Земля сказала последнее слово: ледники растаяли, превращая материки в острова, а климат стал непредсказуемым, неся за собой стихийные бедствия. Итогом были десятки потерянных поколений, утрата науки и человечности, возврат к первобытности, магии и шаманизму. Лишь толика людей начали восстанавливать утраченные знания по крупицам. Именно эта группа осуществила возврат от хаоса к упорядоченности: создание государственности, развитие ремесла и сельского хозяйства. Сотни лет ушли на то, чтобы пройти путь, занимавший когда-то тысячелетия, вот только люди остались верны себе прежним в том, что касалось магии. Никто не знал, почему одни был наделены особыми способностями, а другие — нет, но магов почитали больше королей.

 ...

 Сотни лет буйства флоры и фауны сменились длительной засухой, и хаос вернулся вновь, разжигая войну за знания. Вот только ценная информация переходила из рук в руки с такой скоростью, что ее не успевали внедрять... Сосредоточившись на единственном клочке земли, где все еще была возможность выжить,— Геосолии, — борьба за власть стала еще более разрушительной.

Выдержка из хроники исторических событий «Планета Земля

(Новая Геосолия): четвертое тысячелетие», Феодор.

Мрачные тучи заволокли небо, в воздухе пахло дождем.

Мужчина стоял у окна и думал, не применить ли свои способности, чтобы превратить прохладные капли в крупицы снега. Быть может, пойдет настоящий ливень и, превратившись в толстый слой льда на броне роботов, сможет остановить их отряд на третьем перевале? Модель «А» (просто «А», даже не «Альфа») не отличалась выдающимися характеристиками, но именно она уже более полувека справлялась с возложенной на нее задачей по замене «пушечного мяса».

Антарес же был последним из магов, кто все еще вел борьбу с железом. Во всем мире не осталось ни единого живого существа, которое поддерживало бы мужчину в его стремлении хотя бы потому, что все ведьмаки и ведьмы давно убиты. Сам он никогда не ассоциировал себя с существом подобного типа. Если бы не случай, приведший к нему одного древнего мага, то и не стал бы таким. И зачем он только дал согласие? Затем, что горел в аду на земле. После травм, которые стали для него почти смертельными, попытка превратить его в киборга едва не завершилась весьма логичной смертью. Жаль, он не хотел уходить тогда, наивно полагая, будто у него был смысл остаться... Наверное, такого же мнения придерживался и маг. Раньше причины, по которым тот нашел его и предложил свои силы и бессмертие, казались Антаресу непонятными, теперь же он знал наверняка: бедняга просто устал. А сейчас и он сам был невероятно утомлен десятилетиями борьбы — всего лишь крупицей времени в масштабах вечности. Маг говорил, его силы пробудятся, но время шло, а это так и не случилось.

Мужчина отошел от окна, и, накинув плащ, покинул скромное жилище, вырубленное почти на вершине горы. Он не должен испытывать холода: ни повелитель льда, ни машина не могли его испытывать. Однако человеческая половина оказалась слишком сильна.

Легкими, скользящими движениями Антарес спускался вниз по знакомой тропе. Камни вырывались из-под ступней, срывались на сотни метров, иногда выбивали уступы, точно стремились увлечь за собой в пропасть. Впрочем, тщетно.

Многочасовой спуск близился к концу, когда послышался знакомый скрип металла: роботы пересекли перевал и двигались дальше. Мужчина обогнул скалу в одном направлении и теперь мог видеть знакомые серые корпуса с вкраплениями ржавчины. Бездушные машины монотонно двигались все выше и выше, по разломам горы. Их подъем всегда был медленным и занимал очень много времени.

Внезапный удар ногами — и первый робот полетел вниз, раскраивая обшивку об острые камни. Второго Антарес перебросил через себя и отправил следом. Третьего подверг дыханию холода и через мгновение разбил замерзшую статую. Он предпочитал использовать в борьбе магию: именно она не оставляла возможности для восстановления механизмов людьми, а так же напоминала ему об уникальности и непохожести на других роботов, но сильно истощала. Меньше всего на свете хотелось окончательно обратиться в бездушную машину. Стальные лезвия полоснули его металл, а через секунду нападавший присоединился к своим собратьям. Антареса ждал неприятный сюрприз: некоторые роботы были оснащены огнеметами, которые плавили его корпус и сжигали остатки живого тела, причиняя ужасные муки. Мужчина снова задействовал магические способности и потратил много сил, чтобы справиться с небольшим отрядом из двенадцати машин, но победил.

Он сидел и тяжело дышал, осматривая небольшое поле битвы, покрытое снегом — результатом его магических заклинаний, — когда взгляд привлекли круглые линзы одного из роботов. С таким выражением «лица» ассоциировался добрый повар или старая нянька, но не машина-убийца. Почему к нему посылали роботов, так похожих на людей? Из расчета, что ему станет жаль их уничтожать? Но ведь он убивал тысячи людей прежде, отдавая приказ начинать бой, — неужели о его прошлом забыли?

Грянул гром, а на землю обрушился занавес из дождя. Легкий взмах руки — и первые капли, соприкоснувшиеся с некогда благодатной почвой, засверкали серебристым инеем, сплетаясь в мерцающий лед. Этой уловки должно было быть достаточно, чтобы задержать подъем новых машин к своей обители и усложнить людям работу по восстановлению роботов. Технологии развивались очень быстро, и уже очень скоро Антарес мог столкнуться с новшеством похуже огнеметов, встроенных в старую добрую модель «А».

Мужчина казался себе древним стариком, хотя ни один человек не дал бы ему больше тридцати. Да и слово «маг», применяемое к самому себе, он не любил.

