Часть 1. Падучая звезда

Восемь двадцать восемь... восемь двадцать девять... восемь тридцать.

Секундная стрелка доползла до отметки двенадцать, встала ровно напротив минутной, образовав вместе с ней прямую линию, и уже через мгновение нарушила гармонию, согнув прямую в угол, — и дальше, дальше... Но рука, на запястье которой мерно отсчитывали время часы, уже опустилась. Человек больше не смотрел на часы, а вглядывался во тьму. Фонарей не было, небо днем было пасмурным, луны на небе не видно, и только благодаря острому зрению человек смог разглядеть в десяти шагах от себя фигуру мужчины в черном плаще. Теперь они смотрели друг на друга. Тот, что стоял ближе к казавшемуся пустым дому, в котором тоже, несмотря на поздний час, не горело ни огонечка, кивнул головой на него, указывая путь второму. Тот одним коротким наклоном головы ответил ему, и оба молча направились к дому.

То, что огни не горели ни в одной комнате, могло означать, что их ожидали и успели уехать в безопасное место и спрятаться. Молча, стараясь не шуметь, двое в черных плащах вошли в дом и включили свет. Единственный звук, который заполнял комнату, было тиканье часов на руке у первого из вошедших людей.

Планировка дома была такой, что от входной двери большой коридор вел прямо в просторный зал, дверь справа — в кухню и ванную комнату, дверь слева — в спальни. Оставаясь возле входной двери, человек с часами на руках кивнул головой своему напарнику, чтобы тот проверил зал, и, когда через 10 минут тот вернулся к исходной точке, они разошлись: напарник проверял кухню, человек с часами — спальные комнаты.

Первой комнатой, однако, оказался кабинет — с множеством полок с книгами и массивным рабочим столом по центру, тоже, впрочем, заваленным книгами. Прятаться тут было негде — вряд ли взрослый человек поместится в маленький шкаф, встроенный в письменный стол, однако кое-что ценное для себя мужчина все же нашел: фотография на столе. Свадебная — женщина в пышном белом платье с сияющей улыбкой на лице и представительный, серьезный мужчина в строгом костюме, с нежностью в глазах смотревший на нее. «Значит, — решил мужчина, — их здесь, скорее всего, как минимум двое».

В этот момент в другой части дома раздался выстрел.

Мужчина поставил фотографию на место и резко дернулся к двери, но голос напарника остановил его:

 — Все в порядке, Стикс. Это женщина. Одна.

Мужчина насторожился. Где-то рядом прячется второй житель дома. Он обернулся, чтобы напоследок еще раз бегло осмотреть комнату: улики собирать он будет позже, сейчас первоочередная задача — найти мужа убитой его напарником женщины. И в этот момент сзади на него напали.

Нападающий прятался за входной дверью, видимо до этого отсиживаясь в одной из соседних комнат, а выстрел, убивший его жену, заставил его выбраться из своего убежища. Он подобрался тихо, иначе искавший его мужчина, названный напарником Стиксом, услышал бы звук шагов. Нападавший двигался быстро, выбил из рук человека в черном плаще пистолет и отбросил его в дальний угол комнаты. Завязалась драка. Житель дома был в хорошей физической форме, но не было лучше бойца в этом государстве, чем Верховный Инквизитор. Несколькими удачными приемами Стиксу удалось отбросить напавшего на него к стене. Тот потерял на мгновение координацию, что позволило его противнику добежать до пистолета и, держа его в руках, повернуться к упавшему и выстрелить.

Мужчина едва успел прийти в себя и даже рванулся через комнату, чтобы возобновить драку, но не успел. Пуля попала в грудь, мужчина осел на пол и откинул голову назад. В его глазах так и застыло навечно выражение удивления.

В этот момент на черном небосклоне загорелась, вспыхнула буквально на долю секунды вечерняя звезда и скатилась к горизонту с пронзительным звоном, ударилась о землю и разбилась вдребезги, разлетевшись на мельчайшие затухающие частички света.

Часть 2. Девочка

Вы когда-нибудь наблюдали за звездами? Просто, отринув все проблемы и дела, всматривались в небо, следили за переливами огоньков на темном небосводе? Стикс вышел из дома на морозный ночной воздух, вдыхая его полной грудью, застужая при этом легкие, и поднял голову вверх. Облака рассеялись, и теперь на небе светили, перемигиваясь, звезды. Бесполезно было бы искать среди миллиардов и миллиардов звезд частичку неба, где пять минут назад светила только что упавшая звезда; и все же каждый раз после удачно выполненного задания он неизменно делал это, мыслями уносясь в далекое прошлое, когда небо еще было тем, чем оно должно было бы быть и сейчас по законам мироздания.

Ему вспомнилось, как в классе шестом на перемене они с одноклассниками заговорили о звездах, о старинных уроках астрономии, о толстых телескопах, которые сегодня как совершенно ненужные вещи хранились в музеях древности, куда каждые каникулы их водили учителя на экскурсии. Тогда лопоухий Саша, подвижный паренек из соседнего дома, норовящий то и дело влезть в чужой разговор, заявил, что его бабушка помнит, когда звезды считались небесными светилами, такими же солнцами, как и наше огромное, горячее солнце... что уже много позже, когда бабушка заканчивала школу, при помощи магнитно-лазерного усилителя с током душу каждого человека привязали к единственной для него звезде на небе, а душу Верховного Лорда-Констебля — к самой яркой, к Солнцу.

При помощи высоких технологий им стало проще отслеживать жизнь каждого жителя планеты, хотя при взгляде на небо невооруженным взглядом ничего заметить было нельзя — ну разве что время от времени с небесного купола к горизонту скатывалась одна-другая звезды, раскаляясь и с пронзительным свистом разбиваясь на мельчайшие осколки.

Сашин рассказ одноклассники слушали, раскрыв рты. Воодушевленный, он перешел почти на крик, и тогда его голос услышал учитель в соседнем классе. Прервав его речь и обозвав все выдумками школьника с разыгравшейся фантазией (пригрозив к тому же дополнительными уроками с психологом по подавлению этой самой фантазии), он спросил фамилию бабушки.

