Все говорят, что мы вместе...

Все говорят, но немногие знают, в каком.

Кино «Бошетунмай»

«Эта хрень» внезапно оборвалась, и мы вперед ногами влетели в скирду. Сначала я, потом Арабеска, чудом не свернув мне голову набок. Пахло мышами и прелостью. Полсотни коньячного спирта, гулявшие в крови, моментально выветрились, и на смену бесшабашному веселью пришло трезвое предчувствие неприятностей. В душу тонкой струйкой заползал страх. Отплевываясь от соломы, Бэс выбралась наружу. Несколько минут от нее ничего не было слышно, потом донеслось:

— Вдули обе... Хрена тут, а не Незнайка с динозаврами... Сплошные «Мы из будущего», вывалившиеся через «Туман».

— Будущего... — повторила я, как попугай. — Будущего?! — выкрикнула фальцетом. — Ёкэлэмэнэ! Сейчас за нами придут, и пипец котятам! Больше не будут гадить...

Великая Праматерь всех ведьм, молилась я, зарываясь глубже в солому, лишь бы не пытали, пускай сразу убьют... Но за что? Я не виновата! Откуда оно взялось, я не знаю и знать не хочу! Я его не вызывала. Я на такие фокусы с пространством неспособна! Оно само — засосало и выплюнуло. Зажмурилась и представила, что ничего не было, это все иллюзия, дурной сон. Сейчас открою глаза и окажусь дома, на кухне. Открыла. О боже...

— Тирка, хватит подвывать. Кто придет? Двое с носилками и один с топором?.. Или люди в черном?

— Откуда ты знаешь? Видела их?

— Кого?

— Тех... в черном.

— Конечно. В одноименной фантастической комедии.

Судя по голосу, Арабеска ничуть не испугалась. Невдомек ей насколько круто мы влипли, и что комедия в любую секунду может превратиться в хоррор.

— Тирка, вылезай! — проявила она признаки нетерпения.

Я отмалчивалась и не собиралась покидать убежище: чем меньше видишь и знаешь, тем больше шансов, что зачтется. Во всяком случае, так мне казалось. Авось помилуют, когда выловят.

— Привет, — поздоровалась подружка.

— Вообще-то, виделись сегодня, но если настаиваешь, то привет, — пробормотала, борясь с чихом.

— Как тебя зовут?.. Неплохо выглядишь... Уши зачетные, мне нравятся.

— Бэс, с тобой все в порядке? — забеспокоилась я.

— Не считая того что провалилась фиг знает куда, все в полном ажуре.

— А с кем ты разговариваешь?

— Не знаю. Не пойму, он это или она. Вылезай, может, ты определишь.

Уняв сердцебиение, спросила, заикаясь:

— Это с-с-существо... во что оно одето? В черную униформу... с-с-с эмблемой?

— Эм-м-м... — Снаружи задумались. — В униформу, ага. Серую, шерстяную. Эмблемы нет, но есть белая полоска.

Проделав отверстие в толще соломы, я рискнула посмотреть...

Ноги проваливались в чавкающую мерзкую грязь, а мы шли и шли по пояс в тумане. Брели за серым осликом, от которого виднелась голова со светлой полосой возле носа и часть шеи, все остальное скрывалось в мутной белесой пелене, накрывшей низину в предгорье. Слева тянулся лес, справа усеченными пирамидами проглядывали стога, впереди угадывались упорядоченные ряды деревьев. На каждом кроссовке налипло по пудовой гире. Стряхивали и плелись за ишаком. Я не хотела уходить от места приземления, но Арабеска убедила, что животное, вероятно, домашнее и приведет нас к жилью. Не торчать же в поле до ночи. Не вдаваясь в подробности, которые и сама толком не знала, я объяснила подружке, кого так боюсь до обморочного беспамятства.

— Если суждено быть пойманными представителями этой страшной службы по контролю и надзору за «межпространственными эмигрантами-нелегалами», то какая разница, где это произойдет, — рассудила она. Взяла за руку, и мы пошлепали, утопая в вязком грунте. — Ничего плохого мы не сделаем... Ну, может, напишем на каком-нибудь заборе «Арабеска и Тира были тут».

— Бэс, а ты-то зачем сиганула в подвал?

— Я по инерции. Тебя ловила. Не удержала равновесие и кувырнулась следом, а потом завертелось.

За разговором о перспективах и гадании на кофейной гуще, где все-таки оказались и как лучше поступить, мы потеряли из виду ослика и остановились у штакетника, ограждавшего участок с садовыми деревьями. За ними хорошо просматривался частный дом. Туман к этому времени почти рассеялся, оставив после себя редкие пятна-клочья на пожухлой траве. Подойти ближе к дому не рискнули, закурили и стояли, прислушиваясь.

— Подозрительная тишина, — первой нарушила молчание Арабеска. — По всей видимости, мы в деревне или частном секторе пригорода...

— Либо в селе или на хуторе, — подхватила я, догадываясь, к чему она клонит: по идее, нас давно должны облаять сторожа – собаки, без которых редко обходятся в натуральном хозяйстве.

— Райком закрыт, все ушли на фронт, — пошутила Сонина тетка. Выкинув окурок, подняла обломанную ветку и принялась счищать грязь, налипшую на обувь.

От ее шутки по спине пробежал озноб, несмотря на относительное тепло — температура воздуха не отличалась от тосканской, разве что влажность высокая.

— Похоже, что не все...

Собираясь последовать примеру Бэс, я заметила за домом движение. Два человека — мужчина и женщина, быстро удалялись в противоположном направлении. Она несла наспине огромный тюк, при ходьбе мелькала длинная юбка, он, одетый в шапку, куртку и штаны типа спортивных, тянул за собой груженую тачку. Не сговариваясь, мы пригнулись и последовали за ними, отставая метров на сто. Строения заканчивались, открылась грунтовка, ведущая к перпендикулярно проложенному шоссе. Мы спрятались за каким-то сараем и стали наблюдать. На обочине стоял фургон наподобие «Газели», к которому, видимо, и спешили эти двое. До шоссе им оставалось совсем чуть-чуть, когда раздался оглушительный взрыв. Мы упали, вжавшись в траву и накрыв руками головы. Окатило волной горячего воздуха, отозвавшейся в барабанных перепонках. О стенку мазанки хлестнуло комьями грязи и веером осколков, рядом что-то просвистело и врезалось в землю. Потом наступила тишина, пахнущая сладковатым тленом и камфарой...

Взрыв развернул фургон поперек дороги, от людей оставил дымящуюся воронку — помогать там было некому. Именно это вдалбливала мне Бэс, удерживая за руку:

— Ты доктор Франкенштейн? Умеешь собирать тела из кусков?.. Нельзя туда идти, вдруг там еще мины!.. Мы не саперы и не камикадзе.

— Воняет... откуда-то воняет разложением, — твердила я, не в силах оторваться от догорающих неподалеку разбросанных вещей – содержимого мешка и тележки.

В сознании не укладывалось: только что два живых человека на моих глазах превратились в ничто. Вот так, за здорово живешь, людей разметало на фрагменты... Матка бозка, куда мы попали?!.. Навязчивый ядовито-сладкий запах вывел из оцепенения и заставил озираться в поисках источника. Это из сарая, поняла я. Он защитил нас от смертоносных осколков, а сам остался без дверей — слетели с петель, и оттуда несло. Прикрыв нос воротником кофты, я зашла внутрь, привыкла к полумраку — подслеповатое окошко давало мало света, осмотрелась и вылетела на улицу, оттолкнув Арабеску.

Что это, Господи? Как так такое возможно? Я хватала ртом свежий воздух, подавляя рвотные спазмы. Руки тряслись, сигареты ломались и падали, впустую чиркала зажигалкой. Наконец справилась с тряской и подкурила, забивая дымом преследовавший тошнотворный запах. Избавиться от страшного зрелища в мазанке так просто не получалось. Чего меня туда понесло, естествоиспытательницу ненормальную?! Я не боюсь трупов. Когда проходила медицинский минимум для получения лицензии, была в анатомичке мединститута, насмотрелась. Но даже в кошмарном сне не смогла бы представить, чтоб человека задушили его же кишками. Закусив пахитоску, шарила по карманам, выворачивала наизнанку — пусто. Чуда не произошло, монета осталась в поместье. Говорил мне Мор: не балуйся с цепочками, вдень прочный шнурок, это серьезный артефакт. А я все перебирала: то по цвету не подходит, то структура не нравится. Доперебиралась...

— Езус-Мария, заберите нас! Вытащите! Спасите! Хоть кто-нибудь!

Ноги не держали. Села, прислонившись к дереву.

— Не кричи, нет здесь никого. — Подошла и одернула Бэс. Достала пачку и со второй попытки раскурила сигарету.

— Хочу домой! Верните нас, пожалуйста. Я хочу домой... — Всхлипнула и расплакалась.

В горах послышался нарастающий гул, а потом так шарахнуло, что под ногами дрогнула земля.

— Миша, это ты? — Вспыхнула надежда. — Мишенька, мы ту-у-ут!

Вскочила, собираясь бежать, но Арабеска не пустила. Остановила, схватив за кофту:

— Твой Миша служит здесь военным летчиком?

— Не знаю... Отстань! — Отдирала вцепившиеся пальцы.

— Куда ты рвешься? Куда бежишь? Не понимаешь, что происходит? Здесь война, Тира. В горах бомбят! — Встряхнула меня подружка.

