Солнце скрылось за тучами, на реке поменялся ветер. Унес легкость и приподнятое настроение. Заставляю себя подняться. Надо зайти к соседям, проветрить дом. Заодно проведаю старого знакомого. В коттедже Монастырских пахнет пчелиным воском. Испорченный ковер давно заменили. Мишина мама настаивала и на смене интерьера, но хозяин попросил не трогать. Поднимаю жалюзи, приоткрываю окна. Цветы поливать не надо. Их здесь нет. Не уживаются с Мишкой. Захожу в его комнату. Я ошиблась: возле телевизора приютился крошечный кактус. В остальном та же обстановка. На прикроватной тумбочке латунный бюст и наручные часы с гравировкой — подарок от коллег на тридцатилетие. — Привет, Сервантес. Ты не похудел. — Взвешиваю в руке свой давнишний презент. — Узнаешь меня? Ставлю на место и смеюсь. Заливисто, до слез. — А я себя не узнаю. Во мне словно кто-то поселился и неумело управляет настроением и самочувствием. Во рту привкус медного пятака, на душе тоскливо, и хочется плакать. Сажусь на Мишину постель. Хозяин не рассердится, не спросит, как сказочный медведь: «Кто лежал на моей кровати и смял ее?»...
После случая с отцом, Мишка стал доступнее. На мои звонки по возможности отвечал и сам звонил. В конце осени отпраздновали получение паспорта. Обмывали мой документ в «Аризоне барбекю». Монастырский — бокалом пива, мы — фруктовыми коктейлями. С порцией стейка вдвоем с Лизкой еле управились. На зимних каникулах Елизавета навострила лыжи в Питер. По приглашению Герыча. — Одна едешь? — Я встала у станка в первую позицию. — Нет, конечно. Что обо мне подумают его родители? С Максом. — Круто он взялся, уже с семьей знакомит. Того и гляди, совсем из Киева сманит. Бросишь ты меня, Лизка. — Я еще никуда не уехала, а ты со мной прощаешься. — То есть такая возможность не исключена? — Нелька, мы до вставных челюстей будем с тобой как шерочка с машерочкой, — сострила подружка, отбивая батманы на занятии по классическому танцу. — Ты после студии куда? — К репетитору. А ты? — В райский уголок. — Свершилось? — Ага. А у вас? — Мама согласилась на Палладина. Академгородок. — Ничего себе. Другой конец. — Это лучше, чем наше общежитие имени монаха Бертольда Шварца, и метро рядом с домом. Зимой, в начале 2004-го, у нас был актуальным квартирный вопрос. Коммуналку, где жила подружка, расселяли. Она внезапно сделалась аварийной. Ненароком может и пол под ногами провалиться, и кирпич на голову упасть, и короткое замыкание не исключено. С недвижимостью Кофманов дела обстояли несколько иначе. Все уперлось в статус дома. Городской историко-архитектурный памятник, приватизировать квартиру нельзя. Отчим задействовал связи, ему намекнули: через год подует ветер политических перемен, и вот тогда... Мама не могла столько ждать — на август намечен отъезд — и предложила выход. Посовещалась с Леонидом, провела переговоры с моим отцом. Пришли к согласию, и с ее стороны наконец-то прекратилось давление. — Ты не в меня, Неля, — вздыхала мать, отдавая мой паспорт на регистрацию по новому месту жительства. — Нет в тебе дальновидности. — Мне и здесь хорошо. Что я там не видела? — Высокий уровень жизни, широкие возможности. — Со средствами – тоже самое и тут. — Здесь нет основного – стабильности и социальной защищенности. В Израиле волновалась Лея, наследница половины квартиры. — Леечка, она ответственная девочка, на нее можно положиться, — успокаивала по телефону мама, удостоив меня комплиментом. — Лёня обеспечит юридическую поддержку и контроль. Ты ничего не теряешь. Сдадим в аренду, часть денег будет поступать на твой счет. После реализации получишь свою долю. Пластический хирург Додик с детским стоматологом Женей под видом «проходили неподалеку, зашли узнать, как у вас с носовыми перегородками и зубным налетом» расхаживали по родственной цитадели, приценивались к музейному антиквариату и давали советы. Надо забирать только те вещи, которые умещаются в ладонях: золото, бриллианты и прочие драгоценности. Я прикидывалась молью. Не вылезала из шкафов, примеряя мамины шубы, грызла ванильные сушки и отнекивалась