— Руку-то отпусти, — произнёс мужской голос.

Свет. Красно-белый свет. Белый свет через красные тени.

— Держись, парень, — подбодрил голос, — всё не так уж плохо.

Плохо. Плохо... Плохо?

— Вам плохо? — девушка трясёт меня за плечи.

Открой глаза. Не бойся, открой.

Открыл. А, вот и свет объяснился — просто яркое солнце через закрытые веки.

Душный, раскалённый туристический «Икарус». Голова девушки заслоняет проклятое солнце. Жидкие белобрысые волосы, прямые, стрижка «под горшок». Уши горят на солнце, как красные светофильтры. Светятся.

— Девушка, вы, случайно, не ангел?

— А что?

— У вас нимб.

— Где? — испуганно. Провела рукой по затылку. Рассмеялась.

Я тоже улыбаюсь. Чуть-чуть.

— С вами точно всё в порядке?

— Угу. Просто уснул.

— А-а-а... — понимающе и немного разочарованно.

На самом деле со мной не совсем всё в порядке. Совершенно не знаю, что я делаю в этом «Икарусе» и куда он, чёрт возьми, едет. Оглядываюсь — в салоне мы одни. Забавно.

— Будем знакомы, — протягивает мне узкую бледную ладонь, — Психолог.

Красивое имя — Психолог. Что ж, поддержим игру.

— Крыс. Белый.

Она смеётся и оглядывает меня с головы до ног. Да, насчёт Белого я загнул. Просто терпеть не могу слова «подопытный».

— А у вас шерсть коричневая, — говорит она. Возможно, это что-то значит. Но лень угадывать.

— Я испачкался.

— А-а-а... — и неожиданно: — Солнце какое яркое...

— Точно подмечено. Вы всегда так наблюдательны?

— Работа такая. А вы всегда шутите?

— Более чем. Забыл уже, когда последний раз был серьёзен.

На самом деле помню, но ей об этом знать совершенно не обязательно.

— Вот и отлично. А то, знаете, так устаёшь от серьёзных людей с серьёзными проблемами...

А вот с этим не соглашусь. У меня, например, чем серьёзней проблема — тем шире улыбка. Но у неё клиенты особые. Зануды, одним словом.

— Я бы назвал их занудами.

— В каком-то смысле вы правы... Можно я попробую угадать вашу профессию?

— Можно.

Давай-давай, пробуй. Всё равно не угадаешь. Начнём с того, что у меня их пять, и ни с одной из них ты точно в своём кабинете не сталкивалась. А кроме того — по мне не скажешь. Это уж наверняка. Ну и?

Она сосредоточенно рассматривает мои руки. Мозоли меня выдают, конечно... Но будем надеяться, она их не определит.

Она закончила с руками, теперь изучает лицо.

— Вы — человек сильный, жестокий, привыкший отвечать за себя и за других... Ваша работа связана с мгновенным принятием решений. У вас большой жизненный опыт. Вы занимались боевыми искусствами, вам приходится много стрелять... были на войне. Военный? Скорее всего, десантник.

Почти. Но очень близко. Молодец, девочка, пять баллов до конца года. Только никакая это не психология, а чистой воды Шерлок Холмс, вечная ему память. Почти десантник — только с обратным знаком. Ладно.

— Я угадала?

Одну из профессий, и то не совсем, но...

— Угадали.

— Ну вот, а вы не верили...

— Кто вам сказал, что не верил?

— Да на вас это написано было... вот такими буквами, — показывает высоту букв. Внушительно.

— Ладно, моя очередь, — оглядываю её внимательно, и — вслух, всё подряд. Уела она меня малость.

— Вам лет 27-28, не замужем и не влюблены, детей тоже нет. Вы недавно болели. У вас есть кот — рыжий. Вы любите свою работу и книги, а в остальное время вам скучно. Вы человек неуверенный, хотя все говорят обратное. Вы ведёте ночной образ жизни, слишком много курите и пьёте слишком крепкий кофе. У вас есть младший брат, основная задача которого — создавать вам проблемы. Ваши родители либо умерли, либо живут очень далеко. Вы пишете стихи, которые вам не нравятся...

Я остановился, потому что на её лице начал прорисовываться испуг.

— Откуда вы знаете? Кто вы?

— Вы же только что угадали, кто я.

— Значит, не всё угадала. Вы что, экстрасенс?

Терпеть не могу это слово.

— Нет. Просто немного умею видеть. Почему вы испугались?

— Я не испугалась.

А-а, ну-ну. Не испугалась она.

— Нет, просто... Не люблю.

— Чего не любите?

