Данная статья не является истиной в последней инстанции и уж тем более не может служить доказательным основанием при разрешении спорных вопросов на данную тематику. Автор писал ее исключительно по ночам, в моменты наибольшего вдохновения и озарения с целью примирить тараканов в собственной голове и просто ради вкусного угощения от лучшего друга.
В гости к, назовем его «N», я приехал около восьми вечера с целью напроситься на поздний ужин. Увлекшись написанием очередной статьи, благополучно проморгал время перекуса, поэтому сейчас есть хотелось просто зверски. – О, кого нелегкая принесла, – «N» стоял в дверях в одних пижамных штанах, почесывая затылок и вопросительно глядя на меня. – Решил навестить старого друга, – пожимаю плечами. – И пожрать, – бурчит, открывая дверь шире, – проходи уж, раз приперся, я чайник поставлю. – Угу, – киваю, стаскивая ботинки на ходу. Прохожу в комнату. Хотя, комнатой это можно назвать с большой натяжкой. Скептически оглядываюсь по сторонам, понимая, что фраза «нет ничего более постоянного, чем временное» олицетворяет это помещение во всей красе. – Ты так и не закончил ремонт, – кричу в сторону кухни. Бросаю на пол одеяло, присаживаюсь и упираюсь затылком в шершавую поверхность ужасно отштукатуренной стенки. Пока жду, осматриваюсь по сторонам, с интересом заглядывая в стоящие рядом коробки. Хозяин не спешит их распаковывать, мотивируя тем, что не мое это дело, когда и что ему делать. А я и не спорю. Правда ведь, не мое. – А что мне этот ремонт, – «N» возвращается из кухни и плюхается рядом на одеяло, протягивая бутерброд. – Плита есть, чайник есть, даже окно есть, чтоб было, куда покурить и мысли выпустить, – лыбится, откусывая от своего приличный кусок докторской с черным хлебом. – Аскетизм нынче не в моде или у тебя тактика такая? – Щурюсь, всматриваясь в лицо отшельника. – Да какая к черту тактика? – Хмыкает, дожевывая бутерброд и облизывая пальцы. – Ну как, – удивляюсь, – девушки любят сирых да убогих. Так и тянет пожалеть, приласкать да приголубить. – Я предпочитаю духовную пищу, – закатывает глаза, высокопарно произнося каждое слово. Едва сдерживаюсь, чтоб не прыснуть со смеху, но нельзя. Иначе придется собирать докторскую как минимум в радиусе метра-двух. За свою попытку заржать получаю по плечу чем-то внушительным и явно в твердом переплете. – Вот, – сообщает «N» с нотками нескрываемой гордости в голосе, – купил недавно на книжной ярмарке. Увесистый том... нет, даже не так, увесистый томище приземляется на колени с характерным глухим звуком. Смотрю на шедевр печатного слова, не дыша и не моргая. – «Сказки разных народов мира», – читаю вслух, вглядываюсь в название, и брови невольно ползут вверх, а в голову закрадывается мысль: «а друг ли ты мне, «N» или совсем больной на голову? Видимо, мой вопрос отражается на лице, и «N» с видом «не дышите на шедевр» забирает у меня книгу. – Да что ты вообще понимаешь, – укоризненно кивает, гладя ладонью по обложке. Отсаживаюсь немного дальше от сказочника и поближе к двери. – Действительно, – прокашливаюсь, продолжая коситься на приобретение, – знаешь, лучше б ты себе Камасутру купил. Все ж полезнее, да и вообще, гибкость и пластику развивает. Хотя, – протяжно произношу это слово, потирая пальцами подбородок, – можно сказать, что ты ее как раз и приобрел. Теперь уже «N» косится на меня в немом удивлении. – Да не смотри ты так, просто, – опускаю подбородок на сцепленные в замок пальцы, поставив локти на колени, – у меня есть своя теория на этот счет. – Поделишься? – Запросто, – киваю, не отрывая подбородка от опоры, – в любой сказке можно найти весьма провокационный подтекст, если зайти, так сказать, с нужной стороны. Вот ты думаешь – сказки писались для детей? Ха, ничего подобного. Изначально те же Ганс Христиан Андерсен, Шарль Перро, братья Гримм писали вовсе не для детей, а для взрослой аудитории. Это уже потом, то ли цензура не пропустила, то