И ночью звездной,

И при свете дня,

Не покидай, не покидай меня.

Пусть все исчезнет, и уйдут друзья,

Не покидай, мне без тебя нельзя.

(Патрик)

Чем дальше в пустошь, тем злее некроманты.

(старая Ида)

Воздух вокруг меня был пропитан запахом рамейских трав. Пламя черных свечей, симметрично расставленных на каменном постаменте, слабо трепыхалось от едва уловимого ветра. Лес молчал. Казалось, будто замер весь мир, и только здесь, на опушке, кипит, звучит жизнь. Эти звуки водопадом обрушивались на мое сознание: шаркающие шаги старой рамейки, глухие стоны, и мое сердце, бьющееся о грудную клетку загнанным зайцем.

Старуха поправила съехавший огарок и, усмехнувшись, взглянула на съежившегося от страха молодого человека, лежащего на каменной плите и пытавшегося отодвинуться при ее приближении. Получалась плохо, так как он был мастерски перетянут веревкой на манер шандинской колбаски. Видать, старуха знатно набила руку в этом деле и, скорее всего, заткнет за пояс любого мясника в городе. По коже юноши, сочась сукровицей, петляли затейливым узором руны, оставляя нетронутым только лицо.

– Чего встала? Подходи ближе, – поманила меня пальцем старая Ида. – Тебе же самой опосля все делать придется. Нянькаться с тобой не буду, и не надейся.

Я придвинулась на пару шагов ближе к алтарю. Старуха права, если уж решилась, нужно идти до конца. Своими колебаниями едва не дотянула до крайности, еще пару дней, и Эйдана было бы не вытянуть из-за грани. Мои понятия о праведности, честности и добре не будут стоить и ломаного гроша в мире, где нет его. Так что к бесам все сомнения.

Обхватив дрожащими пальцами протянутый мне ржавый серп за рукоять, я решительно надавила под самым сердцем. Плоть легко поддалась нажиму, и в моем затуманенном от происходящего сознании мелькнула мысль, что серп-то, видно, заговоренный гоблинами, раз при таком жалком виде режет не хуже меча сидхов.

– Вот так, сюда, – старуха, заботливо придерживая за кисть, направляла мою руку. Наконец лезвие достигло сердца, и юноша, выгнувшись напоследок дугой, обмяк. Прямо над его солнечным сплетением едва дрожащем маревом начал проявляться пульсар призрачно-серебристого света. – Быстрее, чего медлишь, хватай его, покуда не улетел, – прокричала Ида, судорожно всовывая мне заранее подготовленную хрустальную реторту.

Я аккуратно смахнула светящийся шарик в горловину и, уже не торопясь, стряхнула следом несколько капель крови, тонкими ручейками стекавшей с ржавого лезвия. После чего плотно закрыла кулон. Пульсар, зашипев, поднялся розовым паром к самому горлышку и опал на дно яркой карминной жидкостью.

Судорожный вздох вырвался из груди, и ноги, едва державшие меня до этого, окончательно отказали, заставив съехать спиной по шершавому камню и усесться прямо на сырую опавшую листву.

Старуха опустилась с кряхтением рядом и ласково провела по моим волосам:

– Ну-ну, Гелла, полно. Тяжело только в первый раз, а там уж... Знаешь, как говорят: «Чем дальше в пустошь, тем злее некроманты». Вот ты, поди, думала – стригой легко становятся, по блажи какой иль прихоти. Нее, дочка, всех нужда толкает, на твою похожая. Я свою душу за-ради дочери сгубила. Хворая она у меня родилась на голову, все село с нее потешалось и пальцем тыкало. Не выдержало мое сердце материнское, и стала я отбирать разум у чужих, чтобы родному отдать. А ты, вот, душу на жизнь чужого, пусть и любимого, обменяла. Не пожалеешь ли?

Я вытерла об подол испачканные руки и засунула драгоценную колбу подальше в карман:

– Не пожалею, – сказала, глядя с вызовом в глаза старой стриги. – Никогда в жизни не пожалею! Мне без него никак.

– Это хорошо, – улыбнулась старуха. – Жалеть о прошедшем – самая большая глупость в мире. Ты иди давай к своей любови-то, глядишь и успеешь. Этой эссенции ему на луну должно хватить, потом придется новую изготавливать. Уж следующего сама подыщи, у меня свои заботы продыха не дают. Эй, Борнес, проводи нашу новую сестру к дому.

Рядом с покореженной сосной, стоящей на опушке, возник мощный силуэт. Длинные заостренные уши, четко возвышавшиеся над макушкой на пару ирей, выдавали в нем ликана.