Больше к этой теме никто не возвращался, только Стикс, наверное, единственный из всех, заметил, что бабушка Саши, ежедневно ожидавшая внука у ворот школы и провожавшая его до дома, больше не встречала любимца и Саша, утративший свое красноречие, уходил домой в одиночестве.

На протяжении всех десяти лет обучения им раз за разом вдалбливали азы...

Когда человек рождается, то на небе, как небесное отражение его сущности, загорается новая звезда. Так было всегда и так будет всегда, какие бы предположения по поводу происхождения звезд на небе ни возникали.

Наши предки, строившие теории по поводу построения мироздания и расположения небесных тел, ошибались. Астрономия по своей сути — совершенно бесполезная и еретическая наука. Таких было множество на протяжении развития человечества — теология, например, ну разве не полная бессмыслица? Верить нужно только в Верховного Лорда-Констебля, который покровительствует всем звездам на небосводе, ибо сам является наиболее ярким из возможных светил.

Счастливое будущее возможно только тогда, когда мы отринем все прошлое знание, ибо оно засоряет наш мозг лишней информацией, мешает восприятию единственно верной: мы рождены, чтобы служить Верховному Лорду-Констеблю.

Счастливое будущее возможно только тогда, когда мы отринем все чувства и эмоции, сведем их до минимума, потому что эмоции мешают нам мыслить правильно и принимать единственно верные решения — во всем и всегда служить Верховному Лорду-Констеблю.

Спокойное, методичное существование. Каждый день похож на предыдущие. Это обезопасит всех и предотвратит множество несчастий: никаких конфликтов, никаких эмоциональных срывов, никакой зависти или корысти. Ради подобного великого спокойствия и уверенности в завтрашнем дне и счастья в нем стоит пожертвовать такой мелочью, как привязанность.

Мы должны жить одинаково. Должны думать одинаково.

Никакого инакомыслия.

В конце концов, это его, Верховного Инквизитора, работа: устранять любое инакомыслие. Устранять тех, кому не нравилось размеренное существование, кто жаждал буйства эмоций, словно дикари. Или животные. Тех, кто нарушал устойчивый порядок этого мира. Именно за этим он и приехал в этот городок на окраине территориальной зоны — уничтожить очаг подозрительной деятельности отступников.

Взор его устремился снова ввысь. Осень перевалила за половину, но сейчас он все еще мог видеть в самой южной части ночного неба Большой Летний Треугольник, образующийся при соединении прямыми линиями трех ярких звезд — голубовато-белой Веги, оттененного Млечным Путем Денеба и сверкающего Альтаира. А в самом его центре, в самой середине крыла созвездия Лебедя, чуть перемигивалась маленькая, невзрачная звездочка, столь незначительная, что Стикс даже не знал ее названия, но неизменно каждый раз искал ее глазами, выделяя из множества холодных звезд именно эту почти неразличимую в окружении затмевающих ее звезд Летнего Треугольника звезду.

Как странно — смотреть в телескопы на мириады звезд запрещено, а имена у каждой маленькой светлой точки остались, как и были прежде. Может быть, это оттого, что все звезды были связаны с человеческими судьбами, и их названия приобрели в итоге более значительный смысл?

Стикс глубоко вдохнул холодный ночной воздух и с шумом выдохнул. Сзади послышались шаги — его напарник, Рон, выходил за ним из опустевшего дома. Родители назвали его Романом, но он презрительно фыркал и удивлялся, как это им пришло в голову столь сентиментальное имя, поэтому смело выбрасывал ненавистное «ма» и представлялся Роном. Стикс не единожды ловил себя на мысли, что это имя ему ужасно идет: коротко стриженый, волосы непонятного рыжеватого отлива, а в глазах какая-то пронизывающая смешинка. В древности такое сочетание внешности и неординарного характера с философским взглядом на жизнь называлось харизмой.

Стикс считал, что такие люди, как Рон, нарушают гармонию этого мира, но напарник был образцовым гражданином общества, отличался таким идеальным поведением и манерами, что его даже как-то посылали в школу для просветительской беседы с подрастающим поколением об устройстве нашего мира и правилах поведения в нем.

 — Тебе — поиск возможных зацепок в доме и разведка местности, мне — отчетность, — Рон распределил обязанности на следующую неделю. Это значило, что им необходимо было разделиться: Стикс оставался на день в городе, Рон уезжал в столицу отчитаться перед начальством о проделанной работе и получить новое задание. Встретиться они договорились в воскресенье утром в специально отведенном для них убежище.

Стикс медленно проходил из комнаты в комнату. Дом не был слишком большим, но Стикс насчитал шесть комнат, в том числе кухню и ванную, в которой приятно пахло душистым мылом с цветочным ароматом. И хотя идентифицировать его Стикс, разумеется, не смог, но он постоял несколько секунд в окутывающем его запахе, преодолев какое-то внутренне смятение. Он знал, что, будь Рон здесь, тот не удержался бы от ироничного замечания в его, Стикса, адрес. Вернувшись в комнату с книгами, он внимательно просмотрел все полки, но ничего, помимо старых фолиантов, не нашел: никаких бумаг или списков заговорщиков. И неудивительно: в последнее время отступники стали осторожнее, перестали доверять бумаге... Стикс взял в руки две отложенные в сторону книги, прочитал названия: Уильям Шекспир «Гамлет», Айрис Мердок «Черный принц». Они ничего ему не говорили. На полках стояли не только запрещенные издания, но и вполне законная литература, даже правовой кодекс существующего строя. Его взгляд упал на маленькую книгу в мягком переплете, довольно потрепанную, что говорило о том, что ее много читали в свое время. В книге была закладка — почти на середине, и Стикс подумал, что книга теперь так и останется недочитанной.

