Весна 899 года Эры Чаш,

64 день месяца Тан.

У меня есть карандаш, блокнот и свет, льющийся сквозь маленькое решетчатое окошко на высоте примерно в два с половиной метра. Только погружаясь в воспоминания, записывая их на страницах, мне удается все еще оставаться собой.

Листы в моем блокноте никогда не закончатся, и это единственное, что еще обнадеживает. В действительности эта ничем не примечательная записная книжка – мощнейший артефакт: переговорное устройство, принимающее форму, аутентичную для мира, в котором я нахожусь. Я бы предпочла планшет, но, увы, уровень здешних технологий пока не настолько высок. Электричество покорено, паровой двигатель изобретен, даже небесные просторы бороздят первые модели аэропланов и автомобили готовы принять эстафету у повозок и лошадей, но все же до подлинной технической революции еще довольно далеко. Целый век... а может и пара.

Возможно, это и к лучшему. Уровень развития технологий и способность человека к глубине находятся в обратно пропорциональной зависимости. Прожив в одном из миров Порядка около трех тысяч лет, я воочию наблюдала, как прогресс заставляет мельчать сердца людей. Казалась бы, еще недавно при свете свечи они покусывали перо, пытаясь излить на пергамент свою необъятную душу... Но прошло лишь несколько столетий, и с появлением телефонной связи почти любые душевные порывы начали сводиться к разговорам ни о чем. И так почти во всем – в отдыхе, работе, путешествиях... Каждое нововведение давало людям комфорт, экономило их время, но теряли они несоизмеримо больше – идеалы, свою отчизну, яркость ощущений и резонанс чувств. Череда бесконечных технических открытий и человеческих потерь – вплоть до самого Армагеддона.

«Спаси меня. Пожалуйста». Кто-то делает зарубки, чтобы считать дни, я же каждый день пишу это сообщение. Красный цвет загогулин медленно перетекает в черный... не зеленый – подтверждающий, что канал работает и адресату сообщение доставлено.

Никогда ради забавы не кричите SOS, ибо, когда придет настоящая беда, Вам никто не поверит. Так вышло и со мной. Приключение таки постучалось в мои двери, но Всадника Апокалипсиса на черном коне, готового спасти принцессу (или просто учинить Конец Света, дабы она не страдала в одиночестве), у меня не было.

У меня вообще никого не осталось. Я выпала из потока, и течение времени для меня остановилось. Сегодня чертовски похоже на вчера и таким же будет завтра: остывшая овсяная каша с комками на завтрак, похлебка из подгнивших овощей на обед и ужин. Если меня не убьет еда, то через три дня затянувшаяся на шее петля сделает свое черное дело.

Если б я только могла поведать о произошедшем подругам из Темного двора! Уверена, мы бы обязательно что-нибудь придумали.

Я вспоминаю о них, о муже, о братьях и сестре... и продолжаю надеяться.[1]

Вечер, 64 день месяца Тан.

Я всегда обожала приключения, но предпочитала видеть их на экране телевизора, читать о них в книгах и ни в коем разе не ощущать на собственной шкурке. Приключения подразумевают тяготы, преодоление препятствий, бесконечные поиски и муки выбора. Все это чертовски интересно, пока лежишь поперек дивана, поглощаешь фрукты и наблюдаешь за происходящим со стороны. Но если вдруг собственная жизнь сходит с проторенной колеи, то отчего-то не получается разглядеть в воцарившемся кавардаке нечто хотя бы мало-мальски привлекательное.

Долго и счастливо проходит быстро. Увы.

Я не рассчитывала, что в моем случае оно продлится даже пару веков, но действительность всё равно предвосхитила самые нелепые ожидания. Уже на десятый день нашего медового месяца муж поцеловал меня на прощание в лоб и исчез в неизвестном направлении, строжайше наказав вести себя хорошо. Пусть он и один из Всадников Апокалипсиса, его представление о «примерном поведении» ничем не отличалось от избитой банальности, столь свойственной человеческому уму. То есть я должна была терпеливо ждать его дома, фантазировать о нем, ностальгировать, вести себя скромно, пройти курс кройки и шитья и обязательно (!) практиковаться в вышивании крестиком.

С тем же успехом он мог поджечь фитиль и приказать бомбе не взрываться. Не прошло и пяти недель, как, на скорую руку собрав тревожный чемоданчик, я отправилась искать неприятности, способные переключить его внимание снова на меня.