— Да замолчи ты! Мы не имеем никакого отношения к местным событиям! — выкрикнула ей в лицо.

— Да всем похер, что мы имеем! Успокойся, у тебя паника. — Сжала мое плечо. — Нам надо взвешивать каждый шаг, чтоб не подохнуть по собственной глупости.

— Как этот несчастный? — Я кивнула на сарай.

— Солдат. Был. — Подружка показала металлический брелок: — Жетон военнослужащего – медальон смерти... Возле него лежал.

— Бэс, что нам теперь делать, а?..

Спросила и осеклась. У воронки собирались одичавшие собаки. Принюхивались, рылись, найдя — утаскивали в зубах то, что осталось от людей после взрыва. Меня передернуло, я отвернулась и разревелась. В мой плач внезапно влился схожий звук. Замолкнув от неожиданности, я уставилась на Арабеску, но кроме мелькнувшего в ее глазах отражения моих страхов, ничего не заметила. Плакал кто-то другой...

Они оба по очереди издавали одинаковые надрывные возгласы — наш утренний провожатый ослик и некто, одетый настолько нелепо, что мы поначалу растерялись и глазели на него, как на ожившее огородное пугало. Прятаться и не думали — странный субъект вызывал растерянность, а не тревогу. Набором вещей он напомнил мне мою Соню-Пеппилоту. Дочь, если ее не проконтролировать, одевает первое, что вывалилось из шкафа.

Возраст его не поддавался определению. Он мог быть щуплым молодым человеком в желтой шапке с помпоном, зеленом безразмерном свитере, с брезентовой сумкой через плечо, а мог оказаться сухощавым прихрамывающим стариком в красных трениках, в кирзовых сапогах и с лопатой на другом плече. Мужчина и ослик не плакали с надрывом, они так между собой общались.

Ишак остановился возле нас, его собеседник, не обращая ни на кого внимания, уселся неподалеку на траву. Скинув сумку, он снял кирзачи, перемотал портянки, вновь обулся и зашел в сарай. После непродолжительного молчания мы услышали оттуда жалобное и отрывистое «ы-ы... ы-ы-ы... ы-ы». Утирая рукавом лицо, он появился на улице и принялся размечать участок, подрывая лопатой дерн. Наблюдать за копанием могилы было выше моих сил.

— Уходим, — потянула я Бэс в сторону домов.

Не успели отойти, как в спину донеслись междометия, явно адресованные нам. Обернулись — «светофор», припадая на одну ногу, спешил с протянутой рукой. Недоумевая, что ему от нас надо, остановились, готовые сорваться с места при малейшем подозрении на угрозу. Он жестикулировал и мычал — объяснял что-то, но мы ничего не поняли. Тогда сходил за сумкой, извлек из нее «общую» тетрадь и на чистом листе простым карандашом нарисовал найденный подружкой медальон смерти.

— Эп? Эп? — будто спрашивал, показывая на рисунок, и просительно заглядывал в глаза.

Когда Арабеска вернула жетон, он попятился, непрерывно кланяясь, издавая нечленораздельные звуки и улыбаясь щербатым ртом. После этого потерял к нам интерес и вернулся к прерванному занятию. Мы предположили, что у «светофора» не все в порядке с головой, а местный язык оригинален. К жилью теперь подходили с опаской — кто знает, что ждет за дверью. Я постоянно принюхивалась: не хотелось повторно наткнуться на жуткий сюрприз. Постучать и то страшно. Долго не решались зайти во двор с наполовину уцелевшим забором, но стоило раздаться стрекоту вертолетных лопастей в небе, как мы пулей проскочили участок и залетели в постройку — она оказалась незапертой. В горах снова бухали взрывы, со стороны дороги доносилась отдаленная канонада. У меня сдали нервы.

— Это конец! Скоро и до нас доберутся!

Увидела крышку люка в полу, дернула за кольцо и сиганула вниз. Бэс последовала за мной. Подпол оказался неглубоким, метра полтора. Зажигалками осветили — цементные стены в трещинах, утрамбованная земля и два металлических ящичка.

— Бомбы?! — Отпрыгнула, ударившись затылком.

Адреналин так лупанул по ушам, что я оглохла и не сразу расслышала:

— Хрен. Цинки от патронов. Пустые. Переждем, — сипло пролаяла Бэс.

Рухнули, как подкошенные, и просидели с запасом. Когда снаружи установилась тишина, тогда и выбрались. За окном быстро темнело — короткий световой день. Решили не рисковать и до утра на улицу не показываться. Электричества в домике не было, воды тоже. Сам он заброшен, со следами то ли поспешных сборов, то ли мародерского налета. Тут жили более чем скромно, — почти в нищете, это было видно по остаткам поломанной непритязательной мебели и обрывкам простеньких обоев. Жильцы обогревались камельком. Общими усилиями мы его растопили. Дым из печной трубы выдавал с потрохами, но надеялись на темноту и туман. От авиации не спасло бы, конечно, но хоть от случайных гастролеров. При каждом подозрительном звуке и шорохе замирали сусликами и прислушивались — не летит ли сверху подарок.

Провели инвентаризацию карманов, выложили на подоконник богатство: на двоих меньше пачки сигарет, две зажигалки, перочинный ножик, моток шнура и с десяток мелких бумажек. Вместе с клочками шпалер они пошли на растопку. Дрова собирали по всем комнатушкам, в сенях нашли остатки вязанки. Ящики из подпола приспособили под сиденья и грелись на них у теплого печного бока.

— Бэс, нам крышка. Долго мы не протянем... попадем под бомбежку... но сначала замерзнем. Я хоть в кофте, а ты вообще в одной футболке с коротким рукавом. Кофту будем носить по очереди... Жизнь дерьмо, — захлюпала я носом.

— Не включай Гамлета, — пошевелилась рядом подружка.

— Гексля-оптимистка, — буркнула я.

— Разве это плохо? Мне тридцати нет, у меня наполеоновские планы, некогда ласты склеивать. Я маме обещала отпуск в Праге, бабушке – печку в бане переложить, с Ланой бизнес-проект организовали... Да и вообще, я же замужем теперь, мне еще надо Нортону жизнь испортить. Страшно до чертиков, не отрицаю. Я ж не каждый день вот так... вперед ногами в чужой мир без компаса и проездного вываливаюсь... Только подыхать тут не собираюсь и тебе не советую.

— Бэс, не пойму, а чего камфарой несло... ну, тогда. — Я встала подбросить полешек.

— Тротил. Сам-то он без запаха, не унюхаешь, пахнут продукты взрыва.

— Откуда познания? — поинтересовалась уважительно.

— У меня полигоны вокруг дачи, грибы я там собираю... и дед чекист, и детство на стрельбах, и живу в Ленинграде, а нашему поколению еще что-то известно про блокаду...

Подремывая в полглаза, кое-как перекантовались до утра. Тело затекло, ноги сводило судорогой, кусочек торта давным-давно переварился, и пустой живот настойчиво просил «дай покушать!», но завтрак состоял из порции никотина. Почему я не провалилась с палкой сыровяленой колбаски?.. Почему нас до сих пор не нашли? Сутки минули, а никто и не чешется. «Может, нас вообще не ищут», — закралась паническая мысль. Нортон где-то с Бальтом зависает, Михаил вероятно на фронте с Вселенским Злом, Иегудиил миссионерствует на просторах Вселенной, а Всадник по роду деятельности бывает в таких углах Мироздания, где нет связи с домом... Тоскливая перспектива. Сколько мы сможем продержаться?..

Арабеска не дала унывать и потянула на поиски воды, съестного и чего-нибудь из одежды. Ежась от утреннего холода, обшаривали соседние дома. Везде одна и так же картина: разломанная мебель, битая посуда и окна, рваные, затоптанные, не пригодные к носке вещи. Посеченные стены и россыпи гильз.

— Очевидно, «светофор» прибарахлился последней уцелевшей коллекцией, — невесело пошутила я, притащив в наш домик вязанку ножек от стульев и столов. — Кругом полный ахтунг – водопровод не работает, еды нет.

— Нифига, ты не умеешь искать!

Бэс продемонстрировала свои находки: шерстяной платок с прогоревшей дыркой посередине, выцветшую портьеру, закопченный чугунок, охапку ветоши, стеклянную бутылку, на треть заполненную жидкостью, и алюминиевый футляр с крышкой. Дырку увеличили, и платок стал пончо, ножиком отрезали кусок шнура подпоясаться. Кольчужка вышла не ахти, но все же теплее, чем без нее. Вылив немного на ладонь из бутылки, я понюхала подозрительную желтоватую субстанцию.

— Вроде не оно... не анализы. — Лизнула с опаской. — Выдохшийся лимонад.

Продезинфицировали горлышко пламенем зажигалки и осушили до последней капли, разве что тару не выжали. Я примерила к голове чугунок, усмехнулась и отставила.

— Шиза заразна? — закурив, поинтересовалась Сонина тетка.

— Это я вспомнила, как однажды поднималась в метро на эскалаторе, а впереди стояла бабулька с внуком. У мальчишки голова была полностью скрыта таким вот убором. Ему интересно, что вокруг происходит, а ни черта ж не видно. «Бабо, де мы?» – прогудел как из-под колокола. «В сраци!» – в сердцах рявкнула ему бабка. Срака – это та же жопа, только вид с украинского боку, — пояснила я. — Они ехали в институт электросварки Патона – разрезать шапочку... Бэс, мне кажется, мы тоже... плотно застряли в сраке с полярным пушным зверьком – песец называется.

