– Так я не понял: ангел спускается с небес, так?

– Типа того.

– Затем три года под присмотром Наместника учится всякому...

– Какому «всякому»?

– Всякому политическому, наверное.

– Ну.

– Затем старый Наместник типа уходит, а его ученик становится Наместником...

– Ага.

– Потом ему тут же дают ученика, который типа спускается с небес. И все повторяется снова...

– Чего непонятно-то?

– Как они за три года успевают взрослого мужика вырастить?

– Видишь ли... мужиком это назвать сложно... Спроси у Дары!

– Я еще в своем уме, если ты не заметил.

Ангел потерянно сидел среди толпы занятых людей в грязной рабочей одежде, вооруженных и вообще выглядевших агрессивно. Слезы на его лице то высыхали, то появлялись вновь. Красные, безумные и опухшие глаза нездорово блестели, невидяще глядя на фигуры революционеров. Приставленный следить за ангелом, я отметил, что это было не изучение, а просто взгляд в пустоту.

Я думал, что, когда пройдет ломка, ангелу станет легче. Но в итоге оказалось, что боль отвлекала его от еще более неприятных симптомов. Страшнее отмены препаратов оказалось отсутствие сна, что доказывало его избранность и божественное происхождение.

– Мы боролись с наркотиками и наркоманами, как с порождениями ада, – однажды сказал он вслух. Я не удивился, но все же не удержался от реплики:

– А еще с мутантами.

– Как же так вышло, что самая прекрасная часть моего бытия – эффект от дурманящего яда? – спросил он пространство вокруг себя и снова зарыдал. Я смотрел на него молча, соображая, что он признал себя и наркоманом, и человеком. Чуть позже до меня дошло, что это было потрясающе.

Если подумать, кому еще из моих знакомых довелось пережить столько ударов сразу? Нормаху, потерявшему всю семью? Но это совсем другой случай. Ему не говорили, что он человек, увязший в грехах, которому осталось жить не больше трех лет. С его помощью власти не обманывали целую страну. Под его знаменем не убивали тысячи невинных людей. Наверное, это болезненно. Особенно для того, кому в жизни вообще не приходилось переживать по какому-либо поводу.

– Сильная личность, – сказал я Даре, когда заметил, что ангел уже второй день сидит молча. Слезы на его лице высохли, он больше не сопротивлялся: позволял усаживать себя в кресло для диализа, не устраивая никаких истерик.

– И где ты увидел силу личности?! – возмутилась она. – Ему некуда деваться, вот и все. За неделю любой бы успокоился!

– Он не сошел с ума, по крайней мере, – настаивал я.

– Еще бы сошел! Я столько в него вкалываю каждый день! Вопрос только в том, почему он просыпается и бодрствует!

Пленник перевел взгляд на меня, как если бы услышал наши слова, почти поглощенные стенами лаборатории. И тогда я подумал, что, может быть, он действительно ангел?

Тем не менее напряжение в лаборатории спадало. Может, потому что мы сами притерлись к монаршей особе, может, потому что на него постепенно надвигалась апатия. Зато за пределами нашей рабочей комнаты все происходило с точностью до наоборот. Там людей потряхивало с каждым днем все заметнее. Спокойствие сохраняли лишь единицы. Одним из таких был Николас.

– Передай это Дарине, – сказал механик, когда я принес ему чай. Он протянул мне отремонтированную рацию.

– А почему не через Рикки? Он был бы рад...

– Потому что у Рикки, по непонятной причине, просыпается редкая криворукость, когда дело доходит до Дары или ее вещей. Да, скажи ей, что это теперь еще и приемник, если ручку повернуть, вот та-ак...

Он щелкнул тумблером, торчавшим под странным углом. Конструкция выглядела нелепой и ненадежной, но о моем мнении Нику не суждено было узнать, так как он ошарашил меня ужасающей новостью.

– Кстати, несколько учебных заведений взлетело на воздух, – сообщил Николас как бы между делом.

– Как?! Еретики?

– Да что ты! – он поморщился.

– По официальной версии, я имею в виду.

– По официальной – конечно, еретики. Спецслужбы теперь изведутся, взрывая все подряд, как дети, дорвавшиеся до хлопушек...

– Почему?