Так, всецело положившись на экспромт, я и объявилась в этом мире.

Эта чистая случайность, теперь грозящая стать роковой, была обусловлена потребностью найти покупателя для трех артефактов, украденных мною у брата Далиора. Вырученные деньги я намеревалась потратить на драгоценности, ибо камни – универсальная валюта любого мира, и такой обмен расширил бы горизонты и открыл мне новые заманчивые перспективы.

Долго задерживаться тут я не собиралась.

Но артефакты бесследно исчезли в закромах местных толстосумов, а ни денег, ни свежих возможностей я так и не увидела, равно как и мужа, который, по всей видимости, счел мои проблемы не стоящими и выеденного яйца.

С тех пор я ненавижу маленькие буковки в соглашениях.

Ненамеренно согласившись на бартер в контракте с аукционистом, я стала обладательницей респектабельного особняка в столице, а также поместья в глубинке страны с прилагаемым к нему титулом виконтессы Керсингтон. Возможно, резидента этого мира и осчастливило бы подобное стечение обстоятельств, но не меня.

Второй неприятный сюрприз поджидал меня в банке, где клерк проинформировал меня о том, что вещи из банковского хранилища выдаются не по первому требованию владельца, а не ранее истечения срока, на который были размещены, и даже продемонстрировал договор, подписанный мною лично. Данная странность объяснялась высокой степенью безопасности: второй ключ от сейфа передавался в филиал банка, известный только начальнику депозитарного отделения. Филиал мог располагаться в соседнем квартале, в другом городе, а то и на другом конце страны. И поскольку на хранение я отдала карту таро «Дурак» из Колоды Абсолюта – артефакт, ко всем прочим достоинствам способный искривлять пространство и открывать порталы в иные миры, иного выбора, как подождать три месяца, у меня не было.

Нельзя сказать, что я не пыталась развеять скуку, отсчитывая тоскливые минуты до возвращения домой.

Я официально развелась с мужем.

Бракоразводный процесс в этом «гостеприимном» мире довольно неказист и прост. Вместе с тем аборигены им почти не пользуются. Быть может, не хотят трясти грязным бельем – ведь причину развода необходимо было обнародовать в Таймс Дэйли, а кому хочется публично сознаваться в том, что ему изменяют, пренебрегают, а то и бьют? К тому же у второй половины есть возможность публично защититься, разместив в прессе опровержение.

В итоге я получила новенькое, почти тепленькое (прямо со станка типографии) свидетельство, в котором В.А. Голод и Р. Голод (урожденная Райер) признавались официально разведенными окружным судьей Ларкширского уезда, по причине вопиющего пренебрежения В.А. Голод своими супружескими обязанностями, а также неэтичного обращения с вверенной ему Господом и Законом супругой. Формулировки были не совсем те, которые я ожидала лицезреть, но писать судье о том, что ВА – это не инициалы, Голод – не фамилия, и просить его внести уточняющие правки, я не стала, дабы не искушать судьбу. К тому же предполагалось, что меня заставят съесть эту бумажонку, и тогда какая к черту разница, корректно ли в ней изложена суть? Но муж даже не удосужился воочию взглянуть на плод моих стараний.

Безусловно, таким вопиющим пренебрежением он напрашивался на месть. И я хотела бы засучить рукава самого лучшего из своих платьев и поступить ровным счетом так же, как на моем месте повела бы себя любая другая женщина – попытаться апеллировать к ревности, но мне помешали обстоятельства.

К тому моменту я напрочь увязла в новоприобретенном захолустном поместье, где мое одиночество разбавлялось всего пятью индивидуумами. Женщин – старуху экономку и мою гостью Лим Чойчер – можно было сразу сбросить со счетов. Не подходил для уготованной роли и мой надзиратель-телохранитель Шин, приставленный ко мне мужем и до щенячьего визга преданный своему хозяину. Так что выбрать псевдолюбовника мне предстояло из двух кандидатов: подслеповатого тугоухого дворецкого, чем-то напоминающего чернослив, и конюха аутиста – здоровенного детины в расцвете лет, у которого любимым ответом на все вопросы было протяжное «Ы-ы-ы-ы-ы». Возможно, из последнего качественный гелиограф и талант фотографа и сотворили бы захудалое подобие мачо, но все же я решила не идти на подобный эксперимент.

