Камин, не разжигаемый жарким летом и не менее жаркой осенью, сейчас пылал ровным оранжевым светом, затопившим большую комнату. В отсветах его поблескивала не только мебель, но и совершенно непривычные детали интерьера – мишура на большой пушистой елке, украшенной гирляндами и шарами, резные снежинки, собранные на тонкую нить и подвешенные к потолку. Стола, полного разнообразной снеди, вопреки традиции, не было – в этом доме Новый Год не отмечали, разве что чуть-чуть. Обитателям просто нравилось атмосфера ожидания праздника, да и детей хорошо было порадовать.

Впрочем, время игр и забав прошло – стрелки на часах стремились к утру, и все, кроме двоих, уже давно отправились спать. Пусть даже некоторые облюбовали себе для этого темную каминную полку – пикси^[1] лежали на ней вповалку, будто хрупкие куклы или диковинные цветы. Лишь изредка кто-то из них сонно хлопал крыльями или ворчал, ненарочно придавленный соседом. Они праздновали человеческий праздник, затеянный ради Вадима, Оли, Вики и Мидаха, охотнее всех, хотя точно и доподлинно знали историю его появления – их старейшины были древнее. Однако и остальные жители дома веселились вполне искренне. Всем им нравилась традиция дарить подарки и проводить время вместе, хотя второе случалось почти каждый вечер.

В этом году праздник проходил веселее. Пикси, обычно засыпавшие зимой, бодрствовали и с энтузиазмом окунулись во всеобщие приготовления и веселье. Они безжалостно выпрашивали поездки по магазинам за подарками, заставляли Олю рассказывать об украшениях и традициях и даже освоили интернет, чтобы делать заказы на дом. Не то чтобы кто-то возражал, скорее наоборот, феи-крошки приносили не только переполох, но и радость.

Ведьма сидела молча.

Конечно, сначала Оля просто читала, но теперь книга была отброшена в сторону за ненадобностью. Усталость ощущалась, но совсем не как плотное одеяло, укрывающее с головой и навевающее сны. Скорее, как тонкая вуаль, оплетающая тело, заставлявшая ощущать себя чуть скованно. Или, может быть, из-за мужчины, спавшего рядом?

Мидах выглядел нереально красивым – от ярко-рыжих волос, рассыпавшихся по спинке дивана и казавшихся в свете камина карминно-красными, до кончиков длинных пальцев, спокойно лежащих на обивке. И ресницы, тоже рыжие, густые и длинные, тени от которых ажурно ложились ему на щеки. Правду говоря, он был самым красивым мужчиной из всех, ею виденных.

Странно, но Оля никогда ни секунды его не боялась, хотя после беды, приключившейся по ее собственной, как ведьма считала, глупости, не сторониться людей стало совершенно невозможно. Мидах будто понимал, да и сам держался подальше по каким-то собственным причинам. Но судьба в лице Ану, Жрицы великой Даннан^[2] и хозяйки этого дома, распорядилась иначе. Прибывший из Ирландии сид^[3] не знал языка, поэтому ему требовался учитель.

"Кто может справиться лучше, чем профессионал?" – спросила Ану, буквально передав мужчину в руки ведьмы. Оля могла назвать любого в доме, кроме, пожалуй, Вадима, но смолчала. Она ощущала себя должницей из-за спасения, а кроме того, присутствие Мидаха не пугало, а странным образом успокаивало, а после нескольких месяцев паники и приступов ужаса она ценила покой.

Конечно, Оля соврала бы, сказав, что сид не привлекает ее как мужчина. Его длинное и в меру накачанное тело, постоянно скрытое под темной и обязательно обтягивающей одеждой, надменный взгляд золотых глаз, тягучие и одновременно полные утаенной силы движения – какая девушка могла бы сказать иначе? Но он бы не выбрал ее, это уж точно.

Задумавшись, ведьма провела пальцами по своему шраму, тянущемуся от виска до самого подбородка. Тогда она подумала, что останется без глаза. И, наверное, осталась, если бы дернулась. Теперь, конечно, не важно, но красоты он ей явно не прибавлял. Да и хотелось ли, чтобы мужчина обратил на нее внимание... так? Оля не была уверена.

Во сне Мидах шевельнулся. Его красивая рука поднялась, и, вцепившись в тесный ворот водолазки, рванула в сторону. Ткань затрещала.