от визита к специалисту по фобиям. Летать я могла лишь в пределах города. Миша позвонит: «Белоснежка, мы Сержем в Протасовом яру», и я упархивала кататься на лыжах. Елизавета переехала в Академгородок. Созванивались часто, но виделись на танцах и в редкие выходные. Учеба и дополнительные занятия поглощали много времени. На весенних каникулах с братом она снова отправилась в Санкт-Петербург, на День открытых дверей в высших учебных заведениях. В том, что она переберется туда окончательно, я уже не сомневалась. Грустила, но не обижалась. Личная жизнь у каждого своя. Дружить можно и на расстоянии. Питер не дальний свет, транспорт курсирует регулярно. В конце весны из Флориды поступил тревожный сигнал. Мирочка сообщила, что у Дова пошаливает сердце, и объявилась какая-то новоиспеченная родня, нацелив вилки на американский пирог. Едва прозвенел последний звонок, и портниха закрепила последнюю нитку на моем выпускном платье, мать поменяла дату вылета. Началось великое переселение народов. Жилплощадь на Левом берегу пока что занимали квартиранты. Я съехала на дачу. С нее калачом не выманить. Миша утром, Миша вечером, и никаких посторонних девиц. Люсинда не считается. Увидев Монастырского, она передернула плечами: — Взгляд как рентген. Сразу вспоминаешь все свои грешки. Кем он работает? — Э-э-э... Следователем. — Я спрятала улыбку за тетрадкой с задачами. — Фи-и. Мент... Блин, рука в банке застряла. — Это тебе наказание! — хохотнул Серж. — Люда, разожми руку, отпусти грушу. — Молдаванка! — прыснула я. — Передохнули? Поехали дальше. — Сергей гонял нас по общему курсу физики. Готовил к экзамену. С химией помогла ботаничка. Татьяна обвыкла, меня не стеснялась, и оказалась дотошной учительницей. Я удрала от нее на вышку. Пришла, поставила раскладной стул. — Повторим тему об углеводородах, — поправила очки. — Сейчас, Тань... Ворота закрою. — Скатилась вниз, навстречу авто. — Над чем корпишь? — поздоровался Мишка. — Органика. — Вытряхнула из шлепки камешек. — Ммм... Спирты? — Si. Пообедаешь? — Недавно от маман. Я вернулась к формулам с уравнениями. — Нелька, ты травмоопасна. Он вывихнет шею и сломает ноги об ступеньки, — хихикнула девушка. — Миша? — Командировочный. Зимой останавливался у соседа. Не выглядывай, не отвлекайся, он зашел в дом. Позже Монастырский мыл «шкоду», я поливала цветы. Протарахтела маршрутка. Во дворе появился молодой человек с приятными внешними данными, нес пакет из «Мегамаркета». — Миш, ну будь ты человеком, познакомь с блондиночкой. — Он достал вафельный рожок. — Лесом, Витек. Семь верст лесом и без компаса. — С ней я бы с удовольствием. — За нее вышибу мозги не глядя. Прикрутив воду, Мишка забрал предназначенное для знакомства мороженое. — Понял, не тупой, — отступил командировочный эсбэушник. — Волокёшь в сладком. — Монастырский откусил кремовый конус. Выбравшись из зарослей шпалерных роз, я взлетела на второй этаж и позвонила Елизавете. — Лизка, моя мечта сбылась! — Кружилась по комнате и подпрыгивала, выписывая антраша. — Поздравляю, — убитым голосом произнесла подружка. — Что случилось? Завалила экзамен? — Плюхнулась на кровать. — Герыч снова на Кавказе. — Блин морской... По телеку передавали – там вроде тихо. — Много тебе в новостях скажут правды. — Лиз, не переживай, он везучий. Все будет хорошо... Я за него прошу боженьку. — Я тоже. — И за Шурика. Его призвали в резервисты. Вешает лапшу по телефону, я делаю вид, что верю. — Аналогично, Нелька. У меня вермишели – годовой запас... Ладно, пойду, мать зовет. Органическая химия надоела, разбавила ее географией. Открыла «Атлас мира». Северный Кавказ... За день до отлета мы с мамой поругались. Сдав последний экзамен, я прибыла в центр города на инструктаж. Квартиру не узнала. После благородного инкрустированного дерева стильная современная мебель «Икеа» смотрелась непривычно и легковесно. Из пяти две комнаты под замком. Леонид Маркович представил своего коллегу: «Нелечка, Рудольф – твой помощник, советник, консультант. Все вопросы через него». Рудик покажет, где мне расписываться, поняла