«Забери меня домой!» – этот мой призыв о спасении, отправленный четырнадцать раз, ни разу не возымел ответа. Видимо, муж полагал, что теперешнее «приключение», заключающееся в протирании бархата кресел, убьет во мне авантюриста, поэтому и не вмешивался в естественный воспитательный процесс.

Возможно, он и сейчас думает так, не представляя, как сильно поменялась окружающая меня обстановка.

«Я встретила ГЛ». Это не было ложью – одного из моих арендаторов взаправду звали Гюстав Ламбрен, всего лишь маленькой хитростью: «Гоэр Лахар» – именно так адресат должен был расшифровать эти две заглавные загогулины, и данное имя без сомнений не могло его не заинтересовать. Я наконец добилась своего: муж таки появился на пороге. Ненадолго. Ему хватило примерно двух минут, чтобы оглядеть мое тело, упакованное в самый лучший пеньюар из тончайшего шелка, украшенного золотистой вышивкой, на долю секунды задержаться на области декольте, переместиться к шее с маниакальным желанием любителя асфиксии и выйти за дверь, так никого не только не убив, но даже и не покалечив.

Чертов пси-садист.

Я часто задаюсь вопросом: было бы по-другому, останься он со мной в тот день?

Полдень, 65 день месяца Тан.

Я не одинока.

Тюрьма Кроуз Рид некогда была фортом. Западную башню, в которой располагаются мои теперешние апартаменты, называют Башней смерти. Не оригинальное название, зато сразу понятно, кто ее постояльцы.

До вчерашнего дня я соседствовала лишь с крысами, но, видимо, судьба решила оказать мне последнюю милость и послала собрата по несчастью. Возможно, он и был серийным убийцей, но кто в наши дни без недостатков? Есть миры, в которых индивидуумы убивают время перед экранами телевизоров. Ей-богу, было бы гораздо занимательнее, если б они убивали людей.

Да и этот смертник был хотя бы вежлив.

– Привет, милашка, – поприветствовал меня он. Его радостный бархатистый голос диссонировал с гулким эхом мрачных стен тюрьмы.

– И тебе не хворать, – пожелала весельчаку я.

– О боги, Клэр! А Вас-то каким ветром сюда занесло?

Я тут же узнала его. Милость судьбы, как обычно, на проверку оказалась чертовски злорадной насмешкой: ведь данный субъект был повинен в моем незавидном положении, пусть и косвенно. Именно он был предыдущим владельцем поместья, полученного мною за проданный на торгах артефакт... бывший виконт Керсингтон.

– Вообще-то, это был не ветер, а три стражника, – с иронией уточнила я.

– Вы шутите?

– Самую малость преувеличиваю. В действительности заносили два, а третий давал указания... Ну там, не кантовать, класть сюда, развязать руки, так как моя смерть согласно букве Закона должна наступить через повешение, а не от голода... Хотя, признаться, я бы предпочла от Голода, – и я хихикнула сымпровизированному каламбуру.

– Вас это забавляет?

– Думаете, лучше попытаться добраться до окна и безрезультатно грызть решетку, умываясь горючими слезами от безнадеги?

– Вы чудо, Клэр. И все же, чем Вы заслужили приговор?

Своей неудавшейся попыткой ограбления. Люди странные создания. Реши я, например, написать книгу, меня бы не признали писателем, пока мои старания не увенчались бы успехом... Но стоит вознамериться что-то украсть или кого-то убить, результат уже не имеет никакого значения – даже полный провал сделает из тебя преступника... и хуже того – довольно жалкого. Ведь никто не проверит в то, что фиаско обусловлено лишь сомнениями и метаниями, а вовсе не отсутствием сноровки.

Но я не имела ни малейший тяги исповедоваться первому встречному... По крайней мере первой:

– А Вас?

– Сложно сказать...

– Невинны как агнец? – не без легкого сарказма поинтересовалась я.

– Скорее, виновен по всем статьям. Даже не знаю, по какой из них в большей степени.

Рассказ мог получиться занимательным, но мой собеседник вовсе не горел желанием его начинать. Обычно люди становятся чертовски разговорчивыми на пороге неминуемой смерти, но, во-первых, я очень сомневаюсь, что мой сосед человек, и, во-вторых, абсолютно уверена  – умирать он не собирается.

В этом наши планы совпадают. Это единственное оправдание временному умопомрачению, подтолкнувшему меня предложить ему дружбу.

Излишний энтузиазм, с которым он ее принял, наводит на мысль, что в очередной раз я попалась в расставленную кем-то ловушку. Но ведь тогда мое теперешнее заключение вполне может оказаться не началом конца, а просто началом.