ли издатели обзавидовались фантазии авторов, только переработали большинство сказок, завершив их классических хэппи эндом, и пустили в народ детям от трех до, – оценивающе смотрю на друга, – о верхней границе история умалчивает. – Лапшевес, – хмыкает «N», открывая книгу. – Ладно, давай доказывай свою теорию. Открываю любую сказку, а ты мне говоришь, какой там подтекст тебе мерещится, – продолжает с явным скептицизмом в голосе. – Валяй, – опираюсь о стену, откидывая голову, – черт, – потираю ушибленный затылок. – «Снежная королева». – О, отличная сказка. Женщина средних лет, явно обделенная мужским вниманием, живущая на отшибе средь пурги-метели. В гости к ней только белые медведи наведываются, с которыми она, наверное, пазлы из льдинок собирает долгими северными ночами. В общем, среднестатистическое определение фригидной несчастной женщины, обиженной на весь свет. Хотя, возможно, нужно сделать скидку на медведей, неспроста им такой почет и уважение, ой, неспроста. Ну, да ладно. И что ты думаешь, понесло ее в город? Видимо, обострение внутренней суЩности произошло. Нашла себе там мальчика, заметь, маленького симпатичного, белокурого Кая. Посадила его к себе в карету, поцеловала в губы, мотивируя тем, что «так для сугреву надо» и отвезла в свой замок. Спрашивается, зачем? Ясное дело, зачем. Герда долго к замку добиралась, так что все ли ей Кай потом рассказал о том, как томился в ожидании, складывая слово «вечность» или благоразумно умолчал, томно вздыхая, – развожу руками, – нам сие неведомо. «N» смеется и крутит пальцем у виска, однако, продолжает: – «Приключения Буратино». – Да уж, – хмыкаю, – потирая ладони о колени. – Буратино, он же Пиноккио, он же Полено, он же кукла для утех папы Карло/Джузеппе. Первый вопрос, который возникает при прочтении данной сказки, это зачем понадобился такой длинный нос. И если у Буратино он постоянно в таком состоянии, то у Пиноккио все достаточно ситуативно и непосредственно связано с произносимой ложью. Вывод: наше отечественное полено, несомненно, надежнее, ввиду постоянства формы и размера, однако европейский аналог в большей мере рассчитан на массовую аудиторию. В принципе, Буратино – это ни что иное, как пропаганда БДСМ-направления. И не надо делать такие удивленные глаза. Во-первых, Карабас постоянно в гневе и с плетью наперевес, во-вторых Мальвина, повсюду путешествующая с Пьеро (с виду латентным мазохистом) и пуделем Артемоном (тут вообще без комментариев), которая так и норовит запихнуть кого-нибудь в чулан к паукам и летучим мышам с целью наказания, в-третьих, кот Базилио и лиса Алиса. Ты помнишь, как они трясли Буратино ногами вниз, а затем вообще подвесили в таком положении на дереве? Ну вот, налицо склонность к насилию. – Занятно, – «N» потирает лоб и листает дальше, – «Белоснежка и семь гномов». – Ооо, дорогой друг, это вообще самое что ни на есть очевидное пособие по пропаганде беспорядочных связей и некрофилии. Начать надо с того, что у разных авторов этих сонных красоток было два мешка и лукошко. Однако самыми фееричными, на мой взгляд, являются именно Белоснежка с семью гномами и наш родной аналог (спасибо А.С. Пушкину) «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях». Да, еще не забыть бы про «Спящую красавицу». Начнем по порядку: Среди всего этого сонного царства нашей соне повезло куда больше. Выделил ей Александр Сергеевич вполне приличных мужчин, развитых физически, куда лучших, нежели непонятные кладоискатели с маленькими кирками. Ну, а теперь посуди сам, девушка, милая да пригожая, за возможность иметь кров над головой и пропитание обслуживает семерых мужиков. – Семь, понимаешь, – показываю на пальцах, – семь мужиков и одна девушка...