я, спрятав его визитку, и закрылась с мамой в Лёнином кабинете. — Храни отдельно. — Мать отдала дубликаты ключей и файл с распечатанными листами. — Реквизиты, адреса, фамилии... А это, что за таблица с датами и суммами? — Средняя стоимость аренды твоей квартиры в течение семи лет. — И зачем мне? Финансами заведует Поля. — Ты должна знать. — Сколько требовать? С родной тети? — Деньги любят счет. Они по праву твои. — Они папины. У меня язык не повернется... Ты попрощаешься с отцом? Мамины идеальные брови отразили недоумение, на идеальных скулах вспыхнул румянец. — Я только и слышу: отец, папа, отец, папа. Везде – он. Я хоть что-то значу для тебя? — Ну, зачем ты так? Я вас одинаково люблю. Просто папа... — Твой папа нас бросил ради другой женщины и чужого ребенка. Я знала подоплеку, но не могла сказать, не подставив себя и тетку. — Если б ты меня действительно любила, давно вылечилась бы от аэрофобии. Но ты даже не собираешься. Не хочешь со мной жить. — Ты задушишь меня наставлениями и контролем. — Правильно говорят, что умные ехали в Афганистан заработать, глупые – воевать. — Я догадываюсь, к кому ты его причислила. Он исполнял свой долг. — Почему он не спился, как некоторые его бывшие сослуживцы? Не работает сторожем или дворником? — сожалела она. — Тогда ты говорила бы по-другому. — Ага, у тебя нет рычагов давления, и ты устраиваешь вырванные годы! — Мне изменила выдержка. — Я наконец-то поняла, почему ты его ненавидишь. Отец посмел добровольно выйти из твоей свиты, отказавшись быть пажом, и смог неплохо вписаться в гражданскую жизнь! — С меня довольно, Нелли. — С меня тоже. Встретимся завтра в Борисполе. Если у меня не поднимется температура. — Не шантажируй. Из-за меня она никогда не поднималась. Ищи другую причину. Спроси у своего драгоценного папы, чем он переболел в Афганистане. Про гепатит, тиф, про малярию спроси. — Мать открыла папку с документами. — Завтра не опаздывай. Покинув квартиру, я вытерла слезы и направилась в ювелирный магазин. В отделе серебра, пересчитав наличность, купила сережки с бирюзой. Проколоть уши не хватило денег. Потом проколю, решила я. Улетит, и сразу пойду в салон... Помирились в аэропорту. За столиком в кафе-баре международного терминала. — Спасибо, что оделась как девушка. Не приехала Гаврошем в джинсовом рубище. — Похвалила платье, балетки и клатч. Последний – особенно: — У женщины сумки должны быть маленькими. Баулы в стиле «never full» делают из нее ломовую лошадь. Большими могут быть поля у шляпки. — Я запомню. — Едва не покраснела. Именно в «рубище» и собиралась проводить. Тетка отговорила. — Следи за питанием. У тебя красивая фигура, но ты склонна к полноте. Полные женщины выглядят старше своего возраста. — Ага. — Потягивала через трубочку сок. — Избавляйся от вульгаризмов и всевозможных «блинов». — Oui, maman. — Основы я заложила. Все, что могла, сделала. Остальное зависит от тебя. — Не беспокойся, мам. Я же не одна остаюсь. Не пропаду, не подведу. — Накрыла ее ладонь. — Надеюсь, Неля, — пожала в ответ. Объявили посадку на рейс. Обняла отчима, сестричку. С мамой соприкоснулись щеками. Знаю по опыту, ее идеальная одежда плохо переносит мои объятия. Подождала, когда они пройдут таможенный и пограничный контроль, и выпорхнула на улицу. Размахивать сумочкой, издавая радостный клич «Ура! Свобода!», мешали толпы людей и закрученные накануне гайки. На даче, на террасе, собрались близкие дорогие мне мужчины. Отец с крестным к маминому отъезду отнеслись философски, Мишка чересчур трезво смотрел на жизнь и не скрывал своего видения картины мира. Оно для меня не новость, как и то, что романтики в моем кумире кот наплакал. Папино: «Я получил Нелю» — растрогало до кома в горле. От Мишиного: «Нелька – чудо из чудес» — хотелось захлопать в ладоши. — Белоснежка, хватит нюхать сирень, — позвал Монастырский-младший. — Какую принцессу вырастили. — Дядя Юра усадил рядом. — От женихов не будет отбоя. — Сначала высшее образование, — безапелляционно заявил папа. — Само собой! — заверила я, подумав, что женихи, кроме одного, нужны