Игры случая :: Интернет-журнал Хроники Темного Двора

Случайности не существует – все

на этом свете либо испытание, либо наказание,

либо награда, либо предвестие.

Вольтер

– Та-а-ак... Это что такое?

Я подняла зеркальное забрало шлема и счастливо улыбнулась.

– Это мотоцикл, дорогая. “БМВ” называется.

Я бы даже сказала, что не просто мотоцикл, а два центнера безграничного кайфа. В черно-серого сдержанно-агрессивного баварца невозможно было не влюбиться. И я влюбилась. Вот прямо с первого взгляда. Пришлось покупать. Любовь не должна быть неразделенной.

– Это я вижу, – нахмурилась Тира. – Откуда он взялся?

– Из салона? – предположила я.

– Бэс! – Ведьма возмущенно топнула каблучком.

– Ну что?

– Ты с ума сошла? Нет, только посмотрите на нее! Я сейчас брату твоему позвоню... нет, лучше матери! Точно!

– Что ты буянишь? – Я сняла шлем и перчатки. – Покатать?

– Да иди ты! Тебя для этого на ноги ставили, самоубийца? Чтоб теперь ты носилась на этой зверюге? А если ты с него грохнешься? Подумай о родных!

– Тира, я же ничего тебе не говорю, когда ты из авто двести в час выжимаешь. И о родных ты в это время мало думаешь, кстати.

“И я, между прочим, даже до сотни не разгонялась по дороге”, – подумала, но вслух не сказала.

– Не путай категории! В машине есть подушки безопасности... И вообще!

– Ага, серьезный аргумент, – хмыкнула я. – Тирочка, я убиваться не собираюсь, вот тебе крест!

– Хорошо, что там, – ведьма дернула подбородком кверху, – твоего креста не видят, нехристь дремучая. Твою мать кондратий хватит, если она увидит тебя на мотоцикле.

– Значит, не увидит! – Я разозлилась. – Может, мне вообще теперь на автобусе ездить? Или на велосипеде, а? Самолеты падают, поезда сходят с рельс, машины врезаются друг в друга, пешеходов давят! – На ходу перечисляла я. Дернула дверь гостевого дома, от души припечатав ее в стену. Швырнула экипировку на низкий диван. – В конце концов, я могу сдохнуть, подавившись бубликом!

– Бэс, послушай...

– Нет, это ты послушай! Ты беспокоишься? Прекрасно. Все обо мне беспокоятся. Предлагаю запереть меня дома, чтоб никому больше беспокоиться не пришлось. А если коротнет проводку и дом сгорит, то вместе со мной похороните Нортона как ответственного за пожаробезопасность!

– Бэс, угомонись. Я поняла.

Я сняла куртку, кинула ее к остальным шмоткам. Следом полетела футболка. Попрыгав на одной ноге, избавилась от мотобот.

– Тира, я просто хочу жить так же, как раньше. Хочу, чтобы каждое мое действие не подвергалось анализу с точки зрения убьюсь я или нет. В конце концов, я вроде бы взрослая и не сказать чтоб очень безответственная.

– Не то чтоб очень, – согласилась подруга. – Не обижайся. Это все от страха.

– Проехали. Пообедаем? Я только искупаюсь.

– Давай. Жду тебя.

Тира ушла, а я какое-то время еще стояла посреди гостиной, стараясь окончательно успокоиться. Закурила сигарету и потопала на террасу.

– Что с тобой случилось, что она так за тебя боится?

– Подслушивать некрасиво, – хмыкнула я, стрельнув глазками в сторону Нортона, сидящего на невысокой ограде террасы.

Он только плечом повел небрежно. Я присела рядом.

– Болела я, если можно так сказать. Почти три года пролежала в коме. Причину так и не установили. Однажды я просто не проснулась, вот и все. А потом так же ни с того ни с сего открыла глаза. Так что у меня два дня рождения – 21 и 29 февраля. А теперь все боятся, что я хрустальная. Упаду и разобьюсь.

Кома неопределенной этиологии – это когда ты лежишь бревном, и никто не может сказать почему. Нет пресловутой черепно-мозговой травмы и опухолей, никакой наркоты, диабет исключен, экзотические инфекции тоже – да вообще ноль предпосылок в анамнезе. И тем не менее кома третьей, предпоследней степени.