Насторожился он только тогда, когда стал осматривать спальни. Их было две. Бегло оглядев цепким взором скромно обставленную комнату мужа и жены — по гардеробу и разложенным по комнате вещам было ясно, что комнату делили двое, — он вошел во вторую спальню, она тоже явно была обитаемой. Широкая кровать с розовым покрывалом, мягкие медведи на подушках, цветные открытки на зеркале и много-много цветов: живых и искусственных... Ни Рон, ни он при выполнения операции не встретили того, кто жил в этой комнате. Он, а скорее всего она, конечно, могла на время уйти куда-то, но привычка осторожничать сыграла свою роль: Стикс достал пистолет и осмотрелся. Если обитатель комнаты прячется где-то здесь, то он его найдет. Стикс посмотрел под кроватью и проверил шкаф, но там никого не было. Он уже подумал, что на сей раз интуиция его подвела, как вдруг взгляд его упал на зеркало-трюмо, увешанное сердечками-валентинками. Оно стояло в углу комнаты напротив платяного шкафа, который, как оказалось, не был плотно прижат к стене, и в зеркале совершенно отчетливо отражалась зажатая между шкафом и стеной девочка. Стикс по инерции дернул рукой, державшей пистолет, но по отчаянному, практически затравленному взгляду хозяйки комнаты с плюшевыми медведями и сердечками на трюмо он понял, что та беззащитна. Опустив руку, но не теряя бдительности, он коротко бросил:

 — Выходи.

Девочка, поколебавшись только мгновение, вылезла из своего укрытия. Угловатый подросток, лет одиннадцати, короткая стрижка, русые волосы и большие серо-синие глаза. Они смотрели сейчас выжидательно, словно прикидывали, чего стоит ждать от человека, убившего ее родителей. Что удивило Стикса — в ее взгляде не было обвинения.

 — Как тебя зовут? — поколебавшись, спросил Стикс. Он пытался решить, что ему делать: оставить ее здесь одну, зная, что она вряд ли выйдет на своих быстро, скорее всего, просто пропадет где-нибудь в одиночестве, или взять с собой... есть еще вариант — поднять руку и выстрелить, как час назад выстрелил в ее отца.

Знает ли она что-то, что знали или могли знать ее родители?

 — Роза, — немного поколебавшись, ответила девочка.

Это было даже хуже, чем Роман!

Он медленно осмотрел ее с головы до ног. Нет, пожалуй, нельзя сказать, что она может быть опасна для общества — в ее возрасте еще рано участвовать в делах отступников. Наверняка ее родители ждали если не ее совершеннолетия, то хотя бы возраста пятнадцати лет, прежде чем втягивать девочку в свои незаконные действия. Убивать ее — значило убить невинную жертву.

А если говорить совсем уж откровенно, то доставить ее в приют для детей отступников, где им методично прививали истинно правильный взгляд на этот мир, было его прямой обязанностью, хоть и не первоочередной.

Стикс колебался всего мгновение. Еще раз кинув острый взгляд на фигуру девочки, поднявшую руки вверх, как бы говоря, что она безоружна и готова сдаться ему на милость, он коротко бросил ей приказ собираться — Роза отправится с ним в столицу, где ее распределят в один из приютов (вероятно, самый строгий, учитывая ее возраст, — скорее всего, принципы отступников в ней уже заложены довольно крепко). Немного подумав, добавил, чтобы Роза и не думала бежать — догонит и тогда уже не станет церемониться. И уже выходя из комнаты, он услышал тихое:

 — Мне больше все равно некуда идти...

Через полчаса Роза, переодевшись в черный спортивные штаны и толстовку, села на переднее сидение его «Лэнд Ровера», положив на колени небольшой, но полностью забитый вещами рюкзак. Уже утром, покружив пару часов по округе, Стикс окончательно убедился в полной заброшенности района, и его серебристая машина выехала за пределы округа, взяв четкий курс на столицу.

Часть 3. Путешествие

Что путешествие будет долгим, Стикс понял уже на следующий день после их отъезда в столицу. Угловатость и низкорослость его попутчицы занижали возраст и делали ее похожей на девочку одиннадцати лет, но при более внимательном рассмотрении и после разговоров с Розой Стикс понял, что ошибался: тринадцать-четырнадцать, но не больше.

Утром, как только Роза проснулась, она достала из своего рюкзака томик со стихами, тот самый, который он заметил еще вчера, делая обход в ее доме. Значит, это она читала стихи. Почувствовав внезапный прилив раздражения, Стикс вырвал книгу из ее рук и, открыв дверь, выбросил на шоссе, тут же пожалев о содеянном: ну какое ему дело до того, что она читает запрещенные книги? В приюте, куда он ее везет, книгу бы все равно изъяли.

Его размышления прервал настойчивый крик Розы остановить машину. Стикс понял, что звала его она не в первый раз, просто он настолько ушел в себя, что не слышал ее, пока она не повысила голос. Повернувшись к ней, Стикс поразился выражению лица девочки.

Он думал, что она скептически воспримет потерю томика стихов. Ему казалось, что он уже успел изучить ее достаточно, что она привыкла воспринимать все происходящее отстраненно, словно это происходит вовсе не с ней. Смерть ее родителей, в которой она не только не винит его, но и не проронила ни слезинки по этому поводу, являлась доказательством. Тем неожиданнее была резкость в ее взгляде, когда она попросила его остановить машину.

Стикс, удивленный ее реакцией, остановил. Она в ту же секунду выбежала в ноябрьский день и вернулась через десять минут — с книгой.

 — Это запрещенная вещь, — резонно заметил Стикс после десяти минут полного молчания. — В приюте ее все равно отберут, и тогда ты ничего не сможешь поделать.

 — Это книга моей мамы. Я никому не отдам ее. Спрячу где угодно, но не отдам.

Этот эпизод дал понять Стиксу, что Роза вовсе не безвольная участница события, которая принимает безропотно свою судьбу, что она в случае необходимости сможет отстоять свое мнение. Он сильно сомневался, что Роза сохранит эти стихи, но ее сжатые руки, крепко вцепившиеся в потрепанный переплет книги, четко давали понять: без сражения она не сдастся.

В таком случае он не понимал вообще, для чего она согласилась поехать в приют.

Он спросил об этом прямо во время очередной вынужденной остановки возле кафешки с быстрой едой.

 — Мне больше некуда идти, — повторила Роза сказанное уже ранее.

Стикс все равно не понимал. Обычно отступники держатся за свои идеалы из последних сил, а в приюте ее однозначно заставят забыть всю ту ересь, которую в нее вдалбливали годами...