мне, как маме во Флориде меховые шубы. В мое отсутствие организовали рыбалку на Десне. Мишку начальство отпустило на неделю. Первый раз за три года. Дождались Любу, Сережу с ботаничкой, Валерия Алексеевича с семьей и компанией поехали на турбазу. Будь моя воля, сидела бы там до конца лета. Фрисби, больше похожее на регби, куча мала, смех. Попытки справиться с быстрым течением реки. Вечерний клев, уха, костер и сверчки по ночам. Неизбежные столкновения с Мишей, в пылу борьбы за летающую тарелку. Подножки, падения и вихрь проснувшихся гормонов. Взгляды украдкой на Монастырского в плавках. Сокровенные мечтания под лунным светом сквозь тонкие занавески на окнах щитового домика. О его поцелуе... От дальнейших мыслей горели щеки. Томления добавил подсмотренный разговор по телефону. — Не знаешь, что делать? Возбуждайся... Не в этом смысле, — усмехнулся Мишка. — В рамках норм Уголовно-процессуального кодекса. А за нарушение третьей заповеди опера схватишь трендюлей... Я не нарушаю, с агентессами не сплю. Ни с кем не сплю... Да черт его знает почему, — взъерошил он волосы. — Что-то сдерживает... Если б не Полина, я бы произвела в школе фурор, явившись за аттестатом с головой полной песка, в купальнике, шортах и вьетнамках. Накануне хорошо посидели с рыбаками-соседями. Играли в карты, травили байки и анекдоты, пели песни и в ус не дули, что кому-то куда-то зачем-то надо. Спозаранку примчалась тетка, навела шороху. Вытянула меня из кровати и затолкала в «таврию». Из домика, где жило мужское население, раздавался богатырский храп. Ушица и окунь на гриле вчера особо удались. В парикмахерской только по записи. Хотела уйти, но практикант «подай кофе, подмети мусор» предложил услуги. Я не привередливая. Длину укоротить до лопаток, проколоть уши и вдеть сережки. Локоны и пуделиные букольки, замурованные лаком, мне не нужны. Маникюр сама сделаю. Выдача документа о среднем образовании не уступала вручению премии «Оскар». Ковровая дорожка, фотовспышки, аплодисменты, изысканные, порой вычурные наряды. Я была в жемчужно-сером платье: силуэт по фигуре, руки открыты, горловина лодочкой, подол чуть выше колен. Классические туфли, чулки. Впервые надела капрон с ажурной резинкой и почувствовала себя ужасно взрослой. Из украшений — бирюзовый гарнитур. Косметики минимум, штрихами. Волосы собрала в низкий хвост под бархотку в тон платью. После торжественной части повезли в ресторан «Семейный». Предварительно проверили сумки, пакеты и карманы пиджаков. Найденное спиртное конфисковали. Одноклассники неунывающе перемигивались: после «сухого» банкета сбор в Гидропарке, и зажигаем до утра без родительского надзора. Мой родитель, выбритый, одетый с иголочки, с военной выправкой и гордой улыбкой за дочь-выпускницу встретил у заведения Мишкиной мамы. «Тряхнув стариной», папа вальсировал со мной, классной руководительницей и девчонок приглашал. — Огурец твой папахен, — восхитилась запыхавшаяся Люсинда. — Моего домкратом с дивана не поднимешь. — Нель, давай вместе в Институт Соломона, на медицинский, — предложил верный портфеленосец Борька. — Прицкер, зачем ей расчлененка и колбочки с мензурками? — вмешалась Люда. — Боря, я пока не определилась, но медицина точно не мое призвание. В отличие от меня, одноклассница, кропавшая статьи в школьную стенгазету и районную «Вечерку», давно определилась. И Лизка уже выбрала специальность — иностранная филология. Аттестат получила заранее, чтоб успеть подать документы в первую волну. Укатила с матерью в Питер, прошла собеседование и была допущена к вступительным экзаменам в университет. Последние поздравления, напутствия, пожелания, и мы разъехались по домам. Переодеться и состыковаться на центральном городском пляже. В девять вечера еще светло. Асфальтовая дорога вдоль дачных участков фиолетовая от раздавленной колесами спелой шелковицы. Над заборами нависали яблоневые ветви, созревал «белый налив». В каждом дворе благоухание жасмина. Пьянящее, зовущее в летнюю ночь... Отец парковал машину. Тетка понесла в дом цветы. Между кустами сирени