— Твои предложения? — Подружка открыла футляр.

— Не знаю, — вздохнула я. — А что это?

— Армейский котелок. Крышка с откинутой планкой-защелкой может служить и мелкой кружкой, и сковородкой.

— Вот только жарить нечего...

Расширив ареал поисков, натаскали деревянных ящиков от снарядов: и на дрова пойдут, и топчаны можно сделать. На свой страх и риск отправились в рейд к стогам. До них оказалось не так уж и далеко, вчера туман исказил расстояние. Помесили грязь в стерне, наматюкались, но принесли полную штору соломы. Навалили ее на сдвинутые ящики и накрыли портьерой.

— Перина – зашибись! — Арабеска опробовала лежанку. — Натуральная, пахучая.

— Он что-то жрет! — Я засекла в саду ослика и выскочила из дому.

Ишак лакомился падалицей. На земле кроме почерневших гнилушек мы ничего не нашли, но на деревьях отыскалось с пяток сморщенных уцелевших яблок. Желудок поначалу удивился, а потом с урчанием набросился на поделенное по-братски угощение.

К концу дня мы разжились пятилитровым пластиковым баллоном, помятым бидончиком без ручки, тремя свечками, стопкой пожелтевших газет и проволокой, которую Бэс прикрутила к ушкам двухлитровой емкости. В гости набивался осел, но мы его не пустили. Он принялся орать под дверью, пришлось открыть и запустить упрямую скотину, чтоб не действовал на нервы и привлекал внимание. Удовольствовавшись пучком из перины, ишак пристроился с краю камелька и больше нас не беспокоил.

Зажгли свечу и стали просвещаться, держа ухо востро: затишье обманчиво, а наше положение ненадежно и уязвимо. Пресса оказалась без фотографий, текст — абракадаброй. Набор из букв греческого алфавита, иероглифов, наподобие египетских, и русской стенографии.

— Нечто было на жетоне. — Подружка отбросила газету. — Спать будем по очереди. Кто первый?

— Давай ты, — предложила я. — У меня и дома часто проблемы со сном, а тут тем более... Елки, в кого я превратилась. — Горестно вздохнула. — Джинсы замызганы, кроссовки скоро придут в негодность, руки поцарапаны, ногти обломаны, — с тоской рассматривала маникюр. — Воды нет, умыться нечем.

— Воду обязательно найдем, мы еще не все облазили. — Бэс задула огонек. — Где-то должны быть естественные источники. А грязь при высыхании отваливается сама.

— Сейчас бы бутылочку красного вина и килограмм надцать мясной нарезки, — занялась я мазохизмом.

— Тирка, а как при твоей нелюбви расставаться со своими вещами, ты отдала мне артефактное колечко? — поспешила сменить тему подружка.

— У меня есть другой артефакт для перемещений.

И если б я его носила на шее, мы бы наверняка тут не куковали. Эх...

— Расскажи, где их выдают, или это тайна?

— Секрет не велик, им со мной расплатился муж Русты... Это было первого октября прошлого года. Две недели минуло, как Дэниель забрал меня из Египта, где я выполняла задание Небесной канцелярии под присмотром архангела Иегудиила, в «Магию ди маре»...

На сборы в Дарк Хилл Кастл мне отвели два часа, форма одежды — повседневная: предстояла неофициальная встреча. Мор хотел передать Войне какое-то артефактное оружие и посмотреть на подросший молодняк. Я обошлась минимумом косметики, легко поместилась в джинсы, в которые раньше влезала разве что с мылом — настолько похудела. Любовный угар с Темным принцем бесследно для меня не проходит. Надев поверх водолазки вязаный кардиган, натянула высокие сапоги, пристроила на распущенных волосах кокетливый берет и помчалась собирать презенты.

В винном хранилище едва не стала заикой — искала вина из резерва начала двухтысячных годов, этикетки в пылище, маркировку не разобрать, и вдруг сзади внезапно:

— Вам помочь?

Управляющий. И бояться-то нечего, но... не доверяю ему. Доберман он и есть доберман. Сама вежливость, а глаза — ширма, и что за ней прячется, одному дьяволу известно.

— Мистер Нортон, мне нужны «Гайя», «Орнелая», «Соссикая» и «Массето».

Он вытирал фланелью бутылки дорогих и редких вин, не торопясь, основательно, и укладывал в корзину, а мне хотелось быстрее покончить и выйти из холодного подвала на свет. Кутаясь в кофту, спросила, чтоб нарушить гнетущее молчание:

— У вас лицо уставшее. Тяжело, наверное, сутками крутиться: с утра до вечера на виноградниках и в офисе... а с вечера и до утра активная личная жизнь. — Не удержалась-таки, укусила.

— Да какая активная, Ваше Высочество. — Управляющий шел вдоль стеллажей, я за ним. — Тут до койки бы доползти, обнять теплое тело, чтоб сопело подмышкой, а на большее ни сил, ни желания. — Остановился у температурного датчика и продолжил, обращаясь к дисплею: — Секс – всего лишь способ познания действительности, причем второстепенный. Если ваш Фрейд до самых белых тапок думал, кому бы всунуть, то это его личные траблы... Н-да, одни размазывают дерьмо в тазике, а другие потом на жизнь жалуются.

— Что это вы все эзоповым языком, говорите уже прямо. У вас ко мне претензии?

— Нет-с, как можно-с, принцесса. — Нортон протянул руку, я шарахнулась в сторону. — У вас паутина на рукаве, — пояснил он. — Идемте наверх, вы замерзли.

Проводив до особняка, он поставил корзину на парапет и откланялся:

— Спасибо за беспокойство о моей скромной персоне. Я вам очень признателен.

От его двусмысленных благодарностей за версту несло подвохом, а судя по уверенной, твердой походке, последний раз он ползал по детской кроватке. Вот и думай теперь, чем обернется моя инициатива. Дернул же черт заняться гаданием. Может, я неверно истолковала сочетание карт и поторопилась сообщить Бэс результат?.. Ну да ладно, отмахнулась от не вовремя зашевелившейся совести, мне еще надо успеть собрать и упаковать тосканские гостинцы.

Когда Мор увидел количество провианта, то едва не рассмеялся:

— Уверяю тебя, в Дарк Хилл Кастл нет ни голода, ни Голода.

Первого октября погода в Шотландии ничем не отличалась от Италии, стоял теплый солнечный день. Предваряя наше появление, прислуга из «Магии ди маре» доставила корзины с чем бог послал: вином, мясными и морскими деликатесами, тосканскими сырами, трюфелем, виноградом, гранатами, инжиром, оливками и еще кое-чем по мелочи.

— Вы к нам зимовать? — поздоровался Война, кивнув на вереницу Темных, нагруженных продовольствием.

— Моя жена переживает, чтоб никто не похудел, — ответил на рукопожатие Мор.

— Запас карман не тянет, Ваше Высочество, — осмелилась я напомнить поговорку.

— Рады вас видеть. — Отдав распоряжения слугам, к мужу присоединилась миссис Криг.

Обладая врожденной сдержанностью, Руста не кинулась ко мне обниматься и по русскому обычаю троекратно лобызаться. Мы обменялись теплыми улыбками, и принцесса пригласила к столу. В погожий день грех находиться в четырех каменных стенах — хозяева устроили мини-прием на свежем воздухе. Говорили в основном мы с Рустой: о детях, здоровье смертных родственников, о предстоящем празднике урожая и о наболевшем — Небесной канцелярии с ее проектом. Я-то худо-бедно отстрелялась, а подруге еще предстояло окунуться в сомнительное удовольствие. Мужчины ограничивались вежливыми кивками или парой слов.

Когда закончили с десертом, Мор передал собрату по оружию небольшой футляр, обтянутый темно-бордовой истертой кожей. Мэт открыл, и мы с подругой недоуменно переглянулись: что ж там такого ценного? Какой-то невзрачный стилет с вывернутой гардой, ни инкрустации, ни вензелей, ни драгоценных каменьев, но, видимо, хозяин Дарк Хилл Кастла был доволен: его черные глаза стали голубыми. И знала ведь об этом нюансе Всадника Апокалипсиса, но цвет сменился так неожиданно, что я взяла и брякнула:

— С вас денежка, Ваше Высочество: дарить острые и режущие предметы – к ссоре.

— Современным ведьмам свойственны предрассудки? — удивился Война, но, тем не менее, достал монету и положил на стол.

Я сунула ее в карман и рассмотрела уже в особняке, в Тоскане. Старинная, увесистая, из металла, похожего на черненое серебро. На аверсе и реверсе кельтские узоры, возле буртика отверстие. Вдела цепочку, покрутилась перед зеркалом, вспоминая наряды, с которыми новое украшение смотрелось бы наиболее выигрышно. Поправляя монету, подумала о блузке, оставшейся в Киеве, и перенеслась из Италии на Украину, в киевскую квартиру.

— Черт возьми! — воскликнула, справившись с изумлением. — Ваше Высочество Темный принц Война, вашей оплате цены нет! — послала в пространство благодарность и сделала книксен.

Когда дела призвали мужа в Невидимый замок, он на два дня отпустил меня к дочери. Мы с Софийкой затеяли игру в мяч с ее лабрадорихой. Собака зацепила когтем цепочку и порвала. Вернувшись в поместье, я положила монету в шкатулку к остальным драгоценностям. Мор заметил и предупредил:

— Тира, подбери прочный шнурок, это серьезный артефакт, он возвращает домой откуда угодно... Кроме небытия.