Обычный человек, простой солдат, дослужившийся до генерала, а затем и правителя. Когда он совершил ошибку? Возможно, когда отказался от любви в угоду трона. Наследница престола, законная жена, никогда не любила его по-настоящему, и это было взаимным, а свои истинные чувства по отношению к другой он осознал уже слишком поздно: когда та держала его жизнь в своих руках... Он помнил ее жаждущее тело и пыл, с которым она отвечала на его ласки. Ведьма. Неистовая в постели, жизни и на войне, сжимающая рукоять карающего меча с таким же пылом, с каким отвечала на ласки лучшего воина, обхватывала ногами его талию, повторяя безумный ритм его бедер.

Он слишком поздно осознал, какое значение она в действительности для него имела. Он мог обладать ею и править рука об руку, но предпочел стать королем для куда более слабой королевы.

Никогда прежде не задумываясь, Антарес понял смысл жизни, лишь отрекшись от всего и пойдя на сделку, чтобы сохранить в себе хотя бы толику человеческого, что едва ли могло уцелеть в сердце, которое сковал металл. Слишком поздно. Именно сердце вдруг непривычно быстро забилось, словно в предвкушении чего-то, что может полностью изменить мир его обладателя, но он запечатал эмоции глубоко внутри. Машине неведом страх, магу неведомы чувства, но человек в нем по-прежнему боится, что, остановившись в очередной раз, сердце больше никогда не забьется вновь.

Могильное карканье воронов разрезало тишину и эхом разнеслось по долине у подножия горы. Оно казалось предвестником чего-то недоброго: раньше Антарес не замечал этих птиц и сейчас был удивлен, завидев их танец над полем его битвы с роботами. Тем более неуместным казалось их присутствие.

— Не моей плотью вам питаться,— прошептал мужчина.

Он победил сегодня. Как и вчера, как и всегда до этого. Антарес был последним оплотом некогда могущественной империи, столь бездарно разрушенной потомками его жены. Ярость от их бесславия придавала ему сил, зажигая пламя в оледенелых жилах, заставляя кровь нагревать холодный металл.

Но ведь и он небезгрешен, и он проиграл. Когда-то, всего лишь раз.

***

Сырое подземелье осветил голубоватый свет прожектора.

— Должно быть, это оно,— раздался неуверенный мужской голос.

Вслед за одним источником света появились и другие, похожие друг на друга, словно близнецы. Вскоре стало понятно, что исходили они от человекоподобных машин. Стройные ряды их белых корпусов напоминали небольшой военный отряд синхронностью и упорядоченностью действий. Лишь четверо присутствующих явно были людьми или казались таковыми.

— Ты уверен, Лайам?— один мужчина толкнул другого локтем.

— Других захоронений не знаю,— помрачнев, ответил тот.— Судя по легендам, ее похоронили как королеву.

— Она и была королевой, если верить тебе,— поправил его собеседник и обвел взглядом утопающее в пыли и паутине помещение. Ничто не могло скрыть обилие золота и драгоценностей в склепе. Сделав несколько уверенных шагов, мужчина откинул крышку саркофага, стоявшего в центре, и отпрянул, ослепленный блеском белого металла. Именно вкрапления бриллиантов в нем делали игру отражения света прожекторов невыносимой для человеческих глаз. Из-за спины к нему приблизился другой мужчина и, осмотрев находку, заявил:

— Чистая платина, ограненные алмазы, — его голос звучал неестественно скрипуче. — Старомодная работа, возраст — семьдесят-девяносто лет. — Белый свет полился из его руки на продолговатый предмет в саркофаге, полируя и шлифуя поверхность, пока она не стала прозрачной словно стекло. Выполнив свою работу, он отошел: — Хозяин, теперь можно смотреть.

Но человек, не отходивший от него на протяжении работы, и так все видел. Заметив его удивление, Лайам, продолжавший стоять поодаль со своим спутником, еще больше засуетился и бросил нервный взгляд на сопровождающего. Но тот не обратил на него ровным счетом никакого внимания. Да и стоило ли? «Один человек не сможет сбежать от дюжины рабочих андроидов и правой руки самого Фармилла, — горько заключил Лайам, — точнее двух правых рук, — поправил он сам себя, — настоящего человека и робота». Именно последний сейчас услужливо снимал истончившийся полупрозрачный кокон — единственное оставшееся препятствие на пути к находке. Когда это, наконец, произошло, он отошел, оставив хозяина наедине с его мыслями. Фармилл долго и неотрывно всматривался в то, что долгие годы казалось ему очередной легендой. Он потянулся было, чтобы прикоснуться к желанной находке, но в последний момент замер.

— Дьявол, настоящая красавица, — пробормотал он и позвал остальных уже громче: — Идите взгляните на нее.

Мужчины приблизились и тщательно осмотрели тело найденной женщины. Иссиня-черные волосы, чувственные губы и сомкнутые, словно нарисованные, веки притягивали взор, но больше всего поражала персикового оттенка кожа, словно пышущая жизнью.

— Как живая, — заметил советник.

— Она жива, — подтвердил андроид с внешностью, близкой к человеческой. — Метаболизм продолжается, но он замедлен до критического уровня.

— Может, она — робот? — недоумевал Фармилл.

— Нет, насколько я могу судить, — продолжал андроид.— Для более тщательного анализа мне нужно осуществить вскрытие в лаборатории.

— Вскрытия не будет, — оборвал его тот. — Везите ее в научный отдел, а ты, — он обратился уже к советнику, — займешься ее «воскрешением». И ни шагу от нашего плана.

— Будет выполнено, хозяин, — склонил голову мужчина и, задержав Фармилла, пока тот не покинул склеп, спросил:

— А что делать с ним? — он указал в сторону Лайама, который замер, словно кролик перед удавом, в ожидании своей участи.

— Оставь его. Может, она не то, что мы искали.

