Часть 1

Все уже были в сборе. Глория Вальштейн, двоюродная сестра Роджера Уэстлинга, выразительно посмотрела на распущенные огненно-рыжие волосы Кимберли. Ничего не сказала, но на ее лице появилось привычное выражение неодобрения. Ким прекрасно знала, о чем думает ее будущая свекровь. «Я отдаю свое сокровище, единственного сына. Отдаю наглой самовлюбленной девчонке, чье скандальное поведение порочит честь семьи. А ты смеешь быть неблагодарной? Хоть бы прическу приличную для свадьбы сделала!»

Если бы тетушка знала, отчего Ким не успела сделать прическу, у нее, скорее всего, случился бы сердечный приступ. Но чего еще ждать от огненного темперамента девушки, которую выдают замуж помимо ее воли? Ночью в ее покои проник Дарлин. Это было так возбуждающе: она грешила с любимым, собираясь наутро стать женой того, кого презирала всю жизнь. Она не выбирала свою судьбу, это сделали за нее родственники. Так почему же она должна чувствовать себя виноватой?

Ким и не чувствовала, ни капли. Всю ночь они занимались с Дарлином любовью, а под утро она выдохлась и заснула крепким сном. Едва не проспав собственную свадьбу. Чтобы успеть вовремя, не провоцируя родственников на очередной скандал, пришлось пожертвовать прической. Наскоро вымыв свои длинные, почти до талии, волосы, которые так любил накручивать на палец Дарлин, Ким напялила белое платье, и бросилась к машине. Ах, как славно было бы сейчас ехать в противоположную церкви сторону вместе с Дарлином. В другую страну, другие миры, где нет назойливых родственников, где никто не может заставить тебя делать то, что ты не хочешь!

И вот она в церкви, перед алтарем, продолжает мечтать, как врывается Дарлин, выхватывает ее из рук нелюбимого, поднимает на руки и уносит прочь.

Ким улыбнулась своим мыслям, но тут же скривилась, увидев ответную улыбку на лице жениха. Джеймс смотрел на нее, демонстрируя одну из своих фирменных кривых гримас, от которых у Ким сводило зубы.

В детстве она обожала доводить Джеймса, когда гостила в доме деда. Он всегда казался ей противным неженкой, слишком взрослым, чтобы жить с матерью. Впрочем, старым и уродливым Джеймса считала только маленькая Ким. Многочисленные женщины совершенно разного возраста, вероисповедания и материального благосостояния, наоборот, проходу ему не давали. Высокий; светлые, почти белокурые, слегка завивающиеся на концах волосы доходят до широких плеч, пронзительные синие глаза, глубокий баритон... Любая отдала бы сердце, почки, печень, ну и, разумеется, душу за внимание такого красавца. Тем более Ким не понимала, почему он продолжает жить с матерью в старом особняке, где все будто застыло в прошлом веке и изо всех сил противится современности. Впрочем, скорее всего, причиной был характер Джеймса – язвительность и ехидство были его главными чертами. Поэтому Ким терпеть не могла родственничка. Частенько перед ужином малышка Ким (ей было тогда около двенадцати лет, не такая уж малышка) подкладывала кнопки на стул «дяди Джеймса», несмотря на то, что потом приходилось несколько дней проводить в своей комнате в качестве наказания. Но проделки не прекращались, поэтому вскоре Ким отправили в частный закрытый пансион для девочек. Кимберли была уверена, что это идея «дядюшки». Он не уставал повторять деду, что из девчонки растет настоящая бандитка. Дедушка Роджер был единственным близким родственником Ким, с тех пор как ее родители погибли во время морского круиза. Казалось бы, Роджер должен души не чаять в ребенке погибшего сына. Но дед смотрел сквозь Кимберли, не замечая ее или попросту игнорируя. Психолог в пансионе, к которому девочку обязали ходить дважды в неделю, объяснил, что все проказы и вызывающее поведение – результат глубокой психологической травмы, вызванной смертью родителей, и осложненной комплексом недолюбленности. Когда по окончании пансиона Ким вернулась в родные пенаты, она естественно засунула нос в кипу бумаг, что выдала ей директриса. Бумаги были запечатаны толстым сургучом, но разве это могло остановить девушку? Недолюбовь... Это слово впечаталось в мозг Ким. Мысленно она частенько употребляла его, когда играла в кошки-мышки с очередным поклонником. Ее заставляли посещать светские мероприятия, требовали послушания и манер, короче говоря – результатов окончания дорогущего пансиона. А ей хотелось сбежать, путешествовать автостопом по городам, обедать в дешевых забегаловках, ходить на шумные концерты, слушая потных рокеров в кожаных штанах... О да, пансион ни капли не изменил Ким. Поэтому, устав от ее проделок и безумных выходок, тетушки, в количестве трех, нелюбимый напыщенный «дядюшка» и даже дедушка Роджер, словно опомнившийся или отошедший наконец от трагической гибели сына, бросили свои силы на воспитание Лорены-Франчески Кимберли Уэстлингтон. Тетушки считали, что только замужество укротит непокорную. Джеймс высказал предложение лишить Ким ежемесячных денежных вливаний дедули Роджера и отправить в очередной пансион с еще более строгим режимом. И только дед пытался теперь возместить прошедшие годы любовью и лаской. Но даже он не выдержал, когда Кимберли, отвергающая одного за другим юношей из приличный семей Лондона, неожиданно закрутила роман с восходящей рок-звездой Дарлином Хенсоном и объявила, что выходит за него замуж.