– Эйрмид, – простонал он чуть слышно. – О, Эйрмид.

В голосе мужчины было столько печали и нужды в той далекой, только что названной им женщине, что сердце Оли сжалось. Нет, не от сострадания, а от жгучей зависти к той незнакомке, имя которой произнес Мидах. Чувство это удивило ее саму, заставив сердце биться как сумасшедшее. Глупость какая...

Снова беспокойно заметавшись во сне, Мидах сполз вниз, вдоль спинки дивана, накрыв собой ноги ведьмы, вытянутые в попытке устроиться поудобнее. Щека его оказалась ровно на Олином бедре, и если бы не тонкое, но длинное трикотажное платье, то она наверняка смогла бы ощутить его дыхание кожей. Осознав это, девушка почувствовала легкую дрожь. Губы внезапно пересохли, и их пришлось облизать. Это не был страх, нет. Не в этот раз.

Не в силах перебороть себя, Оля медленно потянулась к длинным волосам сида. Почему-то они влекли ее с самого первого дня, как огонь бабочку. Ни разу так и не прикоснувшись, девушка была уверена, что они будут мягкими на ощупь. Пальцы легко коснулись красного потока и нырнули вглубь, сравнивая реальные ощущения с тем, что ожидалось. Она оказалась не права. Волосы Мидаха были жесткими, будто конская грива, но удивительно приятно касались кожи. Словно каждый локон льнул к отдельному пальцу, ласкаясь.

Это было так неожиданно, что Оля отдернула руку, только после осознав, что могла разбудить спящего, а тогда... Она не знала, что. Мидах, в свою очередь, подтянулся повыше, закинув длинные ноги на диван. Дом – магический сидхен^[4] без воли и разума, просто учел подсознательное желание одного из своих обитателей и сделал то, что требовалось, растянув мебель, как это было нужно.

Ведьма закрыла глаза и поморгала. Она ненавидела, когда так случалось – от подобных фокусов кружилась голова. Мидах же попросту ничего не заметил. Он вытянулся поудобнее, уткнулся носом в грудь девушки и сделал глубокий вдох. С его выдохом кожа под платьем потеплела, соски встали торчком, а по спине побежали мурашки. Оля еще раз погрузила руку в его волосы, теперь уже зная, чего ожидать, и несмело погладила. Мужчина удовлетворенно выдохнул и обнял ее – неожиданно сильно – одновременно потеревшись щекой о женскую грудь.

– Ох-х... – выдохнул он.

Взгляд ведьмы остановился на собственном запястье, украшенном толстой полоской шрама, уродливо выглядывающей из-под одежды. Подняв руку, она натянула рукав выше, пряча напоминание о беспечности. Никто не захочет такую, как она. Никто.

Разум шептал, но ладонь снова зарылась в яркий карминный поток, перебирая волосок за волоском.

Проснулся он от тонкого хихиканья, разносящегося по помещению серебристыми колокольцами, и собственной эрекции. Казалось, что вся кровь прилила туда, к низу живота, отзываясь пульсирующим дыханием плоти. Женское тело под ним, мягкое и расслабленное сонной негой, испугало до жути – в первые секунды Мидаху показалось, что он все еще в Волшебной Стране^[5], а все произошедшее было нелепым видением. Сразу же накатила паника, а мозг закипел от лихорадочных мыслей о том, как незаметнее покинуть ложе, чтобы госпожа не проснулась, и не сочла свой сон потревоженным достаточно, дабы применить наказание. Или того хуже – не решила воспользоваться утренним предложением здорового мужского организма.

– Ой, мы его разбудили! – послышалось совсем рядом.

Снова раздался нежный смех мелких фейри^[6] и почти сразу – шелест крыльев, будто они поднялись в воздух все сразу, удаляясь так быстро, как могут только нашкодившие дети и пикси. Вести себя так феи-крошки могли только в одном месте. Реальность сразу переменилась, а мысли перешли в иное русло. Он был далеко от места своего позора и смерти. Благодаря стараниям Эйрмид. Благодаря ее смерти.