немецкое порно нервно курит в сторонке. Те, в свою очередь, не особо стесняются в своих желаниях: то одеялко подоткни, то поцелуй «по-братски». В общем, хорошо мужики устроились. Ну, это бы еще пол беды, так ведь за столько времени не учатся ничему наши красавицы и преспокойно кусают отравленные яблоки, предложенные старухами подозрительной наружности. У старух тут, вероятнее всего, сыграла обычная женская зависть, – пальцами снова показываю цифру семь, – вот и не вынесла душа поэта. И хотя девушки понимать должны, нельзя тянуть в рот всякую гадость от непроверенного производителя, как бы аппетитно она не выглядела, но... результат налицо: полумертвые девицы. Одна мерно покачивается в хрустальном гробу где-то в пещере под горой, вторая в гробу из аналогичного материала покоится в заколдованном лесу. Вроде бы, куда уж дальше, но не тут-то было. Ну, вот какой нормальный, красивый, традиционно ориентированный принц в здравом уме и трезвой памяти станет лобзать в уста сахарные мертвую красавицу? И ведь даже прозрачный намек в виде хрустального гроба не остановил, не натолкнул на мысль о не первой свежести объекта. Теперь, что касается шедевра о Спящей красавице. Тут все прозаично и весьма похоже, за исключением семи мужиков/гномов. Да и есть девица-красавица ничего не стала, чтоб в сон летаргический провалиться. А вот ручки тянулись к тайному да неизведанному, так что уколола пальчик веретеном. А мама-королева небось не раз говорила не брать в руки то, что не надо, даже если очень хочется и любопытно. В итоге, красавица проспала сто лет. Хорошо, хоть и на эту нашелся принц-любитель похолоднее. По правде говоря, есть у этой сказки один далекий аналог, где все не так радужно. – Куда уж хуже? – усмехается «N», листая книгу. – Есть куда, – вытягиваю ноги вперед, скрещиваю руки на груди, – еще в далеком 17 веке итальянец Джамбаттисте Базиле опубликовал свой вариант Спящей красавицы. Так вот, начиналось там все вполне традиционно: легкомысленная красотка, укол в пальчик, кома. Девушку не клали ни в какой гроб, и ни в какую башню не тащили. Усадили на трон в какой-то заброшенной избушке, там и оставили. Мимо, как и полагается в таких сказках, проезжала особа голубых кровей, да не кто-нибудь, а чужеземный король. Наткнулся он на избушку, однако повел себя, мягко говоря, не совсем по-джентельменски. В общем, вышло как в анекдоте: «А с поцелуем пока повременим!» Проще говоря, изнасиловал ничего не подозревающую принцессу и ускакал восвояси. Красавица со временем родила двойню, пришла в себя, а тут король снова едет. Видимо, понравилось ему. Решил повторить. Ан нет, на пороге стоит неспящая красавица с двумя плодами любви. Ну, делать нечего, пришлось жениться, – развожу руками, – и, конечно же, по любви. – Естественно, – иронизирует «N», – так, на повестке дня, па-ба-ба-бааам, барабанная дробь. «Золушка». – Отличная сказка, – потираю ладони. – Я бы даже сказал, очень показательная сказка. Девушка бедная, несчастная, обделенная судьбой, до потери пульса вкалывает на мачеху и двух сестер. Слепо верит в светлое будущее и ждет ни много ни мало, а именно принца. Как водится, находится добрая фея, помогающая красавице отправиться на бал в целях охоты на вышеизложенного принца. Заметь, не забывает упомянуть, чтоб Золушка туфельку потеряла. А ты что думал, туфелька нечаянно с ее ножки соскользнула? – Закатываю глаза с видом «живут же на свете дураки-романтики», – ха, и еще сто раз ха. Фея была женщиной образованной, вращалась в высших кругах и отлично знала, что принц, мягко говоря, питает слабость к женской обуви и ножкам. Вот и научила малышку с миниатюрной ножкой, как принца заарканить. Золушка все сделала в лучшем виде. Туфельку скинула, вдаль умчалась, а принц как увидел хрустальную обувку, чуть не кончил прямо на мраморных ступенях лестницы. Естественно, было решено найти обладательницу туфельки. И, заметь, способ был выбран самый извращенный. Это ж надо додуматься примерять туфельку всем девушкам королевства, лаская стройные (и не очень) ножки, оглаживая пальчики и пяточки, мотивируя все примеркой. – Смотрю на «N», слушающего меня с интересом, – ни