Два года спустя после «оледенения»

Альвер. Южный округ. Заброшенная электростанция

Наши дни

– Щелк, щелк, щелк, – уже минут пятнадцать Марк машинально щелкал механической ручкой, глядя в свои записи в дневнике, сделанные несколько лет тому назад. Перелистывая страницу за страницей, он вновь и вновь старался понять, как же так просчитался. Все запутанней и бессвязней становились его собственные мысли. Марк бросил взгляд на часы, висевшие на противоположной стене. Уже почти шесть утра, а это значит, скоро явится Арчи с очередным планом вылазки в «Зону оледенения».

Марк уже третий год руководил небольшой группой «выживших». Не жалея ни сил, ни времени, ни уж тем более собственной жизни, он стремился воссоздать то, что было утрачено. Многие сторонились его, многие побаивались, считая слишком безрассудным, а некоторые откровенно крутили пальцем у виска. Но уважали и прислушивались практически все, независимо от причин. И лишь Марку была ведома логика столь отчаянного поведения. Он стремился искупить вину, которая медленно и с завидным упорством поедала его изнутри. Изо дня в день прошлое преследовало, не давая нормально спать, не давая свободно дышать, не давая сил признаться кому-либо. Признаться в том, что его тщеславие, щедро приправленное благими намерениями, привело их в этот ад на земле.

С того момента как лед поглотил большую часть планеты, и Альвер не стал исключением, мир изменился безвозвратно. Ценности, взгляды, идеалы – все волей неволей претерпело изменения. Прошло уже два года с тех пор, как «бессердечные» принесли с собой холод, который забирал все больше жизней, выедая души, разбивая надежды, забирая тепло горячих человеческих сердец. Хотя первое сердце забрал человек, позволив ледяному прикосновению металла претендовать на достойную замену живому из плоти и крови.

Ровно в шесть раздался уверенный стук в дверь и, не дожидаясь ответа, в кабинет влетел мальчик лет четырнадцати. Не проходило и дня, чтобы Арчи не рвался в бой. Всеми правдами и неправдами он стремился проявить свои лидерские качества, стараясь доказать всем, что достоин уважения не меньше, чем любой взрослый. Темноволосый, щупленький, но на удивление проворный и сообразительный малый, он был отрадой и солнцем для Марка. Среди ослепительной пустоты внешнего мира этот жизнерадостный и самоуверенный ребенок внушал веру в то, что не все человеческое потеряно, не все утрачено в холодном металлическом блеске.

– Марк, мы готовы, только Райли не хочет идти, трус.

Последнее слово паренек выплюнул с нескрываемым презрением.

– А ты вспомни себя пару лет назад. – Дневник был убран на край стола, и все внимание сосредоточилось на мальчике. – Тебе очень хотелось идти в город, рискуя нарваться на «бессердечных»?

Паренек открыл рот, набрав воздуха в грудь, уже собравшись выдать многословную тираду о том, что «он таким не был, и, вообще, не надо сравнивать его с этим сопляком». Однако, встретившись с взглядом Марка, благоразумно выдохнул, опустив глаза в пол. Лишь маленькие кулачки протестующе сжались в карманах потрепанной куртки.

– Пусть Райли остается, если боится. – Беглый взгляд на часы. До утренней планерки еще есть время. – Да и ты не особо геройствуй.

Фыркнув что-то невразумительное, Арчи повернулся к двери, и Марк даже моргнуть не успел, как серая куртка скрылась из виду.

Уже два года минуло с тех пор, как «бессердечные» вышли из-под контроля своих создателей. Как часто бывает в подобной ситуации, человек возомнил себя богом. Всемогущим, единственно правым и поэтому не допускающим ни тени сомнения в собственном величии и грандиозности замысла. Марк налил в стакан виски и, сделав внушительный глоток, уставился в окно.

Три года до «оледенения»

Альвер. Северный округ

Лаборатория НИИ. Отделение трансплантологии

– Марк, ты ни черта не смыслишь в этой гребаной жизни, если вот так вот можешь отказаться от таких денег.