После того, как собственноручно отправила за грань человека, вволю измазавшись теплой кровью, бояться какого-то недооборотня было смешно. Не мешкая, пошла навстречу к Борнесу. Идти через чащу туманными путями и вправду намного быстрее. Такая забота старой стриги меня приятно удивила. Я шла вслед за ликаном по тропам и чувствовала нарастающую волнительную радость где-то глубоко внутри. Радость после всего того, что совершила? Видно, в мою душу уже успел прокрасться туман, хоть я и стала стригой меньше луча назад. Или она очерствела за то время, что я обивала пороги известных магов и лекарей. Одни требовали в оплату службу и тело, другим подавай золота и побольше. Золота у меня не было, ну а пожизненное рабство... я не смогла бы жить вдали от Эйдана, даже зная, что это спасет ему жизнь. Пусть хоть небо рухнет, но только вместе, только вдвоем...

Через пару лучей пути по тропе я начала догадываться, что возможно забота Иды была всего лишь способом спровадить ликана подальше от себя. Это существо не могло молчать и мига. Ладно бы Борнес рассказывал что-нибудь. Но нет, он пел. Заунывное бормотание себе под нос ликан изредка чередовал, должно быть на самых животрепещущих моментах, залихвацким воплем «Ай-яй-я-яй» на ланканский манер. Поэтому в миг, когда туман рассеялся и тропа оборвалась прямо перед порогом покосившийся хижины, я вздохнула с облегчением. Наконец-то эта явь, наполненная страшными и волнительными событиями, закончилась. Ликан посторонился, пропуская меня вперед:

– Встретимся через луну, стрига Гелла, – прищурив глаз улыбнулся Борнес, – Я проведу тебя по тропе к капищу, – мое ошеломленное лицо, перекосившееся от такой перспективы, ликан явно воспринял по-своему. – И не благодари, ты же теперь сестра по Туманной вере.

– Да, брат, спасибо за помощь, – проворчала сквозь сжатые губы, открывая покосившуюся дверь. За моей спиной протяжным отголоском с тропы неслось раздражающее «Ай-яй-я-яй».

В комнате царил сумрак. В очаге едва теплилось несколько угольков, переливаясь красными искрами. Я быстрым шагом подошла к кровати. Эйдана было едва видно под ворохом одеял, его сон казался беспокойным и больше напоминал горячечный. Голова металась по подушке, а с губ срывались тихие стоны. Боль от волчьей лихорадки была страшной. Она скручивала мышцы в жгуты, коверкая лицо оскалом, искривляла тело и предавала конечностям вид ужасающих скрюченных лап. Не мешкая более, я бережно вынула из кармана реторту:

– Любимый, проснись, пожалуйста, – присев с краю кровати ласково провела по мокрой от пота щеке. – Я принесла лекарство.

Эйдан медленно открыл глаза, в его взгляде плескалась надежда.

– Неужели правда, – прокашлявшись, хрипло спросил он, – ты нашла деньги? – тут он вскинулся. – Или... или все-таки пошла в услужения к магу? Гелла, я же умолял тебя не покидать меня одного. Зачем мне жить без тебя?

– Успокойся глупенький, ну куда я от тебя денусь, – и, взбив подушку, устроила Эйдана поудобней, – тетку свою, наконец, нашла, ту из Рамеи. Помнишь, я тебе о ней рассказывала. Она с молодости служила у некроманта. Оставил ей в наследство пару рецептов за сгубленную впустую жизнь, а тетка уж со мной поделилась. Своя кровь... Ты, вот, пей давай лучше.

Я аккуратно поднесла открытую колбу к его потрескавшимся от жара губам. Медленными глотками он пил волшебную эссенцию, пока что с недоверием глядя на меня. Но вот, еще не исчезли последние капли, а его тело начало постепенно расслабляется, скрюченные пальцы распрямлялись прямо на глазах.

– Это чудо, – вздохнул он, ощупывая свое ровное лицо, пока я вешала уже пустую реторту на спинку кровати. Хрустальная колба напоминала мне своим блеском драгоценный кулон, а не обычную бутылочку для зелий. Надо узнать, где заказывает их старуха. – Пресветлая сжалилась, Гелла, и Туман отступился от нашей судьбы. Все закончилось. – И, сжав меня в крепких объятиях, с поцелуями повалил на кровать.

Меня разбудило прикосновение теплых губ:

– Вставай, соня, тебе же сегодня в город, – звуки родного голоса окончательно прогнали сон. – Жаль, что твоя тетка такая мужененавистница после некроманта, а то б я сам съездил.

Зевнув, я сладко потянулась:

– Ничего любимый, проведаю заодно старушку, – солнце, пробиваясь сквозь окно, весело пускало по комнате солнечные искорки, отражаясь от висящих на изголовье кровати связки хрустальных колб. Улыбка мимо воли растянула губы. Права была старая стрига, тяжело только в первый раз, а потом... – Мне даже в радость...