Я соглашалась, а сама стремилась скорее оказаться в спальне с Темным эльфом. Какие уж потом шнурки, о них меньше всего думаешь...

Рассказывая Арабеске историю появления нового девайса, я называла принцев их светскими именами, опускала эльфийские нюансы, чтобы не касаться деятельности Всадников вне Среднего мира, а за историю с гаданием на картах попросила прощения:

— Бэс, я Гамло, признаю... Бэс, ты обиделась? Ну, вы ж все равно поженились... Чего ты молчишь? Спишь, что ли?

— Слюной захлебнулась, — отозвалась в темноте подружка. — Садистка ты, Тирка. Оливки, сыры, вина, деликатесы, замки, аристократическое общество... а тут солома и осел... За карты не обижаюсь.

— Тогда признаюсь еще в одном...

— Ты заныкала сухарик?

— Если б. Я не стала брать за тебя выкуп.

— Я так и знала. Лишь бы с рук сбагрить.

— Да я... это все он виноват!

— Тише ты, — зашипела Арабеска, — незваных гостей привлечешь... Вон уже ишак за печкой возится.

Я втянула воздух и поперхнулась:

— Бэс, горелым запахло. Может, на животинке шуба тлеет?

Подружка подскочила с лежанки:

— Фейерверк за окнами!..

Скирды горели зрелищно и скоротечно. Цепь объятых пламенем пирамидок, разлетающиеся искры, дым и треск. Зачем подожгли? Ведь не сами они загорелись. Выходит, мы тут не одни? Чем это нам грозит? Вопросы плодились, сигареты катастрофически таяли. Пожар давно закончился, сна ни в одном глазу. Теперь хорошо понимаешь, что значит «находиться на измене»: постоянно настороже, все время в ожидании опасности. Нервное напряжение истощает силы, энергию черпать неоткуда. Серия гулких взрывов на окраине и со стороны леса срывает предохранительный клапан, и захлестывает беспросветное отчаяние. Мы в западне.

Мертвецки бледная Арабеска на фоне голого окна, лунный свет, и мои рыдания до икоты через закушенную грязную ладонь. До опустошения, когда становится все равно, и появление в домике «светофора» с топором воспринялось флегматично и отстраненно. Он открыл люк, спустился в подпол и орудовал инструментом, задевая длинным древком стены. Выбравшись, мычал и подталкивал нас к черному квадрату провала. Снизу еще один. Погреб под погребом. Затолкал, сунул Бэс топор, закрыл и стал утрамбовывать над нами землю. Сверху полетел собранный хлам, люк захлопнулся, а слышимость осталась: вентиляционный канал, приток воздуха.

Может, час, а может, сутки сидели на ящиках — время для меня потеряло значение. Не видно ни зги, холод, отупение. Недавно рассказанный эпизод из своей жизни воспринимался как нечто отстраненное и не имеющее ко мне отношение. Человеческая конструкция держалась на одном гвозде. Чувствовала — вынь его, и я сломаюсь. Мишин Знак-амулет.

— Бэс, что тебя удерживает?

— Вера...

Наверху топот, гомон, чужая речь — неприятные на слух мужские голоса. Рев потревоженного осла, глухие удары, «а-а-а! ы-ы-ы-ы-ы!», смех-ржание и стук откидываемой крышки первого подпола. Мы инстинктивно вжались в стену и перестали дышать.

«Тах-тах-тах!» — Автоматная очередь.

«Вжик-вжик-дзинь!» — Жужжание пуль и рикошет от чего-то металлического – наверное, от чугунка.

Резкий окрик, беготня, продолжительное «да-да-дах!» со всех концов. Вскрики, стоны, и наступило затишье. В нос ударил кислый запах пороха.

— Из пулемета стреляли, — прошелестела Арабеска.

В домике оглушительно бабахнуло. Склеп встряхнуло, в ушах установился звон, в голове — пустота, окутанная гарью...

Казалось, просидели целую вечность. Замерзли. На холоде почки работают как насосы. Терпели, впав в анабиоз. По ногам что-то пробежало и вывело из апатии. Наверху вроде бы никакого движения, нужно выбираться, иначе то, что шуршит в углу, вконец обнаглеет, и я начну визжать как резаная.

— Он не придет, самим надо, — прошептала, клацая зубами, подружка. — Я думаю, топор Светик не зря оставил.

— Светик? — проклацала я.

— Как-то неудобно называть светофором мужика, который нас спрятал. Будет очень жаль, если его грохнули.

Простукав обухом потолок, обнаружили крышку, приложились вдвоем к рукояти и сдвинули. Топором же расчистили лаз и, помогая друг другу, вытащили свои одеревеневшие тела из подпола. Планировка домика заметно изменилась — в нем добавился еще один выход: в комнате, где мы спали, отсутствовала часть стены. От печки и соседней перегородки остались руины, под которыми виднелись ноги.

— Боже... нет...

Мы принялись разгребать завал из битых кирпичей, обломков штукатурки и дранки.

— Это не он, — выдохнула Бэс, отшатнувшись. — Это кто-то другой.

Еще один лежал в саду. Приблизились и впали в ступор. Вид убитого человека не столько напугал, сколько озадачил. Что это за раса такая с насыщенным оливковым цветом кожи? Открытые участки тела мужчины почти сливались с пятнами на камуфляже.

— Накрыть бы его... Только чем?.. Ветками?

— Потом, — отмахнулась Арабеска. — Он никуда не убежит.

— Тяжело бегать нашпигованному свинцом. — Я похлопала себя по карманам в поисках сигарет. — Черт, зажигалку потеряла.

Устав бояться, на войне становишься циником. Есть проблемы насущнее: жажда, голод, слабость, найти, где бы приютиться, развести огонь и согреться. За ночь температура упала, утро выдалось ясным и морозным. На траве искрился иней, застывшая грязь покрылась ледяной коркой. Прозрачный воздух, чистое голубое небо, а вдалеке в снежных шапках горные вершины. Опускать голову и смотреть на свидетельства ночного боя не хотелось. Изувеченные выстрелами дома, пятна крови и следы волочения тел. Рассыпанные гильзы, копоть и мы — два залетных чумазых и всклоченных привидения. Осторожно ступая, оглядываясь и вытягивая шеи, высматриваем, прислушиваемся и копошимся в кучах хлама, обследуем участки.

— Тирка, живем! — наклонилась Бэс, выковыривая что-то из грунта.

После взрывов земля словно перепаханная. Отбрасывая явную гниль, подружка рассовывала картофелины по накладным карманам замызганных походных штанов. Урожай размером с мячик для пинг-понга, зато полтора десятка. Завтракали возле покосившегося сарая, где нашли подвешенный под потолком мешочек с сухофруктами. Нам досталось по жмене нарезанных сухих яблок. Перекур половиной сигареты и снова на поиски.

Цокая по мерзлой почве, к нам прибилось серое непарнокопытное.

— Живой, дружочек. — Почесала его за ухом.

— Где твой хозяин... или приятель? — Погладила ослика подружка.

Он не знал. Шел рядышком и ждал, если мы останавливались проверить очередную воронку или кучу. В этот раз забрели на другой конец селения. Дома тут стояли с виду относительно целые, встречались двухэтажные постройки и даже капитальные хоромы просматривались, но их оставили на закуску. Видно, народ здесь обитал зажиточнее. С печным отоплением было два домика. В одном чуть не угорели — дым повалил в помещение. Обломки полированной мебели безбожно чадили и воняли какой-то химической пропиткой. В другом, наученные едким опытом, сначала проверили вьюшку и заслонки. Открыли дверцу топки, стали выгребать золу и наткнулись на замотанный в тряпку автомат. Пошарили основательнее и вытащили пачки с патронами. Топить не рискнули: а вдруг там еще что-нибудь осталось? Например, гранаты. Испытать, насколько я бессмертна, желания не возникло. Бэс отсоединила магазин, выщелкала патроны, посчитала и снова зарядила.

— Полный комплект. — Вставила рожок на место. — Теперь мы вооружены.

— И опасны, млин: грязные, голодные с автоматом и топором.

Нераспечатанные пачки перепрятали — не в чем унести. С собой был моток шнура, отрезали, подпоясали сползающие штаны и отправились на дело — исследовать хлебные места. Ишак увязался за нами. На улице потеплело — пар изо рта уже не валил, и оттаяла грязь. Отсутствие воды становилось критическим, на двухэтажные строения мы возлагали большие надежды...

— Вот нафига так поступать?!

— Интересно, это из классовой ненависти, что ли?

Зажав носы, мы выскочили из третьего по счету дома. Те, кто перекантовывались тут до нас, испохабили и загадили все сверху донизу.

— Сто процентов, Бэс, там были запасы еды.

— А то! Иначе б столько не насрaли.

Возмущаясь и бурча животами, добрались до хором. За ними уже ничего не было — долина жирного как масло черного месива, вдалеке зоркая подружка разглядела полуразрушенный то ли коровник, то ли свинарник. Хоромы представляли собой большой кирпичный дом в два этажа с пустыми оконными проемами, гараж без одной створки ворот и хозблок. Кирпичный забор уцелел фрагментами, но зайти на территорию не смогли. По периметру участок опоясывал бруствер, а единственный проход в заградительном вале застопорил осел. Встал поперек и при попытках спихнуть его или подвинуть начинал орать. Обещали угостить картошкой, топором угрожали пустить на шашлык — упрямая скотина не дрогнула, показывала зубы и исторгала иерихонские звуки. Ну его в пень, решили мы, придется лезть через вал, лишь бы заткнулся. Пошли в обход, выискивая удобное место, и услышали, как кто-то приближается. Убегать поздно, спрятаться особо негде. Замерев, залегли за бруствером, Арабеска сняла автомат с предохранителя.

