Швейцария, городок К... 


Из дневника Ребекки Шульц 
31 декабря 1864 года 

«Скоро полночь, и за окном медленно падает снег — и мне отчего-то кажется, будто он шёл и будет идти вечно — а в покрытых изморозью стёклах отражаются унылые огни свечей. Уже слышно, как на улице галдят соседи. Празднуют... И не надоедает ведь им... Каждый год... 
А в доме тихо: горничных я, как обычно, отпустила к семьям, и только фрау Берта в гостиной возится с тарелками и канделябрами: всё пытается создать хотя бы подобие праздника. А я... я хочу подыграть ей, моей преданной домоправительнице — подыграть просто в знак благодарности... хочу — но не выходит. Нет во мне радости. Да и что может принести Новый год такой калеке, как я? 
Летит время, крутятся стрелки на часах городской башни, а недуг мой ползёт от ступней всё выше и выше, и уже перебрался через рубеж коленей... Не чувствую ног. 
Днём приходил господин бургомистр. Старый друг отца... Не удивлюсь, если он исподтишка приглядывает за мной после того, как умерли родители. И из дома не гонит, хоть и есть предел отцовскому наследству, а я за всю жизнь не заработала ни цента... Да, впору назвать герра Вагнера — нет, просто дядюшку Герберта — своим благодетелем. 
Приходил поздравить с наступающим праздником и принёс огромную коробку с марципанами, как раньше... Он всегда меня баловал, а я радовалась и тащила его за руку показывать свои подарки. Да. Раньше... 
Сегодня он опять жаловался на своего блудного сына — что носит его невесть где. «Как ты думаешь, Бекки, на каком он сейчас материке хотя бы?» — спрашивал, скорбно тряся головой. Я не ответила. Мне всё равно... А бедный дядя Герберт попил чаю и пошёл жаловаться жене. 
Голоса под окном становятся громче. Кажется, зажгли фонари и открыли шампанское... Уже? Ах да, слышу. Где-то далеко бьют часы... 
Что ж, вот и Новый год». 

***

Бекки отложила перо и, уперев руки в край столешницы, откатилась назад. Окинула взглядом кабинет отца и вдруг вспомнила, как шестилетней девчушкой бегала здесь, мешая папе работать. Тогда ещё могла... 
Со стороны гостиной мерно прошуршали по полу шаги фрау Берты, и пожилая женщина, потирая спину, вошла в кабинет. Не глядя на девушку, она шагнула сразу к окну и подышала на стекло. 
— Огоньки везде. Красиво. Ты только погляди, золотце! — Домоправительница замялась, но всё-таки решилась добавить: — Помочь тебе? 
«Не домоправительница, — подумала Бекки с грустью. — Опекун...» 
— Не надо. Я видела. 
— Пошли куда-то всей гурьбой. Темно, только по огонькам и можно разобрать. А под окнами у нас собака... — Тут Бекки ощутила, как легли на плечи тёплые заботливые руки. Голос фрау Берты зазвучал надтреснутым стаканом. — Ах, милая моя! Нельзя же так... И двадцати одного годика не исполнилось, а жажда жизни... где она? Хоть раз собралась бы да и... с ними. На площадь, где фонтан — они туда ходят. Думаешь, я не свозила бы тебя? 
Бекки промолчала. Только про себя молвила: «Свозила бы. В том-то и дело, что свозила, а я не хочу, чтобы другие видели, как ты... меня... не хочу». 
В возникшем молчании ей вдруг чётко послышался с улицы тоненький тенорок, прокричавший что-то на незнакомом заковыристом языке... Бекки вздрогнула. 
— Вы слышали, фрау Берта? 
— Что такое? — непонятливо заморгала пожилая женщина. — Кажется, слышала, как... собака гавкнула. Вон, сидит до сих пор. Что ли накормить её? 
Бекки схватилась за колёса своей коляски. С силой крутанула, разворачиваясь. 
— Погодите, я тоже посмотрю. 
Фрау Берта открыла для неё дверь, потом ещё одну, потом помогла скатиться с крыльца по наклонному пандусу, прямо под неутомимо падающий снег... 
А в переднем дворике, в нескольких шагах от крыльца, стоял надёжно укрытый темнотой ребёнок. Девочка, с виду не достигшая и трёхлетнего возраста, — худенькая, взлохмаченная, в тоненьком простом платьице. Шатало бедняжку, как на сильном ветру, и босые ножки её по щиколотку утопали в пушистой зимней подстилке. А правая ручка поглаживала белый мех на загривке огромного пса, что сидел рядом. 
Фрау Берта только ахнула и всплеснула руками. 
Бекки велела ей поскорее зажечь большой фонарь, что висел над крыльцом, а сама подкатилась к девочке поближе. 
— Здравствуй. Как ты здесь оказалась? 
Она не ответила. Просто стояла, смотрела, хлопала большими круглыми глазами, и на ресницах её, длинных-длинных, как у куколки, в золотистом свете фонаря искрились снежинки. 
— Замёрзла, должно быть, — ласково сказала Бекки. — Фрау Берта, отведите малышку в дом, согрейте. 
Пока ахающая и охающая старушка уводила странную девочку вверх по запорошенным ступенькам, сама Бекки осталась под снегопадом, вдохнула поглубже холодный воздух... В ночном новогоднем небе то тут, то там выглядывали из-за туч и подмигивали одна другой далёкие звёзды, и отчего-то казалось, что они звенят подобно бубенцам на колпаке дяди Герберта, который тот когда-то давным-давно надевал на Рождество, веселя её маленькую и притворяясь... Глупости всё это. Просто тишина звенит. 
— И откуда она взялась? — вслух размышляла Бекки. — И верно, словно куколка или фея. Как будто со звезды и свалилась. И этот голос... кому он принадлежал? 
И ведь прямо в новогоднюю ночь... 
Под боком что-то заскреблось: это белый пёс, наклонив большую лобастую голову на бок и глядя прямо на девушку, забавно, будто смущаясь, водил туда-сюда лапой. 
— А ты что? Тоже остаться хочешь? 
Пёс наклонил голову в другую сторону, высунул розовый язык и забил хвостом. Бекки вздохнула... и тут нежный детский голосок заставил её обернуться к двери. 
— Пожалуйста, впусти его. — Девочка стояла в проёме, обхватив ручками хрупкие плечи, из-за спины её лился тёплый домашний свет, просвечивало лёгкое платье, а на волосах всё ещё искрился и таял снег, и это было так волшебно и сказочно, что Бекки и в голову не пришло удивиться тому, что девочка говорила совершенно чисто, почти как взрослая. — Пожалуйста... Его зовут Ганс. Он мой крёстный. И он очень хороший. 