– Иди к черту, Рэм. – Увесистая папка с наработками и чертежами с грохотом опустилась на стол. – Это же люди. Как ты не понимаешь, люди, а не стайка безмозглых лабораторных крыс. Нельзя так, Рэм, это бесчеловечно.

Рэм ослабил галстук, налив виски в два бокала и подвинув один Марку, оперся ладонью о столешницу.

– Дружище, никто не говорит о крысах, да и при чем тут этические нормы? Эти люди сами согласились на эксперимент. – Рэм предусмотрительно сделал акцент на добровольном выборе и свободе волеизъявления. – Мы всего лишь обладаем достаточными технологиями, чтобы спасти несколько жизней.

– И достаточным количеством денег, чтобы эти люди сами согласились пойти на смерть.

– Где твой оптимизм, профессор? – Рэм убрал пустой бокал, повернувшись к другу лицом. – Ты ведь всегда мечтал спасать людей, мечтал добиться чего-то в этой жизни. Ну так вперед. – Увесистая ладонь опустилась на плечо, чуть похлопав. – Дерзай, не будь трусом. Такие шансы бывают раз в жизни.

– И такие ошибки тоже.

Знал бы он тогда, насколько близкими к истине окажутся его слова.

Два года до «оледенения»

Альвер. Лаборатория НИИ. Отделение трансплантологии

Мужчина в деловом костюме расхаживал по кабинету, то и дело поправляя галстук и репетируя предстоящую речь. Пресс-конференция обещала быть поистине грандиозной. Столько прессы Марк не видел никогда в стенах института и уж тем более не тогда, когда причиной был он сам.

– Мистер Росвелл, пора начинать, – голос помощницы заставил вздрогнуть, усиливая и без того ощутимое напряжение.

– Да, разумеется.

Рука в сотый раз потянулась к галстуку. Глубоко вздохнув и мысленно пожелав себе удачи, мужчина пошел по коридору на встречу с собственной судьбой. Всего пара шагов, всего несколько заинтересованных инвесторов, и до мечты можно будет дотронуться рукой. Работа всей его жизни получит признание.

– Проект «Ледяное сердце» находится на финальной стадии. Нам удалось разработать и успешно внедрить механизм, сходный по своим функциям с человеческим сердцем. – Слайды, сопровождающие доклад, мелькали в строгой последовательности, словно гипнотизируя монотонностью щелчков проектора. – Никогда ранее нам не удавалось добиться столь значительных результатов. «Ледяное сердце» – это не просто протез, который поможет организму функционировать в пределах общеизвестных человеческих возможностей. – Марк набрал воздуха в грудь, стараясь говорить громче. – Это своего рода ключ, открывающий двери к скрытым возможностям нашего мозга, которые поистине безграничны. «Ледяное сердце» – это мгновенная регенерация, стойкий иммунитет, снижение чувствительности к боли, воздействиям температур, и я уже не говорю про безграничные умственные и физические способности. Человек станет всемогущим, неуязвимым, идеальным. – Докладчик развел руки в стороны, победно улыбнувшись собственной мысли. – Человек станет Богом.

Вспышки камер, множество голосов, больше похожее на один сплошной гул, словно в растревоженном улье, – все это могло бы стать испытанием и для бывалого светского человека, которым Марк никогда не был. Но разве теперь он мог отступить? Вряд ли. Тем более что мечта была столь соблазнительна и столь пьяняще ощутима.

Марк нервно расхаживал взад-вперед по кабинету, меряя расстояние от одной стены до другой. Казалось, что даже линолеум на этом воображаемом пути был гораздо темнее, словно разделяя помещение на две половины.

Щелчок кнопки воспроизведения на диктофоне – и воспоминания снова накатывали подобно волнам на берег, заставляя заново проживая те дни его триумфа и его падения.

«Запись сто восемь.