 — Моя мать воспитывалась в одном из таких приютов, — Роза выразительно посмотрела на Стикса. — Как видишь, это ничуть не повлияло на ее мировоззрение. Я просто знаю себя, знаю, что я достаточно сильна, чтобы остаться верной тем основам, которым научили меня мои родители. Теперь ты должен меня убить за такие слова, да ведь?

Но Стикс мысленно уже вернулся к не дающему ему покоя вопросу, стоило только Розе заговорить о своей матери.

 — Это я убил твоего отца.

Воцарилось молчание. Он не просто так сказал это, но ее ответ оказался одновременно самым простым и самым неожиданным в этот момент:

 — Я знаю.

 — Почему... почему ты так спокойно об этом говоришь? Ты должна была бы ненавидеть меня за это, ведь для вас эмоции — это самая естественная вещь, а ты ведешь себя так, словно годами ходила в государственные школы, где учат строгому самоконтролю.

Роза глубоко вздохнула, прежде чем ответить на вопрос Стикса.

 — Я и ненавижу. То есть ненавижу того, кто убил их. Когда-нибудь я убью его в ответ. Но это не ты. Согласись, глупо винить исполнителя приговора, палача. Он всего лишь выполняет свою работу, а приговор подписывает тот, кто им руководит. Я ненавижу этот строй, ненавижу вашего Верховного Лорда, который отдает так легко приказы истреблять целые семьи только за то, что они любят литературу и собираются каждое воскресенье на культурологические беседы... Когда-нибудь я уничтожу и этот строй, и эти звезды, и этого Лорда. Но не беспокойся, ты — в безопасности. Если конечно не встанешь на защиту всего того, что я собираюсь превратить в пыль, — на последних словах на губах Розы даже заиграла лукавая улыбка.

Стикс подумал, что она гораздо, гораздо старше своего биологического возраста. Дети отступников всегда взрослеют быстрее, чем дети мирных жителей его государства, но Роза говорила как умудренная опытом женщина, а не как девочка-подросток, которым являлась. Он совершенно резонно считал, что якобы культурологические беседы отступников по выходным не были так невинны, как это прозвучало в ее словах, но промолчал, справедливо полагая, что ни к чему этот спор не приведет, каждый все равно останется при своем мнении. Скоро она попадет туда, где ее заставят забыть эти крамольные мысли.

Так они и ехали: Стикс не был многословен, Роза же то и дело выдавала в его адрес насмешливые замечания, не смущаясь даже его сдержанной ответной реакцией, и так день проходил за днем. Ноябрь давал о себе знать, и однажды ночью Стикс заметил, что Роза, даже одетая в плотный свитер-толстовку, жмется от холода, несмотря на работающий в салоне обогреватель. Повинуясь какому-то непонятному порыву, он снял с себя плащ и укрыл им девочку, спящую на соседнем сидении, оставшись в одной тонкой черной водолазке. Когда Роза проснулась, то сначала с удивлением уставилась на укрывающий ее плащ, а затем повернула голову, чтобы посмотреть на ведущего машину Стикса.

 — А ты ничего!

Стикс с подросткового возраста постоянно занимался силовыми упражнениями, поскольку сразу определился со своим будущим, а в Инквизиторах дохлякам делать нечего. На заигрывающий комплимент Розы он только иронично фыркнул.

 — Как тебя зовут? — приведя себя в порядок, расчесав волосы после сна, спросила Роза.

 — То есть?

 — Ну не будешь же ты меня убеждать, что Стикс — это твое настоящее имя? Вот я и спрашиваю: как тебя зовут?

 — Ты хочешь знать, как меня назвали родители. Ясно.

Наступило выжидающее молчание.

 — Игорь. Так они меня назвали, но меня уже давно зовут не так, — наконец сдался Стикс.

 — Значит, Игорь. Хорошее имя, тебе идет. В древние времена оно означало, что его обладатель — сильный, воинственный человек. Да, точно, тебе идет. — Стикс уже привычно скептически фыркнул на ее последнее замечание. — А можно...

 — Зови меня, пожалуйста, Стикс, — не дал закончить Розе предложение Инквизитор.

Девочка благоразумно предпочла промолчать, но через некоторое время продолжила тему имен, однако теперь решила поговорить о себе.

 — У меня дурацкое имя. Ну, знаешь, у человека с именем Роза должна быть соответствующая внешность: румяные щеки, полные губы, нежные черты лица и плавная фигура. Желательно рыжеватые волосы, конечно же, вьющиеся.

Стикс молча смотрел на дорогу, поэтому казалось, будто Роза говорит сама с собой, просто рассуждая о чем-то.

 — Мне бы, наверное, подошло что-то простое: Наташа, Оля, Катя...

 — Тебе идет твое имя.

Поскольку Стикс молчал все время, пока Роза говорила, произнесенное им предложение было большой неожиданностью для девочки, поэтому она несколько секунд не знала, что ему ответить, а потом, когда повернулась к нему и улыбнулась, Стикс отметил про себя, что в этой ее новой улыбке не было ни заискивания, ни вызова, ни лукавства...

 — Правда? Спасибо тебе.

После этого в салоне автомобиля вновь воцарилось продолжительное молчание, но этим вечером Роза впервые после того случая с книгой достала из рюкзака томик стихов. Стикс не преминул отметить в связи с этим, что смелость в ней вполне гармонично сочетается то ли с нахальством, то ли с глупостью. Роза в своей привычной манере начала рассуждать над прочитанным вслух, словно разговаривая с самой собой, но к этому моменту она уже успела понять, что Стикс всегда внимательно слушает каждое сказанное ею слово.

На этот раз она рассуждала о любви, о том, что читала в своем томике стихов, о том, что этот томик ей достался от матери, а она любила поэзию, часто проецируя прочитанное на свою жизнь: они с отцом действительно любили друг друга.

Стикс неожиданно перебил девочку:

 — Было время, когда я считал, что для успешной кампании против отступников сначала нужно понять, что ими движет, но, как я ни старался, мне не стало ясно ни почему вы выступаете против, ни почему читаете эти книги, в которых нет ничего ценного для жизни, только пустые слова о пустых эмоциях...