Но все присутствующие прекрасно осознавали всю абсурдность перестраховки правителя. Кто еще из людей, помимо Геосолийской ведьмы, мог провести почти сто лет во сне и ни на один день не состариться?

***

«Палладия», — Фармилл мысленно смаковал это имя, пытаясь предугадать, станет ли его обладательница столь же роковой для него, как и для его противника. Всего час назад ему сообщили о том, что ее жизненные показатели стабилизировались и скоро она очнется. Он хотел и одновременно боялся присутствовать при ее пробуждении. Действительно ли она была ведьмой? Об этом сможет сказать только сама Палладия. Действительно ли она убила того, кто, как оказалось, любил ее? На это мог ответить только сам Одноглазый Бог.

Легенда, поведанная Лайамом, этим бездарным потомком некогда могущественных королей, казалась практически нереальной. По его словам, Одноглазый Бог был убит Геосолийской ведьмой из простой женской ревности. Он предпочел ее любви брак с другой, и бывшие союзники встали на тропу разрушительной войны. В решающей битве они вступили в схватку один на один, и победа осталась за колдовской бестией. Вот только и она прожила недолго: кто-то отравил Геосолийскую ведьму прямо на праздничном пиру, и Лайам утверждал, что не кто иной, как вдова Одноглазого Бога. «Жаль, она не стала настоящей вдовой, — мелькнуло в голове у Фармилла. — У меня бы сейчас было меньше забот». Вот только причина, по которым королева решила устранить странную соперницу, оставалась неясной. В ее браке не было той теплоты, которая бы сподвигла женщину покарать убийцу мужа. Возможно, она просто боялась силового захвата власти, а там... «Дьявол не разберет этих созданий», — пришел к выводу Фармилл.

Он мало верил в сказки наподобие этой, в любовь не верил вообще. В свои пятьдесят с лишним он так и не женился, не найдя достойной представительницы меченых, но не мог не признать, что сказание о Геосолийской ведьме заинтриговало его. Ходили слухи, что ни один мужчина не удостоился чести разделить с ней ложе. Желающих взять ее в жены было много, а вот осмелившихся открыто на нее посягнуть — единицы, так как ни один мужчина не выиграл поединок с этой смертоносной ведьмой. Даже Одноглазый Бог.

Дева-воительница? Фармилл хмыкнул, мало веря в то, что женщина ее красоты могла остаться нетронутой, но дыма без огня не бывает. Главным вопросом оставалось, встанет ли она на его сторону и что нужно для этого предпринять. Его смущала возможность малейших чувств у ведьмы по отношению к Одноглазому Богу, но он тут же успокоился: такие, как она, не прощают предательства. Мужчина упрекнул себя в неоправданной трусости, тем более испытываемой по отношению к женщине. Ни одна представительница меченых не сумела не то чтобы пошатнуть баланс его империи, но даже обрести свободу. Еще при рождении им ставили такое же клеймо, как и на всю другую собственность правителя, включая андроидов, а статус рождаемых ими детей зависел от положения мужчины-любовника. Сам Фармилл гордился тем, что был рожден еще свободной женщиной, но это не остановило его на пути массового порабощения ей подобных.

Глобальная война унесла миллионы жизней и опустошила землю, в захваченных районах царили голод и эпидемии. Он с трудом поддерживал высокий уровень жизни своей Цитадели, но приходилось идти и на жертвы: большинство народов оставили без женского населения, обрекая на естественное вымирание, а для подавления бунтов увеличили производство машин. Все это требовало больше энергии, которой практически не осталось, но которая, по его мнению, непостижимым образом хранилась в магах. Другого способа объяснить их практически полное бессмертие он не находил.

Фармилл давно понял, что планета не сможет прокормить все население. Хозяйство большинства государств Геосолии разрушили многочисленные войны его предшественников, в том числе прозванная позднее «войной за правду» та, которую начала когда-то Палладия. Эта женщина превратила столицу ключевого царства в руины, отдав людям хранившиеся в нем секреты науки. Ими сейчас и пользовался Фармилл, совершенствуя свою армию. Люди полагали, что в его лабораториях продолжают творить чудеса, но на самом деле работники с трудом научились воспроизводить основные военные и медицинские технологии: много лет ушло просто на то, чтобы понять элементарные законы физики и химии. И вот уже двадцать лет Фармилл делал все для того, чтобы человечество не вымерло: устанавливал свою власть на всей Геосолии, чтобы контролировать природные ресурсы, численность и возраст населения и его доступ к результатам прогресса.

— Хозяин, — прервал его рассуждения робот. — Объект скоро очнется.

— Иду, — ответил Фармилл и задержался, глядя вслед удаляющемуся андроиду. Его назвали «Аш», латинским символом «Н», о котором вычитал его ученый в одном из миллионов обнаруженных источников информации. Этот же ученый прогнозировал скорейшее заполонение мира подобными Ашу роботами, потому и предложил дать такое имя, ведь гидроген — символ, которым оно обозначается, — был самым распространенным во Вселенной. Большинство названий и категорий, которыми пользовались подчиненные, оставались для Фармилла непонятными, но это его не заботило. Скорее уж раздражал контраст между четкими стальными линиями лаборатории и грубо высеченными сводами его комнат, между искусственными тканями одежды ученых и сшитых вручную из грубого материала рубахах простого населения.

Чтобы не забывать об этом, он жил в похожих условиях и носил подобную одежду. С той лишь разницей, что на его столе всегда была еда, помещение отапливалось холодными ночами и он имел доступ к воде. Вот и сейчас, проходя по длинному каменному коридору, его взгляд то и дело цеплялся за линии странных проводов и подвешенных к ним лампочкам, но он знал, что повара до сих пор разводят огонь, чтобы приготовить обед, а от крыс в подвале так и не избавились.