И, черт подери, но меня это вполне устраивает.

Вечер, 65 день месяца Тан.

Наверное, мне следует черкануть хоть пару строк о том, как я очутилась здесь: о той череде событий и предательстве, которые привели меня к виселице.

Но как только начинаю обдумывать первую фразу, с которой начну свой рассказ, в памяти всплывают слова мужа: «Виноватых, равно как и жертв, нет, Рил. Предаваемый не менее ответственен, чем предающий». Мне хотелось бы винить в своем незавидном положении Лим Чойсер... или тех безымянных, которые заставили ее предать меня. Но у меня был выбор. И я сделала неверный.

«Нет понятий “правильный” и “неправильный”, когда решаешь, как поступить. Куда бы ты ни свернула, ты придешь, к чему должна прийти. Различается лишь то, что ты увидишь на пути... и кем ты будешь на каждом его отрезке. Так устроен Порядок», – еще одно высказывание мужа.

Иногда я думаю, что все они здесь порядочные сволочи, прикрывающие свои незавидные поступки гребаной предопределенностью. Но все же определенный резон в этих словах есть, равно как и у Порядка достаточно причин, чтобы убрать меня со сцены. И тогда выходит, что и я, и Лим Чойчер, и безымянные действовали в точности по кем-то заготовленному сценарию. Се ля ви. Никто не виноват. Только дайте мне того чудака, который понаписал эту ересь...

«Если кто-то не нравится, ты его бьешь, Эла. Лучше по физиономии. Еще лучше – с разбега. Совсем хорошо – ногой и с разворота. Когда не нравится что-то... Тут немного сложнее. Находишь того, кто устраивает это что-то, ну а дальше...» – Сказать откровенно, рецепт Ригора Райера вдохновляет сильнее, чем установки Голода: признать, что насекомые существуют, иногда кусают, но всех их не передавить – таков мир и его нужно принять как есть.

Жажда борьбы, сопротивляться до последнего, одну за другой разбить цепи, пытающиеся меня сковать, – эти инстинкты непреодолимы. Хаос не может покориться даже Судьбе... Особенно Ей.

Молоко и лимонный сок хороши по отдельности... Но стоит их совместить, и отрицательная реакция неизбежна. Хочешь приготовить молочный коктейль – добавь сироп. Если Миры Порядка сравнить с молоком, то айнам Хаоса совершенно точно отведена роль лимона.

И все же я чувствую необъяснимую связь с Инсуароном – островом в Междумирье... местом, где балом правит золотая осень, подвластная лишь Всаднику Апокалипсиса Голоду.

Меня магнитом тянет туда.

Резонанс, зарождающийся во мне там, находил отклик даже в медленном падении пожелтевшего листа и дуновении прохладного ветерка, приносившего аромат еле уловимого разложения. Я начинала жить здесь и сейчас, становясь той, кем должна быть, – ведь только так и живут боги: без прошлого и будущего, в одном лишь бесконечном настоящем.

Его мир, моя клетка и наш дом – как же я по тебе истосковалась...

...

– Что Вы делаете, Клэр? – Вопрос соседа ненадолго заставил меня оторваться от дневника.

С тех пор как его разместили в Башне смерти, мы стали периодически перебрасываться ничего не значащими фразами. Он хороший собеседник. Острый ум придает его речи яркость. Тонкая чувствительность подсказывает ему, когда нужно перевести разговор в иное русло или промолчать. Но самое главное, у него красивый глубокий баритон и редкий талант говорить обо всем и при этом ни о чем конкретно.

Тишина угнетает. Признаться, иногда я специально кидаю какое-нибудь междометие типа «вот черт!» или что-нибудь в этом духе, дабы он начал со мной диалог.

– Да ничего не делаю. Сижу. Ковыряю ногтем камень, практикуясь в наскальной живописи. Что еще можно делать в тюрьме?

– А по-моему, Вы либо мурлычите, либо напеваете под нос песенку. Мне по нраву Ваш жизнерадостный оптимизм, но Вы уверены, что с Вами все в порядке?

– Какой порядок может быть здесь?

Он хмыкнул.

– Самый настоящий. Хаос, запертый в четырех стенах, – высшая форма порядка. Разве нет?

Хотя он и спрашивал в полушутливом тоне, сама суть вопроса меня сильно взволновала.

– Хаос – Вы же это не про меня? – уточнила я.

