Слишком долго надежда держала

Как там говорят, «не было бы счастья, да несчастье помогло»? Хм, в моем случае счастье оказалось весьма сомнительным и могло бы ввергнуть в очередную беспроглядную депрессию, если бы в душе моей еще осталось что-то, что могло чувствовать... Но не буду забегать наперед.

Прошедший год выдался настолько перенасыщенным событиями, что, казалось, вся моя жизнь до него не могла тягаться с таким концентратом. Началось все со смерти мужа, без пяти минут собственной гибели и беременности. Затем последовала встреча с «прекрасным незнакомцем» и зарождающиеся чувства, а в итоге надежда на все же возможное светлое будущее и как результат – попытка порвать отношения с Раумом, обреченная на провал. Переживания по поводу первой несчастной любви Рии увеличили на порядок количество отмерших нервных клеток, но и это был не предел. Новость о том, что муж мой жив-здоров и это именно он, пребывая в новом облике, поселил смуту в моем многострадальном сердце, а Рауму с самого начала все было известно, чуть не довела до беды, вызвав у меня преждевременные роды. Слава богу, все обошлось, и сын появился на свет здоровеньким.

Но, как оказалось, Судьба была лучшего мнения о моей выносливости и решила послать еще одно испытание, которое пошатнуло мои и без того ослабевшие нервы и веру.

Конец мая

– Можно, конечно, пройти курс интенсивной терапии и даже обратиться к нетрадиционной медицине, если вы это приветствуете, но... Должен признаться, если лечение поможет, иначе как чудом я это не назову. Увы, миссис Морриган, я не смею вас обнадеживать. Результаты анализов однозначно говорят против.

Кики Кровь отхлынула от лица. Пока слушала приговор врача, я бессознательно сжимала сплетенные пальцы рук, уставившись немигающим взглядом на метроном в правом углу стола. Его мерное тиканье начало раздражать уже на пятой минуте пребывания во врачебном кабинете. Сейчас же этот звук стал просто невыносимым. Я протянула руку и остановила маятник.

– Спасибо за честность, доктор Рейнолдс.

– Это меньшее, что я могу сделать в данной ситуации, – пробормотал мужчина после некоторой паузы. Вероятно, он был удивлен отсутствию слез.

А их действительно не было, потому что шок от услышанного оказался настолько сильным, что плакать я была не в состоянии – мозг все еще отказывался воспринимать суть сказанного.

– Что ж... – Глубоко вздохнув, я повесила сумку на плечо и поднялась. – До встречи на ежегодном осмотре. Если что-то решу, я с вами свяжусь.

– Да, миссис Морриган, конечно. – Он поднялся вслед за мной, провел до двери и уже у порога слегка коснулся моего локтя. – Не отчаивайтесь. Это ужасная новость для любой женщины, но сегодня существует столько возможностей... Наука прогрессирует с каждым днем.

– Спасибо, доктор Рейнолдс.

Сказать, что я была поражена, – значит ничего не сказать. Но ставить на себе крест, не исчерпав всех возможностей, я наотрез отказывалась. Моей последней надеждой была хорошая давняя подруга. До встречи с ней я успокаивала себя вполне естественными в сложившейся ситуации мыслями: возможно, доктор ошибся, или что-то напутали в лаборатории, поэтому непременно стоит обратиться к близкому человеку, которому настолько небезразлична твоя судьба, что он не допустит ошибок и будет биться до последнего. Таким человеком для меня и была Кимберли – подруга, с которой мы познакомились во время учебы в Тринити и с которой делили комнату в общежитии. Пока я постигала азы психиатрии, она с отличием окончила отделение онкологии нашего факультета. И хоть в дальнейшем жизнь разбросала нас по разным континентам, мы никогда не теряли связь друг с другом. На сегодняшний день она стала единственным обычным человеком в моем окружении, который знал не только о моих необычных способностях, как родители, но и была посвящена во все перипетии моей непростой жизни, вплоть до последних событий. К моим удивлению и радости, Дэррок, знавший ее довольно хорошо, был достаточно уверен в ее благоразумии и рассудительности, чтобы позволить мне такую роскошь.

Сейчас Кимберли заведовала онкологическим отделением центральной клиники в Мадриде, и я очень рассчитывала на ее знакомства и помощь.

Один звонок. Поток радостных эмоций. Настороженность и беспокойство, когда озвучила свою проблему. Напряженное молчание, протянутое сквозь время и расстояние, и, наконец, короткое «приезжай, я жду».

Приезжать не стала. Собрала все необходимое – документы, медкарту, деньги – и перенеслась прямо в кабинет, слишком уж тяжелым было ожидание и неизвестность, чтобы продлевать их авиаперелетом.

После порывистых крепких объятий перешли сразу к делу.

***

Спустя несколько дней я снова сидела в кабинете подруги и ждала ее возвращения из гинекологии, где заново прошла все обследования под руководством заведующей, которой Кимберли передала меня «с рук на руки».

– Ну, что она сказала? – Я аж подалась вперед, когда Ким закрыла за собой дверь.

Она медлила с ответом. Плавно опустилась в кресло, облизала губы, плотно сжала их и устремила на меня пронзительный Кимберли взгляд карих глаз, полный сострадания.

В словах не было нужды, я все поняла и без них. Точка.