И лаборатория, и покои Фармилла находились в тщательно охраняемом роботами крыле Цитадели, иначе бы он уже давно устал слушать жалобы своих аристократов. Обладая деньгами, те постоянно шантажировали его возможной сменой власти, из-за чего приходилось идти на уступки и несоизмеримые траты. Но в это крыло даже они не допускались: лишь самые проверенные слуги и никаких рабов. Возобновление рабства стало шагом в прошлое со времен смерти Палладии, но пока оно было слишком выгодным, чтобы от него отказываться.

Иногда Фармилл винил своего отца в расколе, который сформировался между разными прослойками общества, ведь вместо развития сельского хозяйства и медицины тот бросил все силы на освоение военного ремесла, а бытовые потребности удовлетворял по мере недовольства ими богатых слоев населения — покровителей новой правящей династии. Но время диктовало свои условия... Отец победил в войне за доступ к информации, а Фармиллу еще предстояло окончить битву за окончательное подавление и порабощение магии.

Он прошел очередной охранный пост, и перед ним открыли стеклянные двери.

— Вы вовремя, господин,— показался один из ученых.— Ее жизненные показатели ускорились. Мы оставим Аша рядом на случай непредвиденной ситуации, а вам советуем подождать в охраняемом блоке вместе с нами.

Фармилл не мог понять стремления ученых обращаться к роботу, как к человеку, и награждать его подобной людям внешностью, но в остальном был согласен с ними. Он прошел еще несколько блоков и оказался в небольшом светлом помещении с широким столом посередине. Именно на нем, окутанная проводами, лежала сама богиня. По-другому правитель даже в мыслях не мог ее назвать.

— Вот-вот!— оживился другой ученый, завидев их, и вместе с ними и другими работниками поспешил скрыться в примыкающем к стене комнаты прозрачном кубическом помещении. Двое роботов охраняли вход в него, еще двое стояли у выхода из блока.

— Просыпается, — огласил Аш.

***

Она разомкнула и тут же сомкнула веки. Яркий слепящий свет больно ударил по глазам. Она никогда в жизни не видела такого света или просто не помнила, что видела... Женщина постаралась побороть тревогу, рассмотрела пространство вокруг более внимательно. Потолок казался белым, словно сотканным из света, но спустя некоторое время в этом белом свечении стали заметны тени.

— Палладия, — тихо позвал какой-то скрипучий голос.

Она повернула голову и увидела мужчину: миловидного высокого шатена с голубыми, странно яркими глазами. Вроде бы мужчина и в то же время нет...

— Вы в порядке? — поинтересовался он, и она поняла, кому принадлежал тот странный голос. Еще спустя какое-то время она вдруг четко осознала: «Я жива». В последнем из воспоминаний Палладия судорожно пыталась вздохнуть, но у нее ничего не получалось. Она с ужасом схватилась за живот.

— Где я и кто ты? — потребовала женщина ответ, приподнимаясь со стола.

— Ты в безопасности в моей цитадели,— подал голос Фармилл и хотел было выйти из защитного куба, но ученые задержали его, все еще опасаясь пробужденной незнакомки.

— Кто дал тебе право обращаться ко мне на «ты»? — подчеркнула Палладия и с издевкой добавила: — И не о твоей ли безопасности речь, если прячешься за спинами своих служителей?

Фармилл был взбешен. Он тут же вышел из укрытия и приблизился к уже сидящей гостье. Ткань соскользнула с ее плеча, обнажая грудь, но она и бровью не повела.

— Я — Фармилл, властитель всей Геосолии,— гневно представился мужчина.

— Так уж и всей? — улыбнулась ведьма, и только сейчас он понял, как по-дьявольски обаятельна ее улыбка, как по-колдовски зелены глаза.

— Всей, без исключения, — отчеканил он сурово.

Палладия задумалась о чем-то, огляделась и снова задержала свой взгляд на высоком бородаче:

— Я спала?

— Сотню лет.

— Зачем я тебе?

— Ты — моя гостья.

— Хм, — лукаво улыбнулась женщина.— Тогда позаботься о более удобном ложе и одежде для гостьи.

Палладия нарочито подчеркнула последнее слово и встала со стола, откинув простыню и оставшись полностью обнаженной. Фармилл понял, что еще несколько дней с ней либо сведут его с ума, либо сделают ее рабом. Он в очередной раз напомнил себе о том, что именно эта женщина-воительница поразила Одноглазого Бога сразу и в сердце, и в голову.

***

Не зря она проспала так долго. Богиня-наставница сумела оградить ее и ее ребенка от мести женщины, которой принадлежал тот, кого она любила больше собственной жизни. Палладия знала, кого винить в собственном отравлении, возможно, на ее месте поступила бы так же, смывая позор измены со своей семьи. Это пятно ложится на душу и не выводится, даже если никто вокруг о нем не знает...

Проклятье! Она все еще думает о нем и надеется на что-то, прекрасно понимая, что он давно мертв. Пусть он едва дышал, когда его уносили с поля боя, — после битвы с ней не выживал никто. Но даже стань он исключением — перехитрить время и старение не дано ни одному смертному. Предатель. Какую боль причиняет уже само это слово. Как страшно ощущать ненависть, сжигающую тебя дотла изнутри... И это чувство снедало ее тем сильнее, чем ближе она была к тому, чтобы стать Хранительницей Огня. Избранная Богиней за родство со стихией, за силу воли, которая позволяет сдерживать ее и себя в узде, и выпустившая зверя на свободу, стоило лишь рядом появиться простому мужчине. Нет, равному ей. Она доверилась и отдалась ему, не ставя условий, не зная запретов, а он предпочел власть.

