Ущербный месяц показался сквозь прореху туч и осветил прогалину. Слабый луч растворился в ворохе листвы, устилавшей склон. Овраг поглотила тьма. Она поглотила и то, что лежало на дне. Никто не пришел за его душой.

Я напился из родника и потрусил из парка...

Когда полуслепой, с отбитым нюхом Лорд нажрался отравленного мяса и подох в страшных муках, его душу забрал ангел. Теперь колли на небесных лугах пасет овечек, грызет сахарные косточки и зовет в моих снах к себе. Старине Лорду придется подождать. Мне еще рано уходить. Я не из пастушьей породы, я молод, полон сил и найду другое пристанище.

 Скитания, игры в прятки со службой отлова бездомных собак, драки за лидерство, лучший кусок и сухое теплое место привели в микрорайон, где над частным сектором и старой кирпичной застройкой господствовало три высотки. Маленькая хозяйка жила в средней. В квартире на первом этаже с окнами во двор, за двумя железными дверями.

Между нами сразу установилась связь.

Я караулил ее на детской площадке, охранял, когда она каталась на качелях, провожал в гимназию и ждал после уроков. Она делилась своими школьными бутербродами, угощала вкусностями, надела на меня ошейник и пустила ночевать в предбанник, постелив одеяло за коробками с соседским хламом. Попасть в квартиру и быть рядом с маленькой хозяйкой, служить земному ангелу, сторожить ее сон мешала взрослая человеческая самка.

К девочке прилагалась мамаша. Нервная стервозная особа.

Стерва заставила ангела унижаться.

— Мамочка, пожалуйста, пусть он поживет у нас. Он хороший, умный, ласковый, — умоляла девочка. — Нельзя ему в коридоре. Соседи вызовут догхантеров.

— Они его боятся, — артачилась мамаша. — Он – бойцовский пес!

Стерва — Капитан Очевидность, но ринг и бои остались в прошлом.

— Он совсем не страшный. Ну пожа-а-луйста, ма-а-мочка, — просила девочка.

— Его наверняка разыскивает хозяин, — упиралась самка.

— Я расклею объявления, — обещала маленькая хозяйка.

— Возможно, он не привит и заразный.

— Это нечестно! Ты против прививок, а болячки видишь лучше рентгена и знаешь, что он здоров!

Ангел расплакалась. За ее слезы я был готов убить, но девочка любила мамашу, нуждалась в ней, и я пощадил.

Мамаша уступила с условием перезимовать до весны. Где весна, там и лето, подмигнула ангел и позвала, распахнув дверь:

— Биф, ко мне!

— О боже, ну и кличку ты придумала, — проворчала самка и удалилась на кухню.

Назовите  Дружком или Тузиком, мне все равно, лишь бы находиться возле ангела.

Через семьдесят два часа я знал о стерве почти все.

Она души не чаяла в дочери, что, впрочем, не мешало ей третировать. Много курила, много звонила, не дозвонившись — ходила расстроенная. Носила на шее кожаный шнурок с монетой. Маниакально блюла чистоту и задалбывала этим маленькую хозяйку. Подрабатывала дворником: в спальне, в шкафу, хранилась метла. Когда мамаши не было дома, ангел доставала метлу и носилась по квартире — воображала, что летает. Я хотел перекусить древко и поиграть с девочкой.

— Фу, Биф! — испугалась маленькая хозяйка. — Нельзя!

Я лизнул детскую ладошку. Слово ангела — закон.

Стерва неплохо готовила. Подкармливала глисту в обмороке — худосочного соседа из квартиры напротив. Глист развлекал ангела электронными игрушками, иногда присоединялся к нам на прогулке. Заметив его с бутылкой, маленькая хозяйка нахмурила бровки:

— Мама говорит, что пиво вредное.

Глист не понял, я показал зубы. С тех пор при девочке он не пил, меня обходил по широкой дуге.

Изредка самка вскакивала среди ночи, включала свет, бежала к зеркалу и долго себя осматривала. Может, блох искала или пятна какие.

Ангел с мамашей привезли веселую и тупую корову — толстую лабрадориху. Сводили на выставку, после которой принесли домой круглую картонную фигню в шелковых оборках — приз за почетное место на собачьем конкурсе красоты. На вечернем выгуле второразрядная красотка нашла остатки пиршества местных алкашей и от души в нем выкачалась: забивала запах хищника. В корове взыграл охотничий инстинкт.

Благоухание протухшей селедки заполонило жилище.

— Ипть! — сказала стерва. Отругала дочь, надела резиновые перчатки и затолкала вилявшую хвостом корову в душевую кабину.

После мойки лабрадориха стала вонять мамашиной парфюмерией.

Как-то ночью самка на цыпочках прокралась к нам в комнату и над кроватью дочери повесила носок. Проснувшись, девочка с восторгом доставала из него несъедобные безделушки. Я принес ей подарок повкусней, но стерва закатила скандал и спрятала свиные уши в морозилку. Забрала метлу, маленькую хозяйку и ушла. Вернувшись, ангел угощала меня кексом, рассказывала про ясли, ягнят, Деву с младенцем и елку из тысячи огней на горе в какой-то Италии.