Как ни старалась я раньше держаться, надеяться и не поддаваться отчаянию, сейчас боль прошила насквозь, словно кто-то невидимый нанес точный сокрушительный удар прямо в солнечное сплетение. Зажав рот обеими руками, я попыталась сдержать рвущийся наружу полустон-полурев, и судорожно вздохнула, до скрипа стиснув зубы, чтобы не разрыдаться.

Кимберли обошла стол и опустилась на корточки рядом со мной, разворачивая к себе стул, на котором я сидела.

– Кики... Кики, посмотри на меня! – Она взяла меня за руки, заставляя опустить их.

Сквозь пелену слез я увидела ее лицо, обращенное ко мне, а в следующую секунду уже сползла со стула на пол и, крепко обняв, разревелась на ее плече.

– Тише, милая, тише, – приговаривала Ким, беспрестанно гладя меня по волосам. – Господи, я думала, что уже привыкла к этому, – пробормотала она.

Когда плечи перестали содрогаться, поток слез иссяк и мы переместились на диван, Ким протянула мне стакан воды.

– А покрепче ничего нет?

Без лишних комментариев из шкафчика на стол перекочевали бокал и бутылка бренди «Кардинал Мендоза».

Опрокинув залпом первую порцию, я закашлялась, но налила вторую.

– Почему, Ким? – спросила, уставившись на янтарную жидкость в бокале.

Подруга поняла, что это был не риторический вопрос типа «За что мне это горе?», а желание понять причину этого самого горя.

– Судя по всему, после родов у тебя открылось кровотечение из-за приращения плаценты, и пришлось делать выскабливание. Но выполнили его слишком усердно и глубоко, потому ткани полноценно не восстановились и в дальнейшем эмбрион просто не сможет прикрепиться.

– Но после родов никакой операции не было. Я бы помнила.

– Ты могла быть все еще под наркозом или...

– Или Зидекиил погрузил меня в сон.

Я прижала ладонь к губам, зажмурившись и задержав дыхание.

– Кики, родная. – Ким забрала у меня бокал и сжала руку в своих ладонях. – Это ужасно в любом случае, и никакими словами не облегчить боль постигшего тебя горя, но послушай меня...

Я разлепила мокрые ресницы и встретилась с ней взглядом.

– У тебя двое очаровательных деток, рядом с тобой любящий мужчина... двое мужчин... Разве этого не достаточно для счастья? Жизнь не заканчивается, у тебя есть ради чего жить и кого любить.

Возразить мне было нечего, Ким была абсолютно права, поэтому я лишь согласно закивала, борясь с очередной волной слез.

«Кардинал Мендоза» таял на глазах, а вместе с ним и боль, сжимавшая сердце. На Мадрид опустились сумерки, о житье-бытье за время разлуки было уже практически все порассказано, когда я вдруг подскочила от вибрации в заднем кармане брюк.

– Алло? – протянула заплетающимся языком.

– Где ты?

– Я? В Мадриде.

– Ну и какого черта ты там забыла? – В голосе Дэррока сквозило едва сдерживаемое раздражение.

– Напоминаю: тут живет моя близкая подруга и твоя знакомая. Кстати, она передает тебе привет. – Я подмигнула Ким.

– Ты что, пьяна?

– Ну только если самую малость. – Взгляд упал на бутылку – благородная жидкость едва доходила до срединной отметки. – Или не самую.

– Твою мать, Катерина! Сиди на месте!

– Что сказал? – поинтересовалась Кимберли, когда я нажала на сброс.

– Ответного привета не передал. Помянул тещу. Нервный какой-то. Кто-то, наверное, настроение подпортил, – сделала я вывод и обреченно вздохнула – не за горами маячил маленький семейный скандал со мной в качестве виновника «торжества».

– Может быть, это была его жена, которая забыла предупредить о своем отбытии заграницу, при этом оставив его с некормленым младенцем, а сама тем временем хорошо наклюкалась? – В глазах Ким блеснули искорки смеха.

– Умная, да? Язва! – прищурилась я в ответ.

– Вот кто бы говорил, милая моя! – в тон отозвалась подруга.

От обмена любезностями нас отвлекло многозначительное «Гхм!» Увлекшись, мы не заметили, как в исказившемся пространстве появился Дэррок.

– Кимберли, – кивнул он.

– Здравствуй, Дэррок. – Ким приветственно вскинула руку.

Его взгляд упал на журнальный столик, а точнее, на полупустую бутылку в центре.

– Что-то не припомню, чтобы ваши девичники сопровождались таким обильным возлиянием.

– Ну выпила немного. С кем не бывает? Чего так злиться? Можно подумать, я каждый день... – Я запнулась и замолчала, вздохнув под холодным взглядом мужа, взиравшего на меня с укором.

Тем временем Кимберли поднялась с дивана и подошла к нему.

– Что происходит?

– Просто забери ее домой, Дэррок, и не расспрашивай ни о чем. Кики нужно отдохнуть и хорошенько выспаться. Сейчас она как никогда нуждается в твоей заботе и внимании, – донеслось до меня ее тихое бормотание, и чувство глубокой благодарности к подруге всколыхнулось внутри.

Взгляд Дэррока метнулся ко мне, с опущенной головой прильнувшей к мягкой спинке дивана и поджавшей под себя ноги. Затем он снова посмотрел на Ким и то ли понял все, то ли просто понял, что сейчас действительно не самое лучшее время для «разбора полетов».

– Хорошо. А ты? За окном уже ночь.

– Обо мне не беспокойся. Я сейчас соберусь и вызову такси.

Дэррок подошел ко мне и легко подхватил на руки.