Как правило, из этого состояния не выходят. Или выходят – единицы – зачастую катастрофически инвалидами. А мне повезло. Я пролежала спиленным деревом почти три года, а потом просто открыла глаза. Как былинный богатырь, который на печи провалялся в одиннадцать раз дольше моего и ни с того ни с сего встал и пошел подвиги свершать.

Заверещали на разные голоса приборы. Мелькали лица. Белые халаты. Кто-то отрывисто отдавал распоряжения, словно лаял.

А мне отчаянно мешала интубационная трубка. Я пыталась дышать сама и не могла сообразить, почему вокруг столько людей. И почему я в больнице. И почему меня упрашивают успокоиться. А потом приятный холодок, растекающийся по венам из введенного в руку катетера... и я успокоилась... уснула...

День, ночь, день, ночь... Утром обход, потом уколы, процедуры, массаж, снова уколы. Сон, капельница, сон. Мама принесла в кружке-термосе домашний куриный бульон. За день до этого разрешили пить воду. А тут — бульон! Одуряющий запах настоящей еды. Два глотка через трубочку. Желудок удивленно заурчал и сократился, выталкивая все обратно.

Злые слезы, успокаивающее мамино прикосновение.

— Ничего, давай по капельке...

По капельке цедила два часа. Смачивала язык. Выжидала. И снова. Ничего вкуснее я в этой жизни не ела.

Секунды сплетались в минуты, минуты рождали часы, часы становились днями.

Причудливой вязью расползались трещины по замерзшему пруду в больничном парке. Я теперь могла смотреть на него из окна. Надо было двигаться. Пока что передвижения больше заключались в том, что я висела на плече брата, а он медленно волочил меня до стула у окна. Делали вид, что идем. Ноги не слушались. Все уговаривали: подожди, дай время, не гони вперед паровоза. Месяца не прошло, сколько лежала... и тэ дэ, и тэ пэ. Только мой лечащий врач Дима ехидно усмехался, щуря зеленые глаза. Его все мое недовольство не впечатляло.

— Не корчи рожи, уникум, — говорил он. — Страшная становишься.

Хотелось Диму послать в дремучий лес к голодным медведям, но я и говорить все еще не могла. И если выйти из больницы я все-таки должна была на своих двоих, то вот голос мог и не вернуться. Что-то нарушилось в горле, какое-то повреждение голосовых связок. Возможно, это навсегда. А “навсегда” — это очень долго.

— Ты проснулась, мне и этого достаточно, — говорила мама.

— Такому треплу полезно немножко помолчать, — хохмил брат.

Я вздыхала и вынужденно молчала. В конце концов, люди странные создания. Сначала благодарим всех известных святых за то, что вытащили нас с того света, а потом очень быстро забываем первую эйфорию и собственные обещания быть скромнее и радоваться тому, что есть...

– Терпи. Беспокоиться за близких нормально. Особенно, если близкие однажды чуть ласты не склеили.

– Я знаю. – Еще одна глубокая затяжка. Сизый дымок витиевато поднимался кверху. – Сначала всех беспокоило, встану ли я на ноги. Я встала. Потом никак не могли определить, что у меня с голосом. – Поймав непонимающий взгляд, пояснила: – Я говорить не могла. И еще, мне кажется, что все считали меня немножко на голову съехавшей.

Анализируя прошедшую весну, я и сама понимала, что была скорее заторможенным подобием человека до встречи с Тирой, чем полноценным членом общества. В больнице это как-то не замечалось, а вот после выписки домой... Город стал другим за то время, что я спала. Люди стали другими... Родители постарели, измотанные постоянной неизвестностью, брат стал гораздо серьезней, знакомые смотрели как на приведение. Все стало совсем не так. И я никак не могла осмыслить, как можно было проспать три!!! года. Моим последним воспоминанием была дача: после похода в баню я ушла к себе в комнату на втором этаже, обняла подушку и...

– Говорить сама начала? – Нортон потянул меня за руку, заставляя слезть с перил и встать перед ним.

– Нет, это все Тира. Нас познакомил мой брат, и она предложила помочь.

– Вполне в ее духе.