мелькнуло светлое пятно — Монастырский направлялся к заливу. Жаль снимать выпускное платье, не показавшись Мише. С туфлями и чулками с радостью бы рассталась, но потеряется завершенность образа. «"Совершенство" улетучится», — вспомнила гору комплиментов на банкете и хихикнула. Из «Казачьего затона» доносилась музыка. Он сидел на нижней ступеньке. Присела за ним ступенью выше. — Как отпраздновали? — Мишка смотрел на противоположный берег. — Супер. Изобилие деликатесов. Танцы. Приглашенные артисты. Спасибо Нине Александровне. — Поедешь встречать рассвет? — Ага. Ну, то есть да. — Проводы «Мейфлауэра» не прошли бесследно. Как Анестезия, долетела? — Конечно. Добралась, знакомится, входит в колею. — Побудь дома. В городе массовые гульбища. Полно дурачья... — С нами парни. — Да ну. Семнадцатилетние юнцы? До первой рюмки. — Футболка натянулась на плечах, он забросил в воду камешек. Булькнуло далеко. У него необыкновенные плечи. — Ты рано встала. Заснешь под кустом. — Повернувшись ко мне, смерил снизу вверх. — Украдут, обидят. — Меня?.. Мишка! — Расхохоталась, запрокинув голову. — Я абсолютно не хочу спать! — А я хочу, Нелька, и хочу спать спокойно. Зная, что ты сегодня дома. — Кто рискнет со мной связаться? Я же готовый бодигард... О! Пойду учиться в вашу контору. Как тебе идея? — улыбнулась я. — Еще и станцевать могу. Хоть «хабанеру», хоть «польку бабочку». — Категоричное нет, Мата Хари, — отрезал Мишка. Только сейчас заметила, что не расположен шутить. Обняв мои колени, уткнулся в платье и глухо проговорил: — Среди скотства и грязи ты самое чистое, что у меня есть. Склонилась над ним. Кулон-незабудка коснулся мужских волос. «Судьба подает мне знак. Надо лишь шаг сделать». — Миш, я никуда не пойду. — Погладила темный затылок... Коттеджи погружены во мрак, во дворе чуть светлее от уличных фонарей. В тишине прошуршал кто-то. Ежик. Отдаленный лай потревоженной собаки. Запасные ключи не понадобились, у Монастырских не заперто. Помедлила у входа. В памяти с фотографической четкостью вспыхнула картинка: Мишин выпускной, заплаканная девушка и носовой платок в пятнах ее крови... Спустя восемь лет пришло понимание. У нас с Мишей все будет по-другому. И кровь тоже. Но не из ладони, уколотой шипами роз. Я не такая как она... Сердце бухало на весь дом. Затаив дыхание, открыла дверь в его комнату. На прикроватной тумбочке светился зеленым циферблат электронных часов. Мишка спал на животе, прикрытый простыней... Заходи, кто хочет, выноси, что хочешь. Так можно и хозяина вынести. Вдруг он притворяется, чтоб напугать? Сейчас как вытянет из-под подушки пистолет: «Руки вверх!»... Подавила нервный смешок. Ответственный момент, а в голову чепуха всякая лезет. Подушка вон она, в стороне лежит, а Мишка действительно спит. Руки и коленки дрожали, словно украсть собралась. Я сильная и не боюсь. Скинув шорты, осталась в футболке и трусиках. Что дальше делать? Я ведь даже еще не целовалась ни с кем. Осторожно, точно на доску с гвоздями, опустилась на кровать, вытянулась с краешку. Когда на песок падали, отбирая друг у друга фрисби, чуть ли не сплетались в объятиях. Воспринималось, как будто так и надо, а тут робость напала. Все никак не решалась дотронуться и разбудить. Была не была. Повернулась к нему, прикоснулась к спине. Он не пошевелился. Крепко спал. Пододвинулась вплотную и замерла. В висках пульсировало. Я в постели с мужчиной. И там, под простыней, он голый. Возбуждение не похоже на то, что испытывала в домике на Десне, представляя, как это все должно произойти. Скорее от нервов. Но это же не просто мужчина, это Миша. Знакомый с детства. Родной человек. С ним так хорошо рядом. Напряжение отпустило, и сразу веки отяжелели. День был длинный и насыщенный, а ночи в июне короткие. Срубило моментально... Снилось, что обнимает питон. Здоровенный и говорящий. «Малышка, я соскучился». Смыкает кольца, ни вырваться, ни продохнуть. Отворачивалась от деспотичных губ, требовательного языка. Он проламывался, раздвигал ноги, стягивал одежду. Уперлась пятками, пытаясь встать на голову в