– Спокойной ночи, Кимберли.

Одной рукой обняв мужа за шею, другой я помахала Ким.

– Будь с ней поласковей, – услышала я ее голос, перед тем как Дэррок трансгрессировал в нашу спальню.

***

Разбудил меня запах роз. Открыв глаза и щурясь от утреннего солнца, проникавшего мягким желтым светом сквозь золотистые шторы, я наткнулась взглядом на кроваво-красные бархатные бутоны на подушке Дэррока. Пять цветков с обрезанными шипами лежали в нескольких сантиметрах от моего лица головками ко мне.

– Доброе утро, Катенок.

Из кресла в дальнем углу спальни поднялся Дэррок, мой двуликий Янус, и подошел к кровати, присев рядом со мной на постель. Взял с тумбочки стакан с водой, бросил в него быстрорастворимый аспирин и протянул мне. Жадно проглотив содержимое, я вернула стакан, взяла с подушки розы и прижала их к груди, вдыхая пьянящий аромат.

– По какому случаю? – тихо прошептала, робко подняв на Дэррока глаза.

Дэррок – Разве я не могу просто подарить любимой женщине цветы? – Он протянул руку и легонько погладил меня по щеке.

Казалось бы, такое привычное действие, простое прикосновение, каких было множество за всю нашу семейную жизнь. Но сколько было в нем нежности, сколько ласки и заботы...

В мыслях вмиг пронеслись вихрем воспоминания вчерашнего вечера, и чувства новой волной затопили меня. В груди кольнуло, на глаза навернулись непрошеные слезы, и, устремив на Дэррока взгляд, преисполненный боли, вины и мольбы, я прошептала одними губами:

– Прости меня...

На секунду он застыл с удивлением на лице, затем вдруг порывисто привлек к себе и крепко обнял, сминая нежные бутоны, оказавшиеся зажатыми между нашими телами.

– За что ты просишь прощения, Катенок? В чем твоя вина?

– Я больше не могу...

– Ш-ш-ш-ш, – прошелестел он мне в волосы, целуя в висок, а потом практически слово в слово повторил то, что говорила вчера Кимберли: – Катенок, ты подарила мне красавицу дочь и здорового наследника. Ты доверилась мне и продолжаешь любить, несмотря на все мои достоинства, которые решительно считаешь недостатками. – Он усмехнулся мне в волосы. – И не смей винить себя в том, перед чем ты бессильна, а тем более просить у меня прощения.

– Но я...

– Цыц! – приказным тоном произнес Дэррок, отстранившись лишь для того, чтобы заставить надолго замолчать глубоким поцелуем, таким нежным и успокаивающим.

Июнь

Июнь стал для меня вторым медовым месяцем. Хотя почему вторым? У меня первого-то и не было.

Это, без сомнения, были лучшие дни в моей жизни, согретые теплом и заботой любимых людей. Дочь, послушание которой за это время ни разу не вызвало порицаний; сын, который рос на глазах и радовал меня каждое мгновение. Нежность к этому крохотному плоду нашей с Дэрроком любви, и без того безграничная, стала сильней вдвойне, и кто-то мог бы назвать меня сумасшедшей мамашей с чрезмерной заботой о своем чаде и не ошибся бы. После открывшихся обстоятельств я стала еще больше дорожить своими детьми, насколько вообще возможно, и вполне естественно, что это проявлялось в сверхопеке над ними.

Временами Дэррок посмеивался надо мной, угрожая, что скоро начнет ревновать к сыну, которого я просто не выпускала из рук. Сам он проводил теперь с нами каждую свободную минуту, коих у него вдруг стало намного больше.

Неужели обязательно надо было потерять нечто настолько важное, чтобы, наконец, обрести этот кусочек счастья, думала я, сидя в шезлонге в саду на заднем дворе.

Посреди газона, на толстом пледе сидел Дамиан и звонко визжал и смеялся каждый раз, когда Дэррок толкал стоявшую перед сыном неваляшку. Восторженным крикам сына вторил заливистый лай Хантера. Терьер носился вокруг него и то и дело норовил ухватить малыша за памперс под тонкой тканью ползунков.

Вот игрушка качнулась в обратную сторону и чуть отскочила. Дамиан, не достав до нее рукой, плюхнулся на живот и маленькой пухленькой гусенечкой пополз за убежавшей неваляшкой. Дэррок незаметно отодвинул ее еще дальше, с гордостью и одобрением наблюдая, как сын целеустремленно движется к желаемому. Настигнув «беглянку», Дамиан издал победный клич и, обхватив руками, повалился вместе с ней на плед. Дэррок рассмеялся, подхватил сына на руки и поднял в воздух, провоцируя очередной визг восторга.

Он ведет себя совсем как обычный человек, наслаждающийся простыми семейными радостями, улыбнулась я про себя. Но Дэррок не был обычным человеком. Намного более мудрый, сильный, выносливый, властный, целеустремленный, настойчивый, терпеливый... И даже в том темном и пугающем, что таил в себе, он оставался лучшим. Не говоря уже о невероятно сексуальной, страстной натуре. А каким нежным и чутким он мог быть... Я закусила губу, вспомнив прошлую ночь, и на лице заиграла мечтательная улыбка.

В какой-то момент Дэррок отвлекся от сына, бросил на меня короткий пристальный взгляд, и от того, что я увидела в его глазах, меня обдало жаркой волной, прокатившейся по всему телу от макушки до пальцев ног. Отливом она вернулась к груди и застыла теплым озерцом вокруг сердца.