– Она меня спасла. И Сонька. Только дети так умеют. Я наконец-то проснулась окончательно.

Все началось с моего брата Максима. Ну а с кого еще, если в один прекрасный день он уезжает вроде бы по делам, а возвращается с незнакомой красоткой?

— Бэс, это Тира, моя...

— Старая знакомая, — подсказала она. — Очень приятно. Ты извини, что мы свалились на голову без приглашения. Случайно встретились...

— Вовремя я вас перехватил, — перебил Макс, — могли и разминуться. Моя сестра Арабеска не разговаривает, но все понимает.

Я скривилась. Ну да, как собака: все понимает, но молчит.

В общем-то, красотку можно было бы и не брать в расчет — сколько их побывало в этой квартире. Но вот девочка шести лет, уставившаяся на меня в упор...

— Я Пеппилота. А ты — заколдованная Принцесса, — с пугающей убежденностью выдало рыжее чудо, взяв меня за руку.

— Моя дочь Соня неимоверная сказочница и фантазерка. Ты ее меньше слушай, она тебе еще не то расскажет.

Конечно же, я сразу пришла к выводу, что это дочь Макса. Не только потому, что тоже сказочница и фантазерка... Братец, тем не менее, вел себя непринужденно и никакого беспокойства от внезапного явления бывшей зазнобы с чадом не выказывал. И мое недоумение просек сразу, шепнув в коридоре:

— Мы знакомы почти в четыре раза меньше, чем Соньке лет, так что расслабься.

Только меня это как-то не убедило. Нет, сомневаться в сроках повода не было, но... Мужики потрясающе слепы в некоторых вопросах. Я же видела. По тому, как девочка за ним следила, по еле заметному напряжению ее матери. Сонька — моя племянница, хоть на деньги спорь. И вроде бы конфликт разума должен был возникнуть от нестыковок, да разум сонно молчал. По фигу ему было, потому что то, что принято называть душой, сей нонсенс вообще отмело как незначительный. Может, я на извилины повредилась, пока в коме лежала?

Неожиданные гости оставались до позднего вечера. Сонька с упоением рассказывала о даче под Киевом, о тосканской вилле, о младшем “старшем” брате и еще о миллионе мест, событий и людей, но даже у этого энерджайзера в конце концов сели батарейки. Тира засобиралась в сторону гостиницы, твердо отказавшись от предложения переночевать у нас. Муж, знаете ли, не абы кто, а иностранный дипломат, так что никаких поводов для сплетен и подозрений.

— Могу помочь с голосом. Но только если ты сама хочешь, — уже перед уходом сказала Тира. — Хочешь?

“Хочу”, — нацарапала я в блокноте. — “Приходите завтра, буду вас ждать”.

– Сонька вбила себе в голову, что я – заколдованная принцесса, и меня надо выручить из беды. Наверняка это она уговорила Тиру меня лечить. Не знаю, как она это сделала... Паслась возле меня несколько дней, прикладывала руки и жарила внутренним теплом. Лучше не могу объяснить. Кстати, к голосу я долго привыкала. Странным казался – низкий и скрипучий.

– Мордаха как у куклы, – проурчал Нортон, притягивая меня вплотную, – а озвучка подкачала?

Я стояла между его широко расставленных ног, и думала: “А ведь ты тоже стал моим спасением...”

Нортон... Управляющий поместья “Магия ди Маре”, резиденции таинственного мужа Тиры. Хищный изгиб бровей над карими глазами, резко очерченные скулы и такие губы, что я не могла на них не пялиться. И ко всему этому прилагалось тело, в присутствии которого античные скульптуры из зависти на мраморную крошку должны рассыпаться. Гибкий и мощный, он напоминал мне огромного кота. Особенно когда улыбался.

Меня преследовали тяжелые, выматывающие сны, в которых я кого-то звала, искала, находила, снова теряла... Преследовали, пока Нортон не вытащил меня из очередного такого кошмара. Он остался со мной тогда и приходил после. И эти сны прекратились, словно уступив уверенному напору харизматичного управляющего.

Тира, конечно, знала. Я сама ей созналась, как на исповеди. Рыжая вмешиваться не стала, хотя что-то в нашем курортном романе ее явно беспокоило. Я даже с дуру ляпнула, что не собираюсь влюбляться в ее подчиненного и уводить сей ценный кадр.