Объект «3» чувствует себя удовлетворительно. Мозг установил связь с «ледяным сердцем» уже через восемь часов, что, несомненно, значительный прорыв по сравнению с предыдущими опытами. Однако обнаружен существенный побочный эффект. Память о жизни до операции у объекта полностью стирается. Не знаю, в «сердце» ли причина или же все сугубо индивидуально и зависит от испытуемого. Необходимо это выяснить, а также установить причины отторжения у объектов «1» и «2».

«Запись сто пятьдесят.

Пока создание новых «ледяных» приостановлено. Вопрос с потерей памяти полностью изучен. «Ледяное сердце» стирает все воспоминания, оставляя чистый лист в подсознании Объекта. Думаю, можно провести аналогию с форматированием перед установкой нового программного обеспечения. В полной мере занимаемся изучением Объекта «3». Все больше убеждаюсь, что она наш лучший эксперимент, эталонный результат идеального будущего. На протяжении последнего года исследований мы добились значительных успехов в адаптации и социализации объекта. Вся необходимая информация загружается в «ледяное сердце» с внешнего носителя по беспроводному каналу связи и мгновенно воспринимается мозгом. Она идеальна, моя Айя».

Марк нажал на паузу, бросив диктофон на стол. В тот день он впервые назвал ее по имени, признавшись самому себе в том, что она снова реальна, снова его. Вернулась к нему живая, любимая, его родная Айя. Она не помнила его, не улыбались больше ее глаза, как это бывало раньше. Лишь выученная, отточенная мимика лица, основанная на изученных стереотипах поведения и человеческих реакций. Но разве было ему дело до таких мелочей, когда он снова мог взять ее за руку, мог говорить с ней и слышать ее голос.

Три года до «оледенения»

Альвер. Южный округ

Дом Марка и Айи

Утром она всегда будила его запахом свежей выпечки и горячим, только что сваренным кофе. Подобно зачарованному, Марк, еще не проснувшись окончательно, брел на кухню, словно на автопилоте. Арчибальд, их девятилетний сын, был весь в отца. На него тоже не действовали ни дотошный звон будильника, ни стягивание одеяла, ни стаскивание самого Арчи с кровати. Только аромат ванили и корицы мог разбудить этих безнадежных сонь.

Несмотря на беременность, его девочка не соглашалась оставить любимое занятие и больше времени отдыхать, а не возиться у плиты. Она вообще была на редкость упрямой и своенравной. Вот и сейчас с плеером в заднем кармане штанов и большими наушниками вместо обруча на голове, она, пританцовывая, напевала какую-то мелодию.

Он любил ее. Любил как никого другого на этом свете. Обнимая со спины, утыкался лицом в темные, чуть вьющиеся волосы и вдыхал родной запах. Разве это не настоящее счастье? Разумеется, так и есть. Так было. Но беда в том, что когда все идет хорошо, обязательно жди беды.

– Айя, хотя бы раз послушай меня и не будь такой упрямой. – Марк обнимает бережно, сцепив пальцы на округлившемся животике.

– Я не упрямая, любимый. – Она стягивает наушники, оставив их на шее. – Сколько раз тебе говорить, это не ангина, а обычная простуда.

Расцепив руки, Марк садится за стол, прихватив чашку с кофе и булочку прямо с противня.

– Я обещаю, что схожу к врачу, договорились. – Она берет его лицо в ладони, и улыбка касается ее губ, отражаясь в янтарном омуте глаз.

– Сегодня, Айя. – Марк делает небольшой глоток кофе, а затем прижимается щекой к маленькой ладошке любимой жены. – Обещай.

– Обещаю.

Но, разумеется, ни сегодня, ни завтра Айя так и не дошла до врача, объясняя все тем, что уже и горло-то не болит, работы много, да и она банально боится врачей и не хочет показываться им на глаза лишний раз. А спустя три недели после этого она упала в обморок прямо посреди кухни. Перепугавшемуся насмерть Марку едва удалось привести ее в чувство. Несмотря на слабые протесты и уговоры, он все же отвез ее в ближайшую больницу, но, к сожалению, время было безвозвратно упущено. Ребенка спасти не удалось, но его Айя была жива.