– Отвлекают общественность. Сейчас людям деваться некуда и они прильнут к власти, обещающей защиту от врага... То-то еретики удивятся, узнав, сколько натворили, когда проснутся после вчерашней попойки.

– А может, это предупреждение нам?

– Действительно... шантаж. Очень похоже на жалкую попытку шантажа. В любом случае это только часть выгоды, получаемой от взрывов.

– Но, послушай, как же мы теперь...

– Переживем. Они не выкинут из окна телевизор, чтобы вернуть от него пульт, если ты понимаешь, о чем я.

– Не понимаю. – После слова «переживем» мне вообще не хотелось его понимать.

– Не убьют же они всех ради одного ангела, в самом деле!

– Но сколько бы ни убили... Что за логика?!

– А ты бы повернул назад?! Прямо сейчас? – Впервые за долгое время он оторвал красные глаза от выпуклых линз экранов и посмотрел на меня.

– Я пойду. Мне пора, – сказал я холодно.

Мысли о случившемся резали мои нервы не хуже прижигающей пилы. Странная фраза крутилась в голове как заведенная: «Не было бы похищения – не было бы взрывов». Но, к своему ужасу, я понимал, что похищение все же было. И мы виноваты (да, мы все! Поголовно!), что столько молодых людей погибло под обломками зданий. А ведь это будущее страны. Образованное будущее страны... Но революционеры если и разделяли мой ужас, то лишь самую малость. Их больше волновал день «икс» – апогей истории с похищением. Ну и установка приона конечно же, которую все никак не хотели везти.

– Ничего у нас не получится, если «Неорома» не даст добро на прионную установку!

– Чего в ней такого?

– Она увеличивает внушаемость. На самую малость, но увеличивает.

– А разве Совет не пользуется такой установкой?

– В том-то и дело, что на любом празднике стоят эти чертовы коробки!

– Плохо.

– Надежда только на то, что авторитет Совета уже расшатан. Если мы выступим с речью да с крыльями, да под прионную установку... У нас есть шанс.

– А иначе – что?! Нет шанса?..

– Ну, я не знаю, Нормах уверен, что все получится, ведь «Неорома»...

– Он слишком сильно полагается на «Неорому».

– А как иначе-то?

– Да замолчите вы! Тошно слушать. Подумайте лучше о том, что если партия сыграет, то начнется гражданская война.

– Ну да, от этого тоже никуда не деться. Я вот не верю, что Совет можно подвинуть по-тихому.

– Я к тому, что мы с вами точно не будем жить в золотом веке и, скорее всего, все до единого погибнем в борьбе за то, чего не застанем. Никто из вас не доковыляет до нового мира!

– Счастье не в результате, а в процессе!

– В борьбе, что ли?

– Конечно!

– Это неправильно как-то, не находишь? Ненормально.

Я слушал все это отвлеченно, не всегда соображая, о чем идет речь. Я ждал Нормаха, чтобы прояснить тревожную ситуацию со взрывами. Начальник промелькнул в поле моего зрения на долю секунды, проскочив во внешнем коридоре. Он явно торопился, но я не смог оставить его в покое. Вдруг он не в курсе того, что мы натворили! Вдруг еще не поздно вернуть ангела! Впрочем, оказалось, что он знал...

– Тебе сказали, сколько человек погибло от взрывов?! Это ведь из-за нас! – вопил я ему вдогонку.

– Воспринимай это как необходимую жертву! – кричал он в ответ, напяливая на ходу куртку и быстро убегая в сторону выхода. – Мне нужно встретиться с тетушкой Не! Скажи Дарине, что я даю добро на ее глупую затею!

– Какую затею? Нормах! Какого черта?! Какого черта!

Он вернулся только к вечеру, с группой своих парней, и сообщил хорошие новости. Все было готово, а, кроме того...

– Тетушка прислала посылку. Ключи от охранной системы подиума, от блока контроля. Так что, даже если они отключат все камеры, мы сами сможем транслировать свое шоу. А если Ник разберется, то не только по стране, но и за рубеж.

– Что в ней?

– Архидовы автоматы, как вы и просили. И главное – установка приона. Одна будет на подиуме, но кто знает, что да как пойдет.

– Отлично.

– Еще там несколько бутылок вина. Если этикетка меня не обманывает – очень хорошего вина...

