Если вас заперли в сундуке – не спешите выбираться наружу. Может так статься, что сундук этот находится в непосредственной близости от вашего злейшего врага.

Если же вас все-таки угораздило выбраться и столкнуться с тем самым врагом... что ж, расслабьтесь и получайте удовольствие!

___________________

Семнадцатое октября, два часа пополудни

Больше своего второго имени Алистер Мэрион Конвей ненавидел только замкнутые пространства и потные ладони. Потому-то, сидя в запертом ящике и влажными пальцами пытаясь вытянуть из сапога отмычку, не чувствовал к своим похитителям ни капли теплоты. Ну ладно, посели они его в нормальной комнате и предоставь все средства личной гигиены, Конвей, конечно, тоже вряд ли бы возлюбил преступников. Однако ж явно бы не испытывал этой клокочущей ярости и не лицезрел дивную красную пелену перед глазами.

Чуть меньше, но с не меньшей отдачей, в данный момент он ненавидел своего камердинера, выбравшего для него этим утром крайне неудобный узкий жилет и завязавшего шейный платок так туго и таким замысловатым узлом, что ослабить его не представлялось возможным – особенно в непроглядной темноте и тесноте сундука.

Алистер уже в красках представил лица похитителей, когда они обнаружат скончавшуюся от удушья жертву и поймут, что своих целей – какими бы те ни были – не добьются. Правда радость от разрушения злодейских планов длилась недолго – затем пришла паника, и пленник с удвоенной силой принялся ковыряться в голенище сапога.

Наконец отмычка – вообще-то итальянский стилет, но в нынешней ситуации не суть – перекочевала в потную ладонь, и Алистер облегченно выдохнул. И вот тогда-то услышал это. Какую-то возню, шуршание, потом грохот и голос. Очень злой и до боли знакомый. Поначалу слова звучали невнятно, словно сквозь толстый слой ваты, но постепенно набирали силу, и уже через несколько секунд можно было отчетливо разобрать:

– ...кины дети... я же... о да! Я до вас доберусь! Вам это с рук не сойдет!

Не веря собственным ушам, Алистер зажмурился и тряхнул головой, которая в отместку взорвалась адской болью. Не сдержавшись, он громко застонал, и снаружи тут же все стихло.

Конвей чертыхнулся и прикусил губу. Внезапно смерть от удушья показалась не самым страшным исходом.

Какое-то время ничего не происходило. Размеренно считая про себя, запертый напряженно вслушивался в гробовую тишину и уж было решил, что ему все почудилось на нервной почве, но тут по крышке своеобразной клетки словно кто-то стукнул кулаком. Не ожидавший подвоха Алистер дернулся, клетка зашаталась, голос снаружи ойкнул, и мир слетел с оси. 

Вероятно, сундук стоял на каком-то возвышении и благодаря неосторожному движению пленника навернулся вниз, грохнулся об пол, в замке что-то щелкнуло, крышка распахнулась, и... Алистер Мэрион Конвей, всемирно известный изобретатель, автор множества научных статей, дважды обладатель почетной премии восьмого герцога Гастингса за вклад в развитие робототехники, уважаемый член Лиги Просвещения и во многих смыслах выдающаяся личность, выкатился на жесткий деревянный пол прямо к чьим-то изящным босым ножкам и второй раз за день позорно лишился сознания.

День тот же, примерно пятнадцать минут спустя

Естественно, никто и не попытался переложить его в более удобное место. Даже не потрудились подушку под голову сунуть или там пледом накрыть. Нет, холодно не было, но сам факт...

В висках стучало, во рту ощущался привкус крови – наверное, прокусил язык. Алистер изо всех сил старался не шевелиться и не сбиться с дыхания. Открывать глаза очень не хотелось. Вот только задравшаяся сорочка чертовски раздражала, прямо-таки призывая себя поправить, и, как назло, зачесался нос. Сильно. Алистер раздул ноздри, чуть сморщился, но помогло мало.

– Я знаю, что ты очнулся, – произнес все тот же знакомый голос, и надежды на лучшее рухнули. – Почеши уже свой чертов нос. Я вижу, как у тебя щеки от напряжения трясутся.

Ох уж эти щеки. Из-за них она вечно его подначивала. Говорила, мол, эти щеки – единственное, что мешает ему выглядеть настоящим суровым воином. Пухлые, румяные, они выбивались из общей картины и всегда выдавали своего хозяина с потрохами. В лучшие дни щеки становились поводом для добрых шуток и заигрываний, а в худшие... Ладно, в худшие Алистер тоже вел себя не самым подобающим образом и изрыгал кучу гадостей, которых потом стыдился.