Палладия оградила себя от воспоминаний осознанием того, что прошлое осталось позади, а настоящее уже наступило. Она коснулась рукой живота, словно пытаясь почувствовать связь с давно зародившимся там существом, которое спало одним с ней сном почти век. Пусть этот ребенок никогда не узнает своего отца, но она заменит ему всех близких и сделает мир для него безопасным.

Станет ли Геосолия такой хоть когда-нибудь? В прошлой жизни Палладия проливала реки крови, чтобы привнести справедливость. Что же изменилось с тех пор? Вся власть сосредоточилась в странном передвижном замке, называемом Цитаделью. Он больше напоминал тюрьму или могилу, нежели оплот безопасности: никто не волен самостоятельно покинуть его чертоги. И пусть Палладия играла роль наивной королевы из прошлого, она прекрасно понимала, что не для задушевных бесед Фармилл освободил ее от вечного сна.

Ученые разъяснили, что ее тело просто очистили от яда, ввели в кровь питательные вещества и дали необходимый электрический заряд, чтобы клетки снова заработали в полную силу. Ей с восторгом рассказывали об устройстве роботов и других машин. Создания, о которых она мельком читала в захваченных десятки лет назад планах и чертежах, ожили. Среди них были простые военные машины типа «А» нескольких моделей, служители, призванные облегчать быт людей, и, наконец, пока еще единственный в своем экземпляре умный андроид «Аш», пусть его братья-близнецы уже и находились на стадии производства. Умным его можно было назвать с натяжкой: в нем просто собрали ряд знаний и команд, но он не был способен самостоятельно рассуждать. Никто не знал, как этого добиться. Но все же механизм его работы был куда сложнее, чем у запрограмированных на одну задачу неуклюжих боевых машин. Палладия выяснила, что идея оставить Ашу нечеловеческий голос, принадлежала Фармиллу, и даже зауважала его за это: ей все еще было непривычно жить рядом с живущими, но неживыми существами... Иногда и самой хотелось стать роботом, чтобы ничего не чувствовать. Как бы она не запирала все эмоции внутри себя, но по ночам сердце ныло, сожалея о потере прошлого...

Правитель между тем начал ухаживать за ней. Женщина воспринимала его старания с улыбкой: был ли хоть один мужчина в ее жизни, которого она знала и который бы при этом не был в нее влюблен? Но со временем это начало надоедать: цветущая женщина и пожилой мужчина, бессмертная ведьма и человек, который по возрасту годится ей в правнуки. Палладия находила сотни причин не принимать его ухаживания, но самой главной была другая: существовал лишь один мужчина, к которому она испытывала нежность, и никто другой не мог стать отцом его ребенка. Кроме того, уже через месяц пребывания в Цитадели ей стали известны другие нелицеприятные факты из жизни передвижной крепости.

— Мой меч, — потребовала она, и Аш послушно подал его ей. Они вместе с Фармиллом и его советником находились в просторной зале приемов, вот только последний прием в ней состоялся целых четыре года назад.

— Я слышала, тебе не чужды упражнения со старым оружием,— обратилась Палладия к правителю.

Тот сразу же почувствовал подвох, но стоило отдать ему должное — не струсил.

— Скажу иначе: я люблю его, — ответил он.— Будь в моем распоряжении больше людей — войну выигрывали бы не роботы.

Фармилл жестом потребовал меч и себе, а, получив, принял боевую позу.

— Странно слышать это от человека, превратившего окрестности Геосолии в красную пустыню.

Палладия нанесла пробный удар, и он отбил его. Советник бросил на правителя тревожный взгляд, но Фармилл сделал знак успокоиться и не подключать роботов.

— Интересное мнение у женщины, уничтожившей половину той самой Геосолии, о которой она столь заботливо печется, — в свою очередь поддел он.

Палладия удовлетворенно кивнула и снова атаковала, на этот раз нанося удар за ударом и все больше распаляясь с каждым отчеканенным словом:

— Рабство вернулось, женщин клеймят, аристократы пользуются благами цивилизации за деньги — и ни о чем из этого ты не посчитал нужным мне сообщить? — грозно заключила она.

Фармилл с трудом отразил яростную атаку, но тут же взял себя в руки:

— Стань моей королевой — и ты не только узнаешь обо всех моих планах, но и сможешь прямым образом их менять, — проговорил он.

Палладия удовлетворенно хмыкнула и, вскинув бровь, обошла вокруг него.

— Польщена, — заметила она.— Такого предложения и таким образом мне еще никто не делал.

— Каков будет твой ответ? — серьезно спросил Фармилл.

— Как любой царской особе мне полагается срок подумать, — она встала напротив него и поставила меч клинком вниз. Фармилл последовал ее примеру.

— Я слышал, раньше ты устраивала испытания боем,— напомнил он.

— Полагаю, оно только что состоялось. Тем более я изменилась и усвоила один важный урок: военное искусство — не самое главное в мужчине.

Лица Фармилла и его советника расплылись в довольных улыбках.

— Я только хочу закрепить за собой одно право, — попросила она и, заметив, как они помрачнели, продолжила:— Так как я являюсь Хранительницей сил Богини Огня и стану твоей королевой, хочу получить твое дозволение на управление магией в Геосолии.

Фармилл снова оживился:

— Я буду рад дать тебе такую возможность, сам хотел просить тебя об этом. Маги — народ ненадежный. Кто лучше тебя сможет их проконтролировать?

— Возможно, ты и прав, но в первую очередь я хочу избавить нас от возможной опасности с их стороны. Одно дело — подавить восстание людей, совсем другое — магов, и если ты можешь быть уверен во мне как в своей жене, то в других — нет.

— Не переживай, любовь моя, — Фармилл взял ее под локоть и повел вдоль залы, вторя мечом такту ходьбы. — Я уже позаботился об этом и уничтожил практически всех. Лишь последний — Одноглазый Бог — оказывает нам сопротивление, но мы совершенствуем роботов, так что скоро падет и он.