– Не в этом дело, – отмахнулась Тира, и больше к этой теме мы не возвращались.

Но факт оставался фактом. Отношения с Нортоном нельзя было назвать большой и светлой любовью. Может, я бракованная, если не смогла влюбиться в такого мужика. Может, просто мужик не мой (о да, я верю в то, что у каждого человека есть предопределенная ему свыше пара). Нортон нравился мне безумно как человек, привлекал как мужчина, но...

“О главном я не умолчу –

Мне и на это хватит смелости:

Да, я хочу тебя, хочу!

Но, знаешь, меньше, чем хотелось бы...”

Нежность, влечение и доверие, но, когда я уеду обратно домой, не буду рыдать в подушку навзрыд, вспоминая о нем. Скорее буду томиться легкой светлой грустью о том, что дал мне этот человек.

– Ты по делу вообще или просто так? – поинтересовалась, по-кошачьи потершись носом о пробивающуюся на его щеке дневную щетину.

– Мимо проходил. Талант у меня на это дело.

– Пойду в душ.

Бэс Я выскользнула из загорелых рук и вернулась в дом. Расстегнула черное кружевное бюстье, потянулась до головокружения. Нортон смотрел, я это чувствовала.

– Пойди, – заявил он, непостижимым образом вдруг оказавшись за моей спиной. Провел костяшками пальцев по позвоночнику. – Потом.

За обедом я идиотски улыбалась, не обращая внимания на ноющее колено. Надо же было поскользнуться на мыле...

– Ау!

– М? – Я сосредоточилась на вилке, которой размахивала Тира, привлекая к себе внимание.

– Вот распинаюсь тут в воздух, делаю шаг на встречу, так сказать, а она сидит и лыбится!

– Прости, дорогая, замечталась.

– Оно и видно. Повторяю для витавших в районе вон того пушистого облака: кататься поедем? Ты на своей коняге, я – на своей. До маяка и обратно. По рукам?

– А то! – Я звонко хлопнула Тиру по подставленной ладошке, в полной мере оценив этот самый встречный шаг.

“Я в тебе не сомневаюсь”, – примерно так это можно было бы перевести в слова. Но Тира пошла дальше, добровольно согласившись участвовать в том, что ей, в принципе, не нравилось.

Теперь мы регулярно выезжали таким образом, когда рыжая была на “Магии” – авто и мото. Убедившись в моей водительской вменяемости, Тира помаленьку оттаяла и перестала считать всех подряд мотоциклистов отморозками. Ну, по крайней мере, я в ее глазах из этой категории вышла. С каждым разом мы забирались все дальше от виллы, исследуя дороги вдоль побережья. По-моему, Тире это регулярное проветривание мозгов было даже нужнее, чем мне. Она постоянно о чем-то думала, а дорога ее из этих мыслей хоть ненадолго, но выдергивала.

– О чем грустишь? – однажды спросила я.

– Я не грущу... Думаю. О разном.

– О муже?

Подруга сверкнула враз потемневшими глазами. Свечка в бокале, стоявшая на ресторанном столике между нами, полыхнула почище пионерского костра.

– Умолкаю. Я без задней мысли, ежели что.

Тира вздохнула и уставилась на успокоившийся огонек.

– Я знаю. И то, что ты рядом, тоже знаю. Просто не могу об этом говорить. Все очень сложно, Бэс...

– Просто вообще редко бывает, – философски заметила я, ковыряя ложкой мороженое.

Больше я к ней в душу не лезла.

Вообще-то, я привыкла к тому, что Нортон все время на вилле. Казалось бы, у него должны быть выходные или еще какие-то предусмотренные местным трудовым кодексом блага. Отгулы, что ли. Но он все время был где-то рядом. Руководил, бдил и что там ему положено было делать. Сначала это казалось мне непривычным, а потом как-то забылось. Может, у них тут так принято, что управляющий с вверенной его заботам территории не высовывается. Или ему самому так нравится.

Короче, когда на сон грядущий он осчастливил меня заявлением, что весь следующий день мы проведем за пределами “Магии ди Маре”, я несколько удивилась. Даже не сразу нашлась, что ответить.

