Отремонтированный двухэтажный дом в пригороде Берлина пах свежей краской. Крышу и небольшой сад на заднем дворе мягко укрыло одеяло из осенних листьев. Но хозяйка дома отказывалась входить внутрь. – Дом не принимает меня. – Мама, ну что за глупости, – девушка мягко поцеловала женщину в висок. – Это был всего лишь косметический ремонт. Лиза грустно посмотрела на дочь и, опустив голову, тихо ответила: – Не принимает. Я теперь здесь чужая. Ком из жуткой тоски, невыплаканных слез и горечи давил на грудь, подкатывал к горлу. Как объяснишь, что это не глупости. Не прихоть уставшей души. Просто здесь и сейчас уже не существует, потому что живешь только прошлым. Только воспоминаниями. Лиза развязала шейный платок и зло сорвала его. – Мам, ну хочешь, поехали к нам. Ты давно не заезжала. Женщина замерла, а мышцы рук заболели, как будто она долго носила тяжести. Носила...тяжести... Дочка перепугалась, когда Лиза резко села, обхватив себя дрожащими руками. – Мам! Мамочка! Ну, успокойся. Я здесь. Голос пробивался в сознание женщины с трудом. Мысли лихорадило, она лишь понимала, что руки у нее болели точно так же, как теми ночами, когда она носила плачущего ребенка. Из комнаты в комнату. Из коридора на кухню. А маленькая Штеффи плакала и плакала. Лиза тяжело простонала. Ее поглощало собственное прошлое. Цепляло на нее крюки старых воспоминаний и, сдирая кожу, тащило назад. К Петеру.
Она все-таки решила остаться на пару дней в доме, чтобы разобрать коробки на чердаке. Пора было выкинуть лишнее, а лучше сжечь в старом баке на заднем дворе вместе с горой сырых осенних листьев. На удивление процесс пошел быстро и технично. Никаких тяжелых воспоминаний не всплывало в памяти, и Лизе даже показалось, что чердак для нее – самое спокойное место во всем доме. На заднем дворе уже стояла пара пакетов со старьем. Осталось разобрать только небольшую коробку, и день прошел не зря. Пальцы аккуратно оторвали клейкую ленту, и только сейчас она увидела, что верхний левый угол мелко подписан. Лиза пригляделась, и тоска, смешанная с глупым предвкушением, прошлась по телу холодной волной.
«Петер Зоннер»
Внутри оказалось совсем мало вещей: немного книг, пара тетрадей, деревянный мишка Штеффи и блокнот с потертым корешком. Лиза словно в трансе достала его и стала медленно перелистывать записи. Корявым почерком ее муж переносил сюда свои мысли. Бумага пожелтела и пахла странной смесью из сырости и его сигарет.
Она узнала свой почерк. Перед глазами быстро пробежали строки. Взгляд остановился лишь на одной фразе.
«Die Liebe ist ich und du»[1]
И Лиза улыбнулась.
Im Staub der Sterne[2]
Асфальт на заброшенном аэродроме медленно остывал. Красное солнце вибрировало в вечернем мареве из пыли и уходящего тепла. Петер снова замедлил шаг, подстраиваясь под Лизу. Она шла, аккуратно ступая на пробившиеся из-под растрескавшегося покрытия бугорки земли. Жухлая трава с редкими вкраплениями зеленого покорно принимала человеческие ступни в легкой обуви. Они разговаривали. Спокойно. Весело. Умиротворенно. Девушка уже и не помнила, как первое интервью для студенческой газеты вылилось во второе, а скоро и в свидания. Сегодня она снова брала интервью. Петер увлеченно рассказывал о киностудии, которую хочет создать. – «Дайте мне материю, и я покажу Вам, как из неё должен образоваться мир». Лиза засмеялась и покачала головой, продолжая записывать фразу в блокнот. – Это слишком... – Вызывающе. – Петер закончил мысль за нее. – Для девиза небольшой начинающей киностудии – безусловно. – А как тебе вот эта? «Любовь к жизни означает любовь к правде.» – Думаю, для вас как для документалистов эта подходит лучше. Но... Теперь смеялся Петер. – Я понял, понял. Слишком прямолинейно. Ладно, с Кантом закончили. А может быть эта? Любовь – это я и ты. Ручка замерла на листке блокнота. Не поднимая головы, Лиза тихо уточнила: – Чья эта цитата? Петер притянул ее к себе и поцеловал в висок. – Моя. Выходи за меня!