Черт возьми, я была счастлива! Здесь, сейчас и вообще. Счастлива от мысли, что этот необычный мужчина – мой. Что он выбрал меня среди множества других и сделал своей навсегда. И я была в этом уверена, потому что, пережив его потерю раз, я больше никогда с ним не расстанусь, пусть даже планета сойдет с орбиты и мир рухнет в тартарары. И я знала, что и он от меня не откажется. Просто чувствовала это. Да и... Дэррок – собственник, и этим все сказано. Эта мысль вновь вызвала улыбку. Чего уж там, я согласна быть его собственностью.

Рия Меня отвлек тихий смех дочери. Рия сидела тут же, чуть вдалеке от нас, водрузив неизменный ноутбук на скрещенные по-турецки ноги и порхая пальцами по клавишам.

– Что тебя так рассмешило?

Рия подняла глаза от монитора.

– Переписываюсь с приятелем. Рассказывает, как с братом повздорил, – коротко отозвалась она и вернулась к чтению.

– Что за приятель? – продолжала любопытствовать я.

– Да так, случайно в чате познакомились.

Видя, что на подробности дочь не настроена, я еще какое-то время разглядывала ее, а потом оставила в покое.

Солнце уже клонилось к горизонту. Пробиваясь сквозь густую листву, оно бросало причудливые блики на траву и окутывало все вокруг мягким золотистым сиянием. Пригревшись под его лучами, я вдохнула полной грудью, обвела взглядом родные лица, закрыла глаза и откинулась на спинку шезлонга. На языке вертелась избитая фраза: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!»

Но в размеренное течение радужных мыслей вдруг закралось легкое чувство тревоги. Не размыкая глаз, я нахмурилась. Ощущение было такое, словно в этой идиллии недостает какой-то маленькой, но очень значительной детали... Маленькой, ну конечно. Черта с два! Спрятанной где-то очень глубоко в душе, так глубоко, что порой о ней даже можно попытаться забыть, но которая неотъемлемо имеет место быть в моей жизни – так будет правильней. А если еще точнее, то периодически возникать в ней набегами, стремительно, непредсказуемо, и так же неожиданно исчезать.

Раум.

Ну почему именно сейчас, когда все так замечательно, когда в моей гавани только-только установился штиль, даже не присутствуя, он должен был ворваться и нарушить это зыбкое ощущение рая?!

Раум не появлялся вот уже два месяца. Опять. Видать, много долгов нахватал, раз приходится так долго расплачиваться. Хотя, возможно, для него снова пройдет всего несколько дней...

Возмущенно выдохнув, я помотала головой, отгоняя прочь все мысли о демоне.

– Что случилось? – Дэррок вскинул голову. Утомившись, Дамиан засыпал у него на руках, сжимая в ладошке отворот отцовской футболки.

Я медлила с ответом, залюбовавшись этой картиной.

– Все слишком хорошо.

– Все будет еще лучше, когда мы поженимся.

– Обещаешь исправить ошибки бракованного брака?

Дэррок фыркнул. Ну да, мечтай, родная, да знай пределы.

– Обещаю незабываемое свадебное путешествие. Куда ты хочешь поехать?

– А куда ты предлагаешь?

– Все что пожелаешь.

– Заманчивое место. А где это? – Я встала с шезлонга, подошла к Дэрроку и присела рядом на плед, глядя то на него, то на спящего сына. Дэррок обнял меня свободной рукой за талию и зарылся лицом в волосы.

– Целоваться – в доме! – раздался за нашими спинами голос дочери.

– Рия, милая, а может, тебе самой туда отправиться? Заодно возьмешь брата и уложишь в кроватку.

– Ну конечно, для чего ж еще нужна старшая сестра, как не для того, чтобы нянчится с мелким, освобождая родителям время друг для друга?

– Спасибо, доча, – улыбнулась я юной ведьме, когда она забирала брата у Дэррока.

– Мама, соглашайся на Клерию. Я не всегда могу оказаться рядом, когда вам нужно. Она вполне нормальная и адекватная. И очень хорошо маскируется.

– Интересно, а где это ты собираешься быть, когда нам нужно?

– У меня есть и свои... дела, папочка.

– И что бы это значило? – посмотрел на меня Дэррок, едва Рия скрылась за дверью, бросив на нас красноречивый взгляд, перед тем как задернуть шторы.

– Нашей девочке уже восемнадцать, милый.

– Мне это ни о чем не говорит.

– Тогда я продемонстрирую. – Я потянулась к его губам, зарываясь пальцами в шелковую медь волос и прижимаясь грудью к его груди.

– А, ну если ты об этом, то следует проявлять больше бдительности, – заявил Дэррок, беря инициативу в свои руки и повалив меня на плед.

Июль

День не задался с самого начала.

Дамиан разбудил меня рано утром – малыша мучили колики. С тех пор как я начала принимать прописанные коллегой Кимберли медикаменты для восстановления иммунитета и гормонального фона, сына пришлось приучать к молочной смеси, прикладывая к груди лишь в крайних случаях, и процесс проходил не совсем гладко.

Спустившись на первый этаж и не найдя Дэррока, выяснила у слуг, что он уехал по делам, но обещал вернуться к ужину. Попробовал бы он не вернуться!

Рия с головой ушла в виртуал, и достать ее оттуда было просто нереально. Никакие угрозы и упрашивания не действовали, сопровождаясь набившим оскомину «Да-да, мам, еще пять минут!» И даже мысли о том, что в ее возрасте я была такой же, не спасали ситуацию.