5 лет спустя 
24 декабря 

Вьющиеся локоны Эльзы рассыпались по плечам и спине, а Бекки расчёсывала их деревянным гребешком, пропускала сквозь пальцы, и любовалась, как тусклый свет перекатывается по золотым волнам мягких волос. Девочка, уже переодетая в ночную сорочку с кружевами, сидела на подушке у Бекки в ногах и, напевая что-то себе под нос, плела косы новой кукле, которую только сегодня подарил ей господин бургомистр. 
За окном парила звёздная, многоглазая синяя ночь. 
— Дядя Герберт очень добрый, — сказала Эльза, прервав свою песенку. — Он балует меня. 
— Потому что любит, — наставительно заметила Бекки, наклоняясь и целуя девочку в макушку. — Тебя невозможно не любить, солнышко моё. 
— Завтра Рождество, — как-то задумчиво протянула Эльза и почему-то грустно вздохнула. — Ведь мы пойдём с тобой гулять, правда, фройляйн Бекки?
— Пойдём, хоть на весь день, если ты сейчас ляжешь в кроватку и закроешь глазки... 
— А как же сказка? 
— Поздно уже, милая. Сегодня мы с тобой что-то засиделись за разговорами. Спи. 
Эльза сделала вид, что очень расстроилась, надула губки, но всё-таки запрыгнула под одеяло и улыбнулась Бекки напоследок. 
— Как твои ножки? — спросила она, уже прикрывая глаза. 
— Лучше с каждым днём, — шепнула Бекки, укрывая девочку поплотнее, и задула стоящие на столике свечи. 
— Это хорошо. Очень-очень хорошо. 
Пожелав ей спокойной ночи, Бекки выкатилась из комнаты и огляделась в поисках фрау Берты. Та уже спешила к ней вверх по ступеням, пыхтя и вытирая руки о передник. 
— Пойдём, золотце, пойдём, помогу тебе лечь... 
В спальне Бекки весело полыхал камин и витал приятный запах хвои: сразу видно, что вездесущая домоправительница, знающая хозяйку комнаты с малых лет, уже позаботилась о том, чтобы на тумбе около кровати разложили пихтовые веточки. Бекки всегда очень нравилось, как они пахнут: она представляла, что попала в лес и бегает босиком по душистой лесной подстилке... так было легче заснуть. 
— Дядя Герберт так балует Эльзу... — вздохнула Бекки, когда фрау Берта помогла ей перебраться из коляски на постель, и устало откинулась на подушки. — Да и меня... до сих пор. И ведь ничего не просит взамен! Кроме одного. А я не могу... 
— Отчего же ты не хочешь принять предложение герра Герберта? — не дослушав, спросила домоправительница. — Они с твоим отцом, как ты родилась, сразу почти договорились. Покойный герр Шульц очень хотел, чтобы дочь его... 
— Не говорите так, фрау Берта, — жёстко оборвала её Бекки. — Это была всего лишь мечта двух друзей, как обычно случается. Но я взрослый человек и не пойду замуж за молодого герра Вагнера. Смешно! Калека — и замуж. 
На память пришёл пухлощёкий конопатый крепыш, с которым её заставляли играть в детстве. Уже тогда сын бургомистра, обожаемый четой Шульцев за неизвестные Бекки качества, вызывал у девочки неприязнь. А теперь Тобиас Вагнер мотается по свету и, верно, только и делает, что кутит с друзьями и таскается за девицами. 
Слава Богу, фрау Берта поняла твёрдый настрой девушки и больше не склоняла её к замужеству. В последнее время она вообще привыкла молча сносить холодность Бекки. И потом, за пять прошедших лет девушка стала мягче и только при посторонних как будто вспоминала, какой была до встречи с маленькой Эльзой. 
Ах, Эльза!.. Ясная, как солнышко... 
С её появлением в доме наследница герра Шульца снова стала улыбаться и научилась радоваться Рождеству и Новому году. Да и вообще каждому дню. Правда, Бекки по-прежнему сторонилась людей и была с ними не очень-то приветлива, всю свою любовь и всё своё тепло посвятив невесть откуда взявшейся маленькой девочке. Но главным было то, что радость и жажда жизни вернулись к девушке, и даже ноги её как будто стали выздоравливать. И фрау Берта только диву давалась и благодарила небеса, когда два года назад Бекки сказала ей, что недуг ползёт обратно, вниз, что она уже чувствует свои колени... 
— Чудеса всё-таки случаются, — говорила старушка. 