Все еще не открывая глаз, он с наслаждением почесался, заправил сорочку, помял виски и только затем, кряхтя и постанывая, оттолкнулся руками от пола, сел и с опаской огляделся.

Комната казалась смутно знакомой. Просторная и практически пустая: только свалившийся с непонятного постамента сундук, шкаф, стол, пара кресел и кровать. Все мрачное, едва ли не черное. На стенах электрические светильники. Окон нет, зато есть две двери. Одна, вероятно, ведет в уборную, а вторая... на волю.

Стараясь не обращать внимания на боль и не смотреть в сторону гигантской кровати, на которой в непринужденной позе восседала дьяволица, Конвей встал и пошатываясь двинулся на выход. Подошел к двери, дернул ручку.

– О да-а-а, – насмешливо протянули сзади. – И как это я сама до такого не додумалась!

Конвей резко развернулся и хотел было что-то сказать, но получилось только некрасиво причмокнуть слипшимися губами. Оно и к лучшему. Негоже в такой ситуации вновь начинать с гадостей.

Странно, но Алистер даже не подумал в чем-либо обвинять сокамерницу. Хоть ее и не заперли в сундуке, но, судя по внешнему виду, тоже притащили сюда против воли. Кажется, прямо из лаборатории. Как бы наплевательски Ренна ни относилась к мнению общества, мужские бриджи она надевала только в своей святая святых. «Как и рубаху на голое тело», – отметил мозг, и щеки, подлые предатели, покраснели.

Ренна явно заметила реакцию товарища по несчастью, и ее полные губы скривились в усмешке. Смотрелось это забавно, учитывая, что все ее лицо, равно как и одежда, было покрыто копотью, за исключением чистого пятна в форме очков вокруг глаз. Сами гогглы красовались на макушке, практически утонув во всклокоченных рыжих и, кажется, слегка подпаленных волосах.

– Здравствуй, Ренна Сейдж, – наконец отважился Конвей и даже сделал небольшой шаг вперед, но тут же замер, не зная, что еще сказать и куда девать руки. Собственный голос показался хриплым и чужим, да и тело отказывалось повиноваться.

– Давно не виделись, Мэрион, – все с той же усмешкой отозвалась Ренна и, помрачнев, добавила: – И к чему весь этот цирк?

– Что-о-о-о-о?!

Все еще семнадцатое октября, четыре часа пополудни

Сидя в одном из кресел, Конвей наблюдал за мельтешением Ренны. Она расхаживала из угла в угол, периодически останавливалась, что-то бормоча и всплескивая руками, затем снова начинала свои метания.

Алистер до сих пор не мог поверить, что она пыталась обвинить в похищении его. Его! Того, кого треснули по голове и заперли в тесном сундуке, где он вполне мог умереть от нехватки воздуха или разрыва сердца! В то время как саму Ренну всего-то сунули в шкаф, подперев дверцу какой-то хлипкой балкой. И по голове ее не били. Как оказалось, экспериментаторша сама случайно устроила взрыв в лаборатории, в результате чего и отключилась, а очнулась уже здесь.

Они битый час гадали, кому могли понадобиться, причем сразу оба, но в итоге так ни к чему и не пришли. Все версии, начиная со шпионов соседних государств и заканчивая конкурентами-изобретателями, терпели полный крах, стоило вспомнить, где они находятся...

Кстати, об этом.

– Ты уверена?

– Я сама притащила сюда этот стол! – Ренна в очередной раз замерла и впилась в собеседника злым взглядом. – А записи на нем – твои. Так что да, уверена. Это наш гостевой подвал.

– Как гостеприимно, – хмыкнул Конвей.

– Ха-ха.

– Ты же не думаешь, что...

– Нет, – оборвала Ренна. – Они сейчас далеко. Да и не посмели бы.

С этим Алистер вынужден был согласиться, так что и самые явные подозреваемые тоже отпадали.

Five o'clock

– Я так понимаю, еды нам не оставили...

– Какой догадливый.

– Прекрати язвить.

– Прости, Мэрион, видимо, я не получаю от ситуации того же удовольствия, что и ты.

– Удовольствия?! Да лучше б меня в клетке с голодным тигром заперли, чем с тобой!

– Взаимно! Тошно смотреть на твою предательскую физиономию...

– Кто это тут предатель?

– Ну не я же присвоила себе совместные труды и захапала очередную премию!

– Ты женщина, дьявол побери! Тебя бы не пропустили, а правила придумал не я...