– А если у меня другие планы? – уперлась для проформы из-за того, что он просто поставил перед фактом, не спросив моего мнения. – Может, я с Тирой...

– Ей завтра будет не до тебя, – перебил Нортон.

На этом спор закончился, не успев толком начаться. В голом виде вообще трудно спорить, особенно когда мозги засвечены фейерверком недавнего оргазма...

Будильник. Утро. Ранее до отвращения, но все равно прекрасное. Красное золото солнечных лучей уже разливалось по округе, разгоняя ночной туман. Я, кружка кофе, сигарета и почти первозданная тишина, только заливалась где-то в саду маленькая неугомонная птаха. Пастораль.

И тут я увидела его. Никаких сомнений: на пейзаже тосканского рассвета нарисовался хозяин виллы собственной персоной. Эффектно нарисовался – верхом на длинноногой гнедой лошади. Хоть нас и разделяло приличное расстояние, с которого видишь только общую картину без деталей, мне хватило и этого. Сказочный принц. Высокий (на фоне во-о-он того куста роз масштабируем лошадку, а от лошадки – всадника) и пластичный, он едва касался поводьев, словно силой воли удерживая явно застоявшуюся гнедую от галопа.

Боковое зрение зацепило управляющего, появившегося у особняка, – с терассы гостевого домика вообще приличная панорама. Но я продолжала до рези в глазах всматриваться в аристократичный профиль мужа Тиры. Пока Нортон до меня дотопает, я успею и кофе допить, и любопытство потешить.

О хозяине виллы я знала мало. Зовут Даниэль, во всех планах сногсшибательный и очень занятой мужчина. В принципе, это и все, что я смогла вынести из разговоров с Тирой. В первом сомневаться не приходилось, третье было понятно из постоянного его отсутствия, а второе... Во втором я убедилась лично. Даже с расстояния в несколько сотен метров от него веяло уверенной мощью и... сексом. Диким, безудержным, до потери пульса...

– Так-так-так, стоп! – Поймав себя на крамоле, я тряхнула головой, откровенно обескураженная шальной мыслью.

Отвернулась и закурила снова, только сейчас осознав, что все это время стояла, задержав дыхание. Наверняка побила рекорд книги Гиннеса. Но тут же посмотрела через плечо, словно магнитом тянуло.

Рядом со всадником уже был Нортон. До меня не долетало ни звука из коротких реплик, которыми они обменивались, но, стоило Даниэлю коротким жестом указать в сторону гостевого домика, я тут же отпрыгнула в комнату, прячась за портьерой.

– Н-да, покататься – это прекрасная идея, – пискнула вслух. – Эвакуироваться за полярный круг!

Поставив чашку с остывшим кофе на подоконник, я быстро влезла в легкомысленное платьице и заметалась в поисках клатча. Суетилась так, будто сбегала с места преступления, и в итоге споткнулась о собственные босоножки, по-птичьи взмахнула руками и с коротким вскриком грохнулась на четвереньки.

– Удобно?

Я вскрикнула снова, на этот раз от неожиданности, и схватилась за сердце.

– Ты как тут оказался?!

Нортон без усилия поставил меня на ноги и слегка встряхнул словно неглаженую рубашку.

– Готова? – ответил он вопросом на вопрос.

“Даже не представляешь насколько...” – подумала я, чувствуя, как лицо заливается краской жгучего стыда. Все тело томно-ватное, между ног влажно и жарко – готовей не бывает.

– Тапки в руки и на выход, – скомандовал Нортон, охладив внутренний накал ледком в голосе.

Мне понадобилось всего несколько секунд для того чтобы выскочить из дома и запрыгнуть в спорт-купе, поджидающее у крыльца. Плюхнулась на сидение и уставилась перед собой, на всякий случай не поднимая взгляда выше приборного щитка. Хотелось с размаху приложиться виском о стойку двери, чтобы выпасть в глубокий обморок и не чувствовать себя больше последней тварью, польстившейся на мужа подруги.

“Да-да, десятую заповедь я только что частично нарушила...”

Машина рванула с места, вжав в сидение лихим ускорением. Я не рисковала даже искоса смотреть на Нортона: казалось, что он уже и без того прочитал все мои мысли. В напряженном молчании проскочили кованые ворота и вылетели на шоссе. Двигатель зло рычал, набирая обороты.