– Не персонально. Все люди – хаос. Те, кто верно служат системе, – порабощенный хаос, но и он порой срывается с привязи. Есть точка зрения, что наше бытие – противостояние энтропии, но это приторная лесть. Мы не борцы за порядок, Клэр. Энтропия – это и есть мы.

– Вот понять не могу, нигилист Вы или мизантроп?

Как я ни старалась, сарказм в голосе скрыть не удалось, но сосед лишь рассмеялся такому выпаду.

– Повторюсь, Клэр: Вы – чудо. Вы в камере и Вас казнят. Казалось бы, самое время возненавидеть или общество с его законами, или человечество. Но в Ваших словах столько насмешки... Где Вы черпаете силы, чтобы оставаться собой?

В вере. Скорее, даже в понимании, что Голод не позволит причинить мне вред... по крайней мере петле: слишком уж нравится ему моя шея.

– В отсутствии выбора. Сохранить достоинство – единственное, что я еще могу.

Рассвет, 66 день месяца Тан.

Инсуарон... Для кого-то это название не более, чем набор звуков, но в действительности во Вселенной нет места случайному симбиозу и для каждого слова найдется значение в каком-нибудь толковом словаре.

Это верно и для Инсуарона. На каншалаэне – самом древнем из всех языков, зародившемся в Хаосе еще до сотворения Порядка, – инсуарон означает «место в гармонии, с которым ты един». Увы, это приблизительный и весьма приземленный перевод. Все древние языки устроены так, что значение заменяет образ: трехмерная картинка, в которой внешнее неотделимо от внутреннего состояния.

Если тот, кому доведется прочесть мой дневник, знаком с иероглифическим письмом, то понять, о чем я говорю, ему будет несложно. Каждый символ наполнен смыслом. Соединяясь вместе, символы рождают новый смысл. Это немного напоминает готовку. Стоит нам смешать яйца, муку, сахар, молоко, и мы получим тесто. Если же добавим к тесту огонь, то по итогу выйдет выпечка... или угли – зависит от таланта повара.

Инсуарон соединяет в себе пять компонентов. Дом. Душа. Слияние. Бесконечность. Мир.

Сколько бы я ни пыталась собрать их воедино, получаемый результат все равно будет весьма далек от истины.

Вот что, к примеру, для каждого означает дом? Кто-то сразу же представит строение определенной архитектурной формы. Для кого-то это будет ощущение защищенности в четырех знакомых стенах. Найдутся и те, кто сможет на долю секунды прочувствовать счастье, зарождающееся в сердце, когда оказываешься в кругу близких и родных. И каждый будет по-своему прав: «дом» на каншалаэне включает в себя все эти значения... но, увы, это лишь одна сотая от искомого образа.

Изначальные образы утеряны безвозвратно.

Но это не останавливает меня.

Вновь и вновь я определяю пять компонентов, стараюсь прочувствовать их, а затем пытаюсь смешать. Это чем-то схоже с погоней за мечтой... или попыткой удержать в решете воду...

Наверное, каждый испытывал ощущение томительного беспокойства в те минуты, когда пытался представить мир, в котором мог бы жить бесконечно счастливо. Райские кущи, Елисейские поля, Утопия – первые, приходящие мне на ум определения, придуманные для этого места человеком. Как бы хорошо его ни удалось прорисовать, оно так и останется в воображении. Это было бы чертовски досадно, если б не благодать, которую на мгновение удается испытать. Она приходит вместе с ощущением ностальгической светлой тоски по чему-то невообразимо родному и давно утерянному... Сочетание боли и блаженства – ключ от врат Рая. Даже мимолетное прикосновение к нему делает усилия не напрасными.

Но могло бы подобное найти себе место в Хаосе? Ведь каншалаэн зародился именно там! Отрицательный ответ.

Инсуарон – это миф. Несбыточное желание, рожденное ощущением пустоты, которая никогда не заполнится, ибо бесконечность может существовать лишь в ней, формы же обречены умирать и вновь рождаться... терять и снова обретать.

Когда я впервые задумалась о том, что двигало Голодом, когда он решил назвать так свой мир, я ощутила признание... я была рада тому, что он есть... что наши пути пересеклись... что способна смотреть на него без шор на глазах, ибо увиденное вызывало во мне не лишенное надежды удивление.

Сейчас я думаю иначе.

Теперь Всадник Апокалипсиса Голод и есть мой инсуарон.

Я же, увы, Хаос.