борцовский мост и сбросить навалившуюся тяжесть. Он ослабил хватку. Выпростав из колец руку, шарила вокруг. Что-то нащупала. Схватила, с размаху ударила, и тут же ударил питон. Треск, грохот. Влепилась, больно стукнувшись, и проснулась. Панель радиатора холодила в спину. Выступ подоконника давил на затылок. Почему-то ныли и зудели уши. Монастырский, обмотанный простыней, сидел на краю кровати и щурился от света ночника. — Идиотка... А если б убил? От злости щурился. Половина лица освещена, вторая в тени, и та, освещенная, покрыта нездоровым лихорадочным румянцем. Ситуация принимала паршивый оборот. Губы дрогнули. Сглотнула. — У тебя кровь. — Ясно, что не вода. Отер висок. Поднял с ковра латунный бюст, усмехнулся зло: — Это ж надо... словить Железным Феликсом. — Почему железным? — не поняла я. — Потому что Дзержинский. Понадобилось время, чтоб переварить и усвоить. Зашлась смехом на грани слез. — Символично! — Порывалась встать. — Заткнись и не двигайся, — приказал тихо. Вдохнула, выдохнула. Задрожал подбородок. — Размазывать нюни будешь у себя дома. Сейчас отвечаешь. Кратко. Кто надоумил? — Никто. Я сама. — Долго думала? — Нет. Спонтанно. Мишка кивнул: принято к сведению. Смотрел на сжатые кулаки, молчал, и его молчание мне не нравилось. На часах зеленым мигали нули, разделенные двоеточием. Штепсель выдернулся, подумала отстраненно, а батарейка не тянет. — Разочаровала ты меня, — сказал, наконец. — Очень разочаровала. Вывод напрашивается довольно печальный... Не рановато начинаешь? — Чтоб ты знал, возраст согласия у нас с шестнадцати лет, и готовность – мое личное дело, — буркнула, наливаясь обидой и жгучим стыдом. Глупо вышло, по-дурацки. — Допустим. Но и ты знай: вторгаясь во взрослый мир, получаешь по-взрослому. Я не согласен и не готов иметь с тобой отношения. Никогда не собирался и не собираюсь, — одним махом срубил он под корень. Задохнулась. Хватала ртом воздух. — Поразительная черта: что ни скажи, что ни сделай, для тебя все приобретает особый смысл, — выкорчевывал остатки. — Простые естественные слова и поступки ты умудрилась перевернуть с ног на голову. Было ощущение, что выбили табуретку, но забыли накинуть петлю, и я трепыхалась между полом и потолком. — Учу жизни один раз. Слушаешь внимательно и запоминаешь. — Прижал ладонью кровоточащую бровь. — Мужчина, если он нормальный, не кастрированный мамашиным воспитанием мазохист-подкаблучник, всегда выбирает сам. Ломать его через колено – расшибешь лоб, но ни черта не добьешься. Что там вбили себе в голову девушки, либо привиделось им, это их трудности и раздутое эго. Он проколол шарик, я спустилась на землю. Вспомнилась плачущая Юля. Облезет Монастырский, чтоб я перед ним разревелась. «Малышка, я соскучился»... видать, какая-то новая завелась. — Попробуют твои пассии зайти или заплыть на мою территорию, вылетят в два счета. Ты меня знаешь. — Скрутив жгутом волосы, спрятала под вырез футболки. — Промискуитет устраивай за пределами дачи... Осеклась, наткнувшись на Мишкин взгляд. Ледяной, предостерегающий. Отползла к двери. — Смотри, как мы заговорили. Качаем права? — Он поднялся, придерживая простыню. — Панькались с тобой. Как же, принцесса растет. Принцесса выросла, корона, надетая в детстве, не дала мозгу развиться. Твой мир состоит из коротких причинно-следственных связей «хочу – дай». — Поддел шорты, кинул мне. — Побирушка любви, напоследок: ключ, открывающий любой замок, – хороший ключ. Замок, вскрываемый любым ключом, – хреновый замок. Прошел мимо меня, направляясь в ванную комнату. — Вернусь, чтоб духу твоего не было! Потрясенная, опрокинутая на обе лопатки, разбитая на голову, покинула его коттедж. Мир, казавшийся незыблемым, рухнул в одночасье. Я срослась с мечтой о Мише, теперь вместо нее обрывки нервных волокон и холодная пустота. Словно лунатик в полнолуние без цели колесила по спящим улицам дачного поселка. Оказалась в лесу, а как — не помнила. Перекличка птиц, осока по пояс, грибная предутренняя сырость. Велосипед лежал в траве, я на рыбацком помосте. Не везет мне с талисманами. Первый