***

За две недели ребята морально подготовились к решающему шагу, который должен был начать цепную реакцию в общественности. Каждый знал свою роль и место на игральной доске, но разговоры, в которых присутствовали нотки сомнения, не прекращались.

– Зря мы его оставили, – сказал Рикки, кивая на ангела.

– Его не найдут здесь, – заверил Нормах.

– Может и не найдут, но всем было бы спокойнее, если б живых доказательств не осталось.

– Он еще может пригодиться, – безапелляционно отрезал шеф.

Дара нервничала. Пожалуй, даже больше, чем я, хотя это было по меньшей мере странно. Когда все наши сели выпивать за успех завтрашней операции, она мялась в стороне, словно не решаясь подойти к столу. Потом, правда, оказалось, что она ждет двоих своих помощников. Они втроем, неожиданно для меня, пошли на выход из столовой, но у двери их поймал краснеющий Рикки.

– Выпей с нами, – попросил он, протягивая рюмку с красным вином. – Для храбрости и за победу.

– Нельзя мне пить, – неожиданно добрым голосом сказала она. – Ни для храбрости, ни за победу. Я под препаратом.

– Под каким препаратом? – спросил он озабоченно, но тут его отстранили с пути, и Дара со своей компанией удалилась в переходы. – Под каким?! Дара!

Он постоял, уныло глядя в темный провал перехода, а потом обратился ко мне, протягивая все ту же рюмку.

– Ну, может, ты со мной выпьешь?

– Аллергия у меня на алкоголь, – устало вздохнул я, вспоминая, что сам Рикки слышал это уже раз сто за время нашего знакомства.

Перед днем «икс» не спал никто. Не знаю, паниковали ли в Совете, не знаю, что чувствовал Наместник, который сегодня должен был покинуть мир живых, но думал, что улетит на самое небо, не знаю, что предпринимали в «Неороме».

Революционеры ходили максимально сосредоточенными. Такими серьезными я их еще не видел, хотя, казалось, серьезны они были круглосуточно, даже во сне. Одна группа с аппаратурой выехала на площадь еще ночью, другая сконцентрировалась неподалеку, замаскировав свои авто под служебные грузовые машины. И я все думал, что бы почувствовали организаторы поисков ученика Наместника, если б узнали, что в одной из них лежат белые крылья. В любом случае и при любом раскладе – что бы ни случилось – это будет самый запоминающийся обряд инициации из всех, что видели в этой стране. И, надеюсь, последний.

Меня оставили в бункере, приглядывать за пленником. Мы сидели с ним перед черно-белым телевизором, по которому шла трансляция с площади.

– Может, тебе не стоит это смотреть? – поинтересовался я. Он не ответил и даже не пошевелился. «Бабочка окуклилась», – пронеслось в моей голове.

На площади все было готово: установлены экраны и праздничные транспаранты, платформа с куполом висела над подиумом, люди размахивали флагами и шумели. Настроение толпы было мне решительно непонятно. Еще непонятнее было поведение Совета, решившего идти до конца и не откладывать инициацию, словно ничего не случилось. На что они надеются? Николас сказал, что им некуда деваться. Люди уже давно желают видеть ученика Наместника, так внезапно исчезнувшего с экранов телевизоров, а информация о том, что обряд откладывается... В общем, они бы подставились в любом случае. Еще Ник говорил, что ангела ищут. Искали все это время...

Один раз к нам пришел человек в униформе, поприветствовал Нормаха и сказал в рацию, что северные катакомбы обысканы и ничего-де в них не обнаружено. После этого они быстро выпили и, обнявшись, расстались.

– Это место теперь вычеркнут с карты поиска, – торжественно объявил тогда Нормах.

Телевизор показал, как под своды купола привезли старого Наместника. Вид у него не был озабоченным, и вообще, если не смотреть на людей из Совета за его спиной, то могло показаться, что все действительно шло как обычно. Но на заднем плане мелькали встревоженные лица, то и дело опускавшиеся вниз, чтобы глянуть на наручные часы.

«А может, они успели за две недели вырастить клон похищенного ученика? – с тревогой подумал я. – Тогда все провалено!»