Вечер, 66 день месяца Тан.

«Прости». Как бы я хотела, чтобы и в отношении бессмертных работало это слово, но его волшебство всецело принадлежит людям.

Осознание этого пришло не сразу: понадобилось около сотни раз сказать мужу «прости», «я больше не буду», чтобы понять, чего он хочет добиться от меня. «Я поняла».

Это чем-то напоминает исправление ошибок в алгоритме программы. Прощению тут нет места – только изменению. Косяки же прошлой версии не имеют никакого отношения к новой. «Кто прошлое помянет – тому глаз вон» взамен человеческого «Ложечки-то нашлись, а осадочек все равно остался».

Почему я не доверилась ему?

Сколько раз мне хотелось сказать: «Черт подери, ты неправ, Голод!»? Сколько раз я пыталась сбежать от него? Как часто неопределенность будущего сводила меня с ума, и я начинала требовать от мужа заверений в моей исключительности для него?

Я не доверяла ни ему, ни его чувствам ко мне... сейчас мне очень хочется дополнить это предложение словами: «если таковые вообще были»...

Диагноз.

Невозможно доверять тому, кого не понимаешь? Или дело в осознании, что я неисправима и мне не стать версией программы, созданной специально для него?

Сегодня по полудню в темницу зашел адвокат.

Когда стражник вывел меня из забытья словами: «Просыпайтесь, мэм. К Вам посетитель», – я как ужаленная вскочила с матраса и опрометью бросилась к решетке, на ходу пытаясь навести порядок в спутанных волосах. Хотя меня и ждало разочарование – визитером оказался не Голод, я взяла себя в руки и постаралась сохранить хотя бы подобие надежды. Ведь у каждого мира есть Наблюдатели – ангелы, демоны... Да даже если предо мной и просто человек, он обязательно поможет мне. Меня просто не могли оставить гнить в тюрьме!

– Вас же прислал мой муж? – радостно поинтересовалась я у статного мужчины.

– Нет, мисс, лишь долг перед Законом. – На его красиво очерченных губах медленно расцветала садистическая улыбка, пока он наблюдал за сменой эмоций на моем лице.

– Вы хотя бы представляете, кто я?

Адвокат придвинулся вплотную к решетке:

– Прекрасно представляю, мисс. Воровка, которую в полдень 70го дня месяца Тан повесят. Да-да, Вы не ослышались, можете наслаждаться отсрочкой.

– Но я же ничего не крала... Даже в руках не подержала... – Если б не моя ненависть к хныканью, я обязательно сопроводила бы им данный текст.

– Ох! Сама невинность! После ваших прогулок по особняку герцогини Грейтем впору задуматься: а не были ли украдены все вещи, выставленные на аукционе Вами?

По правде говоря, были.

– Да как вы смеете! – возмутилась я.

– Смею, мисс. Послушайте, – мужчина понизил голос. Сарказм на его лице сменился участливо-сочувствующим выражением. – Расскажите мне об этой вещи, и я постараюсь обеспечить Вам помилование и более сносные условия проживания. По рукам?

Единственное, что мне хотелось сделать с его рукой, – оторвать ее к чертовой матери. В ней была зажата карта таро «Дурак», которую я столь заботливо поместила в адски надежное банковское хранилище. Впрочем, если б мне удалось коснуться ее, это открыло бы сразу три направления для дальнейшего развития сюжета: я могла стать невидимой и всласть посмеяться над изумленным выражением лица чертова адвоката; могла трансформироваться в животное или насекомое, например, клопа и закусать его до смерти; а могла и не выпендриваться, а просто открыть портал, продемонстрировать красноречивый жест с оттопыренным средним пальцем и отправиться восвояси.

– Ба! Да это же аркан из колоды моей прапрабабушки! Дайте-ка повнимательнее посмотрю, – я протянула ладонь сквозь прутья решетки, но артефакт бесследно исчез в кармане пиджака моего посетителя, в корне обрубая все мои планы на побег.

– Не держите других за идиотов, милочка. Это раздражает.

Я выдавила из себя елейную улыбку:

– Расскажите об этом Всаднику Апокалипсиса Голоду. Он Вам посочувствует.

– Строите из себя сумасшедшую? Бесполезно. Петле без разницы нормальная Вы или псих. Я вернусь, мисс. Подумайте обо мне, как о Вашей последней надежде.

На этой «радужной» ноте адвокат ретировался. Я же еще несколько минут разглядывала опустевший коридор, прижавшись лбом к холодным прутьям решетки.