– Сбрось скорость, уберемся же, – набралась я смелости, когда стрелка спидометра легла в красный сектор.

Он сбросил. Вдарил по тискам так, что покрышки завизжали, оставляя на асфальте черный горелый след. Меня бросило вперед, ремень безопасности врезался в грудь.

Машина замерла, окутанная клубами пахнущего жженой резиной дыма.

– Больной?!

Но мой возмущенный крик перешел в жалкий писк, когда я оказалась сидящей на водителе верхом, рассадив при перемещении правый локоть и оба колена. Низкий потолок заставил распластаться на Нортоне, почти с комфортом расположившемся на откинутом до упора сидении.

– Ты...

– Заткнись, – отрезал он, одной рукой расстегивая штаны, второй придерживая меня за бедро.

Дернул в сторону пальцем тонкое кружево моих трусиков и насадил по самое не балуйся. Всего два резких движения – и я взорвалась, ловя ртом воздух. А потом снова и снова...

Если не считать странного начала, день прошел... прошел. Я получила возможность прошвырнуться по бутикам, но как-то не поймала куража. Хотя ерунды всякой накупила столько, что еле в багажник влезло. Нортон, которому выпало сомнительное удовольствие ждать, пока я кручусь перед зеркалом в очередном платье, почти все время молчал, думая о чем-то своем. Лишь в ювелирном магазине, где я искала колечко в пару к любимым серьгам, вышел из параллельного мира и выбрал на витрине кулон из дымчато-серого аметиста в аскетичной золотой оправе.

– Идет к глазам, – сказал просто, застегивая цепочку у меня на шее.

“Будет память”, – подумала я про себя, поцеловав его в уголок губ.

На виллу вернулись поздно вечером. Я выгрузилась с покупками у гостевого домика, побросала вещи на первом этаже и еле доползла до кровати...

Проснулась как от толчка. В темноте и каком-то давящем беззвучии. На секунду даже показалось, что оглохла, но мой же свистящий вдох развеял это наваждение.

– Нортон?..

Призыв повис в воздухе без ответа. Я села и зябко передернула обнаженными плечами, хотя ночь была тепла и безветренна.

– Нортон!..

Никого. Мне вдруг стало неуютно в огромной постели. Так бывает, когда кто-то смотрит в спину – аж кожа между лопаток зазудела. Я завертела головой, зная, что никого постороннего не то что в комнате – на территории виллы оказаться не может. Конечно же никого не увидела, но легче не стало. Дерганные тени сада плясали на стенах, заставляя и нервы дергаться в припадочном ритме.

– Да ну на фиг! Истеричка!

Звук собственного голоса – дрожащего, хриплого – уверенности тоже не добавил. Я спрыгнула с кровати, прихватив с пола брошенный там вечером короткий сарафан. Одевалась на ходу. Кубарем скатилась с лестницы, подгоняемая нарастающей паникой и ругая себя за эту слабость.

Надо же было так привыкнуть к Нортону! Каждую ночь я чувствовала, как он приходит, как прогибается под его весом матрас. Не просыпаясь, двигалась ближе, прижимаясь к сильному телу. Иногда проваливалась еще глубже в сон, иногда, наоборот, становилось не до сна.

И теперь, открыв глаза и поняв, что одна...

– Приручил, зараза...

Я почти бежала по ночному саду. Сердце колотилось где-то в горле.

– Нортон! – Я взлетела на крыльцо, перепрыгнув сразу через три ступеньки. Вломилась в дом, сама себе напоминая взбесившуюся кабаниху. – Нортон, ты где?

Я дергала двери одну за другой, никого не находя, пока не оказалась в кабинете-офисе. “Помещение для важных государственных дум”, как окрестила я эту комнату в один-единственный свой сюда визит. Огромный стол, шкафы... и никого. Пусто. Во всем доме пусто.

Волна паники, похожая на голодное цунами, накрыла с головой. Боясь даже моргнуть я забилась в угол, обеими руками зажав рот, чтобы не заорать от неконтролируемого ужаса.

– Бэс?