Я подумал, что нашел свой рай на земле, но наступил черный день.

 Стерва отправляла дочь на каникулы с дедушкой, бабушкой и няней.

— Биф, не скучай, я скоро вернусь, — обняла меня ангел. Обвела фломастером число на календаре, поцеловала в нос и улетела.

Проводив девочку, мамаша выдраила квартиру и собралась на улицу.

Лабрадориха бегала за теннисным мячиком, самка курила, я запрыгнул на крышу гаража, смотрел на темнеющее небо и прислушивался к гулу самолетов.

— Ко мне! — крикнула вдруг стерва и укушенной ланью понеслась к подъезду.

Дома насыпала в миски корм, наплескалась в ванной и закрылась в своей спальне.

К еде я не притронулся. Корова смолотила обе пайки и принялась заигрывать. Рыкнул, она отстала и умостилась спать на кухонном диване. Я лег у входной двери, уткнувшись носом в тапочки маленькой хозяйки.

Под утро лабрадориха крутилась юлой, поджимала хвост и поскуливала.

Самка вышла из комнаты и едва не угодила в большую кучу. Я не обращал внимания на ее беготню с ведром, тряпкой и бытовой химией. Пропустил мимо ушей вопли о неблагодарной псине — авторство кучи она приписала мне, не реагировал на крики, что уход за собаками мешает ее личной жизни. Я тревожно принюхивался.

От стервы несло самцом.

Им пропитались одежда и кожа, заглушились сладковатые женские духи.

Запах доминировал. Человеческий самец вылизывал и покрывал самку всю ночь.

Это настораживало. В доме не было посторонних, из квартиры она не выходила.

На крики постучался глист, но зайти побоялся. Стерва просила забрать меня, уговаривала, что на непродолжительное время, предлагала деньги.

— Не возьму и за миллион, — отказался сосед.

Самка злилась, но была вынуждена соблюдать режим. Вечером после выгула она скрывалась в спальне и во избежание сюрпризов появлялась к рассвету. Самцом теперь от нее разило постоянно.

Когда до обведенного числа осталось совсем немного, стерву выбили из графика. Ей позвонили.

— Как давно температура? — спросила она. — Сейчас поднимусь.

Наверху она сильно задержалась, и выгул перед сном прошел в укороченном варианте. Лабрадориха не нагулялась и отказывалась возвращаться. Предусмотрительная мамаша котлетой и ласковыми словами заманила корову домой. В квартире стерва как при пожаре заметалась между кухней, ванной и своей комнатой, роняла, чертыхалась, хлопала дверьми, и, наконец, наступила тишина.

Покой длился недолго. Корова, недобравшая свое на улице, затеяла в коридоре игрища с мячиком. На гладкой скользкой плитке не смогла затормозить и залетела в хозяйскую комнату, сломав язычок замка.

Я ожидал привычные вопли, но корову никто не ругал. Неужели начнут хвалить и гладить? Заглянул из чистого интереса. Лабрадориха разлеглась на кровати среди раскиданных вещей и с упоением что-то чавкала. Самка отсутствовала. Я не стал сушить голову, куда она делась. Люди — странные существа. Главное, что в квартире не было чужого самца. Подгреб под себя тапочки и заснул с мыслью, что завтра ко мне вернется ангел...

Проснулся от визга циркулярной пилы.

Визжала стерва.

Под столом тряслась испуганная лабрадориха. На полу валялись изгрызенные туфли и прутья от метлы.

Что ты наделала, тупая жирная корова?

Проклиная меня, стерва заходилась от ярости и наступала с обрубком черенка. Я предупреждающе зарычал. Стерва была невменяема.

Позволил на себя замахнуться. Бывший хозяин за это поплатился.

Самка намеревалась ударить, я кинулся и поймал воздух. Реакция у мамаши оказалась отменной. Щелкнула задвижка. Она заперлась в туалете, из него доносился истеричный голос, потом постепенно стих.

Ни всхлипов, ни намека на движение.

Успокоилась.

Я лег на коврике у кровати маленькой хозяйки и прислушивался к звукам. На кухне вздыхала корова, в душевой кабине прокапывала вода, на балконе под досками пола шуршала мышь, за окном шумела мусоровозка, гуляли с собаками. Неплохо бы и мне на улицу.

Потерплю, не впервой.

Я задремал...

В замке входной двери повернулся ключ. Я подскочил, выбежал из комнаты встречать ангела и увидел человека в защитном костюме дрессировщика. В шею кольнуло. Сознание помутилось, тело теряло гибкость...

Приоткрыл глаз — зарешеченное окно багажника. Едем. В кузове — я и мешок с кормом, что раньше стоял в жилище у стервы. Часто задышал, разгоняя кровь.

Поднимался, падал.

 Снова поднимался и снова падал.

Когда машина остановилась, я был готов.

Дверца открылась, я прыгнул, сбил наземь человека, перемахнул через сетку и помчался, оставляя за собой лай и вольеры. К концу первого дня пути, избавившись от намордника, смог вволю напиться в озере и задрать козла.