Быть может, кто-то на моем месте и сокрушался бы об обманутых надеждах или раздумывал о том, а не стоит ли согласиться на предложенную сделку, но меня не покидала только одна мысль: положено ли смертникам последнее желание? Если да, то я хочу принять ванну.

– Вы же не рассчитываете что-то выиграть, приняв его предложение? – внезапно поинтересовался сосед.

– Это был адвокат. Сообщил, что казнь откладывается на два дня... – Я не знала, как много услышал мой новоприобретенный друг, и рассчитывала на «почти ничего».

– Отличная новость, Клэр! Нас вместе повесят! – Казалось, он искренне воодушевился.

– Хорошо бы еще в одной петле... – наигранно мечтательно протянула я.

Мы дружно рассмеялись.

– Вы знакомы с этим адвокатом? – все еще хихикая, спросила я.

– Кто же не знает Стенли Барга? Парень продал душу дьяволу.

– Пф-ф-ф. Разве сейчас подобной сделкой кого-то удивишь?

– Согласен. Но Дьявол исполняет условия договора... Вы не думаете, что это странно?

– А они часом не дальние родственники?

– Вряд ли, милая. Рога мистера Барга не наследственные – их ему подарила жена.

Зачем изменять тому, кто столь красив? Под отменной оболочкой, конечно, скрывалось весьма паршивое содержание...

– Она редкостная красавица или редкостная умница? – уточнила я.

– Что в ней действительно редкостное, так это сволочизм. Вы, кстати, видели ее на аукционе – рыжеволосая бестия Эмилия Барг почти заполучила Вашу диадему. Вы побледнели, Клэр. Теперь сожалеете о том, что болели за нее?

Увы, мои проблемы куда серьезнее.

Лим Чойсер – ее предательство для меня не было откровением. И все же я полагала, что причина этой слабости – страх.

«Клэр Фернандес, наконец-то я Вас нашла!» – Если б я вовремя ее не поддержала, она бы всенепременно шлепнулась на порог. Изнеможение на ее лице и заляпанный грязью подол плаща подсказывали, что путь от окружной дороги до моего особняка девушка преодолела пешком.

«Мы с Вами уже виделись. Вы не помните?» – поинтересовалась она за чаем, смущаясь и не зная с чего начать свой рассказ. Как за ничтожные полтора месяца я могла ее забыть? Ее лицо вдохновляло... трогательная, почти детская наивность в обрамлении ярких морковного цвета волос. Одетая в элегантное и очень женственное платье по последней моде, она походила на школьницу, которая позаимствовала одежду у мамы, дабы привлечь внимание понравившегося ей одноклассника. И я даже подумывала, а не мог ли этим одноклассником стать мой братец Далиор? Бессмертие эту девочку только украсило бы.

«Я никому не доверяю, Клэр. Но это тупик. Если я не доверюсь Вам, мне не преодолеть одиночество. Я чувствую с Вами необъяснимую связь. У меня нет уверенности, что в Вас проснется желание помочь мне, но хотя бы кто-то еще будет знаком с моей историей». – Мое сердце обливалось кровью, пока я слушала ее. Почему одним достается все, а другим ничего? У этой девочки не было ни семьи, ни дома, ни друзей. Изгнанница, беженка – в дополнение к этим бедам она в одночасье потеряла своих родных. Да и мать с братьями Лим были убиты не кем-нибудь, а их собственным покровителем.

«Не подумайте, я не хочу отомстить. Я хочу жить – а если выбираешь месть, рой сразу две могилы. Диадемой, которую Вы выставили на аукционе, некогда владела моя семья: дед сделал ее для бабушки, – в подтверждение своих слов она продемонстрировала древний медальон с портретом молодой женщины в диадеме. – Вы же понимаете, почему я хочу вернуть ее? Не понимаете? Вижу, осуждаете меня за привязанность к вещам и отсутствие смирения».

Она ошиблась: я прекрасно ее понимала. Кольцо на указательном пальце, принадлежащее когда-то моему брату Эррону, жгло кожу. Мне не доведется увидеть его владельца. Никогда. Но у меня хотя бы был предмет, хранящий о нем воспоминания.

И почему я только сейчас задаю себе вопрос: а кем же тогда был дед Лим, сумевший создать артефакт, удовлетворивший вкусы моего взыскательного братца Далиора?