Чтобы как-то отвлечься, я отправилась на кухню, где развела кипучую деятельность по приготовлению праздничного торта. Ну и что, что семимесячный именинник не попробует его. Кроме него еще есть мама, папа и сестренка, которые уплетут эту вкуснятину за его здоровье с превеликим удовольствием!

Черта с два! – корж сгорел к монахам, завоняв всю кухню. Ругаясь на чем свет стоит, вышвырнула в помойное ведро обуглившийся недоторт, смешала в стакане один к трем мартини с виноградно-яблочным соком и вышла в сад, прихватив телефонную трубку.

Кики Погода на улице никак не вязалась с моим дурным настроением. По-летнему теплый день, согретый ласковым солнышком, сочная листва шелестит под легким ветерком, клумбы – без ложной скромности, моими стараниями – пестрят всеми цветами радуги, радуя глаз и дразня нос приятным благоуханием.

Опустившись на подвесную скамейку, я набрала номер поварихи и попросила прийти немного пораньше оговоренного времени, объяснив причину. Миссис Трэмблин заверила меня, что все будет отлично, она со всем управится и мне не о чем беспокоиться. «Праздник ангелочка не омрачится такой мелочью, как испорченный торт!»

Н-да, он омрачится только чем-то повесомее. По крайней мере, такое ощущение не покидало меня все утро: пресловутое шестое чувство заставляло временами испытывать какую-то необъяснимую тяжесть в груди. Но есть такие люди, которые умеют успокоить одной лишь доброй и уверенной интонацией своего голоса. Именно таким человеком и была наша кухарка, дай ей Бог здоровья.

Я оттолкнулась ногой, раскачивая скамью и потягивая кисло-сладкий коктейль, прижалась головой к одному из канатов, которыми скамья крепилась к потолку, и рассеянным взглядом взирала на окружающую умиротворенную красоту.

Солнечный зайчик ослепил меня на долю секунды, я чуть повернула голову и среди ветвей плакучей ивы заметила его. Он стоял, привалившись к двери в зимний сад, и не сводил с меня изучающего взгляда. Увидев, что я его заметила, он склонил голову набок, губы медленно растянулись в по-кошачьи ленивой Раум улыбке, и с такой же грацией он отстранился от двери и направился ко мне.

– Не по демону ли искусителю томится эта прекрасная ведунья? – промурлыкал Раум, ступая на деревянный настил веранды.

– Я так и знала, – на выдохе отозвалась я.

– Расцениваю это как утвердительный ответ.

Я повела бровью, покрутила в руках стакан, глядя сквозь дно на искаженные силуэты, и сделала глоток, так ничего и не ответив, хотя сердце предательски сжалось.

– Сдается мне, ты сегодня не в самом лучшем расположении духа. Я рассчитывал на более теплый прием, учитывая, что ты не видела меня... Сколько? Два месяца?

Раум опустился рядом на скамейку, раскачивая ее сильнее.

– День не задался.

– Бывает, зачем расстраиваться? К тому же, он только начался, мы все еще можем исправить, – заверил демон, пока его пальцы медленно «шагали» по моей руке вверх от запястья.

– Дамиану сегодня семь месяцев. Праздничный ужин под угрозой срыва, – сообщила бесцветным голосом.

Язва во мне решила осадить внезапно явившегося любовника, пока в душе боролись между собой противоречивые чувства: желание прижаться к нему и дать все исправить, обида за то, что так долго отсутствовал, и злость, что одним своим существованием вносил смуту в мою жизнь, играючи, словно яркой погремушкой, когда вздумается.

Тем временем демон молчал, изучая меня странным пристальным взглядом, словно пытался проникнуть в самую душу. Я ожидала вскоре услышать нечто вроде «Я оскорблен, что не удостоился приглашения на семейное торжество!», но вместо этого он просто взял мою ладонь, развернул тыльной стороной кверху и провел рукой от основания к кончикам пальцев.

– Кики, детка, я пришел не просто так.

Ну естественно! Глупо было бы думать иначе.

– Знаю, ты меня ненавидишь за «исковерканную жизнь, за то, что искушаю и пользуюсь твоей слабостью, разбивая мечты о семейном счастье» и прочая, прочая. Хотя, не скрою, это весьма пикантно и возбуждающе, когда твои большие глазки вспыхивают огнем праведного гнева, со временем переходящим в пламя желания, которое я с таким удовольствием удовлетворяю...

– Зачем же ты пришел? – прервала я этот поток сарказма и самолюбования.

– За ребенком, – тут же посерьезнел Раум.

Я резко вскинула голову, оторвавшись от созерцания наших сплетенных ладоней, и впилась в демона беспокойным взглядом.

– Зачем тебе Дамиан?! – выпалила с бешено колотящимся сердцем.

Раум вдруг громогласно рассмеялся.

– Ох, детка, как же ты очаровательна в своей наивности! На что мне, действительно, сдался ваш с «шашечником» отпрыск? Нет уж, увольте, человеческий детеныш ваш и только ваш!

Тревога схлынула враз, сбившееся дыхание понемногу выровнялось, но задержавшееся в моих глазах недоумение выражало немой вопрос, на который Раум и ответил:

– Мне нужен мой ребенок. Наследник... или наследница, тут уж как повезет.