– Сейчас не девятнадцатый век, а две тысячи пятнадцатый год, прекратите вести себя, как долбанные аристократы! – кричала Ким, запертая в пыльной, захламленной кипами журналов и любовных романов комнате Глории Вальштейн.

Тяжелая дубовая дверь, как ни парадоксально, как раз таки была родом из девятнадцатого века и ни на какие крики, стуки и даже швыряния в нее стулом не поддавалась. Устав физически и эмоционально, Ким сползла на пол, подперев спиной дверь. Она хотела к нему. Хотела к Дарлину, успев влюбиться в рокера по уши. Несмотря на пугающий вид (впрочем, испугать он мог разве что тетушек Ким), длинные черные волосы, татуировки по всему телу, рваные джинсы и пирсинг в самых неожиданных местах, Хенсон оказался самым искренним и нежным мужчиной, которого она встречала когда-либо в своей жизни. А еще он стал ее первым и единственным любовником. Подарил наслаждение близостью, кайф от двух сплетенных в тесном объятии тел. Своими тонкими длинными пальцами гитариста он писал музыку на ее спине, и Кимберли вздрагивала от каждой ноты. Он был нежным, заботливым, бескорыстным любовником. И главное, он был верным и искренним. Так почему она не может быть с Дарлином? Почему должна страдать? Ее тупые, зашоренные правилами, обычаями и приличиями, родственнички не желают ничего понимать. Не желают смотреть дальше своих длинных аристократических носов! А теперь и вовсе сделали из нее узницу, пленницу...

Но это не поможет, она от своего не отступит.

– Я выйду за Дарлина. Ясно вам? – прокричала Ким в замочную скважину. – Ваши ухищрения ничего не изменят!

Ответом ей была лишь тишина.

Но Ким не собиралась так просто сдаваться. Сдернув с высокой деревянной кровати белоснежную простыню, она мигом порезала ее на широкие полосы. Через полчаса веревка была готова, привязана к ножке той же кровати и сброшена из окна. Ким огляделась в поисках более подходящей одежды, ведь ее заперли с самого утра, когда она прибежала на «военный совет» по поводу ее замужества в одной тонкой ночной рубашке и таких же тонких шелковых трусиках. Ах, если бы это была ее комната! Увы, ее заперли в покоях Глории, которая мало того что на десять размеров больше, так и отродясь не носила штанов.