– Я такой же полноправный член Лиги Просвещения!

– Ха! Они тебя приняли только потому, что ты подписала свои работы как Р.С. Брэдфорд! Знали б, что Р.С. – это Ренна Сейдж, дали б от ворот поворот.

– Сексист!

– Дура!

Тридцать минут спустя

– За столом стоит корзина с водой и сэндвичами.

– Спасибо.

– Мне-то за что...

– Ты б умылась что ли.

Еще через полчаса

– ...а потом ка-ак бабахнет! Аж стекла задребезжали! – Ренна радостно расхохоталась, и Алистер тоже не смог сдержать улыбку.

Он обожал, когда она говорила о своей работе. Часами мог слушать. И ужасно скучал по таким вот совместным посиделкам. Улыбка внезапно увяла, а в груди все сжалось.

Очень не вовремя.

Заметив его состояние, Ренна осеклась и нахмурилась:

– Как думаешь, за нами скоро придут?

– Не знаю...

День тот же, семь часов вечера

– Да не смотрел я на ту ассистентку! Я даже лица ее не помню!

– Лица, может, и не помнишь, а вот некоторые особо выпирающие прелести точно разглядел во всех подробностях!

– Что? Может, это у тебя рыльце в пушку, а? Как насчет того картавого сэра Малколма? «Дохогая Хенна, взгляните на мои баллонеты... Не пхавда ли чудесные воздушные клапаны?»

– Сэр Малколм выдающийся изобретатель, не чета тебе!

– Ах так... тогда ты Амалии и в подметки не годишься!

– Амалии?

– Да. Ассистентке.

– Вот значит как...

Неожиданно Ренна метнулась к столу, одним резким движением смела с него все бумаги и с довольной улыбкой обернулась к Алистеру. Тот с ужасом наблюдал, как листки, кружась, разлетаются по комнате. Парочка опустилась у его ног, несколько юркнуло под кровать, остальные словно ковром устлали деревянный пол.

Сердце екнуло и забилось быстрее.

«Нет-нет-нет».

Видимо, паника слишком явно отразилась на его лице. Ренна застыла, побледнела и заломила руки:

– Прости.

Упав на колени, она принялась собирать разбросанные заметки, что-то бормоча под нос. Алистер хотел встать и помочь, но тело налилось свинцовой тяжестью, а перед глазами все поплыло.

– Прости, прости, прости, – все повторяла Ренна. – Я не должна была...

– Еще под кроватью, – прохрипел Алистер, и она послушно вытащила залетевшие туда листы. Затем сложила их на стол аккуратной стопочкой и повернулась к нему:

– Так?

– Чуть-чуть...

– Ах, да, девяносто градусов... – Ренна поправила стопку так, чтобы ее угол в точности совпадал с углом стола, и нервно сглотнула. – Ал, я правда не хотела, это низко и...

– Все в порядке. – Конвею наконец удалось подняться, и нетвердой походкой он подошел к ней и сжал ее плечи. – Честно.

Ренна грустно усмехнулась:

– А ты молодец. Делаешь успехи. Пару лет назад ты бы уже через секунду сам ползал по полу, яростно сгребая все в кучу.

Алистер не ответил.

Потому что никаких успехов он не делал. Все стало гораздо хуже. Но ей ни к чему знать, что теперь он пятнадцать раз включает и выключает свет, прежде чем приступить к работе, а перед сном трижды обходит вокруг дома и пересчитывает всю свою обувь.

Внезапно стало крайне неловко стоять вот так, почти в обнимку с Ренной, чувствуя сквозь тонкую ткань ее горячую кожу, и Конвей тряхнул головой, уронил руки и вернулся в кресло.

Усевшись, потянулся к горлу, желая ослабить платок, который, казалось, стал еще туже, но обнаружил, что никакого платка на шее нет, а ворот сорочки расстегнут...

Алистер быстро огляделся и увидел, что злополучная удавка валяется на полу рядом с сундуком и позабытым испанским стилетом. Ренна развязала узел.

– Я не знаю, как ее звали.

– Что? – Она обернулась на его голос и обхватила себя руками.

– Ассистентку, – пояснил Конвей. – Понятия не имею, как ее звали. А Амалия – это вроде бы имя любимой кошки королевы.

Октябрь, семнадцатое, с десяти вечера до полуночи

– А дальше?