на какую мысль не наводит? «N» отрицательно качает головой и, подперев кулаком подбородок, просит озвучить мою теорию. – Ну, это же классический пример фут-фетиша, – развожу руками, – ты только представь, в какую степень было возведено у принца это пристрастие. «N» смеется открыто, чуть подрагивая мышцами живота, потирая лоб и что-то хмыкая: – Только ты мог до такого додуматься. – Ничего подобного, – придвигаюсь ближе, забираю книгу себе на колени и веером перелистываю страницы, пока перед глазами не мелькает яркая иллюстрация. – О! – Хлопаю ладонью по странице с изображением девочки в красной шапочке и корзинкой пирожков в руках, – а вот это, мой друг, моя самая любимая сказка. – Опираюсь о стену затылком, закрывая глаза: – ...Нехитрый скарб обняв в охапку, качаясь, безо всяких тайн, однажды, шла по лесу ШАПКА, под нос мурлыкая «РАМШТАЙН». Приняв для храбрости немного (она в напитках знала толк), брела себе своей дорогой. ...А тут навстречу СЕРЫЙ ВОЛК: – Ты ж, ШАПКА, можешь потеряться! Иль, я вот, пьяный подвалю! – А что мне, собственно, бояться??? ДОРОГУ ЗНАЮ, СЕКС ЛЮБЛЮ. Только представь, мама отправляет девочку в лес, одну, да еще и с нетронутыми...хм...пирожками. Девочка, кстати, была не такая уж маленькая, но, как в песне поется «I’m not a girl, not yet a woman». Так вот, встречает это юное создание в лесу волка-соблазнителя. Лохматый явно много пирожков на веку повидал, но таких, видимо, еще не вкушал, посему подкатил к Шапке. А та, дурочка малолетняя, ничего не заподозрив, начинает с ним флиртовать и заигрывать, показывая пирожки, а заодно и дорогу к дому бабушки. При слове «бабушка» волк завелся не по-детски и рванул к домику короткой дорогой. Что он делал с бабушкой перед непосредственно поеданием, сказка умалчивает. Однако то, что он с большим удовольствием переоделся в бабушкину ночнушку и чепчик с кружавчикам, – прищуриваюсь, улыбаясь, – наводит на мысль, что не ровно дышал волк к дамам постарше, а еще, судя по всему, был латентным трансвеститом. Потом приходит Шапка, и волк, не мудрствуя лукаво, приступает к словесным предварительным ласкам: глазки, ушки, зубки... Не трудно предположить, что еще было предметом перечисления. В итоге Волк творит свое непотребство, да так громко, что сбегаются лесорубы и охотники. Как видишь, количество действующих персонажей стремительно растет. Но итог весьма печален... для волка, конечно же. – Закрываю книгу, отбрасывая ее на одеяло и сложив руки в замок потягиваюсь, похрустывая пальцами: – «Детишкам маленьким не без причин (а уж особенно, девицам, красавицам и баловницам), в пути встречая всяческих мужчин, нельзя речей коварных слушать, – иначе волк их может скушать. Сказал я: волк! Волков не счесть, но между ними есть иные плуты, настолько продувные, что, сладко источая лесть, девичью охраняют честь, сопутствуют до дома их прогулкам, проводят их бай-бай по темным закоулкам... Но волк, увы, чем кажется скромней, тем он всегда лукавей и страшней!». – Встаю на ноги, похлопывая по карманам в поисках зажигалки. – Это не я, это Шарль Перро, – отвечаю на немой вопрос о моем внезапном рифмоплетстве. – Пошли чай пить, нечего тут курить, – «N» встает и плетется на кухню, – хотя, странно все это. – Не заморачивайся, – хлопаю по плечу, нагоняя его в коридоре. – Жизнь вообще странная штука. «N» хмыкает на мой приступ философских исповедей и достает две чашки из шкафчика. – «Красавица и чудовище»? – «N» вопросительно оглядывается через плечо. – Она же «Аленький цветочек», – присаживаюсь на стул, подтягиваю одну ногу к себе и опираюсь подбородком на колено, – садо-мазо с комплексом вины и, опять же, заметь, все крутится вокруг цветочка, роняющего алые лепестки. – «Малыш и Карлсон»? – О, тут вспоминается замечательный стишок, который скажет лучше всех прозаических излияний:
Я падал в голубую бездну В короткой жизни только раз. Я был ребенок, то есть – трезвый, Наивен и голубоглаз.