 — Отступаем, потому что нам запрещают читать «эти книги», — резонно заметила Роза, — а читаем, потому что книги помогают нам думать, способствуют развитию...

 — А вот тут небольшая нестыковочка: чем тебе мешают думать разрешенные учебники, ведь там информации больше, и подана она в фактах, а не при помощи какого-то иносказания...

 — Это другое.

Роза глубоко вздохнула и продолжила:

 — Ну жизнь ведь не просто математические и физические формулы, это еще и человеческие поступки, решения, и книги учат нас правильно поступать и выбирать в той или иной ситуации, а иногда правильного выбора вообще нет...

 — Это сложно, вы сами себя запутываете выбором, есть только одно единственно верное решение в каждой конкретной ситуации, и не нужно читать сотни книг, чтобы знать его, — достаточно жить по правилам, установленным Лордом Верховным Констеблем, — возразил девочке Стикс.

 — Я и не думала, что ты поймешь, то есть сейчас поймешь, но когда-нибудь...

Роза открыла заложенную страницу и прочитала вслух:

Нависнет ли пламенный зной

Иль, пенясь, расходятся волны,

Два паруса лодки одной,

Одним и дыханьем мы полны.

Нам буря желанья слила,

Мы свиты безумными снами,

Но молча судьба между нами

Черту навсегда провела.

И в ночи беззвездного юга,

Когда так привольно-темно,

Сгорая, коснуться друг друга

Одним парусам не дано...

— Знаешь, если этими строчками ты хотела мне открыть какую-то истину жизни, то ты зря старалась — вряд ли я смогу соотнести по великому замыслу автора паруса и проблемы мироздания... — скептически заметил Стикс.

 — Это всего лишь метафора. Ну, ты же видел хоть раз парусное судно? Один и тот же ветер надувает паруса воздухом, они работают вместе, но они никогда не будут вместе, как... ну, как мы с тобой. Сейчас мы оба направляемся в столицу в одной машине, но при этом мы оба такие разные, что, как бы ни пытались, не можем понять друг друга...

На последних словах голос ее затих, а Стикс, нахмурив брови, в наступившей тишине продолжал жать на педаль газа, желая как можно скорее добраться до места назначения.

С каждым днем Стикс все больше осознавал, что Роза уже скорее сформировавшаяся личность, чем подросток, легко попадающий под влияние, и что воспитатели в приюте намучаются с ней, если вообще смогут изменить ее представление о мире. Она отнюдь не невинная жертва, но убить ее теперь у него не поднялась бы рука.

Уже когда они подъезжали к столице, их остановил молодой полицейский, проверяющий все машины, идущие в город. Узнав, что водитель — один из тех, кто занимает почетную должность Великого Инквизитора, он не стал дотошно осматривать машину: Инквизиторы — жители государства, которым полностью доверяли, так что у Стикса спросили только имя и цель поездки. Однако же, узнав цель, его все-таки на минуту задержали.

 — Буквально вчера пришло сообщение с Северного округа, там была разоблачена банда отступников, довольно серьезная группа, немаленькая. В документах были найдены списки глав группировок, которым известны все очаги сопротивления, места укрытия и имена заговорщиков. В списках были имена и семьи, за которой послали вас... Вчера агент, ваш напарник, прибыл в столицу и сообщил нам, что вы обезвредили двоих, но в списках по тому району числилось три имени: семейная пара и девочка, их дочь... Не встретилась ли вам она во время обхода и сбора улик после выполненного задания?

 — А, что, есть основания полагать, что девочка причастна к заговору? Сколько ей?

 — Да, такие снования есть: в список были внесены далеко не все фамилии... Ах да, девочка, зовут Розмари, 13 полных лет. Так вы ее не видели? — повторил вопрос молодой полицейский, скорее всего, как решил про себя Стикс, новичок.

 — Я сомневаюсь, что в ее возрасте можно выполнять какие-то тайные поручения, тем более девочка, не мальчик...

 — И все же мы предпочитаем подстраховаться, учитывая то, как много она может знать.

Разумеется, это было правильным. И, разумеется, Стикс должен был вытащить из машины сидевшую там девочку и передать ее в руки конвою. Но он только чуть сильнее сжал в руках приказ о поиске Розмари и, отдавая его полицейскому, отрывисто произнес:

 — Нет. Я не видел ее.

Он вернулся в машину, не говоря ни слова, но Роза обладала достаточной проницательностью, чтобы догадаться о причине его задержки.

 — Они меня ищут, так?

Стикс ничего не ответил.

 — И ты меня не выдал?

 — Все равно в приюте выяснят, кто ты такая, и тогда...

 — Ты мой защитник! — насмешливо прервала его Роза, но лицо ее при этом было лишено ироничного выражения и довольно светилось. Она ожидала привычного фырканья от Стикса, но он только крепче сжал руль и нажал на педаль газа.

К обеду следующего дня серебристый «Лэнд Ровер» въехал в столицу.

Часть 4. Смятение

 — Опаздываешь на полдня — не похоже на тебя, — Рон скептически скривил губы.

 — Нам пришлось задержаться на границе центральной зоны.

Чтобы проехать беспрепятственно через ворота, которые ведут в центральную часть страны, нужно было придумать легенду. Верховного Инквизитора пропустили бы без колебаний и задержек с его приказом о задании, а вот Розу искали. Без вопросов она переоделась в мужские джинсы и свитер, спрятала волосы под кепку — с ее угловатой, хотя и слишком тонкой фигурой она теперь походила на миловидного десятилетнего мальчика. За него же и принял ее поначалу Рон, а когда разглядел в ней девушку, то ничего не сказал, но выразительно посмотрел на напарника. Стикс раскладывал на столе вещи первой необходимости — только чтобы сходить в душ с дороги и переодеться в чистое. Надолго они здесь не задержатся: Рон первым делом сообщил, что уже сегодня вечером им предстоит выполнить новое задание — вновь обезвредить группу отступников, на этот раз в самом сердце столицы. «Совести у них нет», — выразил Рон свое мнение по этому поводу — на этот раз группа инакомыслящих не испугалась даже вооруженной охраны, которую в столице можно встретить на каждом шагу.

