О, как ты тяжела, жизнь привидения.

Каждую весну он терял голову.

Первые робкие лучи солнца ласкали набухающие на ветках деревьев почки, проклевывались сквозь зябкую после холода землю зеленые побеги, распускались первые нежно желтые цветочки мать-и-мачехи. Птицы, сбиваясь в пары, радостно вили гнезда, не забывая насвистывать что-то бравурно-ликующее. Струились веселые, переливающиеся золотыми искорками ручьи. Природа оживала.

Маленький мальчик, выскочив с детской площадки на аллею парка, огляделся. «Вот она», – подумал, увидев как из-за поворота, помахивая папкой для нот, появилась девочка в белом платье. Она шла, осторожно огибая лужи и улыбаясь весеннему солнышку. Ветер играл подолом безукоризненно выглаженного платья, поднимал челку и распутывал ленты в косичках.

– Та-да-а-а-ам!

Раздалось сбоку, и огромная лужа, взметнувшись приливной волной, окатила идущую с ног до головы, а через миг раздался рев.

– Мама-а-а-а,– вопила вмиг ставшая похожей на закончившую трудовой день Золушку красотка, – о-о-о-он!

– У! Ябеда! – стоящий в луже мальчик, дернув за косичку, окончательно испортил бант, оставив на нем отпечаток грязных пальцев, – а еще и жадина!

– Что-о-о-о-о-о?!

Оглядев себя и поняв – терять нечего, последний раз всхлипнув, размахнулась и треснула обидчика папкой для нот. Исписанные листки, взлетев, закружились в воздухе, белыми лебедями опускаясь на воду. Проводив их ошарашенным взглядом, девочка, всхлипнув, кинулась на обидчика. Он, не ожидавший такого напора, рухнул в лужу, утягивая за собой.

– Вот тебе! – не замечая ничего и сопя от напряжения, заколотила кулаками по мальчику.

Жертва нападения, твердо помнящий наставления деда о том, что девочек бить нельзя, пытался выбраться из лужи.

– Вы посмотрите, что ваш Гоги с нашей Танечкой делает! – понесся над аллеей женский голос.

– Да это не он с ней, а она с ним, – насмешливый мужской на миг перекрыл истеричный визг.

Услышав голос матери, девочка замерла и, вскочив на ноги, старательно заревела. Слезы текли по щекам, оставляя грязные полосы. Женщина продолжила причитать, не забывая посылать на голову Гоги все кары небесные, а Танечка, незаметно показала язык, быстро собрала ноты и, взяв даму за руку, ехидно улыбнулась.

– Пойдем мамочка, я завтра все учительнице расскажу, она его обязательно накажет.

– А я участковому позвоню, – поставила точку женщина и заторопилась, – пойдем быстрее, а то простудишься. А с вами, Гуреня, буду говорить в другом месте!

Когда они скрылись из виду, пожилой мужчина выдохнул.

– Эх, Гоги, Гоги, – сокрушенно покачав головой, посмотрел на внука. – Сколько раз я говорил– девочек обижать нельзя! А тут еще и семья скандальная, а ты...

– Дед, – внук тяжело вздохнул, – видел, какая она красивая?

– Видел, видел, – улыбка, мелькнув, спряталась в усах, – вот поставят на учет в милицию, и что тогда?

– Ну что? – пожал плечами мальчик, – постою. Мне ж не трудно.

«А завтра подложу ей жабу в портфель»,– не успел подумать, как дед, заметив мелькнувшее на лице внука знакомое выражение, тяжело вздохнул.

– Пойдем домой, – подтолкнул мальчика в спину, – а вообще, хоть бы определился. А то вчера Зарина, сегодня Таня, три дня назад Аля.

– Как определиться?!– от неожиданности Гоги замер, – они все мне нравятся.

– Иди уже, – старик посмотрел на стекающую с наследника грязную воду,– чувствую, доведут тебя женщины до беды...

Каждую весну он терял голову.

Ночи становились все короче и теплее. Ветер, поменяв направление, ласкал молодые клейкие листочки, невесомыми прикосновениями Ветки деревьев, сбрасывая чешую почек, покрывались маленькими блестящими листочками. Распускались белые, украшенные желтыми серединками звезды нарциссов. В скрытых яркой весенней зеленью птичьих гнездах лежали похожие на обточенную водой гальку яйца. Природа, окончательно стряхнув с себя зимнее оцепенение, тянулась к солнцу.

Гоги сидел на лавочке в парке и задумчивым взглядом провожал проходивших мимо девушек и женщин. Цокали в такт с сердцем по асфальту каблучки. Ветер, играя подолами юбок, чуть приподнимал их, открывая горящему взгляду мужчины когда щиколотки, когда колени, а иногда и трусики. Перевозбужденное либидо толкало на безрассудные поступки, а оборванные клумбы и ежедневная «пробежка» от разъяренных смотрителей парка придавала остроту ощущениям.