Ко мне повадился мужчина, Как говорят – в расцвете сил. Теперь я знаю, что скотина. Научный термин «педофил».
Он приходил через окошко В любой из одиноких дней, И мы играли с ним немножко: Ломали люстры и коней.
Но жизнь моя была недетской: То недолив, то недосол. Известно, что в семейке шведской Довольно скудный шведский стол.
А этот явится: – Я с крыши! Тащи-ка торты (лучше семь)! Я погулять сегодня вышел И не заправился совсем!
А после, как нажрется сладко, Вареньем все это зальет, Начнет рассказывать украдкой Про холостяцкое жилье.
Что, дескать, у меня на крыше Шикарный вид и тишина. Пойдем со мной, малыш, парниша... Ну что: да нет? Чего: ну на...?
Пока родители корпели Над расширением семьи, Он все показывал пропеллер: Летим со мною, мон ами!
Сгущенку разложив на хлебе, И отправляя в рот кишмиш, Стонал в истоме: try me, baby! Ну, испытай меня, малыш!
И приглашал на лето в Нальчик, И ныл про то, как одинок... Но я был натуральный мальчик И жил, как взрослый, с Фреккен Бок!
«N» смеется, помешивая сахар ложкой. Да и я сам не могу не улыбнуться. – «Волшебная лампа Алладина»? – Это та, которую надо потереть, и сбудутся все мечты? – Хмыкаю, вскинув брови. – Ну да, – «N» потирает затылок, – не самый удачный пример. Тогда, «Винни Пух», быть может. – Да уж, сборище гомиков, не иначе. Сова не в счет, не смотри так удивленно. Если женщина интересуется только оторванными хвостами, кустами и умеет писать на горшочке пРяздРявРяю, это еще ни о чем не говорит. Так вот, четыре парня, именуемые в народе как Пух, Пятачок, Кролик и Иа дни напролет ходят друг к другу в гости, скачут вокруг озера, летают с пчелами, в общем, ведут весьма странный образ жизни. А как тебе сцена, когда Винни застрял в кроличьей норе, – картинно закатываю глаза, – Кролик ведь не сразу вышел спасать Пуха, – отмахиваюсь рукой, – да что тут говорить, с этими ребятами все ясно. – «Царевна-лягушка»? – «N» ставит чашки на стол. – Да на этой сказке можно диссертацию защитить по теме «Сексопатология»! Тут и половая немощность Царя, несостоятельность старших самцов, и фаллические символы один за одним, и вечная тяга русских мужчин к переоценке своего эго, и их половая и жизненная инфантильность (чего стоит заказ пирога, рубахи и т.д.). Все это делает женщина, так как мужчина «сел и закручинился». Далее – уход женщины к мифическому Кощею, у которого, по всей видимости, с потенцией все в порядке, о чем он тонко намекает при помощи утки, зайца, дуба, ларца, иглы. Этот набор вроде не связанных между собой предметов говорит о его богатой сексуальной фантазии, а также о наличии внушительного опыта в этом деле... – И как тебе в голову приходит весь этот бред? – «N» отхлебывает чай, присаживается рядом, подпирает подбородок скрещенными в замок пальцами. – Бред не приходит случайно, – делаю глоток, морщусь и тянусь за сахарницей, – он всегда здесь, – стучу указательным пальцем по лбу, – просто, если произносить его четко и уверенно, это считается точкой зрения. И вообще, – прищуриваюсь, – ты ничего не забыл? – Ммм? – Где мой обещанный вишневый штрудель? – А не слипнется? – «N» тянется к холодильнику. – У меня? – Изображаю самое искреннее удивление в глазах, – никогда.
|