Долгая вступительная речь, молитва... Все как в прошлый раз – три года назад, – но было заметно, что организаторы тянут время. Я прямо из бункера чувствовал, как в толпе нарастает напряжение. Это все входило в планы Нормаха: довести до предела, насколько это возможно, а в самый последний момент ударить.

И он ударил.

Щелчок – и купол начал трескаться и осыпаться. Крохотные вибраторы, прицепленные к основанию заранее, должны были не взорваться, напомнив людям о недавней трагедии на параде Ангела, а просто открыть доступ к подиуму. Наша команда появилась там эффектно: пролетев над самой вершиной купола и осторожно задев поверхность дном летающей машины, заставила его окончательно осыпаться на головы Наместника и Совета.

Тут я испугался, что сейчас паника на площади уничтожит большинство наших будущих сторонников и очевидцев разоблачения, но успокаивающий голос Нормаха, прозвучавший из колонок, снова волшебным образом сконцентрировал все умы на себе. Пока он просил не паниковать, выслушать и объявил, что нас всех обманывают, из кабины пилота на подиум вывалились крылья. В этот момент оператор успел выхватить  разом побелевшее лицо старого Наместника, но экран тут же переключился на крылья – я понял, что Николас взял управление камерами в свои руки.

***

Изображение Нормаха крупным планом, транслировавшееся на передвижных экранах, вместе с установкой приона заставляли с замиранием сердца вслушиваться в его волшебный голос, обещавший, что он положит конец безобразиям, взрывам, докажет, что нас всех обманывали, и приведет к справедливости.

Возможно, если бы не прионная установка, толпа не стала бы так спокойно слушать. Но даже с экрана крохотного телевизора шел заряд той энергии, что нес в себе он – этот человек. Он обходил детали и подробности, следуя четко составленной речи, пока ребята под дулами винтовок связывали и отключали Наставника, Совет и охрану. В углу жался проповедник, закрывший лицо руками, от горя.

«Мы победили», – подумал я.

– Мы победили, – шепнул я в рацию Даре.

Она всхлипнула, собираясь что-то ответить, но в этот момент из колонок телевизора донесся хлопок и крик. Рядом со мной вскрикнул и резко отвернулся ангел. Я поднял глаза к экрану:

– О нет, Дара, что происходит?

Нормах, почти полностью захвативший внимание толпы, вдруг рухнул с разорванным животом прямо на подиум в лужу крови, забрызгав всех, кто стоял рядом. Не успев ни понять, что произошло, ни даже склониться к вожаку, потрясенные революционеры начали взрываться один за другим.

Я видел, как погибали люди, с которыми жил полгода бок о бок, с которыми шел в будущее. Я слушал, как проповедник победно выкрикивает, что еретиков настигла кара! Что теперь при всех праведниках нам наглядно показана Воля Его.

В это было невозможно поверить. Рикки рухнул и замер, а затем еще один человек, и еще, и еще. Дара вскрикнула где-то на другом конце провода. А я сидел в оцепенении и ждал, когда же дойдет очередь и до меня.

– Вы стали свидетелями Воли Его! – вопил проповедник, скользя в крови революционеров. – И вы станете свидетелями чудесного возвращения будущего Наместника на трон! Вы станете свидетелями того, как Его Воля прирастит крыла к телу ангела!

Сквозь бурю эмоций я заметил, что камера теперь показывает передвижные экраны, а на экранах мелькали заброшенные районы на юге. С ужасом я понял, что это съемка с вертолета, летящего в направлении наших бункеров.

– Дара! – позвал я в отчаянии.

– Льюи!

– Ты жива?

– Я думала, что сейчас тоже взорвусь! – плакала она. – Бедный Рикки! Бедный маленький Рикки!

– Дара, как так вышло?!

– Не знаю я! Не знаю! Может быть, это вино сработало!

И она залилась слезами, а я с ужасом наблюдал, как вертолет подлетает к столбу света, пробивающегося откуда-то из разломов земли. Откуда-то из наших катакомб.

– Всевышний указывает нам путь к ангелу, чтобы мы могли его спасти! – надрывался проповедник под рев толпы.

– Дара, как же так?!

– Нормах говорил, что «Неорома» отключила жучок, но он был включен, – пояснила Дара, чуть успокоившись. – Это он сейчас посылает световой сигнал!

– Надо бежать... надо бежать! Дара!