– Но чем я могу тебе помочь? Ведь ты сам говорил, что утратил возможность иметь еще детей, когда первый ребенок умер вместе с матерью, так и не родившись. Кто я такая, чтобы менять ваши правила?

– Ты – никто, правда. Но... – Раум положил руку на спинку качели и принялся играть моим локоном. – Однажды одна весьма неглупая ведьма сказала, что это не совсем честно, что мое право иметь наследника аннулировалось со смертью первого, ведь он по факту так и не появился на свет. С этой мыслью я обратился к высшему руководству и заключил сделку, которая, по выполнении мной всех условий, даст мне еще один шанс.

Вот он – предвиденный гром среди ясного неба.

Ошарашенная, я сидела молча, не в силах вымолвить ни слова. Чувства и мысли пошли в раздрай, своим хаотичным движением вызывая лишь ступор, пока одна мысль, точнее, воспоминание, не промелькнуло в голове: «...И я оставлю ее в покое. Навсегда. Это будет моим тебе свадебным подарком»...

– И об этом ты говорил тогда, в свой последний визит, с Дэрроком?

– Ты услышала обрывки фраз, но не пожелала узнать сути, помнишь?

– И если я... – губы дрогнули, но я продолжила, – рожу тебе ребенка, ты действительно уйдешь из моей жизни? Навсегда?

– Если таково будет твое искреннее желание в обмен на согласие – да.

Он не лгал. Впервые в жизни я была уверена, что Раум говорит правду. Это отражалось в его глазах, глубоких, как океан, манящих, как тайна, и опасных, как трясина.

Сердце пропустило удар.

– Так значит, все это время ты был со мной только ради одной цели.

– Ну, детка, не стоит так драматизировать. Поначалу все это было увлекательной игрой для нас обоих, не отрицай. Такая чувственная и дерзкая недотрога в твоем лице стала для меня свежим глотком воздуха. Мне давно не попадались такие, и я во что бы то ни стало решил тебя завоевать. – Его лицо озарилось той самой умопомрачительной улыбкой, перед которой я когда-то не смогла устоять. Раум провел ладонью по моей щеке, поглаживая подушечкой большого пальца нижнюю губу, пока я отрешенно смотрела сквозь него. – Но после того как ты раскрыла мне глаза, я все обдумал и пришел к выводу, что ты станешь отличной матерью для моего ребенка, если мне позволят его иметь. Красивая, умная, пылкая, к тому же еще и потомственная ведьма... Я буду не против, если наш ребенок унаследует некоторые твои качества.

Ребенок. Маленькое существо, в котором будет частичка меня. Которое будет расти и крепнуть внутри меня. Я бы многое отдала за возможность еще хоть раз подержать на руках кроху, которой дала жизнь... Но реальность остудила жар этих иллюзий, как ушатом холодной воды на голову: даже если бы я могла родить Рауму наследника, никто не позволил бы мне нянчить его на руках ни секунды. Какая-нибудь демоница-акушерка забрала бы от меня ребенка в то же мгновение, как он появился бы на свет.

Наконец, я горько усмехнулась, насилу сдерживая непрошеные слезы.

Не в силах больше выдержать его взгляда, его близости, я вскочила с качели и сделала несколько шагов к центру сада, остановившись спиной к демону. Но если я надеялась от него убежать, то он был иного мнения на этот счет. Раум возник за моей спиной уже спустя несколько секунд.

– Если тебе нужно время, чтобы прийти к положительному решению, я не возражаю.

– О, какой щедрое великодушие с вашей стороны, Ваша светлость! – Я резко обернулась и метнула в него пылающий взгляд. – Все уже решили за меня! А ты просчитался, демон! Просчитался и опоздал!

Непонимание в его глазах боролось с возмущением, и, пока он определялся с вопросом, я ответила сама:

– Боженька решил, что я больше не достойна рожать детей! Ни тебе, ни кому бы то ни было другому. Как видишь, твоя игрушка больше не пригодна для дальнейших игр. Я бесплодна!

Удивление, недоверие, разочарование и, наконец, осознание услышанного вихрем промелькнули в потемневшей синеве его глаз. А напоследок на миг явилось и исчезло... нет, мне, должно быть, просто показалось!.. сожаление?..

Но в тот момент мне не хотелось замечать и задумываться над этим. Напротив, я собиралась уже сказать, чтобы он уходил. Убирался навсегда из моей жизни, ибо таковым было мое искреннее желание. Не видеть его, не слышать, не думать о нем; вычеркнуть, вырвать с корнем малейшие воспоминания о том обмане, который я так глупо и доверчиво принимала за нечто большее, и который теперь протянулся шрамом на моей душе.

Но я не успела. Мои губы не издали ни звука, но, казалось, каким-то образом он все услышал. Его взгляд, ставший на миг тяжелым и задумчивым, словно Раум что-то взвешивал, принимая судьбоносное решение, вдруг сменился обжигающе холодным и решительным.

– Что ж. В таком случае мне здесь больше нечего делать, – спокойно выдохнул демон.

С этими словами внутри меня что-то оборвалось. Какая ирония: ответ на извечно мучивший вопрос – люблю ли я его, выплыл из глубин сознания в самый неподходящий момент! ...Любила. Любила той болезненной, отрицающей, необъяснимой любовью где-то так глубоко внутри, что даже сложно было распознать... Но он об этом уже никогда не узнает.

Раум шагнул ко мне, одна рука взметнулась вверх, зарываясь в волосы, вторая по-хозяйски легла на талию, крепко прижимая меня к его телу, и в следующий миг он уже накрыл своим ртом мои губы.