***

Наутро, как и обещала Бекки, они вдвоём с Эльзой отправились гулять по заснеженному городу. Впрочем, нет, не вдвоём: Крёстный Ганс по обыкновению увязался с ними. 
Нет нужды говорить, что пятью годами ранее Бекки и фрау Берта были крайне удивлены заявлением маленькой Эльзы о большом белом псе, который якобы являлся её крёстным по имени Ганс. Но пёс действительно опекал и оберегал девочку, всегда и везде следуя за нею по пятам, а слова Эльзы сочли просто за детскую причуду, поэтому быстро к этому привыкли и так и стали называть преданного лохматого друга Крёстным Гансом. 
Бекки была в прекрасном расположении духа: как-никак Рождество, кругом веселящиеся люди, которым, слава Богу, нет до неё никакого дела, рядом Эльза — самое дорогое и любимое создание, да и ноги с каждым днём всё больше оттаивали, вновь становясь живыми. И даже возвращающаяся вместе с жизнью боль была для Бекки сладостна и желанна. Улыбнувшись своим мыслям, девушка постучала коленями друг о друга и поехала дальше. 
— Постой, фройляйн Бекки! — воскликнула Эльза, когда они добрались до пруда. — Ты где-то потеряла свою перчатку. Подожди здесь, я сбегаю и принесу! 
И тут же умчалась прочь вместе с Крёстным Гансом. 
Обронённую перчатку она нашла почти у самых ворот их дома. Запыхавшаяся, раскрасневшаяся, но довольная, Эльза тут же подхватила её с земли и уже развернулась было, чтобы вернуться к фройляйн Бекки, но неожиданно поскользнулась и упала на спину. Плаксой и капризулей она никогда не была, но сейчас ударилась так сильно, что еле-еле села, и из глаз сами по себе покатились слёзы. Только тогда она заметила, что Ганс куда-то исчез, и это было совершенно необъяснимо... 
— Ну-ну, не плачь, малышка, у тебя замёрзнут щёки. 
Удивлённая и сбитая с толку Эльза заморгала и обнаружила, что кто-то, склонившийся над ней, успел поставить её на ноги, а теперь вытирает ей лицо мягким платком и свободной рукой отряхивает пальто от снега. 
Это оказался приятного вида молодой джентльмен, хотя одежда на нём была бедной и выглядела изрядно поношенной, а носки сапог истёрлись, как будто человек этот исходил в них половину земного шара. За спиной его Эльза разглядела большой походный рюкзак, к которому при помощи цепочки крепилась любопытнейшая вещь: кажется, она называлась компасом. Из этого девочка заключила, что перед нею самый настоящий путешественник, и несказанно обрадовалась: ей никогда прежде доводилось встречаться с людьми, повидавшими много разных интересных мест. 
Но поскольку Эльза была девочка очень воспитанная, прежде всего она улыбнулась молодому джентльмену и сказала: 
— Спасибо. Вы очень добры. 
— Не стоит благодарности, но будь осторожнее, хорошо? — улыбнулся в ответ незнакомец, и Эльза подумала, что он, несомненно, должен быть хорошим человеком, потому что у него добрые глаза. И уж верно, у хорошего человека должно быть хорошее имя. 
— Буду, — кивнула девочка, а потом не удержалась и спросила: — А как вас зовут? 
Путешественник присел рядом на корточки. 
— Зови меня просто Тоби, маленькая, — сказал он, осторожно пожимая девочке руку. Потом он доверительно подмигнул. — А своё имя мне скажешь? 
— Эльза. — Девочка спохватилась и, быстро оглядевшись, подобрала с земли перчатку фройляйн Бекки, которую выронила при падении. Но любопытство и симпатия к новому знакомому не позволили ей просто так убежать. — Вы ведь путешествуете по свету, да? Откуда вы к нам пришли? 
— Я был на севере, — охотно отозвался человек по имени Тоби. — Плавал по морям Ледовитого океана и изучал жизнь тамошних людей, которых называют самоедами. Но здесь мой дом и мои родители, которых я не видел много лет. Отец давно звал меня, чтобы вместе встретить Рождество и Новый год, но... никак не получалось. 
Эльза подпрыгнула и радостно захлопала в ладоши. 
— О, тогда я знаю, кто ты! — воскликнула она, немало озадачив этим молодого человека. — Дядя Герберт рассказывал о тебе. Пойдём скорее! 
С этими словами она схватила его за руку и потянула за собой, туда, где, наверно, уже заждалась её Бекки. При виде девушки, сидящей в инвалидной коляске и задумчиво глядящей на замёрзший пруд, Тоби удивлённо посмотрел на Эльзу, но ничего не сказал. А Бекки, заметив их, сперва вскинула брови, а затем нахмурилась. 
— Посмотри, кого я встретила возле наших ворот! — гордо сообщила Эльза, возвращая девушке перчатку и с довольным видом становясь рядом. 
Тоби на секунду растерялся, но потом поклонился и произнёс: 
— Здравствуйте, фройляйн Бекки, очень рад встретить вас снова. Но признаюсь: не сразу вас узнал. Помнится, в последний раз мы... 
— Виделись, когда я обходилась без инвалидной коляски, — холодно перебила его девушка. — Жалкое зрелище, не так ли? 
— Когда вы были совсем маленькой девочкой, — несколько сконфузившись, поправил её молодой человек. — Я это хотел сказать. И... отец писал мне о... ваших ногах... 
— Прошу вас, не утруждайте себя соболезнованиями, я от них устала. И зачем вы приходили к нашим воротам? Лучше бы поспешили к отцу и матери, которых бросили в десятилетнем возрасте ради того, чтобы посмотреть на свет. 
Не дав девушке продолжить своё недружелюбное приветствие, а Тобиасу — ответить на него, Эльза обняла Бекки за шею и зашептала: 
— Ах, моя милая фройляйн, ты говорила, что герр Тобиас ездит по разным городам и ничего полезного не делает, а на самом деле он плавал по северным морям и жил среди самоедов! Наверняка такие путешествия очень-очень полезны для всех! 
— Ваш дом как раз на пути от вокзала до нашего дома, — ответил меж тем сын бургомистра. — И я подумал, что стоит зайти, поздравить вас с Рождеством. 
Бекки долго и как-то осуждающе смотрела ему в глаза и думала, что сказать. 
— Не понимаю, почему вам взбрело это в голову, — сухо обронила она наконец. — Идите, обрадуйте свою мать, а меня оставьте. 