Я все-таки заорала. Забилась, вырываясь из неожиданного объятия. Каким-то краем сознания понимала, что ору в нортоновское плечо, крепко удерживаемая его руками. Плакала и билась, а он что-то говорил, говорил, говорил, но голос сливался в гул.

– Арабеска!

Окрик прорвался сквозь истерику. Я уставилась на Нортона.

– Хорош завывать, не баньши.

– Тебя не... не было... ни... где не было, – задыхаясь, просипела я. – И здесь не... не было! Откуда ты взя... взялся?!

– Ты просто не заметила.

– Я зва... звала! Тебя не было...

– У тебя припадок, солнце не мое, – констатировал Нортон. Отцепил от себя мои скрюченные пальцы, посадил на стол. – Белки не посещали, нет?

Перед носом возник пузатый стакан. Я схватила, опрокинула в себя и тут же протянула снова – наливай. Нортон стакан отобрал, но дал сигарету. Я курила, с трудом контролируя трясущиеся руки, и смотрела на него тупым немигающим взглядом. Он тоже курил и тоже смотрел – ровно, даже без интереса.

– Я не сумасшедшая.

– Нет.

– Но тебя здесь не было.

– Был. У тебя просто состояние измененного сознания.

– Не разговаривай со мной как с чокнутой! Я видела!

– Чего испугалась?

Я сбилась с мысли от этого вопроса. Тряхнула спутанными волосами.

– Не знаю... Показалось, что кто-то смотрит... преследует... Не знаю!

Нортон подошел вплотную – мне пришлось запрокидывать голову, чтобы видеть его лицо.

– Никто не смотрит. Не кому, – сказал он и подхватил меня со стола.

Я повисла на нем, обхватив его торс ногами, обняла перевитые мышцами плечи.

– Маленьким глупым девочкам пора спать. – И я тут же выключилась, будто выполняя команду.

Наверное, я что-то чувствовала накануне, подумав в ювелирке о будущем расставании с тосканским побережьем и его обитателями: за обедом мне позвонила мама. Через пять минут разговора я неожиданно поняла, что веду себя весьма эгоистично по отношению к родным.

Несколько лет они ждали и надеялись, что я проснусь вопреки неутешительным прогнозам. Я проснулась. И что дальше? Едва оклемавшись – через какой-то месяц после выписки из больницы – я улетела к Тире. И даже не подумала, что это ранит чьи-то чувства...

– Мамуль, я прилечу скоро. Как раз билеты заказываю.

Брови Тиры, ковырявшей вилкой в тарелке, вопросительно выгнулись.

– Поеду-ка я домой, – заключила я, положив трубку. – Пред светлы матушкины очи явлюсь. Да и примелькалась я тебе уже наверное, а?

– Не говори глупостей, – отмахнулась Тира. – Когда хочешь улететь?

– Дня через два-три. Позвоню сейчас, узнаю про билеты...

Звонить никуда не пришлось: ответственность за организацию моего отъезда рыжая возложила на управляющего. Тот даже глазом не моргнул. Не то чтоб я ожидала бурной итальянской сцены с мольбами-признаниями, но... Хоть какие-то чувства можно было проявить? Он же упорно вел себя как обычно, что заставляло мое самолюбие обиженно подвывать.

Нортон Вертя в пальцах неприкуренную сигарету, я следила за тем, как загружают мой мотоцикл в грузовой отсек белоснежного самолетика. Перелет обещал быть быстрым и комфортным. Еще бы, ведь я оказалась единственным пассажиром частного самолета.

– Все готово.

– Отлично. – Я повернулась к Нортону, натягивая на лицо улыбку. – Сейчас покурим на дорожку...

С Тирой распрощались еще на вилле, чтобы не реветь белугами в аэропорту. Мне это расставание далось неожиданно тяжело – до слез.

– Увидимся скоро, честно-честно, – пообещала Тира. – Девичник закатим...

Я чмокнула ее в щеку, а потом долго смотрела в окно автомобиля. Даже когда “Магия ди маре” осталась далеко позади...

А теперь предстояло пройти процедуру прощания еще раз – с Нортоном. Я никак не могла найти хоть какие-то слова. Поэтому стояла и молчал, глядя на него, чувствуя в груди огромный щемящий провал.