— Бог? — удивилась Палладия.

— Это не более чем прозвище, данное людьми, — хмыкнул Фармилл. — Он даже не потомственный маг: просто киборг, которому повезло получить магические способности.

— Последний во всей Геосолии?

— Последний на всем свете.

— Значит, слухи правдивы, — задумалась Палладия и сделала вид, что не заметила, как напрягся Фармалл. — О том, что ты почти уничтожил расу магов в угоду власти машин, — женщина остановилась.

— Моя дорогая, ты, как всегда, сгущаешь краски, — улыбнулся правитель. — Не в угоду машин, а в угоду нашего будущего. Маги не захотят служить правителям, чья власть зиждется на андроидах.

— А как же Одноглазый Бог? Ты сказал, он киборг?

— Это другое... но раз уж ты так любопытна, то мы не убьем его сразу, а отправим в лабораторию для исследований. Согласна?

***

Роботы долго не появлялись на горизонте, а это означало лишь то, что Фармилл изобретает против него еще более совершенное оружие. Но нет на свете вещи более смертоносной для него, чем собственные мысли и воспоминания. Их морок уже несколько недель, как поглотил мага, смешивая мрачную реальность с фантастическими снами. Она и до этого снилась ему чаще, чем жена, но сейчас не оставляла ни на минуту. Быть может, верно судачили о том, что она ведьма, иначе как объяснить тупую боль, которая точила его сердце каждый раз при воспоминании о ней? Он должен был ее ненавидеть, но не мог. Даже не желал ей адских мук, хоть она уже была мертва.

Мысль о смерти заставила его сердце забиться чаще, но Антарес не собирался сдаваться. Он уходил уже в тот мир и был возвращен на полпути, значит, такова была воля богов. Он возвращался к ней, но не застал. Теперь же у него было другое предназначение. Он был вопреки.

Ночь подходила к концу, серея на краю горизонта. Скоро лучи солнца должны были коснуться вершины вулкана, осветить Цитадель у его подножия, а затем и всю долину. Фармилл специально разместил резиденцию в небезопасном месте, словно демонстрируя кратковременность существования Антареса. Проблема скоро будет устранена, и государственная машина двинется дальше. Маг усмехнулся: уже год, как она не трогается с места.

Молва об этом разнеслась по всей империи, даруя надежду простым людям. Они уже не помнили Антареса прежним, не знали его истории. Для новых поколений он стал воплощением старого уклада жизни и олицетворением справедливости, вознесся в их глазах до ранга святого божества. «Божества с руками по локоть в крови», — пронеслось у него в голове, а взгляд приковала фигура в темном плаще, бредущая по покрытой утренней изморозью тропе. Лед под ее ногами таял, каплями стекая с отвесной скалы, и это удивило Антареса еще больше, чем само появление гостя. Фармилл не прислал бы человека, а мага тем более.

Мужчина пересек свою единственную комнату и разжег огонь в камине — это все, что он мог сделать как гостеприимный хозяин, по памяти, в противовес завывающему ветру и суровым холодам снаружи. Сам он уже давно не чувствовал холода. Единожды отпустив стихию, он не мог контролировать ее, только смириться. Пусть глупо было разжигать камин для человека, перед которым тает снег, но теплый свет огня смягчал очертания жилища Антареса, делая его меньше похожим на своего мрачного хозяина-аскета.

Мужчина ждал. Долго и мучительно. Почему-то тревога сковала его разум и не позволила ни одной мысли пронестись в голове. Он только знал, что предрассветный посетитель переломит его жизнь на «до» и «после».

Ледяной узор на двери с треском разошелся от центра к краям. Тяжелый металл скрипнул и отворился, пропуская вперед таинственного незнакомца. Тот двигался плавно и медленно, словно заблудшая душа и, наконец, скинув плащ, огляделся и столкнулся взглядом с Антаресом.

Мужчина замер и забыл, как дышать. Наверное, пред ним действительно была не дошедшая до богов бессмертная сущность, иначе как можно было объяснить появление женщины из его снов? Его проклятья и наваждения... Но Палладия была жива и даже больше — ее изумрудные глаза смотрели на него с не меньшим удивлением. На ее лице отразилась смесь потрясения и в то же время странной нежности, с какой лишь он один удосужился видеть ее однажды.

— Антарес, — прошептала она, воскрешая образ человека, который несло его имя. Она шла на гору к последнему магу, чтобы найти забвение или приют, а встретилась лицом к лицу с тем, кого все это время бесполезно пыталась похоронить в своем сердце... Прерываемая огненными бликами волна тепла, исходящая от женщины, разлилась по всей комнате, преобразив ее черты. Даже Антарес почувствовал себя более живым. Но стоило Палладии сделать несколько шагов навстречу, как леденящий холод, сопровождаемый его голосом, ударил ей в лицо:

— Не приближайся.

Она остановилась, с трудом сдерживая недоумение.

— Я — даже наполовину не тот Антарес, которого ты знала. Возможно, всего лишь на треть.

— Ты ненавидишь меня, — глухо произнесла Палладия. — Что ж, имеешь право.

— Хотел бы ненавидеть, но я больше не человек.

Она тщательно окинула его взглядом и, гордо вздернув подбородок, заявила:

— Нет. Я знаю твой запах, я знаю звук твоего дыхания и ритм сердца. Если ты жаждешь отмщения, то волен его получить, но не таким образом.

— Таким, как ты мстила мне в прошлый раз? — усмехнулся Антарес.

Палладия на миг отвернулась, а затем снова пронзила его взглядом, в котором не было ни капли жалости. В этом была вся она: «Действуй. И что бы ни случилось — не сожалей». Но тем не менее он практически ощутил прикосновения ее пальцев к шраму на своем лице. И этот изменившийся взгляд, полный любви и нежности, — он убивал.