***

— Куда ты сегодня пропадал, крёстный? 
— Я встречался... с Ним. 
— Опять? Он снова спрашивал, как идут дела у моей фройляйн? 
— Он напоминал, что срок истекает. Прошло почти пять лет с той ночи. Эльза... 
— Я помню! Зачем постоянно говорить об этом? 
— Эльза, не плачь... 
— Ах, дорогой мой крёстный, как мне не плакать? Я так люблю свою фройляйн, мне так жаль её! Я должна что-то придумать, чтобы у неё всё было хорошо! Я должна что-то придумать... 

31 декабря 

Все последующие дни вплоть до самого последнего дня в году Эльза просто не давала проходу сыну бургомистра. Не слушая Бекки, которая каждый раз просила девочку остаться дома, она вместе с Крёстным Гансом убегала по утрам на площадь с фонтаном, неподалёку от которой как раз стоял дом главы города. Там она встречалась с Тобиасом Вагнером, они садились на скамейку — благо, зима выдалась тёплой — и подолгу говорили, пока Ганс бродил вокруг и гонял голубей. 
Оказалось, что сын бургомистра за долгие годы странствий бывал не только на севере, но и в Африке, и в Индии, и на острове Огненная Земля — иными словами, где только не бывал и чего только не видел её новый друг Тоби! 
Но теперь, в этот последний день, Эльзе нужно было поговорить с ним не о дальних землях, а о фреойляйн Бекки. На радость свою она давно заметила, что молодой Вагнер относится к девушке гораздо теплее и приветливей, чем она к нему, и даже, как сказала однажды фрау Берта, «всячески оказывает ей знаки внимания». В общем, Эльза была точно убеждена, что фройляйн Бекки герру Тобиасу очень нравилась и даже более того. Но вот как правильней назвать это «более того», девочка пока не знала. Поэтому она встала прямо перед Вагнером и, заглянув ему в глаза, спросила: 
— А правда, что когда люди женятся, они живут в одном доме и очень друг друга любят? 
— Правда, — ответил тот после некоторого замешательства и очень смутился, когда девочка со всей своей пылкостью воскликнула: 
— Тоби, ты обязательно должен жениться на моей фройляйн Бекки! Чтобы ей никогда не было одиноко. Ты должен будешь рассказывать ей перед сном истории со счастливым концом и гладить по волосам. А по утрам не забывать садиться рядом с ней и класть голову ей на колени. Обязательно! 
— Обязательно? — переспросил Вагнер, кашлянув и покраснев. 
Эльза со взрослой непреклонностью топнула ножкой. 
— Непременно! Я всегда так делаю, но теперь это должен делать ты! 
— Но... 
— Разве ты не хочешь жениться на моей фройляйн? Она же такая красивая и добрая! 
Герр Вагнер вздохнул и развёл руками. 
— Я бы очень хотел, чтобы фройляйн Ребекка стала моей женой, — честно признался он. — Я бы заботился о ней... Но сильно сомневаюсь, что этого хочет она сама. 
— Просто она стыдится своих ножек. Она думает, что за её спиной люди зовут её калекой, и поэтому никого, кроме меня к себе не подпускает. 
Внезапно Эльза горько разрыдалась, опять села на скамейку рядом с Тобиасом и, обхватив того за локоть, ткнулась носом ему в плечо. 
— Тоби, ты должен растопить лёд в её сердце, пожалуйста! — умоляла Эльза, жалобно всхлипывая. — Моя хорошая, моя бедная фройляйн!.. Ты должен спасти её! 