Судя по голосам — два мужика, еще и что-то прикатили: тарабанило по кочкам. Увидели — ишак потрусил на выпас.

— Если он нас выдаст – пристрелю, — прошептала Бэс побелевшими губами.

Оружие-то и не опробовали, мелькнула запоздавшая мысль. Мелькнула и потонула в грохоте взрыва. Лицом в землю, рот открыть, сглотнуть, голову прикрыть — на войне рефлексы закрепляются быстро...

Кто-то тормошил, поднимал, причитал и отряхивал.

— Бу! Бу! Ы-ы-ы... — Стащив шапку, Светик утирал вспотевшую бритую голову и слезящиеся глаза.

Он, оказывается, белобрысый. С застаревшими шрамами. Под глазом синяк, на скуле запеклась кровь. Ватник подран, клочки торчат. Досталось ему сегодня ночью. Стояли с Арабеской, пошатывались и глупо улыбались. Покосившись на автомат, он вздохнул, отдал нам фляжку и похромал за брошенной лопатой, махал руками, чтоб не шли за ним, оставались на месте. Да уж, прямо взяли — и с низкого старта, тут бы на ногах удержаться. Привалились к дереву, тремор, еле крышку свинтили. Какая же это была вкусная вода...

Светик показывал на солнце, на запястье, где обычно носят часы, и поторапливал. Задерживала подружка. После недавних визитеров осталась тачка и баклажка с разведенным спиртом — валялись за валом в окопе. С маниакальным упорством Бэс отдраивала руки антисептиком.

— Хватит, кожу сотрешь.

— Отстань. Дизентерия не дремлет

— Тю, я тебя на раз вылечу, тоже мне проблема.

Потеряв терпение, Светик принес из хозблока хлопчатобумажные перчатки в силиконовый пупырышек, сунул нам, закинул топор на плечо и зашагал по разбитой дороге. Мы с тачкой — за ним. Он повел к лесу. По пути свернули к нашему бывшему домику забрать из подпола емкости. Там осел караулил, премию ждал. Угостили его соломой и рассыпались в благодарностях: упрямый герой с собачьим нюхом, если б он не заартачился, подорвались бы на самодельном фугасе. Щербатый художник изобразил в тетрадке картинки-комиксы и схему засады-ловушки.

Хозяева участка либо свой недострой от мародеров защищали, либо по доброте душевной изготовили на прощание сюрприз из взрывоопасной смеси, детонатора и элементов электрической цепи. Положили в окоп, а сверху две доски: в одной гвозди, на другой фольга. Песком присыпали и готово. Наступаешь на доски — цепь замыкается... Невезучих визитеров Светик похоронил за гаражом. Яма-то уже есть — окоп, оставалось углубить и засыпать землей из бруствера, чтоб не разлагались или не растащила голодная свора. Они не одни за сегодня, устал он копать, экономил силы. Суровая здешняя реальность без прикрас. И чего нас на курорт не занесло...

В лесу сначала наполнили пятилитровый баллон и солдатский котелок. Горный источник с прозрачной ледяной водой, от нее ломило зубы и перехватывало горло. Потом набросились на рябину. Светик выбрал сосну с засохшей хвоей и принялся рубить, а мы паслись возле темно-оранжевых гроздей. Набивали рты и жмурились от удовольствия, жевали терпковатую мякоть, глотали живительный кисло-сладкий сок. Наклоняли упругие ветви, обрывали все, к чему могли дотянуться. В чугунок набрали и бидончик, он все равно оказался с дыркой, пропускал воду. Про ишака не забыли, о нем попробуй забудь — вопит. Натрескались до оскомины и пошли помогать лесорубу: услышали междометия — зовет.

Бэс нижние высохшие еловые ветки отламывала, а я бересту снимала — на растопку. Дерево наращивает кольца изнутри и верхний слой коры отдает безболезненно. И дуб своей корой поделился — пригодится для отвара. Змею заметили, ползла, потревоженная в сезон спячки, и разоренный муравейник. Весной, может, отстроятся. Никому здесь покоя нет — ни людям, ни живности.

Светик отрубил от соснового ствола три части длиной в размах рук, и еще осталось. Взял одну и потащил. Мы нагрузили тачку собранным лесным богатством, подобрали стружку и направились в деревню. Огибая лощину, остановились передохнуть. Смотрю, на дне что-то до боли знакомое лежит. Круглое и жестяное.

— Мое повидло!!!..

День выдался урожайный, но тяжелый. Пока наш друг валил с запасом и перетаскивал бревна, мы вчистую выгребли подпол. При отсутствии благ цивилизации пригодится каждая мелочь. Простреленные ящики, изрешеченную портьеру, свечки, ветошь, «перину» — забрали все, вплоть до соломинки. И патроны, само собой. Перевезли в новое жилье и занялись его исследованием и обустройством. Хозяева успели выгнать кирпичную коробку, и возвести крышу. На втором этаже посредине не хватало плиты перекрытия, что, вероятно, спасло дом от сильных повреждений. Снаряд, пробив кровлю, изменил траекторию. Пролетел вниз, не встретив препятствий, и разворотил плиту на первом, разбросал бетонное крошево, вздыбил арматуру. Нам это не мешало — площадь большая, места достаточно. Оконные проемы закладывали мешками с цементом и песком, горбатились до изнеможения. Наверху оставили зазоры: Сонина тетка предложила сделать автоматные гнезда для обороны от непрошеных гостей.

— Бэс, ты голова. Я бы не сообразила.

— С перепуга люди иногда резко умнеют.

Руки как плети, волоча ноги, выползли во двор. Там возле перевернутой бочки белый кристаллический порошок рассыпан, и голуби его клюют. Я могу обернуться кошкой, и будут у нас рябчики на вертеле, устало шевельнулась идея. Птицы на глазах увеличивались, превращаясь в шары. С голодухи глючит. Раздувшись до неимоверных размеров, они взрывались с громким хлопком.

— Ипть...

Воронье снялось с деревьев, закружило в небе, разнося по округе сатанинское карканье.

— Дурная птица – голубь. — Арабеска безучастно наблюдала за зрелищем. — Вороны в сторону отлетают, а эти на дороге вечно лезут под колеса.

— Вдобавок жрут негашеную известь. А вороны мудрые, потому и живут долго, — убрала я с носа пушинку...

Дровосек приволок последнее бревно и рухнул на него, вытянув ноги. Пока разведем огонь, пока дождемся углей, испечем картошку — сами ноги протянем. Вскрыли жестянку с повидлом и сосновой щепой за неимением ложек втроем выскребли банку до блеска. Передохнули и занялись нодьей.¹ Стволы для костра укладывали здесь же, в доме: интерьеру не навредит и вентиляция хорошая. Нижний ярус из двух бревен лежал на поперечных железяках. Для устойчивости подперли колодками. В гараже металла как гуталина — элементы эстакады, болванки, закладные детали для углов кирпичной кладки, обрезки труб. Валяется, никому ненужное. Несъедобно, на себя не наденешь и не сожжешь.

Разложили на стволах еловые ветки, бересту и стружку. Абдула, поджигай. А фигу: единственная зажигалка, выдав слабенькие искорки, сдохла. Не выдержала частого употребления. На меня смех напал.

— Бэс, неси спирт. Напьемся с горя.

— Не дам. Он для дезинфекции.

— Сама возьму!

— Я спрятала!

Предчувствуя назревающий скандал с истерикой, мужик замычал, потрясая лопатой: уймитесь! Похромал на выход, ухая филином — ругался, наверное. Ишак тоже не стал задерживаться, презрительно фыркнув, побежал за приятелем. Вернулись с дощечками и золой с угольками. Светик вытащил из телогрейки шмат ваты, разложил, разровнял на дощечке и отделил тоненький слой. Посыпал его щепотью золы, похлопал ладонью, перевернул и с другой стороны проделал то же самое. Наблюдая за его действиями, мне мерещилась свиная отбивная. Затем он скатал слой в трубочку и стал его уплотнять: поплевав на ладони, катал между ними, потом снова на дощечке, накрыв второй. Довел валик до плотности карандаша. Постучал им, удовлетворенно гукнул, показал, что понадобятся стружка, а сам, положив карандаш меж дощечек, так быстро туда-сюда орудовал верхней, что у меня замелькало в глазах. Карандаш задымился. Светик разломил его, а там внутри красный жар. Раздул, обложил угольками, опять раздул, и угольки принялись. Задействовали стружку, щепки, и ура! Есть огонь!

Когда на сдвоенных бревнах сушняк хорошо разгорелся, накрыли его третьим бревном. Сразу повалил дым, а через некоторое время и жар, да такой, что в метре от стволов жгло руку. Калорифер! Нодья давала обширное тепло и хороший свет. Заварили рябину, испекли картошку. Мало, конечно, зато горячего отвара вдосталь. Наладив непритязательный быт, умылись теплой водой и решили с утра, спровадив Светика, заняться гигиеной и простирнуть бельишко. Выклянчили у него кусочек мыльца. Он сначала упирался, мол, ему бриться надо.