— Знаете, — совсем другим тоном, — пойду-ка я водички куплю у водителя.

Ага. Щас.

Встаю, улыбаюсь, усаживаю её на место.

— Чего вам взять?

— Фанты, пожалуйста.

Игнорирую её «пятёрку» и иду к кабине водителя.

Странная какая кабина — чёрный ударопрочный пластик без дверцы. Водитель не видит, что происходит в салоне. Занятно, но мне это на руку. Стучусь.

— Чего надо?

— Бутылочку «фанты» и два пива.

— Пиво какое?

— Светлое.

— Любое, что ли?

— Дорогое, наверное...

— «Holsten» сойдёт?

— Сойдёт и «Holsten».

Открывается окошечко, на откинутую часть ставятся три бутылки, я кладу деньги.

— Командир, ты бы себе витрину придумал, что ли...

— Да уж без тебя справлюсь, умник. Сдачу возьми.

— Угу, — сгребаю сдачу и свои бутылки. Окошечко захлопывается — без комментариев. И чего я вечно лезу, куда не звали? А пиво у него ледяное — то, что надо. Бутылки запотевшие.

Возвращаюсь, она повторяет свою попытку всучить мне «пятёрку». Леди, вы навязчивы.

— Могу я угостить своего экспериментатора ледяной «Фантой»?

— Спасибо, конечно, но...

— Но я же не возражаю, когда вы ковыряетесь в моём «нутри»...

— Ловлю на слове. И даю своё согласие в обмен на вашу бессмертную душу. — Улыбается. Шутит, значит.

Вот они, женщины: тратишь на них время, деньги, силы, а им подавай «взамен» ещё и всего себя... Ладно, я отвлёкся.

Открываю бутылки, пьём. Хорошо как... Но ей, конечно, просто необходимо разговаривать.

— Вы серьёзно — насчёт «экспериментатора» и так далее?

Ну вот, начинается. Попутчица, «таки что вы из-под меня хотите?»

— Возможно.

— Расскажите о себе... Вы такой загадочный...

Вот и слава богу, что загадочный. И так оно и будет.

— Знаете, когда я работал лаборантом в НИИ, с белыми крысами было без проблем. И вот в «операционной» на стенке висела такая философская картинка: огромные белые крысы в белых халатах, одна из них в очках, со скальпелями в руках склонились над столом. А на столе, распятый на дощечке, маленький голый человек. Без подписи.

— И?..

— Местные остряки назвали её по-разному. «Перестройка», «Экономь материал», «Memento morbi»[1] и т.д. Важно другое. Ты в любой момент можешь из экспериментатора превратиться в крысу, и наоборот. Мне всегда казалось, что тот человек лёг туда сам — по слабости, по неверию, по глупости... то же и крысы. Крыса, она особенное животное: очень хитрое, умное, жестокое, прекрасно умеющее выживать. И если крыса ложится под нож, это её выбор. Были такие, которые убегали по трубам к диким; были строптивцы — их отдавали или забивали... Всем нам не мешает об этом помнить.

— Почему?

— Любой из нас может оказаться на месте той крысы, и тогда невредно будет вспомнить: у тебя есть выбор. Всегда.

— Да-а... Ода Свободе и Вольной Дикой Крысе... А вы ещё и философ.

— Ага. Кстати, есть философское предложение — выпить на брудершафт.

— Только без поцелуйчиков.

— Естественно.

Какие тут поцелуйчики — меня не прельщает твоя бледная слабая кожа, детка. Всю жизнь мечтал поцеловать в щёчку психолога...

Чокаемся бутылками и пьём. И чего меня потянуло на философию? Сиди себе в кресле, пей пивко, расслабляйся... Хотя, расслабляться-то как раз не стоит: неизвестно, как я попал в этот автобус и что меня ждёт на конечной. Она молчит как-то особенно: готовит историю. Ладно, послушаем.

— Вы рассказали мне притчу... Попробую ответить вам тем же.

— А почему на «вы»?

— Неважно, слушай. У меня была клиентка — красивая, обеспеченная женщина, замужем, двое детей... Сперва мне казалось: она создаёт себе проблемы, без них её жизнь скучна. А потом, в процессе, стало ясно: она действительно на грани тяжелой болезни. Проблема, заявленная ею, звучала так: она не знает, какая она на самом деле. То есть с одним человеком она без напряжения мила и умна, с другим легко и естественно становится злобной дурой... И настолько привыкла играть и врать, что уже не помнит своего лица. Маска вросла в кожу.

И стали мы с ней эти маски снимать, слой за слоем, постулировав наличие маски — внешним; соответственно, предположив существование внутреннего: основного, глубинного, главного — настоящего.