– На данный момент состояние стабильное. – Седой доктор продолжал то открывать, то закрывать медицинскую карту. – Но есть подозрения на ревматический порок сердца вследствие недавно перенесенной ангины.

– Доктор, но ведь она поправится?

– Мы сделаем все возможное, – голос звучал как-то неуверенно, – но я бы вам посоветовал быть готовым ко всему.

«Все возможное» оказалось очень расплывчатым понятием. Через месяц Айю выписали, наконец-то отпустив домой. Его солнечная, жизнерадостная девочка превратилась в скелет, обтянутый кожей. Глаза больше не блестели и все чаще смотрели в одну точку, будто она мыслями была далеко отсюда.

«Пару месяцев, возможно три, и это в лучшем случае», – слова доктора отчетливо врезались в память, словно приговор.

– Марк. – Арчи так и не привык называть Марка отцом, хотя Айя не раз просила об этом, уверяя, что спустя столько лет просто ненормально звать одного из родителей по имени.

– Ты почему не спишь?

Очередная порция виски обожгла гортань, и Марк поморщился, выдохнув.

– Мама умрет, да?

Такой простой и одновременно сложный вопрос, который ему, взрослому мужчине, не хватило смелости задать ни разу. Ни себе, ни многочисленным докторам, которых он объездил за последний месяц.

– Нет, не умрет.

На следующее утро Марк оформил все необходимые документы, чтобы Айю включили в проект «Ледяное сердце». Спустя неделю под предлогом очередного медицинского исследования он отвез ее в НИИ. В этот день зажглась надежда на спасение для него и для нее, но навсегда погасла любовь в сердце темноволосого мальчика, приемного сына, которому Марк сказал, что его мама умерла.

Два года спустя после «оледенения»

Альвер. Заброшенная электростанция

Наши дни

Марк потер лицо руками и, выдохнув как-то нервно, словно не в силах побороть свои эмоции, вновь потянулся к диктофону.

«Запись сто пятьдесят шесть.

Даже я бы сейчас не взялся утверждать, что моя Айя не человек. Она идеально адаптировалась к окружающей ее среде. Сегодня я наконец-то добился разрешения, чтобы она могла принимать участие в проекте «Ледяное сердце» в качестве внештатного сотрудника и консультанта. Горжусь ею просто безгранично. Думаю, у проекта отличное будущее. Вопрос с потерей воспоминаний так и не решился, но, на мой взгляд, это не такая уж большая плата за приобретаемые возможности и способности».

«Запись сто семьдесят.

Айя утверждает, что система имеет изъян уже на стадии внедрения. По ее расчетам, большей эффективности возможно достичь, если постепенно заменить клетки мозга искусственным интеллектом наподобие механизма, использованного при проектировании «сердца». Это позволит сократить время обработки данных и увеличит в разы сопряженность системы. Также, судя по предлагаемой диаграмме, при значительно пониженных температурах система будет работать на 45% эффективнее. Это позволит замедлить физиологические процессы в организме, создавая некое подобие криогенной заморозки или анабиоза, а следовательно, повысить его износостойкость. Ее разработки кажутся мне вполне логичными и основательными. Нельзя останавливаться на достигнутом. Думаю, нужно попробовать».

«Запись двести восемь.

Как я и предполагал, Айя оказалась права. На сегодняшний день вторая фаза проекта «Ледяное сердце» полностью завершена. Айя чувствует себя замечательно. Значительно удалось «разгрузить» сердечный модуль и загружать всю необходимую информацию напрямую в мозговой центр. Айя охотно участвует в проводимых наблюдениях, благодаря чему мы уже близки к тому, чтобы начать массовое внедрение технологии. Конечно, есть еще некоторые этические аспекты, которые не дают мне покоя, но Айя утверждает, что человек тем и отличается от машины, что имеет свободу воли и вправе сам решать, что ему делать с собственным телом. Я не могу с ней не согласиться».

«Запись двести сорок четыре.