Солнце спряталось за горизонтом четвертый раз, показались огни городских кварталов. Людей сторонился. К восходу прибежал к высотке, где жила ангел. Пробрался на территорию частного дома с заколоченными окнами. Здесь обитал тщедушный сгорбленный человечек с несоразмерно большой головой. Сюда мы приходили с девочкой, когда не видела стерва. Ангел рассказывала человечку сказку о Маленьком принце и гордой Розе, которую на ночь необходимо укрывать колпаком. Он слушал, прекратив свое извечное беспрерывное бормотание, улыбался и говорил:

— Маленький принц красивый.

— И ты красивый, — гладила девочка большую седую голову.

Я приник к щели в заборе человечка и наблюдал за подъездом.

Первые ранние пташки — питомцы — вывели своих хозяев и рвались с поводков к ближайшим кустам. Время текло, из дома туда-сюда сновали жильцы, но ангел с лабрадорихой не появилась. Выскочил глист, выкинул в контейнер мусор, сбегал в киоск за хлебом и скрылся в подъезде. На детской площадке играли сверстники ангела, но девочки в яркой куртке и шапочке с цветными косичками среди них не было, ее любимые качели пустовали.

Ангел не вышла на улицу ни сегодня, ни в последующие дни. Корову на выпас тоже никто не выводил. В школе находился один сторож — продолжались каникулы.

За окнами квартиры я долго следил из укрытия на пригорке между высоткой и трехэтажной рабочей общагой. Однажды на балконе показалась самка. Она вытряхнула одеяла и пледы, протерла подоконник, поздоровалась с проходившими соседями и зачем-то присела. Я встал, чтобы лучше видеть, и заметил, как за стеклами балкона мелькает пушистый хвост.

Стерва завела кошку.

Она очень походила на свою хозяйку — мелкая, быстрая, наглая. Прыгала со стеллажа на стеллаж, копошилась в коробках. Никому другому мамаша такие вольности не спустила бы. Самка заботилась о своем подобии. Кошка была холеной, ухоженной. Она ходила по перилам, терлась об открытую раму, садилась ко мне тылом, свесив хвост. Я боролся с искушением сдернуть за него вниз.

Велик был соблазн прыгнуть на самку, когда она развешивала белье на веревках возле пригорка. Всего один прыжок, и у стервы как спички сломаются руки, хлынет кровь из беспомощного, незащищенного горла... Сжав челюсти, я унял дрожь возбуждения. Стерва — мамаша ангела.

Искушение досадить самке победило.

Она забрала у меня ангела, я заберу у нее близкое существо.

За хвост не сдергивал. Провидение шло мне навстречу, она сама оказалась за пределами квартиры.

В начинавшихся сумерках я засек, как с балкона выпрыгнула мышь, следом за ней —  кошка. Поймала грызуна, придушила, трогала лапкой и раздумывала, что с ним делать.

Пробил час справедливого возмездия.

Жаль, самки не было рядом. Она не видела ужас в расширившихся зрачках своей любимицы, не слышала заполошного биения ее сердца и прерывающегося от страха шипения, не наблюдала отчаянные попытки оторваться от преследования. Не увидела она и того, как я наслаждался, играя со своей жертвой, как опалял дыханием хрупкое тельце, как капала слюна на стоявшую дыбом шерсть.

Я отрезал ее от деревьев, гнал через дворы к дороге, к парку. К оврагу, устеленному листвой.

Кошка пропала внезапно. Вопреки всем законам. Инерцией меня вынесло на дорогу.

Слепящий свет, шорох шин, удар...

Я лежал в кювете, во мне еще теплилась жизнь. Мягкий хлопок дверцы, шелест приближающихся шагов. Я узнал запах. Так после ночи пахла стерва.

Я не видел его лица. Темно, сознание угасало. Человеческий самец стоял и смотрел, как я уходил.

Тело сотрясала агония.

Старина Лорд, встречай. Неси сахарную косточку, я расскажу тебе о земном ангеле...

Про девочку мне рассказывала она — самка с красными крыльями, новая владелица. Стерва похлеще мамаши, я это чуял печенкой и не доверял ей. Она приходила к клетке, длинным острым ногтем рисовала в воздухе квадрат и я видел в нем маленькую хозяйку. Она сидела на качелях, раскачиваемых худым белобрысым парнем. Я не ревновал. Парень светился от душевной чистоты и любил девочку святой любовью.

Краснокрылая обещала вернуть меня к ангелу. Я не верил. Отворачивался и, гремя цепью, уходил вглубь своей подземной тюрьмы. Она грозила выставить на бои с чудовищами — раз за разом я буду умирать страшной смертью. Я не боялся. Мне было все равно.

Во время одного из таких уговоров-запугиваний возле клетки появился самец в человечьем обличии. От него за версту разило стервой, ему не понравилось утверждение моей новой владелицы, что у кошек девять жизней. Краснокрылая разозлилась. Самец обнял ее так сильно, что она посинела.

— Безумству храбрых – венки со скидкой, — шепнул он ей на ушко.