И, ты представляешь... Знаешь игрушки из папье-маше? Мочишь её в воде, снимаешь бумагу — слой за слоем — и добираешься до пустоты. То же самое случилось с этой клиенткой — ну просто один в один. Я тогда сама чуть не сошла с ума, тётка попала от меня к психиатрам, а мне пришлось всерьёз задуматься о смене профессии.

— Вывод?

— Иногда хорошая маска полностью заменяет лицо, прикрывая собой его отсутствие. И ещё: когда я начинаю сомневаться в подлинности своего лица, меня охватывает панический ужас. Поэтому стараюсь поменьше врать.

— Получается?

— Вроде бы да...

Не знаю, как насчёт вранья, а вот притчи у тебя не получилось. Хотя — не дешёвка, что отрадно. Но скрыть под героиней себя ты не сумела. Я-то рассказал тебе всю свою суть, не скрываясь, — а ты не увидела. Ладно, даю ещё один шанс.

— Посмотри на этот случай с другой стороны. Забудь слово «маска» и представь себе ряд сосудов: стакан, бокал, колба, графин — абсолютно разной формы, но одинаковые по объёму. А теперь налей туда чистой водички из-под крана. Поняла?

— Н-не совсем...

— Твоя тётка могла быть той самой водой, наливаемой в каждую ситуацию, как в сосуд. Согласись: вода, она и в рюмке вода. То, что ты называешь маской, — рюмка. Тогда вместо пустоты получается совсем наоборот, улавливаешь?

Она сжала ладонями виски — провинциальная актриса в роли нервической светской дамочки.

— Подожди... Слушай, мне в голову не приходило... Ты... нет, ты не десантник... не только десантник... А я — никакой не психолог... Кто ты?

— Я же говорил: у Крысы всегда есть выбор.

У экспериментатора, впрочем, тоже. Но до этого пусть доходит сама. А ей сейчас есть чем заняться: в себе ошиблась, меня не угадала, самолюбие трещит по швам. Бедная девочка. Сейчас мне самое время пойти покурить — вот только куда?

Чёртов автобус продолжает ехать, не снижая скорости. Мутно-красное солнце тащится за нами уже на уровне нижней рамы окна. Пейзаж почти отсутствует — прямая дороги лежит в поросшей травкой плоскости.

Она нервно закуривает, выдвинув пепельницу из подлокотника. Вот, значит, как... Присоединяюсь.

— Кто ты? — в четвёртый за сегодня раз повторяет она.

И в этот момент я понял: разговор окончен. О ней, о погоде, о тряпках — пожалуйста. Обо мне — ничего или враньё. Это показалось мне чертовски важным: ничего о себе не сказать. И так уже сказал больше, чем надо. Осталось сложить два и два — и вот вам портрет моей души в полный рост. Хотя — уже вру. Профессиональное. Портрет — на нём либо лицо, либо... В моём случае — второе лицо. Или третье. Неважно. Внутренностей на портрете не изобразишь.

— Я кто? Да так... просто попутчик. Кстати, куда ты едешь?

— Туда же, куда и ты! — с неожиданной злостью.

Помолчали.

— Ты из дикого леса, Дикая Тварь... — тихо говорит она. В голосе появляется мелодия.

— Из дикого подземелья, если быть точным.

— Это неважно, — в том же тоне. — Ты отравлен. И умираешь.

Зрачок у неё — во всю радужку. Первый опыт, наверное. Когда я впервые унюхал чужую смерть — широким зрачком не обошлось.

— Это тоже неважно, — попадаю в её тон. — Хочешь со мной, в Дикое Подземелье?

— Зачем?

Вопрос повис в воздухе — такой я дурак отвечать!

***

Свет. Белый безоттеночный свет. Безусловно неприятный.

— ...Восьмые сутки в отделении... Положительная динамика... Раневая поверхность... Гемодинамика стабильная... Самостоятельное дыхание третьи сутки... Рекомендуется перевод на этаж...

— Переводите.

***

— Старик, — совершенно невозможный здесь, да и нигде, голос, — старик, знаешь, почему ты не умер?

— Почему? — молча. Олега я хоронил сам, в каменистой земле одной всеми богами проклятой страны. Пять лет назад.

— Правильно. Только здесь свои законы. Здесь при входе всем предлагают исповедаться. Или понять себя. Или вспомнить свою жизнь. Всем по-разному. Ты — отказался. И будешь жить. Сюда без этого не пускают.

— Да? — из меня рвётся идиотский, хриплый и болезненный хохот. — В таком случае я бессмертен, старик.

Alexis Dark