– А дальше он стянул перчатку! Леди Доротея рухнула без чувств прямо в радушные объятия виконта Марлоу, а старая графиня Кейн едва не подавилась оливкой. Боже, да я сама чуть заикаться не начала. Такой жуткой руки я еще не видывала! Представляешь, говорят, он потерял кисть где-то в Египте и там же нашел какую-то банду, которая промышляет механическими конечностями. Ему делали операцию прямо в подземелье!

...

– Нет, нет и нет! Севери и Ньюкомен, конечно, молодцы, но без Уатта...

– Без Уатта нашелся бы кто другой. Много ли ума надо, чтоб воспользоваться чужими наработками.

– Ренна! Это просто кощунство! Тебя исключат из Лиги Просвещения.

– Твоя Лига может поцеловать меня в...

...

– Убираем этот цилиндр – и вуаля!

– Нет.

– Да.

– Не верю.

– Я же все нарисовала.

– Я должен увидеть это собственными глазами!

– Увидишь.

...

– ...И через пару дней все будет готово. Этот старый пень Биркшоу язык проглотит! А патент на универсальное топливо будет за мной и...

– Ренна Сейдж.

– Что?

– Я скучал по тебе.

Наверное, хорошо, что увлеченные беседой они уж час как перебрались на кровать, и теперь оставалось сделать лишь одно движение, чтобы стать ближе. Алистер не знал, сам ли подался вперед, или же Ренна неожиданно притянула его к себе, но эхо заветных слов еще затихало где-то в дальнем конце полупустой комнаты, а они уже самозабвенно целовались.

На вкус Ренна была чуть сладковатой и терпкой, будто его любимое вино. Точно такая, как он запомнил. Точно такая, как восемнадцать лет назад во время их первого неловкого поцелуя где-то в гулкой тишине выставочного зала Аэротехнического музея. И как в прошлом году, когда Конвей целовал ее в последний раз, яростно, дико, больно, в пылу ссоры, уладить которую так и не удалось.

Он протянул руку и стащил со взъерошенной рыжей головки гогглы. Затем одну за другой вынул несколько шпилек, и тяжелая медная волна обрушилась вниз, накрывая его дрожащие пальцы и стройную почти неестественно прямую спину Ренны.

Сколько раз Алистер видел это во сне? Сколько раз просыпался от боли в паху и необузданного желания наплевать на все, пересечь разделявшие их коридоры длиной в целую жизнь, ворваться в ее комнату и...

Ренна вскрикнула, и он понял, что чересчур увлекся. Слишком сильно прижал ее к себе, пытаясь не то поглотить, не то просто зацеловать до смерти. Ослабив хватку, Алистер нежно провел рукой вдоль ее спины, чувствуя пальцами каждый позвонок и то, как дрожит тело Ренны, а вслед за его прикосновением бегут мурашки.

– Ал... – выдохнула она ему в губы, и от этого тихого полного томления и страсти голоса у него окончательно заклинило все шестеренки.

А дальше... суматошные судорожные движения, оторванные пуговицы, чертыхание на заевшую молнию, глупый смешок, когда Ал, запутавшись в собственных брюках, едва не слетел с кровати, а следом – сладостный стон, когда, не в силах сдерживаться и наплевав на прелюдии, он опрокинул Ренну на уже сбитые в кучу простыни, коленом широко раздвинул ей ноги и вошел во влажное жаждущее лоно одним мощным толчком.

В какой-то момент Ренна перехватила инициативу, крепко обхватив его ногами, потянула в сторону, перекатилась и оказалась сверху. Она всегда стремилась к власти, и Ал совсем не возражал. Именно за это он ее любил. Никогда не переставал любить.

Ренна раскачивалась над ним, набирая темп, движения становились все более отрывистыми и сильными. Она, казалось, совершенно ушла в себя – веки опущены, голова запрокинута, губы приоткрыты – и забыла о том, кто снизу, так что Ал решил ей напомнить. Глядя на ее раскрасневшееся и самое прекрасное в мире лицо, он улыбнулся и резко подался бедрами вперед, усиливая каждое ее движение и сбивая с ритма. Ренна вскрикнула и отклонилась, уперевшись ладонями в его колени и не переставая двигать тазом.

Ал коснулся пальцем заветного местечка между ее ног, там, где их тела сливались воедино, и Ренна выгнулась еще сильнее, снова застонав и впившись ногтями в его ноги.

Через секунду Алистер снова притянул ее к себе, припал к губам и, повторив недавний маневр Ренны, оказался сверху. Потому что они всегда так делали. Потому что ей нельзя давать слишком много власти, и завершать любое дело должен он.