— Ты и так красивый. Нам нужнее.

Предыдущие ночи были напряженными, за день напахались, а улеглись, и не спится — переизбыток впечатлений. Друг наш жестами пояснил, если мы собрались болтать, то он вздремнет, как надумаем спать, чтоб его разбудили. Устроился на ящиках с другой стороны костра и затих.

— Как-то поехали с братом и компанией в лес с ночевкой. — Подружка смотрела на огонь. — Нашли чудесную поляну, вокруг елки до неба, сухо и ровно – мечта туриста. Обрадовались, конечно. Ну, на радостях распечатали бутылочку коньяка, выпили. Дальше началось бессмысленное перетаскивание вещей с места на место. Прокуролесили мы часов до четырех утра и разбрелись на ночлег: кто в машины, кто в палатки. Тишина, свежий воздух – сплошное благолепие. Через час все подпрыгнули от истошного крика. Первая мысль: кого-то расчленили и раскидали по лагерю как в фильме ужасов... или как у нас тут. Ан нет, это один из пацанов палатку удачно поставил – на муравьиной тропе. Хорошо хоть «фенистил» с собой взяли, намазали бедолагу. Правда, маленький тюбик, на всего не хватило, он потом спать уже не мог. Муравьев до сих пор наверняка не любит.

— Помню, на море с родителями поехала, давно, еще в школе училась... — Я примяла под головой солому. — Отдыхали дикарями, жили в палаточном городке на пляже. Однажды среди ночи слышим вопль: «А-а-а! Морские дьяволы напали! Морские дьяволы!». Отец выбрался из палатки узнать, что случилось. Оказалось, дядька на раскладушке спал под открытым небом, а кто-то собаку выгуливал. Она лизнула ему лицо и разбудила. Он спросонья смотрит – над ним нечто мохнатое и глаза светятся.

— Тира, а Тайсон кто? — спросила вдруг подружка.

«Демон в полупальто», — вертелось на языке.

— Мой бывший любовник.

— Об этом я догадалась... Они с Нортоном родственники?

— Не знаю, Бэс. У мужа поинтересуйся... — Я повернулась на бок: лежать на спине – на затылке ныла шишка, набитая в первый день. — Вот где его черти носят? Что за дело у них срочное организовалось сразу же после мэрии?

— Перед тем как прийти в особняк на Рождество, я была у Нортона в офисе. Он по телефону о чем-то договаривался и называл абонента братом.

Все понятно... А я по наивности думала, что Охотник появился на вилле из-за меня. На вид из окна клюнул, повидать захотел...

Разговор сошел на нет.

— Эп?

— Эп-эп. Спокойного дежурства, бдительный ты наш, — пожелала Арабеска...

Нодьи хватило до рассвета, проснувшись, мы ее обновили, подложив свежее бревно. Бэс поднялась на второй этаж и обрадовала: за ночь у нас появились соседи. Метрах в четырехстах по ту сторону дороги стояла воинская часть. Они успели окопаться, но сквозь амбразуру она все равно разглядела крытые тентом грузовики маскировочного окраса. Едва Светик переступил порог, мы закидали его вопросами: дым наверняка заметили, что нам делать? Они опасны? Какого цвета кожа? Куда теперь бежать и где прятаться?

В ход пошли тетрадь, карандаш, жесты, междометия, и обстановка прояснилась. Менять жилье нет смысла, сюда вряд ли придут, хотя дым засекли, но думают, что в брошенном недострое поселился Светик. Опережая вопрос, он достал из сумки пакетик сухарей и зажигалку из гильзы. Пигментом от нас соседи не отличаются, если в них не стрелять, то не тронут. Поймают без документов и с оружием — посадят в тюрьму. Не исключено, что попользуются.

Солому подожгли оливковые, оповещая своих о приближении противника. Если б они нас обнаружили, то на каждой женилось бы человек по двадцать. И женилось, и женилось, пока мы не сошли бы с ума или не затрахали до смерти. Передовой отряд соседей дал в селении бой. Двух «оливок» убили, остальных ранили и взяли в плен, а подозрительные дома проверили. Искали маскирующихся под мирных граждан и оружие. Мы в это время находились в погребе. Таких как Светик — чудаковатых — в основном не трогают, но бывают исключения. Когда на дорогах станет безопаснее, он постарается переправить нас домой.

Домой? Мы с подружкой переглянулись.

— Светик, наверное, решил, что мы иностранные туристки. Отбились от группы. — Бэс поставила разогревать рябиновый отвар.

— Ну да. С проводником договорится, «зайцами» на поезд посадит и ариведерчи, оплата по прибытию, — невесело усмехнулась я.

— Подставляйте посуду, попируем с армейскими сухарями. — Арабеска сняла с нодьи исходящий паром казанок. — Что-то мало света. — Глянула на пробоину в крыше. — Потемнело или мне кажется?..

Снова опустился туман. Серая стена, густая, состоящая из мириад точечных капелек влажной взвеси. Наш союзник. Если нам за десять шагов ничего не видно, то тем, кто стоит лагерем за дорогой, тем более. Удачное время сделать вылазку к источнику. Светик объяснил, рисуя, что туман здесь непредсказуем, и надо пользоваться моментом естественного прикрытия.

В нашем хозяйстве прибавилось емкостей — пластиковые ведра из хозблока. Вытряхнули в окоп строительные смеси, ведра вымыли, Бэс продезинфицировала, и вчетвером отправились в лес. Путь прокладывал ослик, и дошли без приключений, не считая лепешек грязи на лбу и щеках. Как ни стараешься аккуратнее вытаскивать из нее ноги, она словно живая, сама подпрыгивает и липнет.

— Центральное Черноземье, млин.

— Это все ишак виноват, ходит без брызговиков.

Недалеко от родника нашли медвежий лук — черемшу. Ее много, целая поляна. Влажность, температура подходящая, и потянулись в рост молоденькие зеленые побеги с листочками. Очень кстати, а то при нашем рационе скоро эмаль на зубах облезет, и волосы начнут выпадать. Представила и горестно вздохнула:

— Матка бозка, я не вынесу.

Жевали сосновую хвою. Сначала противно, потом вкусно. Мочалка-жвачка — и зубы чистит, и чесночный дух перебивает. Нарвали полыни и неизменной рябины. На останки бензовоза в овраге, выглядывающие из тумана обугленным ржавеющим скелетом, уже не обращаешь внимания...

Бревна для нодьи экономили, оставили для ночного отопления, а днем можно обходиться костром. Пополнили запас дров, нагрели воды и решили сначала простирнуть вещички, высушить, чтоб после мытья сразу надеть чистое. Светик гремел в гараже железками — хозяйничал. Сначала постирали бюстгальтеры, на большее объема казанка и котелка не хватило. Натянули шнур, повесили и ждали, когда нагреется следующая партия.

Что мужику понадобилось в доме, просили же не шастать и не мешать — зашел и уставился на веревку, хлопая ресницами.

— О-о-о... — Почесал бритый затылок.

Стянул бюстгальтеры, сунул в торбу и ретировался, шепнув что-то на ухо ослику. Когда очнулись от изумления и кинулись следом, не смогли выйти: ушастое непарнокопытное перегородило дверной проем. Как его сдвинуть, мы уже в курсе — бесполезная и шумная затея. И кричать не покричишь, женские вопли в нашей ситуации опасны. Не ровен час сбегутся любители групповых развлечений или проверяющие документы через дорогу пожалуют.

— У твоего приятеля предвесеннее обострение? — поинтересовалась у ишака Арабеска.

— Чокнутый фетишист! — прошипела я. — Прется от кружевных лифчиков с рюшечками.

Не зная, какие еще наклонности у Светика, действовали по очереди. Пока Бэс плескалась из ведра, я караулила носки и трусики, затем поменялись. Головы не мыли — нечем, едва хватило на гигиену. Кое-как почистили на себе вещи и сели у костра обманывать рябиной желудки и травить душу. Черемша хоть и полезная, бактерицидная, но возбудила аппетит, а на него мы и так не жаловались. Ослу предложили подышать свежим воздухом, сопроводив пожелание крепким словцом. На удивление послушался.

— В Тоскане розмарин и лаванда цветут... — Я мечтательно закрыла глаза. — Разгар сезона апельсинов.

— Сицилийские апельсины бесподобны. Утром съел – до обеда аромат в комнате держится. — Арабеска вытряхнула последние ягоды из бидончика.

— Эх, а я не ем, у меня на них аллергия... Хурма в ноябре поспела, но у нас ее никто не собирает, и висят до сих пор нарядные оранжевые шары на раскидистых голых ветках – живая икебана. Перед Рождеством клубнику доставили, свою, итальянскую. Не такая сладкая, как в сезон, но пахне-е-ет... — Сглотнула слюну. — Перед этим испанскую пробовала. Красивая, сладкая, но чесалась после нее... вот как сейчас. — Я поймала себя на расчесывании шеи.

Вскоре зудело все, кроме отметины архистратига и волос. Только этого мне и не хватало для полной жопы! Покрыться сыпью и пятнами.

— Перебор с рябиной или акклиматизация. Пройдет, — успокаивала подружка. — Не раздирай! — прикрикнула. — Руки свяжу.