посеяла, второй... Видимо, бирюза не мой минерал. Обмотала камень цепочкой с подвеской-незабудкой, размахнулась шире и выкинула в залив. Следом полетели сережки. Воспаленным мочкам сразу полегчало. Сбросить бы еще камень с души. «Никогда не собирался»... Никогда... Страшное слово. Бесповоротное, как смерть. Слез за прошедшие годы, подавленных, мучительных, тайных, скопилось столько, что можно рыдать без остановки несколько дней. Так и встретила свой выпускной рассвет — захлебываясь слезами и распугивая рыбу. Дяденька в соломенной шляпе покосился, смотал удочку и налег на весла, подальше от рыдающей русалки. Природа не терпит пустоты. Освободившееся место заполнилось горем. Соседа с той ночи не видела. На даче он не появлялся. Дома старалась держать лицо: «Ничего не произошло. Что вы всполошились?». Отец посматривал с тревогой: задиристую хохотушку подменили безучастным меланхоликом. Тетка вообще заявила, что я похожа на мученицу, приготовленную для сожжения. Решили, что по маме скучаю. Днями я просиживала на качели. Со справочником городских ВУЗов, для отвода глаз, чтоб не донимали вопросами. Родственники повременили наседать с документами. Ботаничка вытянула в студенческий городок на дискотеку для старшекурсников и аспирантов. Мимоходом, ненавязчиво, показала абитуриентов. Я не представляла себя студенткой Политеха и не проявила энтузиазма. Одну высшую школу я уже окончила. Миша выдал диплом. В клубе ди-джей, разогретая публика и веселье. Под потолком вращались стробоскопы, рассыпая зеркальными гранями снопы искр. У меня перед глазами мигали зеленые нули. Конец отсчета. Время истекло. Танцующие парочки целовались и обменивались нежностями. «Попрошайка любви» ядовитым шипом застряла в сердце. «На самом деле Мишка так не думает, это он от злости, — пыталась я вытащить отравленную колючку. — Из-за того, что поступила наперекор ему». Но внутри будто маховик раскручивался: принцесса-попрошайка, принцесса-попрошайка... Я напилась. В хлам. И себя чувствовала ненужным хламом... Кто-то ласково: «Надралась, чучело», поднял за шкирку, повел на свежий воздух и выговаривал: — Куда ты смотрела? Она же в зюзю. — Честное слово, я не ожидала и не предполагала, — оправдывалась ботаничка. — Придержи тело, достану ключи... Разлепив веки, оторвалась от подушки, осмотрелась и принюхалась: комната незнакомая, пахнет вкусно. На запах приплелась в маленькую кухоньку. — Утро, Серж. Мы где? — Обед, пьяница. У Тани, в общежитии для молодых сотрудников. — Выкладывал на тарелку яичницу с помидорами. — Отца предупредил, что ты со мной. О попойке он не знает. Надеюсь, это разовая акция. Голова болит или болеть нечему? — Разовая, клянусь. Я в порядке. — Уселась за стол. — Умойся сначала, свинтус. — Непременно. Потом. Серж, не будь занудным преподом. Выпила всего два коктейля, просто с непривычки и залпом, вот оно и... — Непонятна мотивация. — Парень, который мне нравится, стал встречаться с другой девушкой... Вдобавок поругалась с Мишкой. Приготовив бутерброды и чай, он сел напротив. — Нелька, сомнительно. С твоей закалкой это пустяки. Мы с тобой партизаны со стажем, рассказывай. — Сильно поругалась. В пух и прах. — На глаза навернулись слезы. — Сереж, я выжила его с дачи. Он носа там не показывает. — Не смеши, выжила она Монастырского. Новый анекдот... Курильщики, заразы! — Выкинул залетевший в открытое окно дымящийся окурок. — Миша в Ираке. — Как это? Зачем? Когда? — уставилась на него. — С нашим миротворческим контингентом. Улетел после твоего выпуска, на следующий день. — Ага... да... Значит, моя совесть чиста. Допивала чай и думала, хорошо это или плохо, что Мишки нет в стране. Выходило, что в сложившейся ситуации для меня одинаково. — Сереж, можно вопрос? — Хоть сто. Но сразу скажу: чем больше занимаюсь квантовой физикой, тем чаще посещает мысль, что наука не может ответить на все вопросы. Это прерогатива Бога. — Не, у меня попроще. Татьяну ты сам выбрал? — Естественно. Как иначе? — Почему именно ее? — Интуиция, Нелька, — улыбнулся он. — А еще – эндорфины, допамины