***

Было около половины десятого вечера. 
— Ты устала, моя милая фройляйн Бекки. Фрау Берта сказала, что тебе надо поспать. 
— Нет-нет, Эльза! Сегодня нельзя. Ведь мы же всегда встречаем Новый год вместе! 
Они лежали, обнявшись, на кровати в комнате Бекки и отдыхали. Но Бекки решительно отказывалась ложиться спать и даже не сменила дневное платье на пеньюар, хоть Эльза и настаивала на обратном. 
— Тогда давай я расскажу тебе сказку, — предложила девочка. — Так и время пройдёт... 
— Хорошо, расскажи. А о чём сегодня будет сказка? 
Эльза лукаво улыбнулась. 
— А вот послушай... В одной прекрасной стране, где много-много добрых и красивых людей, жила-была одна... маленькая принцесса. 
— Это была ты? — не удержавшись, спросила Бекки, поцеловав девочку в висок. 
— Нет-нет, это не я! Слушай дальше. Её мама была очень добрая, но очень слабенькая королева, которая постоянно болела и лежала в кровати, а папа был очень богатый король, но он всё время работал, очень-очень много, и принцесса росла совсем одинокой. Хотя у папы-короля был близкий старый друг... — Тут Эльза призадумалась, в умильном жесте приложив пальчик к губе. — Ещё один король, только у этого не было своей принцессы. У него был принц, и принцессе не с кем было играть, кроме этого мальчика, но он ей совсем не нравился... Не спрашивай меня, почему — я не знаю, ведь на самом деле принц был очень хороший! А потом родители принцессы умерли, и она осталась совсем одна в большом-большом доме. А через год маленький принц со своим дядей отправился в долгое путешествие. А ещё через год у девочки вдруг стали очень сильно болеть ножки, ей было тяжело на них наступать... как Русалочке. И вскоре она совсем перестала ходить, а только ездила на коляске. Наверное, какая-нибудь злая ведьма заколдовала её. Я знаю много имён ведьм. Есть ведьма Смерть, есть ведьма Ложь, а есть ведьма Одиночество... И из-за своих ножек принцесса совсем замкнулась в себе и стала холодной... как Снежная Королева. 
Бекки, до того украдкой вытиравшая слёзы, не вытерпела и тихо всхлипнула, но Эльза крепче обняла её за шею и стала баюкать, напевая мелодичную песенку без слов и смысла. И понемногу Бекки стала смыкать веки, но изо всех сил старалась не заснуть и дослушать сказку до конца... 
— И вот однажды, — вполголоса продолжала Эльза, глядя на сонную Бекки, — когда она была уже девушкой — очень красивой, но очень несчастной — и встречала Новый год, один добрый... — Эльза снова задумалась... — добрый... волшебник послал к ней... фею-целительницу, чтобы та излечила принцессу от влияния ведьмы Одиночества. Только эта фея должна успеть сделать всё ровно за пять лет, а потом вернуться в свой мир. Но фея была ещё маленькой неумёхой, поэтому не успела: ей не хватило всего одного дня! И тогда она попросила принца, который вернулся из своего путешествия... 
Эльза замолчала, видя, что фрейлейн Бекки крепко спит, и улыбнулась сама себе. 
Сказки фей всегда так действуют на взрослых, не верящих в чудеса. 
Эльза поцеловала спящую девушку в лоб. 
— Спи, мама. Пусть тебе приснится настоящий Новый год... 
Потом она встала с кровати и на цыпочках выскользнула из комнаты. В полутёмном коридоре, по которому разносилось громкое сопение притомившейся за день домоправительницы, девочку уже ждал Крёстный Ганс. 