Намочила в холодной воде ветошь, приложила компресс. Полегчало, потом опять. Будь я дома, обратилась бы к коллегам за помощью... Дома бы подобной напасти не случилось! Тихонько ерзала по ящику, стараясь отвлечься мыслями. Они не отличались разнообразием: что теперь есть? Где раздобыть?.. Надо выходить на охоту, авось какого-нибудь тушканчика поймаю. Но сначала...

— Бэс, я должна тебе кое-что сказать. Отнесись к этому спокойно.

— За гаражом ожили трупы? У нас зомби-апокалипсис? Ерунда, я спокойна как автомат под лежанкой.

— Бэс, я сейчас видоизменюсь... Поменяю облик.

— Так ты уже. Сколько можно повторять? Инфекцию занесешь. Перетерпи.

— Да нет же, я превращусь в кошку! — выпалила, начиная закипать.

— А че не в канарейку? Удобно: в поле червячков поклевала и чирикай в свое удовольствие... Тирка, я плесну спирта, выпьешь – отпустит. От местной обстановки у кого хочешь мозги сдвинутся.

— Погоди, не надо спиртное, — удержала ее. — Помнишь, в мае позапрошлого года, когда ты была безголосая и не подозревала о моем существовании, впустила в питерскую квартиру рыжую кошку?..

Запахи, звуки — сколько их! Лесные шорохи в тумане. Ни один сучок не хрустнет под лапками, ни один фугас не взорвется — мой вес для них слишком мал. Это стало основным аргументом в убеждении подружки. Пришлось рассказать ей, какую авантюру провернули мы с дочерью, чтоб Софийка познакомилась со свои отцом — старшим братом Арабески. «Фокус-покус... Могла бы и раньше его показать, — отреагировала она на превращение в кошку. — Кстати, голуби взрывались эффектнее». Спрятала под штору мою одежду и выпустила на улицу, пообещав сильно не волноваться.

Грызунов в лесу достаточно, это я быстро поняла. Но хватало и тех, кому я могла послужить кормом. Воняло псовыми: волками, лисами и шакалами. Стейк побежал, облизнулась, удрав с кабаньей тропы. Охота на русака едва не закончилась трагически. Он так резко менял направления, такие зигзаги выписывал, что я чуть не расшиблась о бук. Очень твердая порода, искры с глаз посыпались. Я не умею петлять, обиженно мяукнула. Только силы зря потратила.

Велик был соблазн от пуза натрескаться мышей, забраться в дупло и свернуться клубочком. Не хотелось обратно становиться ведьмочкой. Зачем? Еды навалом и, главное, ничего не зудит, не пылает факелом лицо. Почему я раньше не обернулась?.. Мышка, сейчас я тебя съем!.. М-р-м, какое блаженство... А вот еще одна... Я углублялась в лес, испытывая состояние сродни засыпающего на морозе: понимаешь, что нельзя, что надо бороться, а сил и желания нет. С каждым крадущимся шагом затягивались туманом отголоски человеческой сущности... пока она сама о себе не напомнила.

Мужская особь стояла ко мне спиной и справляла нужду. Я ее не сразу заметила. Пятна на камуфляже размывали силуэт, сливались с деревьями. Выдали запахи: гормоны самца, аптечная химия и хозяйственное мыло с примесью камфары... Тротил? Ощущалось присутствие второго. От их одежды несло порохом... Оливки?.. И как прострелило: Бэс ждет одна!!!

Проснувшаяся совесть — страшная штука. Она загрызла меня, а я — спаренных змей. Убила молниеносно, они не успели открыть ядовитые пасти, как остались обезглавленными. Я не мангуст, но клыки и когти у меня острые. Откусить головы оказалась проще, чем тащить две полуметровые чешуйчатые сосиски. Умаялась, но, подгоняемая страхом, доволокла за хвосты. Арабеска встретила во дворе.

— В тебе человеческое что-нибудь осталось?! — подняла за шкирку.

Я виновато прижала уши.

Подружка стягивала со змей кожу, натирала мясо черемшой, сопровождая гастрономическими комментариями в духе китайский традиций, а я столкнулась с новыми проблемами. Реверс и контактные линзы. Они «снялись» вместе с одеждой. Дома, если забывала снять перед оборачиванием, всегда под рукой запасные комплекты или очки, а тут — ни контейнера, ни дезинфицирующего раствора.

— Если жизнь дорога, оливковые упыри сюда не сунутся. — Бэс поворачивала над огнем палку со спирально накрученным шашлыком. — Противник недалеко.

— У соседей что-то тарахтит, или мне кажется? — Прищурившись, я поджаривала свою порцию, а свободной рукой скребла под водолазкой.

— Пока ты мышами хрустела, соседи подогнали технику. Дизель-генераторы работают – автономное электричество. — Сняла пробу: — На курицу похоже. Вкусно. На следующую охоту пойдем вместе, а то и я скоро начну чесаться, нервы не железные.

— Бэс, у меня не сразу получилось принять нормальный вид, — призналась я. — То кошачья шерсть не пряталась, то хвост. Первый раз такое... Не знаю почему!

— Не истерии. Скорей всего из-за недоеданий и нервотрепки. Не бери в голову. Не надо превращаться в кошку, а то вдруг... и поговорить будет не с кем. Я же одичаю.

— И Светик пропал. С ним много не наговоришь, но все ж мужик в доме, спокойнее как-то.

— Вернется: осел где-то тут околачивается. — Надев перчатки, Арабеска сняла закипевший котелок. — Рябиновый отвар не предлагаю.

— Чистого кипятку налей. — Я подставила крышку.

— Тира, мне кажется, еще кто-то бродил возле хором, когда ты по лесу бегала. В тумане не видно, но шестое чувство постоянно на взводе.

— Надо было пальнуть! — всполошилась я.

— У тебя мозги отсырели. На пальбу уж точно сбежалась бы компания.

— Млин! Пипец со всех сторон.

— Он самый, — согласилась подружка.

Бэс спала, я несла дежурство. Наблюдатель из меня аховый, но слух отменный. При малейшем шорохе хваталась за топор и замирала возле двери. Чуть Светика не укокошила, едва успел пригнуться. Ишак получил коленом под зад, чтоб не стоял долго в проходе и не запускал холодный воздух, у нас и так постоянно открытое окно имеется.

Фетишист выкладывал из торбы на импровизированный стол — дверное полотно на мешках с цементом — добычу. Принес пшеничный каравай, литровую банку молока, чай, крупу и алюминиевые ложки.

— Это все на лифчики выменял?

— Эп. — Виновато улыбнулся.

— Светик, кормилец наш, ты прощен.

— Ам. — Засмущался.

— А мыло?

— Ы-ы-ы. — Расстроился.

Отправив меня к лежанке, на смену заступил добытчик. Сидел возле нодьи и что-то рисовал в тетради. Ночное небо расчистилось, и через дыру в крыше в дом заглядывали звезды. Тоска стиснула сердце: как там дочь? Позвонит, а мамы нет... И неизвестно, когда будет... «Господи, сколько еще ждать? Я не выдержу!» — рвался наружу всхлип. Арабеска во сне подкашливала. Сказывались холодный погреб, сырость и отсутствие теплой одежды. Обувь — одно название, скоро придется веревками подошву подвязывать.

Накрыла ее своей кофтой и положила руку между лопаток — полечить. Минуты не прошло, как почувствовала, что уже не отдаю энергию, а тяну на себя, как вампир. Отдернула, отвернулась и беззвучно заплакала. Езус-Мария, я лишилась даже обычной силы, которой от рождения обладают все люди. Если Бэс разболеется, я не смогу ей помочь... и не смогу попросить помощи. Куда из нее тянуть, у нее синяки под глазами, и кожа будто истончилась, вены проступают... Может, Светика приобщить? У него должно получиться... а что это с ним?

Отложив рисование, художник раздевался. На пол полетели свитер, треники, кальсоны и футболка. Остался в трусах. Глянул в нашу сторону, я зажмурилась. Помялся, сомневаясь, и снял. Надел белье на палку и протянул к бревнам, а сам отвернулся от жара.

— Что ты делаешь? — Подошла к нему.

Светик вздрогнул, трусы упали в огонь и сгорели. Он растерянно моргал, прикрыв руками гениталии.

— Боже всемогущий... — Я уставилась на его ногу.

От колена через бедро к паху тянулся жуткий рубец.

— Светичек, миленький... — провела по шраму.

Мужик... да нет, парень. Худой, жилистый парень затрясся как в лихорадке.

— Кто ж тебя изувечил... как же ты без...

— Эп?

Он не понимал, а я не знала, как деликатнее выразиться, чтоб лишний раз не травмировать.

— Светик, ты очень хороший человек, а остальное... без этого можно обходиться. Главное, функционируешь без катетеров и баночек.

— Ээээээпфф? — Брови сошлись домиком. — Бу-у-у! Му-у-у!

Он разозлился, сыпал междометиями, я извинялась. Разбудили Арабеску.

— О, Светик стриптиз показывает, яйцами светит, извините за тавтологию. Тирка, заставила его лифчики отрабатывать?

— Что?

Я повернулась, парень, возмущаясь под нос, натянул кальсоны, поправил хозяйство. Вывернув наизнанку футболку, просунул в нее палку и стал водить над костром.

— Откуда дровишки? — Подружка отломила от каравая.

— Натуральный обмен. Бэс, чем он занят? — Не давали покоя манипуляции нашего друга.

— Эм-м... по-моему, прожаривает манатки...от насекомых.

Я хлопала ресницами, как недавно Светик, и переваривала информацию. Когда переварила, сделалось хреново. На меня набросились полчища блох, клещей, вшей и неизвестных тварей, паразитирующих на теплокровных.