– Я, наверное, теперь буду плохо спать... – созналась я в том, о чем говорить-то и не собиралась.

Он ничего не ответил. Поцеловал так, что легкие начали гореть от нехватки кислорода, развернул к себе спиной и подтолкнул вперед.

– Иди, куколка. Еще увидимся.

Невский проспект еле двигался, толкаясь в традиционной утренней пробке. Кто-то нервно давил на клаксон, кто-то играл в мобильные игры, кто-то слушал музыку. Кому что. А такие как я играли в шашки, лавируя среди застрявших в каменных джунглях машин.

На встречу я не опоздала, остановившись у суши-бара “Евразия” неподалеку от Эрмитажа за пять минут до назначенного времени. Заглушила двигатель мотоцикла и вошла в помещение, повесив шлем на локоть.

– Доброе утро, – поприветствовала девушка-администратор, с плохо скрытым интересом рассматривая мой прикид: темные кожаные штаны, светлая куртка и каска с Микки Маусом на затылке. – Вам зал для курящих или некурящих?

– Здравствуйте. Пока не знаю, меня тут ждут.

Девушка отступила на шаг, давая мне оглядеться. В одном углу – парочка студентов-очкариков, поближе к стойке расположилась компания немецких туристов.

За дальним столиком возле панорамного окна сидела моя визави. Изящная, светлокожая словно фарфоровая статуэтка. Темные волосы забраны в небрежную косу и перекинуты через плечо. Она созерцала улицу поверх ободка кофейной чашки и вдруг повернулась и посмотрела прямо на меня. В слишком мудрых для такой молодой особы глазах мелькнуло мгновенное узнавание. Она махнула рукой.

– Привет. Элви? – уточнила я на всякий случай, подойдя к столику.

– Привет, Бэс. Садись.

– Капучино, пожалуйста, – попросила я у следовавшей по пятам администраторши. – Пока не забыла, сразу отдам.

Я положила на столешницу коробку, которую перед отъездом вручила мне Тира с указанием встретиться с некоей Элви по приезде в Питер. Только сейчас мне стало интересно, что же внутри, поэтому я с любопытством наблюдала за вскрытием посылки.

– Макбук?.. – удивилась я. – Розовый???

– Макбучка! – торжественно поправила Элви и под нос добавила: – Теперь ты перестанешь ныть, наглая железка...

– М?

– Рассказывай, говорю. – Собеседница поставила коробку с подарком на пол и переключилась на меня. – Как там ведьма поживает?

– Все пучком. Вилла цветет и пахнет, ведьма при муже. Тишь да гладь.

– Ну вилле-то грех гнить, там такой управляющий...

Похоже, что-то у меня на лице нарисовалось при упоминании Нортона, от чего Элви понимающе усмехнулась.

– Он классный, – ляпнула я, будто оправдываясь.

– Верю, верю, фиг устоишь. – Элви похлопала меня по руке.

– Но он с мухами! – На всякий случай я решила не рисовать образ идеального мужчины. – Все делает по-своему и вообще брат Копперфилда.

– В смысле?

– В смысле появляется из ниоткуда. Как телепортируется прямо.

Девушка неопределенно хмыкнула, подперев подбородок кулачком.

– Не самый большой минус для мужика, хочу тебе сказать.

– Но нервирует, знаешь ли.

В двух словах обрисовала свои наблюдения: и то утро, когда видела Тириного мужа, и ночную сцену в коттедже управляющего, в конце подведя итог:

– Первый раз я как-то не обратила внимания... Зато во второй чуть не обделалась.

– Всему есть объяснение. Ты докапаешься до сути, я уверена, – успокоила Элви.

Получилось как-то пророчески.

– Это ведь ты слала мне смс-ки? – настигло меня озарение.

– Копать так копать? – Собеседница рассмеялась. – Ну правильно, что, начинать надо поближе. Я это, я. Мне Тира про тебя рассказала. А я любопытна и нетерпелива.

– Ты торопишься? – после недолгих раздумий спросила я. – А то давай погуляем.

Элви мне понравилась, и скрывать этого не было никакого резона. Тем более что я тоже очень любопытна.

– Давай. Моцик у тебя шикарный.

– А Тира ругалась, когда увидела...