Из горла Ала вырывалось тяжелое прерывистое дыхание вперемешку с хрипами, пока он снова и снова вжимал Ренну в жесткий матрац. Она царапала его спину, перебирала ногами, стремясь поднять их как можно выше и вобрать в себя мужскую плоть как можно глубже, и в конце концов Ал закинул одну ее ногу себе на плечо, не переставая двигаться, увеличивая темп, усиливая каждый толчок.

– Боже, Ал! – выкрикнула Ренна. – Давай... сейчас!

Да, он тоже это понял. Сейчас. Вместе. Навечно. И последний раз мощно погружаясь в ее тело, чувствуя, как комната искажается, а в животе рождается новая звезда, Алистер думал о том, каким же был глупцом, что тянул так долго. Что только полный идиот способен отказаться от такой женщины. Что только с ней, только для нее... Что лишь ее улыбка заставляет исчезнуть все его мании. И лишь ее прикосновения и задорный смех изгоняют кошмары из его жизни. И только когда вдыхаешь ее поцелуи, касаешься округлой усыпанной веснушками груди, пробуешь на вкус сладкое лоно – только тогда становится неважно, ровно ли лежат листы на столе, задрался ли ковер и сколько раз ты включил свет этим утром.

Только с ней. Только для нее.

Тяжело опустившись на кровать рядом с Ренной, Ал притянул ее к себе, уткнулся носом во влажные спутанные волосы и счастливо рассмеялся.

А в ответ почувствовал, как изящная тонкая ладонь легла ему на грудь – туда, где бешено колотилось сердце, – и услышал долгожданное:

– Я тоже по тебе скучала...

Восемнадцатое октября, два ноль одна пополуночи

Алистер Мэрион Конвей улыбался во сне. Возможно, потому, что после года разлуки наконец-то вновь прижимал к себе любимую женщину. Или потому, что не сошел с ума от невозможности посчитать, сколько же пар обуви хранится в его гардеробе. Или потому, что Ренна так и не вспомнила о его умении вскрыть абсолютно любой замок при помощи только узкого испанского стилета, когда-то подаренного дедом. 

Ренна Сейдж Брэдфорд-Конвей улыбалась во сне. Улыбка эта была несколько коварной, ибо спящая представляла, что сделает с «похитителями», когда до них доберется. Исключительно в воспитательных целях, а не из мести, так как никакой злости Ренна не испытывала. Тем более что знала о «злодейском плане» задолго до того, как негодники решились его осуществить, и, возможно, даже немного подтолкнула их к этому решению. О потайной двери за шкафом Ренна тоже знала, и оттого улыбка ее была еще и немного таинственной. Как хорошо, что у Алистера такая короткая память.

Немногим ранее

– Что-то я уже сомневаюсь...

– Поздно, братец, поздно.

Два юных джентльмена – оба высокие и широкоплечие, но, судя по безусым лицам, едва ли достигшие шестнадцати лет – на цыпочках крались вниз по ступенькам. В ночи любой звук казался оглушительным, потому говорили юноши шепотом и порой «акали» и «чтокали», не расслышав собеседника.

Утомительно длинная лестница уже заканчивалась, когда один из них вдруг замер и скорчил горестную гримасу:

– А с сундуком мы не перестарались?

– Это ему за Итон! Мы столько сил вложили в рогановский дирижабль, а в кругосветку отправились какие-то сопляки, пока мы грызли чертов гранит науки!

– Тише, Колин, тише. – Джонатан успокаивающе сжал плечи брата. – Его реакции я не боюсь, но она...

– На этот счет тоже можешь не волноваться. И вообще, мы доброе дело делаем. Если один из этих диверсантов опять подольет другому в пробирку не тот реактив – мы лишимся последних слуг. Я устал от этой войны. Устал от взрывов.

– Да все само собой бы наладилось...

– Они целый год умудрялись не встречаться, живя в одном доме! Нет, мы все сделали правильно. – Колин стряхнул с себя руки брата и двинулся дальше. – Идем. Надо убедиться, что обошлось без жертв.

Достигнув подножья лестницы, юноши свернули в длинный едва освещенный коридор, заканчивающийся массивной алой дверью. Подойдя к ней, Колин наклонился, прищурился и заглянул в замочную скважину. И тут же отпрянул, едва не сбив Джонатана с ног.

– Ну что там? – нетерпеливо спросил тот.

– Лишняя информация, – прокашлявшись, отозвался красный как помидор Колин и потянул сопротивляющегося брата прочь: – Пойдем отсюда.

Все-таки некоторые аспекты жизни родителей должны оставаться для детей тайной.

Автор готов как к положительным, так и к отрицательным отзывам