***

А Бекки снилось чудо... 
Ей снилось, что она может ходить — легко, совсем без боли, как в те времена, которые теперь уже не так-то просто вспомнить. Она давно успела позабыть о прекрасном чувстве свободы и силы, наполняющем душу и тело, но теперь... они словно и не уходили никуда. Просто выходили на время отдохнуть за дверь, но вернулись, встали на пороге, улыбаясь: «С Новым годом!» 
Где-то внизу играла музыка, через приоткрытую дверь слышны были чьи-то голоса, смех... Бекки расправила немного помявшееся платье и вышла из комнаты, рассудив, что нехорошо хозяйке отсиживаться у себя в спальне, когда дом полон гостей. Тем более, в такую ночь... 
А в гостиной и впрямь оказалось много нарядных и радостных людей — правда, все они были Бекки совсем не знакомы, но почему-то это нисколько не смутило девушку, и она раскланивалась с ними, приветливо улыбаясь, как умела делать только в далёком безмятежном детстве. Правда, задерживаться среди гостей она не стала: уж очень хотелось пройтись на вновь обретённых ногах по родному дому, войти в кабинет отца — именно войти, а не въехать на коляске — а потом босиком выбежать на улицу, чтобы почувствовать, как снег ласкает пальцы... 
Но когда Бекки приблизилась к прихожей — оставалось всего лишь завернуть за угол — она вдруг услышала два голоса, и эта беседа заставила её остановиться и вслушаться... 
— Ты же знаешь, пришла пора возвращаться домой, — сказал первый голос — густой и приятный бас, будто бы приглушённый пышной бородой говорящего. 
— Эльза будет скучать, — ответил второй со вздохом. 
Притаившаяся Бекки вздрогнула: вторым был тот самый тоненький тенор, который почудился ей за окном в ту далёкую, кажущуюся теперь нереальной и волшебной новогоднюю ночь. Пять лет назад... 
— Что поделать, Ганс... — продолжал между тем бас. — Что поделать... 
— Она хочет попрощаться. Позволь им. 
Некоторое время они молчали, а Бекки никак не могла решиться просто завернуть за угол и посмотреть, кто же это там разговаривает... 
— Я дам девушке шанс, — наконец произнёс бас. — Часовая башня... Мы будем ждать до двенадцатого удара — дольше я себе позволить не могу. Если она придёт... Сама, ты слышишь меня, Ганс? Если придёт... 
Тут громко и протяжно заскрипела дверь, и вой метели унёс голос куда-то в ночь. 
Бекки шагнула вперёд — и тут же чуть не споткнулась о выскочившего из-за угла маленького человечка, чья макушка, прикрытая синим колпаком, едва доставала девушке до колен. Человечек поднял голову и как ни в чём не бывало расплылся в улыбке, и только кривые пальцы, потянувшиеся к жиденькой серебристой бородке, выдавали волнение, лицо же казалось молодым и радостным, и в глазах— больших и влажных — было нечто очень-очень знакомое. 
— Ах, фройляйн Бекки! — воскликнул человечек тем самым тенором. — Как я рад, как я рад... Вы так сегодня очаровательны! — Для пущей убедительности он всплеснул руками и восхищённо покачал головой. — Просто прекрасны! Замечательная ночь, не правда ли? Кругом праздничные огоньки, запах ели, весёлые люди... А какая музыка! Ах, Боже мой, какая музыка! Ведь это же Штраус?.. Признаюсь, я бы почёл за счастье станцевать с вами, красавица, но боюсь, у меня слишком коротенькие ноги. Однако постойте... Я знаю для вас отличного кавалера! 
Протараторив всё это, карлик ухватил Бекки за подол платья и потянул куда-то, прочь от поворота за угол, как будто там, в прихожей, стоял кто-то, кого девушке не стоило видеть. Он всё тащил её за собой, в светлую и тёплую гостиную, а потом, уже на пороге залы, обернулся и посмотрел в глаза с такой печалью, что у Бекки защемило сердце. 
— О, бедная, бедная фройляйн... — вздохнул карлик — и в следующий миг исчез в безликой толпе гостей. 
А Бекки именно тогда поняла, что глаза его — нет, даже не глаза, а взгляд... он напоминал ей их славного и преданного белого Ганса! Крёстного Ганса! 
Крёстный — пёс? Или крёстный — карлик?.. 
Мысли эти настолько поразили девушку, что она даже пошатнулась и, чтобы устоять, ухватилась за статую рыцаря, с головы до ног упрятанного в старинные доспехи. Не успела она удивиться присутствию в своём доме столь необычного антиквариата, как пришлось удивляться уже иному факту: полностью железный рыцарь неожиданно пошевелился и подал ей руку! 
— Осторожнее, фройляйн, — глухо донеслось из-за опущенного забрала. 
— Благодарю вас, — попыталась улыбнуться Бекки, неосознанно кладя пальцы в холодную стальную ладонь. 
Когда опомнилась, рыцарь уже вёл её по залу в стремительном вальсе, ступая неожиданно легко и совсем беззвучно, и гости почему-то расступились, почтительно освобождая место, как бывает только в сказках, когда Золушка танцует с принцем, а время останавливается. И Бекки понимала, что это сон, иначе и быть не может, ведь гном с глазами Крёстного Ганса, и оживший рыцарь, и её собственные ноги...! 
Это сон. 