«А знаете, я ведь рада, что у Вас не нашлось денег, чтобы помочь мне. Тогда бы ничего не произошло. Быть может, мне б и удалось перекупить диадему, но были бы тогда мы? Я имею в виду: мы ведь теперь друзья, Клэр?» – В ее улыбке было столько надежды и искренности, а щеки смущенно горели.

Мерзкая дрянь.

«Мистер В Первом Ряду конечно же редкостный гад: подумать только, за самый желанный в этом мире артефакт ты получила поместье в захолустье, но тебе не кажется, что в этих поросших мхом стенах есть свое особенное волшебство? Когда я прихожу в этот сад, меня не покидает ощущение, что вот-вот из-под какого-нибудь листа выпорхнет фея. Клэр, я знаю, что ты собираешься вернуться на родину, но, может, все же останешься в этом поместье со мной? Только с твоим появлением развеялась окутавшая меня чернота». – У меня не было возможности принять это предложение, но и бросать ее, как не нужную больше вещь, я тоже не собиралась. Она стала и моим лучиком света среди безнадеги.

Она станет первой, кого я убью.

«Это письмо адресовано мне, Клэр! Я же тебе сказала, что в нем нет ничего важного! Не смей его читать! – Она была очаровательна в своем гневе, но я таки развернула бумагу, каракули на которой столь взволновали ее. Поверенный сообщал, что графиня Лариш не готова расстаться с диадемой Лим ни за какие деньги, но ее устроил бы обмен. Я рассмеялась: графиня положила глаз на второй артефакт, реализованный мною на аукционе – ожерелье из проклятых камней. Беда в том, что новая владелица – герцогиня Грейтем за пару месяцев его ношения помолодела лет на двадцать, что в корне пресекало возможность каких-либо переговоров. – Ох, Клэр. Опять у тебя этот хитрый взгляд. Добром это не кончится. Ты же не собираешься предложить его украсть? Аргерия – это не твой родной Лакрим, здесь кража карается смертной казнью».

Вообще-то, я думала, а не превратится ли герцогиня в ребенка месяцев так через шесть. Идея о краже не была моей, но стала таковой, ибо я истосковалась по движению.

Но быстро она не умрет.

«Я не позволю тебе сделать все за меня!» – Когда я внезапно обнаружила ее среди служанок герцогини Грейтем, мне понадобилось не менее получаса, чтобы в деталях рассказать ей свой план, убедить: в нем нет места для самодеятельности, настоять на ее возвращении в таверну и попросить хоть как-то успокоить дожидающегося там меня Шина.

Я не была уверена, что ей удастся исполнить мою просьбу: Шин сразу невзлюбил Лим. Поначалу он просто хотел выставить ее за дверь, потом – на всякий случай свернуть ей шею. Жаль только, я помешала ему.

Хотелось бы навсегда запомнить отчаянье на ее лживом лице.

«Клэр, меня заставляют свидетельствовать против тебя! – Она зарыдала. – Я боюсь пойти против них. Мне страшно умирать. Но еще больше страшит то, что мне придется испытать, не сделай я так, как хотят они. Нелепое оправдание... Не знаю, сможешь ли ты простить меня или хотя бы понять. – Мне было ее так жаль. Я знала: самая болезненная пытка – муки совести. Ей же это только предстояло узнать. – Но это еще не конец: я буду бороться за тебя. Запомни! Я просто не могу тебя потерять!»

Теперь мне жаль, что я не могу воскрешать людей – тогда я убила бы ее дважды.

«Да, прокурор, подсудимая упоминала, что хочет вернуть проданные ею вещи. Как свидетельствовал аукционист, Клэр Фернандес не представляла истинной ценности выставляемых ею на торги предметов. Думаю, когда она узнала о свойствах колье, ей, как и любой женщине, тоже захотелось сохранить молодость. Прочитав письмо моего поверенного, в котором рассказывалось о помолодевшей герцогине, она внезапно расхохоталась. Наверное, тогда у нее и созрел план». – Я понимала, почему она так говорит, но чертово понимание мою боль не уменьшало.

Если бы Лим Чойсер не оказалась Эмилией Барг, я бы до сих пор находила утешение в том, что, пусть и предавшая меня, подруга избежала наказания за мой взбалмошный авантюризм.

Уже битый час мой сосед, он же Мистер В Первом Ряду и счастливый обладатель третьего проданного мною артефакта – пурбы Данерайдиса, пытается узнать, что со мной случилось.

А я все смеюсь.