Придется остаться в том, что сейчас на ней. Ким с тоской вспомнила свой прошлогодний побег: тогда она разозлилась из-за того, что ей не разрешили провести Рождество у подруги по пансиону. В тот раз она оделась как заправский грабитель – черный комбинезон, лыжная шапочка Джеймса – как ни противно ей было прикасаться к его вещам, он единственный, кто занимался в этой семье спортом. Ким с наслаждением вырезала в шапочке дырки для глаз. Ей почему-то до сих пор нравилось портить одежду Джеймса. Но могла ли она предположить, что когда-нибудь ее детская неприязнь перерастет в настоящую ненависть?

***

Когда родственники узнали о ее романе с Хенсоном, случился не просто скандал, а настоящий апокалипсис. Все гремело, стучало, кричало и вопило в особняке Уэстлингтонов. Дедушка целыми днями пил сердечные капли вперемежку с коньяком, тетушки пропахли валерианой так, что к ним невозможно было подойти ближе чем на десяток футов. Ким укоряли, ругали, а потом заперли в ее же собственной комнате, как в детстве. Ким была уже далеко не ребенком, но терпеливо сносила буйство родственников, ожидая, когда все успокоится. Но вечером, за ужином, плавно перешедшим в очередной семейный «совет», слово взяла Глория Вальштейн, младшая сестра дедушки Роджера, к которой тот неизменно прислушивался. Глория с незапамятных времен занимала северную часть особняка Уэстлингтонов, доставшегося по наследству от родителей. Вообще-то, по завещанию особняк унаследовал Роджер. Но Глория так любила этот дом, что осталась в нем даже после замужества. Тем более что муж ее неожиданно скоропостижно скончался. Их ребенку, малышу Джеймсу, в то время было всего несколько месяцев от роду... С тех пор они вдвоем с матерью стали неотъемлемой частью особняка.

Глория не пила валерьянку, она вела себя холодно и собрано. И заявила, что выход из положения прост: выдать непокорную девчонку как можно скорее замуж за человека достойного, а главное, одобренного всеми членами семьи.

Ким сидела во главе организованного «круглого стола переговоров» и, вызывающе вздернув подбородок, слушала, как родственники пытаются решить ее судьбу. Она была холодна и равнодушна: кого бы ни прочили ей в мужья, она с этим справится. Жених не долго будет заблуждаться в характере и намерениях невесты и вскоре узнает ее слишком хорошо, чтобы надеяться на выгодную сделку. Уж она-то постарается показать себя с наихудшей стороны. «Будет весело», – решила про себя Ким. Но в следующую секунду слова Глории заставили ее похолодеть.

– Выдадим ее за Джеймса. Уж он-то отлично знает, какой бес сидит в этой девчонке, – чопорно произнесла Глория. – И только он сможет с ней справиться.

– Ты уверена, Глория? – ошеломленно спросил Роджер. – Они всю жизнь как кошка с собакой...

– Я согласен, – коротко бросил Джеймс, как будто ничуть не удивился этому предложению.

*** 

Тряхнув головой, отгоняя неприятные воспоминания и стараясь не думать о том, куда побежит в одном неглиже без мобильного и денег, Ким взялась за веревку и начала спуск. Этаж был третий, но, к счастью, Ким не пугала высота. Вот только длину веревки она как следует не проверила. Когда та закончилась в ее руках, до земли оставалось довольно приличное расстояние. Так и ногу недолго сломать... а то и шею. К тому же прямо под своим окном Глория развела пышный розарий. Ким поняла, что в любом случае будет очень больно. «Но жизнь без Дарлина гораздо больнее», – сказала она себе и отпустила веревку, стиснув зубы, чтобы не закричать. Приземление неожиданно вышло довольно мягким. Ее держали крепкие мужские руки, объятия были тверды и надежны, на миг ей показалось, что это Хенсон. «Он пришел спасти меня». Но открыв крепко зажмуренные глаза, Ким поймала ненавистный ярко-синий взгляд «дядюшки». Его хватка ослабла, когда он отпускал Ким, аккуратно ставя на землю перед клумбой. Одна его рука бесцеремонно скользнула по голым ягодицам Ким, прежде чем окончательно оставить ее.

– Ты едва не испортила мамину клумбу, – ехидно произнес Джеймс. – Нужно быть аккуратнее, невестушка.

Продолжение следует...