 — Вам, как уставшим с дороги, разрешаю отдохнуть до вечера, пока я разыскиваю вам еду и разведываю местность, где нам предстоит сегодня работать. Но учти — следующая кормежка за тобой.

Стикс не слышал, как ушел Рон. Он опоздал на встречу с напарником, хотя до этого такого никогда не случалось. Он врал полицейским отрядам, хотя до этого всегда был предельно честен с ними. Он скрывает почти преступницу — девочку, которая, возможно, владеет информацией, способной подорвать сложившееся общество. Привычное ему, дорогое ему общество.

Так что же такое с ним?

Стикс очнулся, когда Роза уже довольно сильно трясла его за плечо. В другой руке она держала стакан с молоком.

 — Ты не отзывался на свое имя, — Стикс понял, что она звала его Игорем, — так долго, что я перепугалась...

 — Страх — это одно из тех чувств, которые людям следует подавлять в себе, а ты же, наоборот, только и делаешь, что даешь волю своим эмоциям.

 — Ну, эмоции — это моя жизнь, и когда-нибудь я докажу тебе, что, только раскрыв весь спектр чувств, можно почувствовать себя живым, — она улыбалась, уверенно произнося эти слова. Улыбалась! Ее легкая и открытая улыбка стали последней каплей.

 — Это не так! Ты не права! — Стикс говорил на повышенных тонах. — Завтра же... завтра я сдам тебя в пансион, где тебя научат тому, что правильно, а что — нет. Через год тебе самой будет стыдно за свои слова...

 — Стыдно? Но разве стыд — это не то чувство, которое нам всем следует подавлять в себе? — Роза сохраняла свою привычную медленную манеру речи.

Издевка, с которой была сказана последняя фраза, и ее интонация вызвали в глубине души Стикса неудержимый поток ярости. Она застилала глаза, превращая изображение этого мира в расплывчатые контуры — не более того. Она клокотала внутри неудержимым потоком — как она смеет так себя вести с ним, как она смеет сомневаться в правильности устройства этого мира? Разве она хоть что-то сделала для того, чтобы установить в нем порядок?

Всего несколько секунд понадобилось Стиксу, чтобы выйти из себя.

 — Замолчи!!!

Потеряв над собой контроль, Стикс со всего размаху ударил Розу по щеке. От силы этого удара она пошатнулась, упала на пол и несколько секунд была просто не в состоянии пошевельнуться. Стакан выпал из рук и откатился в сторону, молоко разлилось. Щека Розы горела, след от горячей ладони алым румянцем проявлялся на левой стороне лица.

Звук пощечины подействовал на Стикса как ушат холодной воды — отрезвляюще. С минуту, пока он брал себя в руки, в комнате царила тишина. Но и после он так и не смог придумать, что сказать. Первой заговорила Роза.

Улыбаясь, хотя в глазах стояли слезы, она повернулась к нему лицом, опираясь на ладони, и тихо прошептала, но он услышал:

 — Знаешь, что ты только что сделал? Ты только что доказал, что я была права... — Горькая усмешка постепенно сходила с ее лица, подбородок дрожал, но ни одной слезинки так и не выкатилось из ее глаз. — Ну и каково это — поддаться эмоциям? Эйфория, не правда ли? Опьяняющее чувство?

Стикс потянулся было к ней, чтобы помочь подняться с пола, но внезапно ее нарочито тихий голос сорвался на крик:

 — Как ты посмел? Теперь тебе, наверное, легче? — Она всхлипнула, но уверенно выдержала его растерянный взгляд. — Я тебя ненавижу! Лучше уж быть таким, как они, бесчувственным, чем все знать и отрицать... ты не человек! Отправишь меня в приют, где из меня сделают благовоспитанную леди? Черта с два я пойду туда, и даже ты меня не заставишь! Считаешь минуты до того момента, как избавишься от меня? А я... никуда я теперь от тебя не денусь, ты слышишь? У меня никого больше нет, кроме тебя, ты не посмеешь от меня отказаться! Ты... тогда ты действительно будешь не человеком, действительно станешь чудовищем — если оставишь меня одну...

Голос Розы надломился и затих. Информация, наспех высказанная девушкой, необдуманная, неприкрытая никакими иносказаниями, никак не хотела усваиваться в его голове, и без того потрясенной последними событиями. Стикс продолжал растерянно смотреть на неподвижную Розу.

Наконец Роза молча встала и вышла из комнаты.

 — Она сильна духом — даже слезинки не проронила. Хотя наверняка сейчас плачет в подушку.

Рон, скрестив руки на груди, стоял возле окна. Стикс не заметил, как тот вошел в комнату.

 — Я не знал, что ты здесь...

 — А иначе бы сдержался и не стал ее бить? Да нет уж, лучше тебе было выпустить накопившиеся за черт знает сколько лет... эмоции.

 — Ты слышал все?

 — Что она тебе наговорила? Она так кричала, что слышно было на всю округу — благо, что район пустой, заброшенный, иначе уже давно кто-нибудь донес на вас за эмоциональное преступление. Сам знаешь, такие чувства не то что выказывать, иметь-то запрещено. Нас с детства учат их подавлять в себе. Я не только об ее истерике говорю, но и о твоей пощечине.

Молчание.

 — Хотя я ожидал чего-то подобного... от нее. Думал, что ты сможешь сдержаться. Не смог.

Молчание — и только вскинутые удивленно брови.

 — У нее в самом разгаре пубертатный период в развитии, а еще ее с самого детства учили мечтать, любить, верить... Ересь, конечно, но на психику девочки-подростка влияние оказывает сильное. Ничего удивительного в том, что она, возможно, даже влюбилась в тебя — или думает, что влюбилась — во время вашего путешествия вы постоянно были наедине. Вероятно, у нее был повод... Вероятно, ты что-то сделал для этого...

 — Укрыл ее ночью плащом, чтоб не мерзла...

 — И в итоге ей все-таки удалось вывести из равновесия Инквизитора. Она молодец.

Молчание, вновь установившееся, нарушалось теперь мерным ритмом ударяющихся по карнизу капель начавшегося дождя.