Сегодня мы завершили работу над первой группой «ледяных». Теперь их десять. Или одиннадцать, если брать в расчет мою Айю. Хотя она не такая, как они. Она первая, она идеальная. Айя говорит, что счастлива, так как не одинока теперь и может общаться с такими, как она, учить их и учиться у них. Думаю, с ее помощью мы гораздо быстрее завершим курс реабилитации этих людей. Язык не поворачивается назвать их роботами. Ведь они люди из плоти и крови, они такие же, как мы. Так ведь»?

«Запись триста семь.

Сегодня Айя покидает нас. Она и все участвующие в проекте переводятся в Центр по изучению климатических аномалий. Нам не объяснили, с какой целью, но, как выяснилось, Айя сама внесла это предложение. Она утверждает, что там, как нигде больше, пригодятся их способности и полученные навыки. Я не очень понимаю ее, но она не моя собственность, чтобы что-то запрещать ей».

Этот день Марк запомнил надолго. Она была такая сосредоточенная, такая собранная. Если бы он мог допустить подобную мысль тогда, то предположил бы, что Айя скрывает от него что-то важное. Размеренные, выверенные движения, жесты, слова, которые произносили ее губы, но создавалось впечатление, что она говорит по записи. Словно разговор записан на пленку, подобно этому диктофону.

А через два месяца началась зима. И если вы думаете, что в июле не может выпасть снег, то смею вас разочаровать. Холод обрушился, сметая все на своем пути. Пробирал до костей. Казалось, что дыхание превращается в кусок сухого льда еще в глотке. Кашель и невозможность вдохнуть полной грудью, тысячи ледяных иголочек пронизывали легкие насквозь при каждом вдохе.

Даже сейчас Марк инстинктивно поежился, вспоминая те первые дни, месяцы. Он не находил объяснения, да и не искал в общем-то. Тогда просто хотелось выжить. И он выжил. Он и еще несколько десятков людей, которые сплотились под влиянием нежданной угрозы.

Сбой в системе, вирус, диверсия – вариантов было много, но ни один из них так и не был подтвержден или опровергнут. Одно было ясно: жить и мирно сосуществовать бок о бок с «бессердечными» уже не представлялось возможным. Творение превзошло творца своего и теперь прилагало всевозможные усилия, чтобы оградить наш совершенный мир от несовершенства, сделать его идеальным, четким, безупречным. А что может быть несовершеннее человека?

Люди пропадали практически каждый день. Просто не возвращались обратно с очередной вылазки. Нет, их не убивали. Многих знакомых Марк видел потом издалека, и Рэма в том числе. Точнее то, что было когда-то Рэмом. Телесная оболочка и абсолютное отсутствие «человечности». Другое слово не приходило на ум. Они улыбались, как люди, выражали эмоции в соответствии с ситуацией, но согласно заданной программе, логике и проведенным расчетам. Совершенствовались и внешние модули, с каждым разом все больше и больше видоизменяя облик «бессердечного». Конечно, были и те, кто не стремился к дальнейшей модификации, сохраняя внешний вид максимально приближенным к человеческому.

Два года спустя после «оледенения»

Альвер. Северный округ

Недалеко от Лаборатории НИИ

Наши дни

– Арчи, не будь идиотом, – на мгновение шипение по рации отвлекло мальчика, – немедленно возвращайся обратно.

Паренек выключил рацию, плотнее закутался в пуховик поверх термокостюма и перебежками двинулся в сторону Лаборатории. Если и сохранились какие-то записи о ходе эксперимента, то наверняка они там, в кабинете отца. Впервые за последние пару лет это слово мелькнуло в сознании. «Отец». Арчи не спешил произносить его, пока мама была жива, и уж тем более не рвался кричать об этом сейчас. Почему Марк не сказал никому, что Арчи его сын, для ребенка оставалось загадкой. Но он был только рад такому повороту событий. Слишком самоуверенный и твердолобый, Арчибальд Росвелл не хотел, чтобы у кого-нибудь возникли сомнения относительно его умения самостоятельно справляться с любыми трудностями.