В этот момент сел вертолет, из него выскочили десантники, и я видел на трех экранах, как они несутся по нашим коридорам в заброшенную лабораторию, но не мог пошевелиться. Ангел тихо зарыдал, закрыв глаза руками.

– Дара! – позвал он вдруг.

– Льюи, – сказала она тихо. – Это «Неорома» попросила меня приглядеть за ним.

– Что?

– Ты был прав, я бы убила его, если бы мне доверили пилить крылья. Но «Неорома» просила сохранить ему жизнь, они сказали, что потом Айсберри будет нашим козырем.

– Айсберри?

– Его имя... Он и правда ангел. Пусть в переносном смысле... особенно на фоне меня... Льюи! Все было подстроено! Я знаю теперь, что это все с самого начала было подстроено... Совету, как воздух, нужна была эта неудавшаяся революция! Наглядная кара, чудесное возвращение! Мы поняли это еще вчера...

Пока она говорила, сбиваясь, группа десанта выбила дверь в лабораторию. Я глянул на экран и увидел то, что видят они: пустую комнату с одной единственной девушкой за центральным манипуляторным столом. Девушку с заплаканным лицом, перебинтованной головой и детонатором в руках. На мгновение оператор показал обескураженные лица проповедника и взволнованных членов Совета.

– Привет, уроды, – сказала она, приветствуя и десантную группу, и советников, наблюдавших операцию на большом экране. Улыбнулась и нажала на кнопку запуска.

...а дальше был взрыв.

– Дара, – позвал ангел в тишине.

Я закрыл глаза, чтобы не видеть потухшее изображение на передвижных экранах. Нам удалось сбить их со следа. Нам удалось.

Вчера, когда ребята еще праздновали, а Дара исчезла в неизвестном направлении, Нормах, предвидя неладное, отвел меня в сторону.

– Вы с ангелом уезжаете.

– Куда?

– На север. Ближе к причалу. Если что-то пойдет не так, бери мутанта, сажай его в лодку и уплывай. Может, мы к вам присоединимся, если получится уйти живыми с площади. Но если что – на борту есть запас ампул и переносной аппарат для очистки крови. Ангел не должен достаться Совету, Льюи! Запомни. Собирайся сейчас же. У Родери список того, что тебе необходимо взять.

– Мне нужно передать Даре ее рацию! – вспомнил я.

– Дара сейчас пересаживает себе из тела ангела встроенный жучок. Так что оставь ее себе. Это на всякий случай, чтобы ты знал.

– Что?! Какой?.. Он же не работает.

– Может и не работает, кто знает? Мы просто обезопасим себя. Она наглоталась каких-то таблеток и руководит операцией на себе. Лучше к ней не соваться. Правда. Рацию возьми с собой – в любом случае понадобится.

Я открыл глаза, внезапно осознав, что из всей команды остался один. А это значит, что все только в моих руках. Я вскочил и схватил Айсберри за плечо.

– Уходим! Нас будут искать! Меня просто прикончат, а тебя люди разорвут после такого обоюдного провала!

Это должен был быть триумф: толпа пялится на окровавленных, убитых мистической силой злодеев, посягнувших на ангела, а тем временем будущий Наместник спускается к ним с небес, сияя, как новогодняя игрушка. Потрепанная, разбитая, перебинтованная игрушка. А потом Совет промыл бы ему мозги, пришил бы ему крылья, воспользовавшись последними научными разработками, или нарастил бы новые, объяснив эти чудесные события Божественным вмешательством. И все, включая Айсберри, поверили бы.

– «Неорома» готовила этот наглядный провал с самого начала! – воскликнул я вслух, перетаскивая ангела через металлическое ограждения и все еще не выпуская пистолет из рук. – Все это... все, что мы делали! И ты... Дара права: им нужна, просто необходима эта неудавшаяся революция! Потому что иначе бурю бы поднял сам народ! И тогда бы они не отделались так дешево!

Наша идея... наша грандиозная идея шла в поддержку того, с чем призвана была бороться.

До меня начало доходить, что не было никаких сложностей и долгих подготовок. Это для нас кража ангела была делом всей жизни. Совет просто бросил очередного ангела на растерзание революционерам. И нас всех бросили.