Ожидания, что поцелуй его будет грубым и жестким, не оправдались. Порывистым, жадным, да. А еще таким, словно, не желая уходить, он все-таки прощался. Возможно ли?

Как я ни пыталась сопротивляться, вырваться из стальной хватки, у меня ничего не выходило. А когда уже решила прибегнуть к единственному действенному способу и телепортироваться – он исчез. Растворился, оставив витать в воздухе едкий запах серы, а губы – пылать.

От внезапной свободы я чуть не потеряла равновесие.

Настоящий демон? Да, он оказался настоящим демоном: коварным, лицемерным, бездушным, жестоким пользователем. Именно такими я и представляла их с детства. И все же что-то мешало провести под этим определением жирную черту.

Сейчас воспоминание об этом двояком ощущении терзает меня время от времени, и с горькой ухмылкой я ловлю себя на мысли, что, даже уйдя, Раум умудряется до сих пор играть моими чувствами, заставляя теряться в догадках. Но тогда...

Бессильная ярость обуяла меня в тот же миг. Я не просила сил у Бога. Наоборот, выпустила на волю свои. Вытянув руки вдоль тела и сжав кулаки так, что ногти впивались в кожу, я отчаянно зажмурилась и, не размыкая губ, что есть мочи взревела, раздирая горло, вкладывая в этот вопль всю свою ненависть, злость и боль.

На этот раз природа задышала со мной в унисон. Случайно или нет, но на сад налетел сильный порыв ветра, срывая листву с ветвей и пригибая цветы к земле. И в этом бешеном танце, ударяясь и переворачивая мебель, закружили предметы садовой утвари, поднятые в воздух и затянутые в вихрь неконтролируемой силой телекинеза...

Выдохшись, я рухнула на колени, уронив голову на грудь. Следом за мной и все, что кружило в воздухе, попадало на землю. Но ветер не утихал. Он продолжал рвать на мне одежду, хлестать по лицу и дергать за волосы, словно это я была перед ним в чем-то виновата.

Ничего никому объяснять не хочу и петли не наброшу на шею.

Наконец все стихло. Тишина и пустота затопили до краев, будто все остальные чувства и эмоции из меня выдуло безумным порывом стихии.

Я поднялась на ноги, пригладила растрепавшиеся волосы, одернула платье и вошла в дом.

– О, мисс Кэтрин, а я как раз собиралась справиться у прислуги, где вы, – дружелюбно улыбнулась кухарка, едва я вошла на кухню. – Я вот что хотела у вас спросить...

– Миссис Трэмблин, у вас не найдется сигареты? – оборвала я ее на полуслове.

Женщина слегка смутилась.

– Ну, вообще-то, я...

Она запнулась под моим выжидающим взглядом, затем опустила руку в карман тонкого жакета, извлекла на свет пачку сигарет с ментолом, открыла и протянула мне.

– Спасибо, – ровным тоном поблагодарила я, беря из ее рук всю пачку, развернулась и направилась к выходу, прихватив по пути бутылку мартини, маячившую на угловой полке.

– Но, мисс... А как же... Дамиан...

За стенами дома снова наступили мир и благодать, но окружавшая меня пастораль оставалась незамеченной. Опустившись на край деревянного настила, я уставилась в одну точку, находящуюся где-то очень далеко за пределами окружающего мира. Никаких мыслей, никаких сожалений, никаких возмущение – ни-че-го. Полнейшая прострация, сопровождающаяся чисто механическими движениями, казалось, чужого тела.

Смахнула соленую воду с щеки. Сдула челку. Достала сигарету. Подкурила. Затянулась. Глубоко, практически до кашля – отвыкла. Выпустила дым – через нос. Большой глоток чего-то, слегка обжигающего горло, но не достаточно. Не важно. Снова затянулась... И так продолжалось до тех пор, пока периферическое зрение не отметило, что солнце сменилось луной, с тем лишь изменением, что со временем я перестала вытирать щеки – нечего было вытирать.

Словно из другой жизни, моего слуха достигли голоса.

– Я говорила мисс Кэтрин, но она даже слушать не стала. Взяла сигареты, алкоголь и сидит там уже несколько часов кряду.

Дэррок ответил что-то невнятное.

– Так вот я ж и говорю, Дамианчик... Ей ведь кормить, а она... Ох!

– Езжайте домой, миссис Трэмблин, дальше я сам. Спасибо.

Дверь на веранду скрипнула – да смажет кто-нибудь петли в этом чертовом доме?! – слева от меня послышались осторожные шаги.

Замерев ненадолго, видимо осматривая бардак вокруг, Дэррок обошел меня и встал напротив.

– Кики, что стряслось, милая? – Он присел на корточки, положив ладони на мои колени.

– Все кончено. Он больше не придет, – отозвалась в ответ, когда ему все же удалось поймать мой пустой взгляд и привлечь к себе внимание.

– Кто не придет?

– Я больше ему не нужна.

Дэррок выдохнул, опустив голову, затем снова посмотрел мне в глаза.

– Тебе больно, я знаю, Катенок.

Выждав секунду, я покачала головой.

– Мне уже все равно. Просто хочу забыть.

– Пойдем в дом, тут становится холодно.

– Я не чувствую. Я ничего не чувствую. Мне все равно.

– Знаю, ты говорила. Но ты же не собираешься просидеть тут всю ночь, ведь так? Пойдем со мной.