 — Ты знаешь, что твое имя означает смерть и ужас, которые ты им приносишь с собой? — неожиданно продолжил Рон. — В древнегреческой мифологии Стикс — это река, ведущая в царство мертвых. Говорят, она обладала способностью разъедать все, что попадало в ее воды...

 — Мне больше интересно, откуда знаешь это ты...

 — О, перестань, не будешь же ты мне читать мораль о том, что знание прошлых культур карается смертной казнью, ибо все это знание запретное и таит в себе только зло? Открою тебе глаза на этот мир, Стикс, — я не единственный, кто интересуется прошлым, просто мы предпочитаем молчать об этом и жить спокойно, а кто-то предпочитает открыто выступать против сложившегося строя. Кто из нас прав — не знаю, но, как видишь, я состою на высокой должности со своими тайными знаниями, а они... — Рон молча указал на дверь в комнату, где спряталась от них Роза, — сам все понимаешь. Лично я не вижу в знаниях никакого зла. Более того, искренне верю, что построить сильную цивилизацию невозможно без базирования на прошлых культурных слоях общества.

 — Это ересь какая-то — то, что ты говоришь, — растерянно проговорил Стикс.

 — Однако же это правда. И по закону ты, как Верховный Инквизитор, должен арестовать меня за наличие и распространение крамольных мыслей, но ты не сделаешь этого.

Дождь, минуту назад лишь время от времени бьющий по карнизу, разошелся и хлынул ливневым, совершенно нетипичным для ноября потоком на землю. Гул дождя нарастал, но Стиксу казалось, будто этот гул идет изнутри, нарастает в его голове, заслоняет все остальные звуки — и есть только этот шум.

 — Ты не сделаешь этого, — продолжал Рон, — потому что и сам не меньше моего рассуждаешь о философии и прочих материях. Ты — слабое звено в нашем идеальном обществе. Именно потому, что ты так силен в своей самодостаточности... Не вскидывай так удивленно голову, а что тогда значат твои любования звездным небом по ночам, например? Или эта твоя вспышка гнева сегодня? Просто есть разного рода отступники...

На несколько минут в комнате вновь воцарилось молчание.

 — Ну, мне пора, иначе кто тогда разузнает обстановку на месте работы? — сказал, наконец, Рон, — В восемь тридцать, Воровское шоссе, дом 5?

 — Да, — Стикс машинально кивнул напарнику в ответ на его вопрос. Рон, не говоря ни слова, вышел, закрыв за собой дверь.

Часть 5. Вера

Что за ними следят, Стикс заметил минут через пятнадцать после того, как они с Розой выехали на место встречи с Роном для выполнения следующего оперативного задания.

Стикс не хотел брать девочку с собой, но оставлять ее одну в заброшенном районе в убежище Инквизиторов тоже было бы не слишком умно. В итоге Роза все же поехала с ним, но с условием все время сидеть в машине, не высовывая даже носа, желательно закрыв тонированные окна (все равно мороз — как резонно заметил Стикс).

Они уже пятнадцать минут кружили по пустым улицам города, не произнося ни слова, каждый смотрел в одну точку: Стикс — на дорогу, Роза — куда-то на пол, вероятно, изучая носки своих кроссовок. С общением у них после пощечины и обмена мнениями друг о друге не ладилось. Стикс как раз думал, чего бы такого сказать, чтобы нарушить затянувшееся молчание и завести привычный разговор, как заметил черный «Седан», ехавший на расстоянии пятидесяти метров от них. Слишком видная машина, чтобы на ней ехал обычный городской житель. И все же делать выводы было рано, поэтому Стикс решил покружить еще немного по району: если «Седан» упорно будет следовать за ними, то предположение можно переводить в разряд уверенности. Он повернул направо и сосредоточил свое внимание на зеркале заднего вида. «Седан» повернул за ними.

Но Стикс совершил ошибку и понял это тут же, когда снова внимательно посмотрел на дорогу впереди. На расстоянии света фар прямо перед ними стоял еще один черный «Седан», идентичный тому, который следовал за ними сзади.

Стикс оценил ситуацию за какую-то долю секунды. Осмотрев местность из окон своего «Лэнд Ровера», он с трудом,  но разглядел в опустившейся на город темноте, что слева от них ничего, кроме пустынного поля с двумя или тремя деревьями, скинувшими на зиму листву, нет — прятаться негде; но зато справа имелся полуразрушенный дом, а скорее — склад, с множеством, как он надеялся, комнат. Судя по тому, что окна в нем были вырваны прямо с рамами, Стикс подозревал, что и дверей внутри тоже нет. Но зато ничто не будет мешать его продвижению по зданию.

Проклинавший пятнадцать минут назад заброшенные районы, столь частые в его работе Инквизитора (что поделать, если отступникам проще всего прятаться именно в таких неблагополучных местах), сейчас он был рад тому, что оказался именно тут. Единственное, о чем он сожалел больше всего на свете — это о том, что рядом с ним на соседнем кресле сидела, насторожившись, тринадцатилетняя девочка, уже понявшая, что что-то пошло не так.

 — Быстро, выходим! — Стикс в ту же секунду открыл дверцу машины, Роза среагировала моментально и выбежала на улицу следом за ним. Схватив девочку за рукав свитера, он потянул ее за собой в заброшенный дом, краем глаза отмечая, что из передней машины вышло три человека.

Из машины сзади — он повернул голову, чтобы посмотреть и оценить ситуацию — четверо.

Все семеро были в черных куртках и брюках — форме новичков, фирменного черного плаща Инквизиторов не было ни на одном из преследователей. Это хорошо. Придется повозиться, но шансы выбраться из переделки возросли. Было бы гораздо хуже, если бы за ними прислали таких же опытных солдат, каким был он сам.

Думать о том, откуда военное правительство узнало, что с ним путешествует разыскиваемая почти преступница, было некогда. Рон? Нет, он не верил в то, что многолетний напарник предал его. Сначала нужно разделаться с преследователями, а с выдавшим его человеком он разберется позже.

Он понял, что не ошибся в оценке здания, как только забежал в него: длинный коридор со множеством дверей и проходов. Немного поплутав в этом лабиринте, он забросил Розу в одну из глухих комнат, приказав сидеть молча и не высовываться. В комнате не было никакой мебели, так что прятаться было негде, но зато было темно, и это в любом случае лучше, чем таскать ее за собой, подвергая еще большей опасности. Ко всему прочему, она бы сильно замедляла его продвижение по зданию. Он и так сожалел о том, что взял ее на задание.