и прочие эндогенные факторы, влияющие на гипофиз. Ты же изучала биологию. — Поумничай, щас подеремся, — предупредила, составляя посуду в мойку. — Да или нет – решается в первые секунды зрительного контакта. Но не каждый из нас провидец, к сожалению. Бывает, что сильные чувства со временем оборачиваются разочарованием и опустошением. Выбор, безусловно, остается за мужчиной, но и мы, Нелька, не совершенны. Можем ошибаться. — Это точно. Вам до совершенства как до Пекина на четвереньках. — Вытерла руки и повесила полотенце. — Не вздыхай. Встретишь другого парня, а с Мишкой помиритесь. Первый раз, что ли. Всему свое время. Экклезиаст говорил... — Иконников, ты достал! Врежу! — Кстати, Терминатор, к нам Валера заходил в гости. О тебе спрашивал. Давно не видел на тренировке. — Потом как-нибудь... Когда настроение появится. — Проверила карманы. — Дай жетон на метро. Вчера прокутила всю наличность. Он провел до стоянки такси. — Эй, подруга дней моих суровых, ну ты совсем потухла. — Задержал перед открытой дверцей машины. — Я не знаю, как дальше жить, — призналась ему. Монастырский был маяком. Он погас, и я потеряла ориентир. — Ты приблизилась к точке бифуркации, — просветил Серж. — А ты – к границе моего терпения. Сергей, верста коломенская, снял очки, закатал рукава и согнулся в три погибели, приготовившись к драчке со мной. Водитель обомлел. Я невольно засмеялась. — Вот так-то лучше. В нелинейной динамике – бифуркация – эволюционный момент системы. Устойчивое развитие заканчивается, наступает период поиска новых направлений. Момент критический, но кратковременный. Я забралась в салон. Перед тем как захлопнуть дверцу, Серж на человеческом языке добавил: — Универсального совета нет. Слушай себя, свою интуицию. Все равно ошибок не избежать. Если тебе это нравится – делай. Не нравится – ищи то, что по душе. Неделю или полторы я прослонялась по даче. Сорняки выдергивала, цветы сажала, вышку перекрасила. Навела порядок на чердаке и таращилась в потолок, лежа на надувном матрасе. Интуиция молчала, стрелка внутреннего барометра замерла на отметке «полный штиль», подсказку между балками крыши никто не написал. «Lonely Lisa!» — ожил мобильный телефон. Поменявшись ролями, ответила подружке похоронным голосом. — Поздравляю, студентка. — Пролетела со вступительными? — поинтересовалась Лизка актуальной темой. — С Мишей. — Поделишься? Умолчав о постыдных фактах, выдала приукрашенную и немного переиначенную действительность. — Я вывела Мишу на откровенность и узнала, что не вхожу в его матримониальные планы... Ни в какие планы не вхожу. — Шмыгнула, слизав соленую каплю. — Расстались очень скверно. — Взорвала его дом? — предположила Елизавета. — Треснула Серван... Лизка, мне простительно, но тебе? Как ты могла обознаться, приняв бюст кровавого гэпэушника Дзержинского за испанского классика? В трубке затихло. Подружка вспоминала. — Ну... они похожи, — отозвалась после паузы. — Разве он был во френче? Не в гофрированном воротнике? Я задумалась. — Не обратила внимания, Лиз. — Я бы на твоем месте и с Мишкой поступила так же – перестала его замечать. На нем свет клином не сошелся. И с подарком ты не промахнулась. — Да уж... На брови, возможно, останется шрам. Машинально потрогала свободное от телефона ухо. Дырочка от сережки заросла. Следа не осталось. Может, и пустота когда-нибудь затянется. Как выбитое плечо, поболит и отпустит... Все же к лучшему, что его нет поблизости. Пословица «с глаз долой – из сердца вон» возникла не на пустом месте... — Нелька, у меня звонок на второй линии, я тебя позже наберу. Ты, главное, долго не страдай. Поднимай тухес с кровати и выбирайся в город. Не кукуй на даче, — быстро-быстро, на одном дыхании, проговорила Лиза. — Пока! Ежику понятно, кто к ней параллельно дозванивался. Везет некоторым новоявленным петербурженкам. Три года назад кто бы мог представить, что так обернется. Спустилась вниз, положила в рюкзак кимоно и поехала на тренировку. Лежать — все равно ничего не вылежишь, только родных лишний раз беспокоить, наталкивая на догадки.
|