— Почему Одноглазый Бог? — поинтересовалась Палладия.

— Я носил повязку, полностью закрывающую половину лица, — люди сами придумали остальное.

— Зачем повязка? Ты прекрасен.

Его губы скривились в горькой усмешке, а пальцы потянулись к одежде:

— Хочешь сама убедиться?

Развязав несколько узлов, он открыл ее взору свое тело, всего лишь часть его, но достаточную, чтобы позволить ранить себя прямо в сердце. Антарес знал, что рассчитывать на ужас или страх Палладии бессмысленно, но омерзение и отвращение были ей хорошо знакомы. Внимание женщины было полностью поглощено, но ее глаза при этом не выражали ни единой эмоции. Пауза затянулась.

— Не человек,— произнесла она, наконец, и сделала несколько шагов навстречу, подойдя вплотную.

Антарес внутренне сжался. Ему было знакомо это ледяное спокойствие, затишье перед бурей, он уже не раз испытывал его. Но почему-то именно вспышка неприязни, которой он так добивался, у этой женщины ударила бы гораздо больнее, чем отвращение собственной жены.

Раскаленный металл плавит ткани. Даже запущенный внутрь, он вырывается наружу, демонстрируя всю свою уродливую несовместимость с тем, что называется «человек». Застыв, превращается в серо-голубую массу, местами окаймленную кожей с почерневшими краями.

Антарес смутно помнил свои ощущения от этого процесса. Он был на грани смерти, в состоянии болевого шока, но знал только одно: второго такого раза не переживет. Заживление было изматывающим и болезненным: сердце стиралось до крови, сталкиваясь со стальными тисками с каждым своим ударом, ткани кровоточили, легкие сжимало так, что он не мог вздохнуть, а еще он умирал от холода...

Лихорадка трясла его, как взбесившийся пес тряпичную куклу, и даже сделка с повелителем льда не убавила ее силы. Если бы не маг, отдавший ему свои способности и бессмертие, он бы вообще не выжил. Он знал, что был первым и последним удавшимся экспериментом, ведь неделями наблюдал агонию других...

— Бог... — прошептала Палладия, выведя его из состояния транса, и провела рукой по его плечам, опускаясь к груди и солнечному сплетению. Странным было ощущать касания лишь в местах сохранившейся кожи, словно часть его тела полностью отмерла. Но и там, где они ощущались, по нему словно проходил электрический заряд. Ее пальцы были нежными и теплыми, а прикосновения еще более жаркими, чем в его воспоминаниях.

Антарес посмотрел на женщину, но не увидел ничего, кроме восхищения. Палладия, не мигая, поглощала его взгляд, захватывая в плен, растапливая серебро его глаз огнем своих собственных. Ее рука на его груди стала обжигающе горячей, пока, наконец, жар ее ладони не начал проникать под кожу. Их окутала дымка. Клубы пара, поднимаясь в прохладном воздухе, оседали прозрачными каплями по всей комнате.

Антарес испытывал повторение своего кошмара: покрывшегося испариной, его била дрожь, но он не издал ни звука, лишь неотрывно смотрел в глаза своего прекрасного палача. Пусть возьмет его жизнь во второй раз, если хочет. Это ее право, он ждал ее все эти годы. Ждал и не надеялся. Антарес закрыл глаза и застонал от боли, когда почувствовал, как плавится металл внутри, окутывает горло и поднимается выше.

— Осталось недолго, — раздался ее шепот. Утешение и поддержка — или его предсмертный бред? Времени для мыслей не осталось: шрамированную щеку полоснула обжигающая боль, он рухнул на колени. Сердце остановилось. Он перестал дышать.

Теперь Палладия снимала остатки его одежды и водила руками по каждому изгибу тела мужчины, стирая границы кожи и металла, а он все также стоял на коленях, не в силах пошевелиться.

— Мой бог,— шептала она. — Используй свои способности, я отогрею тебя.

Антарес не понимал ее, не знал, чего она хочет. Он просто отпустил свои силы, которые мигом покрыли его снегом, окутав в кокон словно паутина, слой за слоем, принося прохладу и облегчение...

Палладия опустилась на колени и прижалась лбом к глыбе льда. Она знала, что маг жив и что он очнется. Пусть в его царстве холода было слишком темно и пусто для нее, она останется. Ведь и раньше скрещивались в бою его хладнокровие и ее горячая решительность, его уверенное «нет» и ее не менее уверенное «да».

Мертвая тишина окутала странную пару. И вдруг лед ожил. Палладия отпрянула, чувствуя, как нарастает в нем первобытная сила. Именно эта сила в один миг разнесла казавшуюся каменной глыбу на сотни мелких осколков. Предстал новый Антарес. Смуглая кожа покрылась инеем и замерцала. Под ней стерлась граница между рельефом мышц и металлом, сталь ожила. Синие линии по всему телу казались не более, чем татуировкой, но вязью вились по всей его поверхности. Такими же синими стали и глаза, и шрам на щеке. Теперь уже точно не человек. Бог.

Столб ветра появился из ниоткуда и обрушился на них мощным ураганом. Стены вырубленной в скале комнаты затряслись, рассыпаясь каменными глыбами и скатываясь по склону горы на дно долины. Сама земля задрожала под ногами, грозясь разверзнуться в любую минуту, а небо нависло свинцовыми тучами, превратив сереющий рассвет в ночь. Буря смешалась с крупицами льда и снега, вихрем взымая к небесам, развевая одежду и волосы Палладии, грозясь унести ее в никуда, если не стереть с лица земли. Грозный вой пронзающего до костей ветра разнесся по округе.