Он бросился бежать по коридору, слыша позади себя звук отражающихся от каменных стен шагов преследователей. Они бежали так быстро, что даже не потрудились заглушить собственные шаги. В какой-то момент звук стал более четким, и Стикс понял, что группа преследователей разделилась — теперь за ним бежало не семеро, а трое, и значит, что он мог сам переходить в наступление. С тремя новичками справиться — проще простого.

Он спрятался за угол стены перед поворотом и увидел первого из них. Слишком, слишком неопытен, чтобы воспринимать его серьезно — Стиксу даже не понадобится пистолет, чтобы избавиться от солдата. Тот заметил Стикса только тогда, когда Инквизитор уже добрался до него...

Со вторым повезло меньше — пришлось применить оружие и тем самым выдать свое местонахождение, но выстрел оказался удачным: преследователь упал замертво. Третий отстал где-то позади: видимо, теперь группа разделилась и действует поодиночке. Опасно, но не смертельно. Перебегая от комнаты к комнате, прячась в углублениях, где когда-то были двери, Стикс практически вернулся к исходной точке, когда заметил третьего. Он осматривал каждую комнату в здании. Сердце Стикса замерло — теперь он входил в комнату, в которой несколько минут назад он спрятал Розу.

Не думая ни о чем больше, Стикс преодолел расстояние до комнаты за доли секунд и вошел в нее как раз в тот момент, когда посланный за ними солдат заметил прятавшуюся в углу Розу и навел на нее пистолет. Раздался выстрел.

Это стрелял Стикс. В ту же секунду солдат рухнул на пол.

Стикс посмотрел на девушку, сидевшую в углу с прижатыми к груди коленями, словно спрашивая, все ли с ней в порядке. Их разделяло не больше двух метров. И тут Роза дернулась к нему навстречу.

И в эту секунду Стикс услышал звук выстрела. Он стоял спиной к дверному проходу — непростительная ошибка для такого опытного Инквизитора! — и не слышал, как сзади к двери подобрался один из солдат. Скорее всего, он заметил его еще тогда, когда Стикс заходил в комнату, и просто выжидал подходящего момента, когда тот отвлечется и потеряет бдительность. Этим выстрелом он действительно мог решить исход этой битвы.

Но ни боли, ни помутнения сознания Стикс не почувствовал. И тут он понял, почему Роза так резко дернулась в его сторону за секунду до выстрела. Прямо перед ним девочка, пошатнувшись, осела и упала ему на руки. Она приняла на себя пулю, которая предназначалась ему, Стиксу.

Казалось, весь мир замер в это мгновение. Кровь стучала в висках, разум не хотел воспринимать действительность. Стрелявший тоже опешил — он явно не ожидал такого поступка от девочки, и удивление так и осталось на его лице, потому что уже в следующую секунду Стикс поднял руку и несколькими выстрелами уложил убийцу Розы. Он бы обошелся одним, но не смог остановиться.

Ярость завладела им. Ярости и ненависть. К этим солдатам, выполнявшим свою работу. К самому себе — наверное, к себе больше всего. И даже к Розе — за то, что столь безрассудно распорядилась своей жизнью. Он ругал ее всеми известными словами, называя то дурой, то ненормальной, но легче от этого не становилось. Он смотрел на нее, неподвижно лежащую на полу с раскинутыми руками, и думал, что вот сейчас она встанет, улыбнется ему и скажет, что все хорошо.

Но она не вставала.

Обида, ярость и боль искали выход. Стикс вспомнил, что еще трое из преследователей ходят где-то по заброшенному дому в поисках его самого. Что ж, он облегчит им задачу и найдет их сам. Ненависть клокотала в нем, застилая глаза. Он не помнил, как расправился с присланными за ним солдатами, он двигался, словно на автомате, а в голове стучала только одна мысль: «Роза мертва. Роза погибла — так безрассудно и нелепо! — в самом начале своего жизненного пути».

Спустя пятнадцать минут после начатой охоты он вернулся в комнату к Розе. Она лежала на полу, мертвенно-бледная, волосы растрепались, руки раскинуты, но выражение лица даже скорее умиротворенное, чем испуганное или болезненное. Стикс медленно опустился перед ней на колени и одной рукой закрыл навечно ее большие синие глаза.

В комнате не было окон, и он не мог видеть, как, скользя по небосклону, скатилась к горизонту ее звезда. Но отчего-то он точно знал, где именно на небе она сияла.

Спустя несколько минут, оставив бездыханное тело Розы в комнате, он вышел на улицу и посмотрел на небо. Так и есть: той маленькой, скромной звездочки, постоянно подмигивающей ему возле лебединого крыла, не было.

Стикс сел в машину и завел мотор. К Рону он безбожно опоздал, но так или иначе, а ехать к нему он точно не собирался. Он вообще не представлял, куда теперь ему направиться. Поэтому, нажав на педаль газа, он просто поехал прямо, никуда не сворачивая по возможности, пока не выбрался за город и не попал на широкую магистраль.

Его будут искать — это несомненно. Но он будет бороться. Маленькая девочка с сильным характером, пошатнувшая его мир, научила его, что всегда нужно бороться за то, во что веришь. А он верил сейчас только в нее. Не в ее бездыханное тело, оставленное остывать в том заброшенном доме напротив пустыря, а в ее убежденность в том, что в этом мире существует любовь, взаимопомощь, искренние и взаимные чувства, которые не мешают, а только поддерживают в человеке жизненные силы. Ради этой любви она встала тогда между ним и пулей, пожертвовав своей жизнью.

Он не знал, сможет ли сам когда-нибудь испытать это чувство. Он не знал, сможет ли когда-нибудь плакать так, как плакала она в убежище после того, как он ударил ее. Или смеяться, как она. Или ненавидеть, как она...

Но он верил, что все эти чувства есть в этом мире и что с ними больше не нужно бороться. И он верил в ее жертвенную любовь. И ради этой веры он готов был противостоять всему миру.