— Тирка, прекрати немедленно! Так недалеко до настоящего сумасшествия, — не выдержала Арабеска.

— У тебя пунктик чистые руки, а у меня – инсектофобия! — Развязала пояс-веревку, джинсы сами свалились. — Найди мне палку, Бэс.

— Сожжешь, будет нечем задницу прикрыть. Ты хоть проверь сначала, швы просмотри.

— Я боюсь!

Подскочила к парню:

— Гад блохастый, ты какую заразу в дом принес?

Он отступал, мотая головой, отрицая причастность. Схватив тетрадку, рисовал. Сломал грифель, отбросил художества и жестами: это я с приветом, чешусь на ровном месте, а он моется у предгорья, в речке. Одежду для профилактики обрабатывал, потому что ходит среди разных людей. На нем ни одного укуса и расчеса и он не виноват, что у меня заскок. Он наоборот хотел как лучше.

— Дурдом на выезде, алё! — Арабеска постучала ложкой по котелку.

Сразу тихо стало, разошлись по углам. «Нет там ничего», — кинула мне штаны.

Светик чинил карандаш и тихонько жаловался ишаку: «Ы-ы-ы». Я лежала и чутко прислушивалась, не ползает ли по мне какая-нибудь гадость. Доза разведенного спирта не помогла, они все равно ползли, только медленнее, забирались по позвоночнику и копошились в волосах...

Утром сварили на воде кашу, подкрасив молоком, и, как англичане, чай пили тоже с молоком. После завтрака Светик с тачкой пустых ведер скрылся в тумане, осел за ним побежал. После ночного скандала испугался, наверное, что не посмотрю на заслуги и сделаю из него отбивные, за то что втихаря солому с лежанки подъедает.

Прибыла вода, я заварила полынь и сидела, окунув голову в инсектицид. Хотела волосы обрезать, да нечем.

— Ты б еще скальп сняла, — посоветовала Арабеска.

— Я была близка к этому, — пробубнила из ведра.

— У нашего друга есть ручная машинка, могу налысо подстричь.

— Тифозный барак, ёкэлэмэнэ...

Бэс отправляла Светика за продуктами, отдав на обмен единственную ценную вещь — цепочку с аметистовым кулоном, подарок Нортона. Я скрежетала зубами: если б провалилась сюда со всеми украшениями, которые сняла перед гаданием, мы бы долго не бедствовали. Ну почему такое невезение?!

— Про мыло не забудь! — крикнула Светику.

— Ага, дегтярное или дустовое, — уточнила подружка.

— Эп?

— Иди, мы на тебя надеемся, — провожала его Арабеска. — Береги себя и будь осторожен.

Пропади пропадом то гадательное наставление из Интернета и Охотник вместе с ним за компанию! Еще и рифму тужилась, подбирала, простота деревенская, не могла я успокоиться...

Сделав вылазку, запаслись дровами для костра и грелись, спасаясь от сырости. В зажигалке заканчивался бензин, тренировались в добыче огня по методу Светика. Клок ваты извели, но дальше стадии карандаша не продвинулись — не хватало сноровки и силы. Незаметно минул короткий день, забрав туман и освободив вечернее небо с растущей Луной. Поджарили на прутиках тосты из хлеба, посыпали нарезанной черемшой и поужинали с чаем.

Я оторвала кусок от портьеры, прополоскала в полыни, высушила, ею же натерла и подвязалась косынкой а ля Солоха.

— Не хватает черта в мешке и кузнеца Вакулы, — заметила подружка, отчищая песком казанок.

— Эх, был бы черт, перенеслись бы в Санкт-Петербург за царицыными черевичками, — вздохнула я, глядя на дырявые кроссовки.

— Обувь подождет, я бы сразу в джакузи с ароматной пеной... — Бэс посмотрела на крышу: — Звезды стали ярче... что-то Светик задерживается.

— Он и с лифчиками долго отсутствовал, вернулся за полночь... Похолодало, давай нодью распалим.

Подкатили два бревна, подожгли газетой и остатками бересты. Занялись, взгромоздили сверху третье. Разгорелись, и в зале заметно посветлело.

— А я бы к холодильнику, — продолжила прерванные фантазии. Вытащила из бидончика проволоку и загнула крючком. — Нет, приказала бы установить его в ванной и жила бы в ней... млин, прореха на прорехе. — Разложила на коленях кофту, не зная, с какой дырки начинать подтягивать петли.

— Вернемся домой, сделаешь ожерелье: сосиска, кружок колбасы, сосиска, кусок буженины и так далее, а рябину – на застежки. — Закончив с казанком, Арабеска принялась за котелок.

— Ничего не могу поделать, я мясная душа, без мяса я зверею. И рыбку люблю... Интересно, в той речке, где наш морж купается, рыба есть? Надо будет спросить.

Скрипнула дверь.

— А вот и он.

— Или ослик пришел погреться... вот гадство, петельку потеряла. — Поднесла вязание ближе к глазам.

— Тира... — Бэс выронила котелок.

— Что?

Убрала пропахшую дымом кофту и поперхнулась от запаха нечищеного зверинца. Умылась холодным потом. Выброс адреналина, и заложило уши. Сердце замолотило с частотой катания ватного карандаша по дощечке. Конечности потеряли чувствительность. Кролик перед оливковым удавом. Шок от наставленного пистолета. Дуло у него длинное и утолщенное...

Пот застилает глаза, вытереть боюсь, боюсь даже сморгнуть. Команды на чужом языке, но понимаешь подкоркой: лишнее движение, и выстрелит. Оливковый невысокий, но коренастый. От него воротит. Зажать нос нельзя, открыть рот страшно.

Где ты, спасительный обморок? Почему я теряю сознание от любого чиха, а сейчас переставляю негнущиеся костыли, повинуясь тычкам в спину и резким окрикам?.. Как сомнамбулы, бредем к лежанке... Теперь я знаю – у войны коварный характер, мечтать и фантазировать на ней опасно. Отрыв от реальности — гибель. Мерцающим звездам все равно, что делается внизу, по-домашнему тарахтящий дизель усыпляет бдительность, видимое спокойствие обманчиво...

У него нож с широким кривым лезвием... вспомнился солдатик в сарае... в голове поплыло. Обмякла возле стола, привалилась к мешкам с цементом. Он держал Бэс под прицелом, срезал сушильный шнур, бросил и приказал связать. Обматывая веревкой мои руки и ноги, она хотела что-то произнести и получила ботинком в бок. Ее болезненный вскрик отрезвил и в забитом страхом сознании промелькнул образ, о котором, быть может, она пыталась сказать.

Оливковый спрятал нож, приставив дуло к затылку Арабески, отконвоировал к лежанке. Толчок и она полетела на ящики с соломой. Он показал: раздевайся. Она медлила, он навел пистолет. За его спиной раздалось «мяу-мррр-мяу»...

Он повернулся, посмотрел на меня, перевел взгляд на опустевшую одежду, витки шнура и снова на меня. Я вырастала перед ним, поднимаясь в полный рост. Изо рта выпирали верхние клыки, сзади трубой торчал хвост. Зрачки оливкового расширились до краев радужки. Дезориентированный, он опустил оружие и выдохнул:

— Еран...

Напрягши шею, я ударила его лбом в переносицу. Хрустнули сломанные хрящи, и на меня хлынуло теплое и красное. Он пошатнулся, сверху на него опустился приклад автомата. Еще раз и еще раз... Крепкий бык, он, наконец, упал, выпустив пистолет.

Тошнило, перед глазами расходились нарядные концентрические круги. В голове гудело, как зимой в дымоходе камина. С разбитого лба текла кровь, смешиваясь с чужой кровью...

Связав оливкового, Бэс обшаривала карманы. Нож откинула, забрала флакон — овальный ребристый корпус из плиток. «L'Adieu aux Armes» — «Прощай, оружие», в прошлом году я дарила отцу на 23-е февраля. Зачем этому вонючему уроду мужская туалетная вода, подумала, одеваясь и проталкивая хвост в штанину. А подружке зачем?.. Ее взгляд был прикован к пистолету, словно она силилась что-то вспомнить.

— Возьми автомат, — прохрипела. — Надо стрелять... Я не смогу.

Куда стрелять, почему, крутились вопросы в перемешанных извилинах, а слова не получались — язык залипал. Пробрал озноб: сейчас остальные придут! Сколько их на одну навалится, двадцать? Вытерла кровь, добралась до оружия и заняла оборону под столом. Сняв автомат с предохранителя, перевела на одиночную стрельбу, передернула затвор, досылая патрон в патронник. Это все, что я помнила из школьного курса по начальной военной подготовке. Еще — как накладывать повязку-чепчик и надевать противогаз...

Сколько патронов в магазине?.. Кажется, тридцать. Заливало глаза, но видела хорошо, и обоняние обострилось, противогаз бы не помешал. Рекуперация, стресс активировал резервы. Лишь бы их хватило до того, как опустеет рожок... Клыки втянулись. Хвост исчез. Слух настроился на высокочастотный диапазон. Я слышала, как они приближались. Палец лег на спусковой крючок, выбрала люфт, дальше уже... А я смогу выстрелить в человека?.. Руки предательски задрожали. Я не убийца, я исцеляю людей. Черт! Черт! Черт!.. Один зашел, второй... Благословенный обморок не дал взять грех на душу, запятнать себя человеческой смертью...