опасливо бродят по избушке, поводя чуткими ушами и не решаясь даже мурлыкать. Затем осторожно забираются в кровать и согревают хозяйку своими пушистыми тельцами до рассвета. Тихонько урчат, зыркают на клетку с алой пташкой, но ни одна не подходит поближе, не пытается потрогать лапой. Луна в эту последнюю ночь круга восходит в багровом зареве. Смотрит на спящую ведьму, урчащих кошек и щебечущую пташку, а затем безмолвно прощается с ними на три долгих ночи.

Следующий день начинается привычно: ведьма умывается, отфыркиваясь, кормит кошек, кажется, даже поёт. Вплетает в волосы яркие ленты и затевает возню с тестом. Заняты все миски и горшки - дело предстоит нешуточное. Печь, древняя, как её хозяйка, гудит от жаркого пламени. Кошки одна за другой бегут в лес. Птаха в клетке бьёт крыльями и щебечет пуще прежнего. Как только остров окутывает тьма, ведьма достаёт чёрный нож с белой костяной ручкой, снимает со стен травы, приносит из лесу по веточке дуба, орешника и шиповника, с побережья - горсть песка, орлиное пёрышко и закрученную ракушку. Запирает двери на засов, засучивает рукава, снимает пояс и лепит из собственной крови, теста и таинственных заклятий задуманное. В третьем часу ночи рождается голем. Он медленно выпрямляется в полный рост, осматривается, тянет руки к ведьме. Его кожа скрипит от песка, зрачок таит синь моря и жар огненных искр, в груди бьётся алая птаха.

Время песен закончилось.

В крепких руках голема ведьма стонет и изгибается, волосы мечутся по плечам, отблески пламени из камина пляшут на бесстыдно обнажённой груди. Ей больше не холодно. Ей жарко, ей сладко, ей хорошо-о-о... И хриплый крик ведьмы разносится по острову и дальше, за высокую скалу, за тёмный лес, за синее море. Люди на большой земле не слышат его, но отчего-то улыбаются во сне. Им видится весна, дальние страны и лица любимых.

Каждую ночь голем обнимает ведьму, каждое утро она прислушивается - не вернётся ли холод, не заноет ли висок. Но нет, всё хорошо, всё спокойно, всё правильно. Дни бегут, остров заметает снегом, деревья скованы льдом, на побережье растут торосы. Проходит зимнее равноденствие, новый год, имболк[3]. Затем снег тает, проклёвывается первый росток, с большой земли дует лёгкий тёплый ветерок. По вечерам ведьма стоит на крыльце и принюхивается. Пахнет полынью и надеждой.

В одну из ночей ведьма просыпается, как будто её что-то толкнуло под рёбра изнутри. Прижимает к груди одеяло, дышит неровно и глубоко, трёт висок, смотрит на пустую кровать рядом с собой, слушает тишину. Не доносится ни шороха, ни скрипа, ни плеска волн, кажется, даже ветер затаился. За окнами туман, плотный, как кисель. До рассвета меньше часа. Ведьма вскакивает с постели, быстро одевается, обувается, прихватывает волосы лентой, достаёт из сундука у кровати продолговатый свёрток и что есть силы бежит по тропинке к скалам. Туман клубится вокруг неё, оседает на волосах, липнет к рукам. Сгущается плотной завесой, скрывает дорогу - ни зги не видать: хоть вперёд беги, хоть назад иди. Ни один лист в лесу не шелохнётся, ни один зверь не решится пошевелиться во сне.

Голем сидит на плоском камне у границы синего моря и высокой скалы. Туман окутал его, но он чувствует, что вот-вот наступит утро. Он ждёт. Ведьма, задыхаясь, бежит туда. Она знает, что порождение муки и мрака не должно встретить этот рассвет. Но ведьма может и не успеть - и это понимают они оба.

Тянутся мгновения, тишина почти звенит. Встает солнце, туман рассеивается.

Ведьма возвращается в свою избушку. Её пошатывает, в боку колет, в сапогах скрипит песок, щёку пересекает царапина. Она добредает до крыльца и садится на верхнюю ступеньку, едва не упав при этом. Щурится на солнце, пытаясь оттереть окровавленный рот, и мимоходом сплёвывает алое пёрышко.

Остров потихоньку оживает, начинается прилив.

Когда-нибудь, в одно туманное весеннее утро, ведьма не успеет. Подвернёт ногу на бегу. Проснётся на пару минут позже. Запутается в кустах, невидимых во мгле. И голем встретит свой первый рассвет после весеннего равноденствия. Никто не знает, что случится в тот миг. Никто не знает, что будет после него.

Люди за морем не подозревают о существовании маленького острова. Деды их дедов сказывали когда-то про могущественную ведьму, про колесо года, про древние пророчества. Но что с них взять, с этих стариков – они и про землю говорят, что не на китах стоит, а вокруг солнца вертится. Это же надо такое придумать!  

И всё же каждый на большой земле молится про себя в ненастную погоду или в минуты отчаяния:  "Пожалуйста, пусть она существует! Пусть всё это - бури и приливы, приметы и обычаи, сама жизнь наша -  будет не просто так. Пусть там, за краем, существует что-то большее, чем мы...".

[1] -  Райдо - жж-ник автора стихотворения Екатерины Перченковой.

[2] - Салоп - широкая и длинная накидка с прорезами для рук или небольшими рукавами, очень тёплая.

[3] - Имболк - языческий праздник начала весны, обычно отмечается 1 февраля или при первых признаках прихода весны.