У них еще было время добраться до нас и предъявить «козырь» взбешенной толпе! Подумав об этом, я резко остановился. Пока ученик Наместника жив, был угроза, что Дара, Нормах, Рикки и ребята погибли зря. Умрет он – и мы победим. Пусть и посмертно. Я достал пистолет, который таскал с собой все эти полгода. Я надеялся, что мне никогда не придется использовать эту штуку.

– Айсберри! Стой, – окликнул я его. Впрочем, не сказать, чтобы он несся.

Я посмотрел поверх прицела на пленника: он был ужасно худым, особенно после этого двухнедельного кошмара. К тому же на его пожизненной диете с почти сидячим образом жизни из-за неподъемных крыльев мышечная масса у ангела была слабо развита. Если бы Дара не гоняла его каждый день к аппарату и обратно, он бы не смог сейчас двигаться совсем.

Ученик Наместника обернулся и замер, догадавшись, что я хочу оборвать последние нити, за которые еще способен дергать Совет. Хотелось извиняться. Долго и с чувством, объяснить, что я больше ничего не имею против него, что это ради Дары и Рикки, но язык отказал мне.

– Не надо, – попросил он. – Не надо, Льюи, не стреляй!

Все равно, что стрелять в ребенка. Пусть даже ради того, чтобы революционеры и студенты в учебных заведениях погибли не напрасно. Конечно же я опустил оружие. Проклиная себя за свою слабость и нерешительность, за то, что вообще устроил всю эту глупую ситуацию. Надо было торопиться.

Мы почти выбрались из окраины к самому берегу, оставалось всего минут тридцать быстрого шага, как вдруг наш побег остановил грубый окрик.

– Вы на чью землю ступаете?!

Я обернулся и увидел вооруженного человека. Дуло его винтовки смотрело прямо в нашу сторону. Надо было поднять руки, сказать, что вышла ошибка, и быстро ретироваться, но, видимо, этот человек стал последней каплей. Не пожелав подумать как следует, я толкнул Айсберри и открыл огонь по хозяину территории, прежде чем развернуться и припустить дальше по намеченному пути. Мы побежали до очередной ограды, отделявшей нас от свободных прибрежных районов, и почти перебрались через нее под свист пуль.

Но тут мне не повезло.

***

– Уходи.

– Н-нет, не надо меня тут оставлять!

Итак, в меня выстрелил человек. Не солдат, не военный, не наемник, не еретик. Один из тех людей, за будущее которых я боролся. Как это глупо...

Но перед нами был заброшенный пирс, около которого страшным монстром из воды торчала ржавая подводная лодка, приготовленная для побега на случай форс-мажора.

– Держи, вот. – Я, сунув ему в руки аптечку, взятую с собой заблаговременно, развернул его от себя и толкнул в направлении к наплывающих на берег волн.

– Нет, ни в коем случае! Нет, я не могу! – Он снова смотрел на меня умоляюще, прижимая аптечку к сердцу.

– Коли, как только почувствуешь боль. Тут тебе недели на две хватит точно. Если не потеряешь. Уходи давай, у тебя мало времени.

– Но тебе же тоже надо! – плача, сказал ангел и уставился на кровавое пятно, ползущее по моей куртке.

– Мне недолго мучиться осталось. – Я подхватил его под локти и отвел на пирс, с которого ему предстояло погрузиться в подводную лодку. Море было свинцово-серым и неспокойным, небо глядело на нас хмуро, как и должно было смотреть на недобитых государственных изменников.

– Внутри найдешь бинты, – продолжал инструктировать я, пока мы тащились по деревянному шаткому сооружению. – Меняй раз в день. Айсберри! Слушай внимательно. Раз в день – запомнил? Еще там запас еды...

– Да я же не умею ей управлять! – сказал он, и новый поток слез покатился по его щекам.

– Она сама тебя куда-нибудь выбросит. Скорее всего, к островам. Нормах говорил, что там тебя ждут. Скажи, что болен и тебе нужно в медицинский центр. Хотя у тебя такой вид, что и говорить будет не обязательно. Когда они поймут, кто ты такой, все – можешь больше ни о чем не беспокоиться. На борту установка для диализа, умеешь ведь пользоваться?

– Поедем со мной!