И железные пальцы по совершенно непонятной и невероятной причине становились тёплыми, будто живыми, и сердце Бекки билось чаще, и горели щёки, и казалось, что никакая это не статуя, а человек, которого она знает уже давно. Дорогой и близкий, но в то же время — далёкий. 
Не потому ли далёкий, что она сама так захотела? Сама была холодной и железной, как скрывающие истинную суть доспехи... 
— Вы спите, — с грустью сказал рыцарь. — Вы не видите меня. 
— Почему вы здесь, со мной? — будто не слыша, прошептала Бекки, пытаясь разглядеть в щелях забрала живые глаза, но на глаза падала тень. 
— Она очень просила меня прийти. 
— Она? Кто — она? 
— Эльза. 
Эльза... 
Почему её здесь нет? Где она? 
Недоброе предчувствие пронзило Бекки, в одно мгновение в груди стало мучительно холодно и одиноко, и вокруг погасли свечи. Музыка стихла... 
— Эльза! — выкрикнула Бекки, превозмогая жгущую нутро пустоту, — и проснулась. 
Она и в самом деле находилась у себя в гостиной, только вот комната тонула в полумраке, освещённая одной лишь керосиновой лампой на подоконнике, никаких гостей не было (а уж гнома с глазами Ганса — и подавно!), а вместо замурованного в старинный доспех рыцаря перед девушкой стоял не кто иной, как Тобиас Вагнер. И осторожно поддерживал за плечи, чтобы она не упала... 
Глухой крик изумления и испуга вырвался из груди Бекки, когда пришло осознание: она стояла на собственных ногах! Но изумление не успело обратиться в радость, потому что в следующее же мгновение мираж спал, и жизнь, такая сладостная, но мимолётная, вновь вытекла из ног куда-то в пол... И Бекки упала бы, но Вагнер поддержал её и, подхватив на руки, усадил в ближайшее кресло. 
— Нет, — сопротивлялась дрожащая всем телом девушка. — Нет, надо скорее найти Эльзу! Мне... надо... 
— О чём вы говорите, Бекки? Эльза в своей комнате, она открыла мне дверь и ушла к себе, но обещала спуститься к полуночи. 
— Нет, её нет там. Я просто знаю. Знаю! Потому что... 
— Послушайте, она не могла пройти мимо меня, я бы заметил... 
— Значит, она вышла не через дверь! — не выдержав, воскликнула Бекки. — Она пропала, нужно найти её, слышите? Я... она была со мной, когда я заснула, а потом... Я точно помню, что закрывала входную дверь на ключ! И окна все были закрыты... Ох, я не знаю, не знаю! — Бекки в отчаянии схватилась за голову, по-прежнему терзаясь страхами. — Не знаю, откуда во мне такая уверенность, но её нет в доме! И мне кажется, что она... ушла по своей воле. 
Вагнер кинулся вверх по лестнице, и вскоре Бекки услышала, как на втором этаже приоткрылась и тут же снова закрылась дверь в комнату Эльзы. 
— Её нет, — глухо сказал сын бургомистра, спускаясь и проходя мимо Бекки. — Сидите, я пошёл её искать. 
— Нет! — В порыве чувств девушка забыла о своих ногах и кинулась вперёд, выставляя перед собой руки, но тут же упала. — Нет, это я... я должна! 
Теперь она начинала вспоминать всё, что рассказывала ей Эльза этой ночью. И всё, что слышала сама во сне, когда карлик, похожий на Крёстного Ганса, беседовал с тем неизвестным обладателем густого баса и пышной бороды... 
«Часовая башня... Мы будем ждать до двенадцатого удара — дольше я себе позволить не могу. Если она придёт...» 
— Я должна успеть... удержать её... хотя бы попрощаться... 
Вернувшийся Вагнер опустился напротив Бекки на колени. 
— Где ваша коляска? Я помогу вам сесть в неё. 
— Не нужно. — Она подняла на него застланный слезами взгляд, но в сердце уже зарождалась твёрдая решимость. — Я должна дойти до неё сама. На своих ногах, вы понимаете? Я должна! 
Она всё-таки смогла встать, но пошатнулась и еле устояла на ногах. Стоп своих она по-прежнему почти не ощущала, а щиколотки и голени горели от боли. Стиснув зубы, Бекки сделала крохотный шажок, Вагнер заботливо поддержал её за локоть, но она вырвала руку. 
— Я только немного помогу, — сказал молодой человек. 
— Не надо, — наверное, резче и холодней, чем следовало, отозвалась Бекки и, вскинув подбородок, плотно сжала дрожащие губы. 
На следующем шаге она упала. 
В какой-то момент пришла горькая мысль: «Если он снова попытается помочь мне, я не стану его отталкивать. Главное — дойти до Эльзы». Но Вагнер присел рядом, не притронувшись к ней, и только протянул раскрытую ладонь. 
— Дай мне руку. 
— Нет, — по привычке ответила Бекки, из последних сил сдерживая слёзы. 
— Ты пойдёшь сама, просто... 
— Нет! 
Вагнер покачал головой то ли с укором, то ли с сочувствием. 
— Не закрывайся, Бекки. Нет ничего позорного в том, чтобы принять помощь. Даже полностью здоровый человек может нуждаться в ней. — Помолчав немного, он добавил: — Я думал, Эльза научила тебя доверять людям. Просто возьми меня за руку — и вставай. 
И Бекки позволила себе согласиться. Признать, что иначе не сможет. 
А ладонь у Вагнера была широкая, загрубевшая от северных ветров и работы на корабле, но тёплая и надёжная... 