Дэррок взял из моей руки недокуренную сигарету, затушил о порог, у которого валялось уже с десяток окурков. Затем отодвинул полупустую бутылку в угол и потянул меня за руки, привлекая к себе.

– Идем, малыш. Все будет хорошо.

Закрыв глаза, я глубоко вздохнула, позволив увести себя в дом.

Пока мы поднимались на второй этаж, Дэррок отдал несколько коротких приказов слугам и свернул в коридор, увлекая меня за собой.

– Рия!

– Уже ужинать?

– Рия!!!

– Да иду я, иду!.. Что? – В коридор выглянула рыжая голова.

– Дамиан сегодня спит у тебя, – бросил Дэррок через плечо, заводя меня в спальню.

– Но, папа, я...

Он резко обернулся к дочери.

– Я сказал – Дамиан сегодня спит у тебя.

– Хорошо, папа, – безропотно пролепетала Рия, зашла в нашу спальню, взяла брата на руки и направилась обратно в свою комнату.

Через минуту Дэррок уже выкатил кроватку за порог, притворил дверь и запер ее на ключ. Подойдя к окну, он задернул шторы, затем приблизился ко мне, все еще стоявшей посреди комнаты, подвел к кровати, усадил на край и принялся неторопливо стягивать с меня платье. Уложив в кровать, он лег рядом, обнял и стал нашептывать что-то на непонятном мне языке, но эти слова действовали успокаивающее, и вскоре я провалилась в глубокий крепкий сон без сновидений.

Август

Дэррок сосредоточенно изучал какой-то древний фолиант, периодически стуча по клавишам ноутбука. Я устроилась в кресле у окна и читала любовный роман, наугад взятый с полки в библиотеке. Дойдя до конца главы, я заложила книгу пальцем и Кики уставилась в окно, погружаясь в свои мысли.

– Вернись из Ада на землю, – оторвал меня от раздумий голос мужа.

Я испуганно обернулась и вопросительно посмотрела на него.

– Да, я прекрасно знаю, о чем, вернее, о ком ты сейчас думаешь.

Глубокий вздох.

– Знаю, тебе неприятно это слышать, но я не могу забыть его так же легко и быстро, как он забыл меня.

– Таких как ты, Кики, не забывают. Такие как ты впиваются занозой в самое труднодоступное место, и хрен вытащишь.

Я усмехнулась.

– Это был самый трогательный комплимент из всех, что я от тебя слышала.

– На здоровье. Но не вздумай после моих слов тут же бросаться искать ему оправдание, мол, он до сих пор тебя любит без памяти и поступил так исключительно ради твоего блага. Так бывает только в твоих глупых сопливых книжках. – Дэррок кивнул на красочное издание в моих руках. – Он ударил тебя по самому больному, как и свойственно демону. И мне плевать, чем продиктованы его действия, – рогатый проходимец в кои то веки поступил благоразумно, оставив тебя в покое. При любом раскладе его решение мне только на руку.

«Однажды ты поступил так же. Ради моего блага», – хотела возразить я, но не стала.

Вместо этого я встала с кресла, подошла к письменному столу и, сев на колени Дэрроку, обняла его за шею. Он погладил меня по спине, внимательно глядя в глаза.

– Обещай мне.

– Что?

– Что никогда больше не станешь делить меня ни с кем. – Я склонила голову, коснувшись его лба своим. – А если я когда-нибудь снова потеряю рассудок и вздумаю повторить то, что было, – лучше убей меня сразу. Потому что это не жизнь.

– Обещаю. – Его губы растянулись в самодовольной улыбке. Затем, посерьезнев, он добавил: – Однажды дав тебе волю и пустив все на самотек, я больше не повторю этой ошибки, будь уверена.

Перебирая пальцами его волосы, я тонула в золотистом меде любимых глаз, с теплотой взиравших на меня и проникавших в самую душу, лаская и согревая. И я могла бы сидеть вот так и смотреть на него бесконечно долго, если бы в один прекрасный момент в кабинет не пожаловали наши дети. Правда, приближение Дамиана мы услышали еще издалека.

– Рия, тебя не учили стучать? – с легким недовольством в голосе поинтересовался Дэррок, нехотя переводя взгляд на дочь.

– Извините, пожалуйста, но кое-кто тут пока не владеет хорошими манерами, а просто требует маму. Да так, что у меня уже уши болят, – сообщила Авария, перекрикивая детский плач. – Я проверила, он сухой, есть не хочет, хочет только маму.

– Что, прямо так и сказал?

– Да, вот прямо так и сказал.

На лице дочери играла лукавая улыбка. А вот Дамиан, напротив, весь покраснел от рыданий. Я уже собиралась вскочить с колен мужа и поскорее успокоить сына, но Дэррок меня удержал.

– Дамиан, хватит плакать, – строго сказал он, глядя на сына, но тщетно. – Дамиан, немедленно прекрати истерику! – повторил Дэррок вкрадчиво, теперь уже используя Глас. Нетерпимость к любому виду истерик и капризов в нем не уменьшилась с появлением младенца. Скорее даже наоборот.

Дамиан тут же затих, продолжая лишь судорожно вздыхать.

Я все же не выдержала, встала и направилась к детям.

– Ну? – Рия уставилась на братика.

– Что вы все накинулись на ребенка? – возмутилась было я поведению мужа и дочери, но тут Дамиан повернулся и, потянув ко мне ручки, требовательно воскликнул:

– Ма!