– Я не переживу этого путешествия, не глупи. Если я начну разлагаться прямо внутри...

– Тогда я останусь!

– Нечего тебе тут делать! Все. Спускайся.

Я развернул безвольного ангела к себе и положил ему руки на плечи, глупо надеясь, что он запомнит мой серьезный взгляд, но он лишь поморщился от боли, и выдал новую порцию слез.

– Не терпи, слышишь? Коли, как только почувствуешь, ладно?

Он затравленно кивнул, не поднимая глаз, и начал спускаться в лодку.

А я вернулся на берег и без сил рухнул на песок, и что-то твердое уперлось в ребра, пробудив новую волну боли.

Пока я выковыривал из внутреннего кармана куртки мешавший предмет, в голове промелькнула успокаивающая мысль: несмотря на приказы «Неоромы», неясные намерения Нормаха насчет будущего ангела и прочие обстоятельства, последним своим жестом Дара доказала, что спасение жизни этого маленького человека в конечном итоге оказалось ее инициативой. Фактически, она принесла себя ради него в жертву. Наверное, если бы мы все остались живы, и нам было бы даровано много лет, я бы и тогда не смог даже приблизиться к пониманию тех мотивов, которыми она руководствовалась.

Наконец, путем мучительных манипуляций, я достал из недр куртки то, что мне мешало. Это была рация Дары. Надо же. Оказывается, я не выронил ее, когда мы убегали, а запихал во внутренний карман куртки. Тумблер почти отвалился, претерпев множество приключений по дороге, но его еще можно было переключить. Устройство ловило центральную волну, и я решил напоследок послушать, что по ней передают. Передавали радостный вой и ликование.

Нахмурившись, я прижал рацию к самому уху, пытаясь вычленить из этих шумов объяснение. Трансляция явно шла с площади. Что там происходило?..

– И теперь, пред лицом своего народа и Всевышнего, я клянусь... – услышав знакомый голос, я замер в ужасном предчувствии. – ...буду исполнять Волю Его, во имя справедливости, славы Отечества...

Можно было поклясться, что на площади в этот момент стоял Айсберри и давал традиционную клятву. Живой. Здоровый. Верующий.

У них все же был клон. Вероятно, с самого начала. Клон, которого начали выращивать заблаговременно. И они сыграли пьесу так, как собирались. Даже маленькая поправка Дары, внесенная в сценарий, почти ничего не изменила.

Уронив устройство, я посмотрел на отплывающую подводную лодку, отвозившую нашего ученика Наместника дальше от этих проклятых берегов, и вздохнул с облегчением: пожалуй, самой большой ошибкой в моей жизни было бы совершенно напрасное убийство этого наивного человека.

«Пусть хоть одно не замутненное пороками существо уцелеет», – подумал я, впадая в холодное оцепенение.

***

В гнетущей тишине что-то выло. Ангел, который пытался уснуть, встал и подполз к иллюминатору. За ним виднелась лишь темнота.

Лодка, накренившись и погаснув, медленно опускалась на дно. Тихо горели аварийные лампы, под сдавливающей силой воды стонало судно. Ангел, впившись глазами в темноту, слушал ее и сопереживал. Дышать становилось все труднее. Загерметизированый аварийной системой в одном отсеке, он и не подозревал, что такое может быть: что воздух однажды может кончиться.

Вдыхать приходилось глубже и чаще, и он боялся подумать о том, что же будет дальше. Боль в спине, которую он зачем-то терпел, отходила на второй план. Запоздало подступала паника.

И вот, в один момент он ощутил подъем, словно в него разом вселили все ощущения цветущего мира. Мимо иллюминатора проплыло светящееся облако – целая вереница облаков, с которых на него смотрели добрые лица. Может, это было всего лишь одно лицо, а может, и не лицо вовсе, но сердце умирающего мутанта наполнила надежда. Вереница плыла медленно, и ангел видел шлейф, который словно крылья тянулся за ними.

– Ах вот ты какой, – вздохнул мутант, чувствуя, как к нему прикасаются сверкающие нити светящегося создания, и понимая, что все те эмоции, которые он испытывал до этой минуты, на самом деле даже вполовину не могли отразить такие понятия, как Радость и Любовь, и на деле были лишь химическими реакциями, протекающими в просто устроенном человеческом теле.