***

Очертания часовой башни уже проступали сквозь сумрак ночи, когда раздался первый удар, знаменующий собой полночь, и откуда-то из-за спины Бекки послышался отдалённый радостный гомон вываливших на улицы горожан. Сердце девушки судорожно сжалось и в следующий миг яростно заколотилось в груди, словно сошло с ума от страха. 
«Скорее, скорее!» — подгоняла она саму себя, не замечая, что всё крепче и крепче сжимает в руке пальцы идущего рядом Вагнера, и не думая о боли, струящейся по ногам. В конце концов, там, где боль, там и жизнь — у неё с девяти лет было только так. 
— Эльза! — выкрикнула она сразу после третьего удара, и ей показалось... Нет, не показалось: это было на самом деле, она не могла ошибиться — из темноты до неё донёсся ответ! 
Бекки не смогла разобрать слов, но явно услышала голос своей девочки, ставшей для неё смыслом жизни. И снова повторила про себя: «Скорее, скорее!» И считала удары, но, кажется, пару раз сбилась... 
— Почти пришли, — подбодрил её Вагнер. 
— Двенадцатый! — в скорбном отчаянии воскликнула Бекки, едва удерживаясь, чтобы не упасть в обморок прямо посреди пустынной улицы. В глазах её потемнело, по лицу побежали слёзы. 
— Нет, нет, Бекки, только десятый! Теперь одиннадцатый... 
И тут Бекки увидела их. Эльзу с растрёпавшимися от ветра волосами, в лёгком пальтишке, жмущуюся к белому боку Крёстного Ганса, а рядом с ними — очень высокого, крепкого и плечистого седовласого старца в длинной меховой мантии и отороченной мехом огромной шапке. 
Был ли это тот самый добрый волшебник, о котором шла речь в сказке? 
Тогда Бекки не думала об этом: она бросилась вперёд и упала на колени, в снег, в трёх шагах от Эльзы. Спустя краткое мгновение девочка уже грелась в её объятиях, а до слуха Бекки донёсся знакомый тенор: 
— Три шага. Ведь это же считается, правда, дедушка? Ведь считается? 
Что ответил старик, девушка не услышала. 
— Эльза, радость моя, не уходи! — шептала она в макушку девочки. — Та сказка... Сегодняшняя, про принцессу и фею... Я заснула и не дослушала её, но ведь все остальные сказки, которые ты мне рассказывала, заканчивались хорошо... Всегда! И значит, у этой тоже должен быть счастливый конец! 
— Милая, милая и славная моя фройляйн, — шептала Эльза в ответ. — Конец в этой сказке зависит не от меня... 
Потом она отстранилась, вытерла слёзы, блестевшие на щеках девушки, и обернулась к «волшебнику». А тот сделал два шага назад и сказал, глядя в глаза Бекки: 
— Встань рядом со мной, дитя моё. 
Но Эльза уже успела согреть душу и тело девушки своим присутствием, своим объятьем, мимолётным прикосновением нежной детской ручки к взрослой руке, и потому Бекки поднялась без страха и сомнений, явственно ощутив, как онемение окончательно стекло в землю и растворилось в снегу. И боль — яркая и острая — пронзила пальцы на ногах, наполняя их энергией жизни... А потом боль отступила, и Бекки сделала те самые заветные три шага... 
Сделала. 
И старик опустил тяжёлую руку ей на плечо. 
Смотрел он уже не на неё, а на Эльзу. И улыбался. 
— Что ж, ты справилась с задачей, моя маленькая фея, и за это я вознагражу тебя: в эту новогоднюю ночь ты станешь самой обыкновенной беззаботной девочкой... И как любой обыкновенной девочке тебе полагается подарок! Я подарю тебе... — Он сделал вид, что задумался, и медленно перебирал пальцами пряди своей роскошной бороды. — Я подарю тебе маму. 
— Маму? 
— Да-да, именно. Её зовут Ребекка Шульц. — Тут «волшебник» подмигнул. — Что скажешь, Эльза? 
Эльза ничего не сказала: она бросилась к старцу и обняла его за колени. И прошло ещё много времени, прежде чем она смогла сказать, выдавить из себя простое, но искреннее «спасибо». А смеющийся старик погладил девочку по голове, отступил назад, в сгустившуюся темноту... 
Странно вышло: вроде бы Бекки всего-то моргнула, а старика в мантии уже и в помине нет. Не веря своим глазам, девушка долго смотрела на то место, где видела его в последнее мгновение, и уже почти решила, что сошла с ума, но спасительный голосок Эльзы вернул её к действительности: 
— Мама, а почему он уходит? 
— Что? — вздрогнула Бекки, приходя в себя, а Эльза закричала: 
— Тоби, подожди нас! 
Вагнер обернулся и послушно остановился посреди улицы. Подойдя, Бекки обнаружила, что он не менее, а то и более поражён увиденным, чем она, зато невозмутимая и очень счастливая Эльза улыбнулась ему и, ничего не сказав, вприпрыжку поспешила впереди всех в сторону дома. Перед тем, как последовать за ней, сын бургомистра подал Бекки руку. 
— Спасибо за всё, — улыбнулась девушка и, осторожно приподнявшись на носках, поцеловала его в щёку. — Я бы не справилась без тебя. 
Тобиас в ответ на это удивлённо моргнул и не нашёлся, что сказать. 
Из темноты выскочил и, размахивая хвостом, присоединился к идущей впереди Эльзе Крёстный Ганс. Девочка запустила пальчики в его шерсть и звонко рассмеялась. А звёзды в ночном новогоднем небе зазвенели, вторя ей.

Познакомиться с творчеством писателя вы можете здесь