Мидах попытался расслабиться, глубоко и медленно вдохнув – к его удивлению, это помогло, не ослабив – скорее усилив – напряжение в паху. Наверняка причиной был запах. Легкий сладкий аромат на чистой коже, не похожий ни на один из ранее слышанных. Так пахла лишь одна женщина, человеческая ведьма Ольга. Красивая внешне, стойкая – об этом говорили ее шрамы, пугливая, как лань. И запретная, потому что иное грозило бы изгнанием – именно таким было условие, на котором Мидах поселился в здешнем доме.

Впору было злиться на себя: его жаждущая плоть упиралась в женское бедро, руки в собственнической манере обхватывали талию ведьмы, а щекой сид умудрился устроиться прямо на мягкой округлости груди. И сама Ольга обнимала его – одна из ее рук удобно устроилась на мужском плече, а другая запуталась в волосах. Последнее Мидаху было неприятно – жест напоминал ему о прошлом. Он не должен был позволять подобное. И как только это получилось?

Вчерашний вечер помнился плохо. Она читала вслух какую-то историю о влюбленных, которые не могли быть вместе, похожую на песни старых бардов. Глупость, конечно. Мидах мог сказать наверняка: те чувства, что воспевали в песнях, приносят только боль, а любовь – величайшая из глупостей, которую можно себе позволить. Это своим примером доказали и Эйрмид, отдавшая за него жизнь, и мать, в свое время сделавшая то же самое.

Голос Ольги, нежный и успокаивающий, сделал историю убаюкивающей. Мидах не помнил, чем окончилась история Тристана и Изольды, но был уверен, что плохо. А еще был уверен, что уснул. Почему девушка не разбудила его?

Последние несколько месяцев мужчина не только изучал язык той страны, в которой очутился – он наблюдал. Почти все сидхе этого дома относились к нему подозрительно, хотя и довольно дружелюбно. Демонстративно Мидаха игнорировала лишь юная сида, Викке. А вот пикси, казалось, очень рады незваному гостю. Юный оборотень его побаивался, а Ольга... Мидах задумался.

Поначалу она боялась, это было очевидно. Тогда, в аэропорту, даже отшатнулась, когда поняла, что он предложил себя взамен на покровительство. Страх на лице, а не отвращение, вот что он увидел и запомнил, ожидая совсем иной реакции.

Но в какой-то момент все изменилось. Мидах наверное даже знал, в какой – когда Ольга начала учить его языку. Первое слово, фраза, правильно построенное предложение – ведьма искренне радовалась его успехам, будто они были ее собственными. Хотя в каком-то смысле так и было. Она учила, а он впитывал знания, как губка. Просто не мог иначе. После сегодняшнего утра... Ольга же не начнет снова его бояться?

Подумав об этом, Мидах тяжело выдохнул. В каком-то смысле ведьма была единственной в этом доме, кто относился к нему если не хорошо, то просто по-доброму и без излишних подозрений. Терять такое ее отношение было... больно. После смерти Эйрмид Мидах остался совсем один.

– Извини, – послышался зевок, – я не хотела тебя разбудить.

За своими размышлениями он не заметил самого важного. Ольга проснулась и теперь убрала руки, оставив на недавно согретой коже ощущение зябкости.

– Я не спал.

Наверное, нужно было извиниться, но почему-то разум был совсем пуст, а слова не приходили. Будто полотно мыслей взяла в руки умелая прачка, а потом отбила до идеальной чистоты и белизны.

– Тогда спасибо, что не будил меня.

– Пожалуйста.

Разгадать ее мысли было сложнее, чем заставить пикси сидеть на одном месте. Беспокойство, что она станет бояться или сердиться, заметно ослабло, но не проходило. 

– Ты уже можешь встать, – намекнула девушка.

– Могу, – согласился он.

– Но..?

Привстав, мужчина отрицательно покачал головой.

– Без "но". Просто могу. И спасибо.

Потянувшись вперед, он быстро поцеловал девушку в щеку и сразу отстранился с неуверенным выражением на лице. Она тоже отпрянула, насколько смогла – Мидах все еще лежал сверху.

– За что? – в голосе ведьмы слышалось удивление.

– За то, что ты была со мной, делила сон, – пояснил он. И помолчав, добавил, – я очень редко делил с кем-то сон.

Она помолчала, будто обдумывая всю ситуацию в целом.

С легкой тревогой Мидах вглядывался в лицо напротив, пытаясь угадать приговор, пока одно лишь единственное слово не слетело с губ Оли.

– Пожалуйста.