Утро выдалось на удивление тихим и мрачным. Город словно пребывал в состоянии анабиоза, погрузившись в ледяное безмолвие. Покрытые льдом стены зданий, улицы, усыпанные свежевыпавшим снегом и тишина. Солнце едва пробивалось сквозь пелену безграничной снежной завесы. Расплывчатое, бледное, неровное по краям, оно лишь изредка посылало на землю редкие лучи, снова исчезая под белым покрывалом.

Арчи продвигался медленно, то и дело оглядываясь по сторонам и пригибаясь практически до самой земли. Разве что головой в сугробы не нырял, проявляя небывалое усердие.

Здание института выглядело, словно ледяной замок. Массивное, высокое, с множеством корпусов разной высоты, заледенелое, будто огромный зверь в броне, оно внушало страх и заставляло сердце выпрыгивать из груди. Арчи посмотрел вверх, задрав голову и придерживая рукой капюшон куртки. Верхних этажей не было, и он мог поклясться, что башни упираются прямо в небо, исчезая за снежной пеленой.

– Давно здесь стоишь? – Тихий голос заставил подпрыгнуть на месте.

– Я? Нет, не очень. – Арчи присмотрелся к мужчине, стоявшем у входа в здание института.

– Проходи, раз пришел, – уверенно распахнув дверь, мужчина кивнул, улыбнувшись заученной улыбкой.

– Я хочу увидеть маму, мне сказали, она здесь.

– Разумеется. – Еще одна милая улыбочка и рука, протянутая в пригласительном жесте. – Мы не стали бы врать тебе. Твоя мама здесь.

Парень неуверенно переминается с ноги на ногу, а затем начинает подниматься по ступеням лестницы. Дверь с грохотом закрывается за его спиной, как только Арчи переступает порог Института.

– Ты ведь не забыл о нашем уговоре? – Доброжелательный кивок и полуулыбка, не затрагивающая глаз.

– Сначала я хочу увидеть маму, – голос звучит настойчиво, но все же менее уверенно, чем он представлял себе.

Массивная железная дверь со скрипом открывается, когда они доходят до конца коридора. Арчи столько раз бывал здесь, что не узнать кабинет отца было бы просто невозможно.

– Смелее, Айя очень хочет тебя снова увидеть.

Прохладная ладонь невесомо опускается на плечо паренька, имитируя ободряющий человеческий жест. Мужчина выходит, закрыв за собой дверь, и на пару минут Арчи остается один на один со своими мыслями, страхами, сомнениями, которые разлетаются в одночасье, стоит голосу из прошлого потревожить тишину:

– Здравствуй, Арчибальд. – Она еще прекраснее, еще красивее, чем он запомнил ее.

– Арчи, – машинально поправляет мальчик, а затем срывается с места, обнимая за пояс, сцепив руки. – Мамочка, Марк сказал, что ты умерла, – шепчет он, зажмурившись.

– Он ошибся, Арчи. – Легкое касание волос прохладной ладонью. – Ты ничего не хочешь мне сказать, дорогой?

Айя с легкостью отстраняет «сына» от себя, взяв его за плечи. Он с неохотой разжимает руки. Засунув одну руку во внутренний карман куртки, Арчи достает несколько тетрадных листов с оборванными краями, явно вырванных наспех, и протягивает матери.

– Вот, – неуверенность заставляет говорить практически шепотом.

– Спасибо, Арчи.

Айя разворачивает листы, бегло скользя взглядом по неровным закорючкам детского почерка:

Месторасположение: Альвер. Южный округ. Заброшенная электростанция.

Количество: пятьдесят шесть человек.

Марк Росвелл, 34 года, врач, профессор кафедры мед. кибернетики и информатики;

Амалия Брайт, 48 лет, врач;

Ричард Джонсон, 32 года, инженер;

...

Райли Джонсон, 10 лет.

Улыбка касается ее губ, потому что она понимает, что в данной ситуации следует улыбаться. Наконец-то они смогут спасти этих несчастных, запутавшихся людей, которые сами не видят, что это ради их собственного блага. Идеальное общество, идеальный мир.

Совершенный, бездушный, мертвый.