Schild und Schwert der Partei[3]
Его вызвали с самого утра. Сегодня на главной студии не было съемок. Режиссер уехал подбирать пленэры со своим ассистентом, и отсутствие Петера на рабочем месте не вызвало бы никаких подозрений. Он прошел по длинному серому коридору, аккуратно несся тубу с нужным предметом в старом потертом портфеле. Хороших осведомителей натаскивали не хуже самих агентов Штази. «Неважной информации не существует». Петер крутил и крутил эту фразу в голове. Ему не было страшно – «Щит» имел досье почти на каждого, а на него и Лизу уже давно. Петеру повезло: за заслуги отца он мог даже разговаривать о взаимовыгодном сотрудничестве с министерством. Единственное, что выматывало, не давало нормально спать по ночам, было имя человека, который прибыл к ним по новому контракту киностудии. Джон Гибс. Американец. Уже из-за своей национальности он попадал под подозрение. Сидя дома на темной кухне, Петер скуривал ровно две сигареты: одну, чтобы хоть немного расслабиться, на другую же он просто смотрел. Рыжий огонек жадно пожирал бумагу и превращал в пепел табачную шелуху. Он давно перестал чувствовать вкус, зато научился чувствовать время. Пятнадцать минут – общий перекур у съемочной группы, семь минут – он будет один на съемочной площадке, две минуты – вынуть носовой платок у Гибса. Если он провалится... Петер не провалил. Ни это задание, ни следующее. Старый капитан Бойер, весь острый, опасный, словно военный нож похвалил его за полгода два раза, жестко вцепившись в Петера немигающим взглядом. Тот молчал, но глаз не отводил. С волками надо по-волчьи, иначе сожрут. И никакого пропуска для КПП он не получит.
Спустя месяц все изменилось.
В тот вечер Петер не мог успокоить жену. Она плакала до поздней ночи. Без истерик и обвинений. Просто без какой-либо надежды, так плачут над усопшими родными. Смотреть на это было страшно.
– Что ты натворил! Зачем?! – Лиза мяла в руках старое кухонное полотенце. – Я же для нас стараюсь! За стеной тебе помогут, там лучше специалисты. – А как же твоя киностудия? Петер неестественно рассмеялся. – А что студия? Там что ли нельзя будет организовать?! Лиза уронила голову на руки и больно сжала волосы. Конечно, за стеной есть жизнь, можно и организовать. И суставы можно вылечить. Даже можно и пожить, но дадут ли им этот шанс... – Петер, я беременна. На кухне стало слишком тихо, отчего тиканье часов било молотком по вискам. Петер открыл рот, но сразу захлопнул. Он чувствовал беду пока только смутно, лишь несильными уколами в сердце, но понять причину не мог.
Все встало на свои места через неделю во время очередной встречи. Этот день должен был стать большой датой в их семейной летописи, а превратился в кошмар – на руки он получил только один пропуск. Петер долго смотрел пустым взглядом на единственную бумажку, а потом медленно поднял глаза на Бойера. Тот хитро сощурился, легко поняв немой вопрос, и спокойно ответил: – Договоренность была о двоих, господин Зоннер. Двое и покинут ГДР – ваши жена и ребенок. Советую не совершать опрометчивых поступков.
Тем же вечером его и забрали. Прямо с КПП на Фридрихштрассе. Дождь барабанил в большие окна здания, оглушая. Петер смотрел, как заплаканную Лизу под руку уводила пожилая женщина. Он представить не мог, что их разделит берлинская стена в месте со столь романтическим названием. Слезы текли сами собой. Темные небеса с утонувшим полумесяцем рыдали вместе со всеми потерянными и потерявшими. «Дворец слез» пропитывался людским горем каждый день.
Через год Лиза получила послание от мужа. Старый друг Петера смог перевести посылку в архивном коробе для кинопленок.
Через шесть лет, когда берлинскую стену разбирали по кускам на память, она узнала, что Петера больше никогда не увидит.
Лиза нежно погладила блокнот и посмотрела на гору ярких листьев в небольшом саду. Вечер медленно подкрадывался, затемняя небо. Самое лучшее время для прощания с прошлым. Она подожгла газету и кинула ее в бак. Пламя хорошо схватилось, быстро пожирая сухую ветошь. Следом полетели ненужные бумаги, тряпки, разорванные коробки, а затем и листья. Холодный ветерок разносил жар и терпкий запах по всему двору. Лиза налила из термоса горячий чай в пластиковую кружку, удобней устроилась за маленьким садовым столом и открыла цитатник мужа.
Хотя она выкупила у DEFA почти все его операторские видеозаписи, читать записанные им мысли было неимоверным счастьем. Будто они снова вели тот безмятежный диалог. Вместе. [1] «Любовь – это я и ты» [2] «В пыли звезд» ( фантастический фильм, снятый в 1976 году в ГДР на студии DEFA) [3] «Щит и меч партии» (Девиз министерства государственной безопасности ГДР, сокращенно Штази (Stasi)) |