Женщина вдохнула морозный воздух и закрыла глаза, сосредоточившись. Снег и град, касаясь ее кожи, начали таять с громким шипением. С земли также пошел пар, образовались провалы, выпуская наружу вязкую оранжевую змею, медленно сползающую в долину. Огонь струился по ней, поднимаясь выше в небо, где сталкивался с ледяным дыханием смерча.

«Я не хотела твоей смерти. Я просто никогда не могла обладать тобой до конца».

«Глупая, даже оставленный тобой шрам — ничто по сравнению с тем, как глубоко ты впилась в мое сердце».

«Больше никогда и никому тебя не отдам. Даже сталь в тебе меня не остановит».

«Меня не остановит даже смерть».

Стихии сталкивались в равной схватке, сокрушая все на своем пути. Лишь странная пара — мужчина и женщина — возвышались на расколовшейся горе, сближаясь теснее, чем порождаемые ими силы.

***

— Согласна,— Палладия одним взмахом меча обезглавила Фармилла.

Едва алые капли брызнули на ее лицо, как меч со свистом полетел в сторону советника и пронзил того в грудь. Реакция Аша была мгновенной: три пары смертоносных лезвий бесшумно разрезали воздух, идеально вписываясь в цель, но замедлили свой ход всего в нескольких сантиметрах от Палладии, медленно расплавились и капля за каплей осели у ее ног.

— Если у тебя есть хоть толика разума, ты перейдешь на мою сторону, — обратилась ведьма к андроиду, но робот продолжал атаку.

Клинки и пули, сделанные из металла, отторгались ею с легкостью взмаха руки. Машина не приблизилась к цели ни на метр и прибегла к последнему своему дистанционному оружию. Столб огня пронзил пространство комнаты и охватил ведьму. От самых кончиков волос до пальцев на ногах она была объята пламенем, но вместо предсмертных криков раздавался только ее звонкий смех. Стоит ли повелительнице огня бояться своей стихии? Наконец она смолкла и, вытянув руку вперед, начала гипнотизировать андроида взглядом: пламя постепенно затухало, пока полностью не исчезло, словно растворившись в ней. Робот же замер. Его попытки сдвинуться с места ни к чему не привели, лишь сделали имитацию движения более плавной.

— Сбой, сбой. Ошибка триста двадцать во... — проговаривал он, а голос трансформировался в мужской тенор, оборвавшись на полуслове.

Палладия продолжала воздействовать на него, пока черты робота не сгладились окончательно. Если раньше он лишь походил на мужчину, то теперь сомнений в его принадлежности человеческой расе не осталось.

— Я... — Он пытался осмотреть себя, но без зеркала это было затруднительно. — Боль. — Аш потянулся руками к груди, словно в подтверждение своих слов и тут же недоумевающе посмотрел на Палладию: — Душа?

— Я наделила тебя душой, но она будет частью тебя лишь до тех пор, пока ты верно служишь человечеству.

Мужчина кивнул и произнес:

— Благодарю за этот дар. — Он снова смолк, словно привыкая к своему новому состоянию, и, подумав о чем-то, обратился к ведьме: — Благодарю и не смею больше просить ни о чем, кроме одного...

— Проси же.

— Мое имя... лишь ты как создатель можешь дать его мне, — заметил он.

— Это большая честь для меня, — в свою очередь согласилась Палладия. — Если только ты не хочешь остаться Ашем...

Но тот не хотел. И принял в дар новое имя.

***

Все были собраны за пределами Цитадели, так как ни один зал в замке не мог вместить в себя всех его жителей. Люди стояли вперемешку с андроидами в гробовой тишине, хотя собралось их немало. Все ждали чего-то, затаив дыхание, и лишь изредка перешептываясь, словно боясь развеять волшебство момента.

Палладия встала у ворот лицом к толпе и подняла руку в знак приветствия.

— Вы все знаете меня, — громко проговорила она, когда все окончательно смолкли. — И большинство из вас называет меня Геосолийской ведьмой. Что ж, быть может, это так, и ваш страх тому подтверждение, но я не желаю его. Я не желаю ни убеждать вас в чем-либо, ни разубеждать. Я не желаю престола. Я не желаю возврата к магии. Она вечна, но ее время прошло, а время металла наступило, и ни вам, ни мне этого не изменить. У них, — она указала на голубоглазого мужчину неподалеку, — есть свои преимущества, у нас — свои, и мы можем сосуществовать, но не таким образом, как прежде. Я не доверяю машинам и я не верю людям, а посему поступим так: вас поведет тот, кто не относится ни к тем, ни к другим. Новая жизнь должна стать основой для вашего нового будущего. И можете проклясть меня, но будет так!

  Яркий солнечный свет позолотил вершины древних, все видавших гор. Клубы утреннего тумана стелились по земле, оседая серебристой росой. Даже облака расступались, чтобы поскорее явить рассвет, — и он настал. Утро нового дня принесло новые заботы и новые надежды. Массивный оплот выживших — Цитадель двинулась из долины в поисках более безопасного будущего. Ее новым главой был избран Феодор, который намеревался оправдать возложенные на него надежды. Он мысленно прощался со своей покровительницей, обратив взор нереально голубых глаз на горы. Но даже с помощью нечеловечески идеального зрения не мог рассмотреть странную пару на ее вершине. Лед и пламя, мужчина и женщина, киборг и волшебница... боги — странное сочетание для старого мира, но в новом было возможно все. Палладия научилась прощать, силы Антареса пробудились, и оба обрели смысл жизни в маленьком человеке, которому суждено было стать их продолжением. Женщина положила ладонь на грудь мужчины и лукаво улыбнулась: «Сердце еще бьется».

Выдержка из книги «Достоверность или вымысел?»

Мелиссы Беллс, лауреата премии «Женский взгляд».