Воин выбирает путь, ведущий к смерти.

Кодекс Бусидо, Япония

Чушь у меня получается. Ничего не понимаю: вроде бы я умер сегодня, а нет — сижу за столом в «релаксашке», и ручка из пальцев не падает, и какой-то даже сквознячок по ногам ощущается. Док, разумеется, всё это по-умному объяснил: последствия реанимации и так далее, не переживай, пройдёт. И предупредил: осталась тебе неделя. Ну, и на этом спасибо. Неделя — значит, документы мои уже ушли, похороны по высшему разряду, с телевидением, речью мэра и военно-морским оркестром, обеспечены, брательник-бездельник уже ручки потирает в предвкушении наследства... всё. И плевал я теперь на вас, господа психологи Высшего Наблюдательного Совета, смачно и абсолютно безнаказанно.

Дока вы, конечно, взгреть можете, и неслабо, а только Контору всё равно не закроют. Слишком выгодно, слишком удобно, и выглядит благородно: как же, победили почти все болезни, спасаем безнадёжных больных, отвергнутых медициной... Ну и ошибки, конечно, случаются: взяли не того парня, извините, больше не будем. Слабоват паренёк оказался, нервишки не выдержали — бывает...

Так вот: я не затем сюда пришёл, чтобы подставлять своё доброе имя под ваши вонючие языки. И сейчас разорвал изнутри усыпанный розочками и вроде бы даже освящённый гроб, чтобы сказать вам: нет! Не так всё было! Не трусость это, не самоубийство, не бегство — выход. Который всегда ещё и вход.

Короче, познакомились мы с Доком три года назад. Конторы, тем более в нынешнем её шикарном виде, тогда и в помине не было, а сам Док, только-только получивший денег под свой проект, набирал будущий штат по самым затрапезным кабакам. Вид у него был предельно занюханный: тощий лохматый очкарик в видавших виды джинсах, с уморительной привычкой размахивать руками и с какой-то сумасшедшинкой в глазах. Из того штата в живых остался один я — ветеран, стало быть.

Как мы на ноги вставали первые полгода, о том умолчу — вещи известные. Обшарпанные подвалы, древнее оборудование, хронические визиты налоговой... Прорвались. Мне лично операцию по удалению болевой чувствительности делали в грязной муниципальной больничке под грохот каталок и вопли алкашей. Остальным, думаю, тоже. Док сверкал глазами, размахивал руками и рисовал нам перспективы, рядом с которыми рай — просто заштатный провинциальный санаторий. Аппарат к тому моменту клинические испытания уже прошёл, методика болталась на утверждении где-то в недрах Минздрава, а мы, первые Компенсаторы, проходили ускоренный психологический спецкурс — по удалению чувствительности душевной.

В двух словах о методике, кому интересно. Схема простая, как три копейки: лежишь на койке, на соседней — пациент, между вами — Аппарат. Шесть электродов к тебе, столько же — к больному. Шестьдесят четыре шкалы: болевая, температурная, дыхательная... ну чувства там: страх, гнев, обида — я, собственно, не вникал особо. По каждой шкале выставляется интенсивность, Док поворачивает переключатель — и понеслась твоя почётная и благородная работа по спасению людей.

Суть, как все уже поняли, в следующем: проблемы больного Аппарат сбрасывает на тебя — на Компенсатора то есть. Чего я никогда не мог понять, несмотря на все объяснения Дока, так это двух вещей. Первое: почему я могу ощущать боль под Аппаратом даже после операции, хотя вне Аппарата меня можно топором бить — без эффекта. И второе: почему этот чёртов Аппарат может сбрасывать всю эту дрянь только на человека? Не на морскую свинку, не на слона, не в воду, не в пустоту, наконец, — в нас. В меня, в частности. Мы когда раскрутились, телевизионщики часто вопрос задавали: каково за один день почувствовать себя раненым, импотентом, сифилитиком, роженицей, психом, раковым больным и так далее? Как будто сами не догадываются — хреново, и весьма.

Особенно когда пропустишь пятнадцать клиентов в день (больше ВНС не разрешает, гуманисты хреновы), потом тебя докторишки часиков пять помурыжат, и плетёшься ты в «релаксашку», из кусочков собранный, сам себе мозаику напоминая — лечь. Ради всего святого остаться, наконец, одному — если, конечно, не считать обществом наблюдательную аппаратуру господ психологов.

А когда отпускает боль (точнее, память о боли) и удаётся, наконец, уснуть, видишь горячечные какие-то сны, в которых ты — ложка, мешающая однообразный хаос чужих судеб на медленном огне времени. И пузырями всплывают лица, мёртвые и не очень, и лопаются, прошептав укоризненно: «Живой...» Успокойтесь, не слишком.

А по выходным ещё одно «удовольствие», из обязательных: попы и психологи. Разбор полётов по полной программе: кого я в детстве мечтал отыметь, что из этого вышло и какие у меня сейчас чувства по этому поводу. Всё это с плохо скрываемым презрением: дескать, слабаки вы, самоубийцы-неудачники, застрелиться не смогли и сюда прибежали, чтобы кто-то другой сделал это за вас. Брехня!

Самоубийц среди нас, конечно же, большинство. Только со мной ребята говорят не так, как с вами, так что мне видней.

Две причины, по большому счёту, сюда приводят. Первая — как у меня: достойный выход. Когда человек потерял все пути и цели и смысла в жизни не видит, но завис на пороге смерти в силу неумения сдаваться, — ему прямая дорога сюда. Здесь он, по крайней мере, сможет умереть с честью, сохранив при этом жизнь не одной тысяче тех, кому она нужна. Вторая — на поверхности: героизм и любовь к людям. «Жертвую собой одним ради спасения многих...», «Светя другим, сгораю сам...» И. о. Иисуса Христа, короче.

Сперва я им ни на грош не верил, а позднее понял: здесь не врут. По крайней мере Компенсаторы друг другу — точно.

Памятью ребят, ушедших за Последний Порог — давно или недавно, — не шутят. Ни один обычный самоубийца не выбирает мученическую смерть, растянутую на несколько лет. И пусть никто не смеет считать нас слабаками или мазохистами, продавшимися за наследство для родственников и торжественные похороны на почётном месте под орудийный салют, — мы люди. Мы были такими, какими были, и делали что должны, как умели.

И пусть никого из вас не волнует цена — мы заплатили её. Полностью. И уходим в смерть свободными, без всякого страха — мы там уже были.

Вам, остающимся, — счастливо.

АА 000/013

(Подписываюсь личным номером — у Компенсаторов не бывает Имени.)

Текст Alexis Dark

Иллюстрация Анны <Aeterna> Шевченко