Гоги не просто так проводил все вечера в парке, он охотился. «Прав был дед» – думал, подрываясь наперерез очередной даме и протягивая ей сорванный недалеко цветок.

– Девушка, вы прелестны, как нераспустившийся бутон лотоса, отражающийся в прозрачной синей глади лесного озера, – он обаятельно улыбался, – чья глубина и цвет, так похожи на ваши глаза.

Запас дежурных комплементов для разного цвета глаз, волос, фигуры, роста был заготовлен и филигранно отточен. Гоги уже вступил в тот возраст, когда его находящееся в постоянном поиске либидо позволяло ему выбирать. Уже не все, но все еще очень многие дамы казались прекрасными, и за ними он был готов идти на край света или бежать от разъяренного мужа или, что хуже, толпы родственников.

«Он их искал хоть с упоеньем, но оставлял без сожаленья», – слегка поправив бессмертные строчки классика, Гоги сделал их своим девизом. Очень рано женившись, он быстро понял – семейная жизнь не для него, и ушел в свободное плаванье. Гордым орлом паря над Энском и его окрестностями, он осчастливливал женщин своим появлением в их жизни. Осыпал комплиментами и подарками, на которые спустил почти все оставшееся после развода состояние, отчего висящий на стене портрет деда, казалось, смотрел с немым укором. Но главное, ни одна из его дам не догадывалась о том, что помимо нее есть кто-то еще.

Встречи были расписаны по дням недели и напоминали график работы, на которую гордый потомок княжеского рода так и не смог устроиться: у него элементарно не хватало времени.

– Милый, – Таня (вот уже три недели живущая под псевдонимом мисс четверг) томно улыбаясь, скользила пальчиком по могучей покрытой густой растительностью грудиГоги, – мне кажется, нам пора перестать скрываться.

– Дорогая, – предусмотрительно перехватив руку, поднес ее к губам, и зашептал, касаясь тыльной стороны ладони легкими поцелуями, – а как же твой муж? И потом, я не смогу дать тебе тот образ жизни, которого ты заслуживаешь. Я разорен.

Со вздохом закончил, проникновенно глядя в глаза. Гоги славился тем, что умело превращал недостатки в достоинства, отбиваясь от очередного поползновения на свою свободу.

– Ах, какие пустяки, – легко хлопнув подушечками пальцев по губам, пассия высвободила руку, чтобы снова зарыться в волосы на груди, – по брачному контракту мне причитается половина состояния моего мужа, так что у нас все будет хорошо. Но есть мысль лучше, давай убьем паразита, и тогда все, все будет нашим. Я буду тебя обеспечивать, а ты меня...

Игриво подвигав бровями, Танечка, не отводя взгляда, провела ногтями по коже, оставляя красные полосы.

«Прав был дед», оценив сталь, появившуюся во взгляде пассии, обречено подумал Гоги, – «пора от нее избавляться. И чем скорее, тем лучше». Набрав в легкие воздуха и придав лицу соответствующее выражение, загрохотал:

– Никогда потомок древнего рода не будет альфонсом! Так что, – горя Мефистофельским взглядом из-под густых бровей, поднялся на кровати, – уходи!

– Не хочешь, значит?– Танечка, вскочив, прищурилась, – думаешь, я не знаю про остальных баб? Детектив предоставил мне полную информацию о твоей жизни.

– И что?– слегка сбился с возмущенного тона Гоги, – гражданский брак– гражданские права. А учитывая, что у меня перед тобой вообще никаких обязательств, что ты сделаешь?

– Да я...да я..., – женщина растрепанной фурией заметалась по спальне, – я мужу расскажу, и он тебе...

– Вот все-все расскажешь? – широко улыбаясь, Гоги встал и, сорвав с кровати простыню, накинул ее как тогу, – не позорься, уйди красиво. По-братски тебя прошу.

Входная дверь особняка с грохотом закрылась, ставя точку в отношениях. Побелка лепестками вишни осыпала пол, и наступила тишина.

Каждую весну он терял голову.

Ночи, становясь светлее, больше походили на сумерки, а долгие дни оставались по-летнему жаркими. Деревья цвели, покрывшись снегом лепестков, из-под которого не было видно зеленых листьев. В гнездах начинался настоящий переполох. Пищали вылупившиеся птенцы, курсировали туда-сюда счастливые родители. Жужжали пчелы, порхали бабочки и маки, разноцветным, колышущимся, ковром покрывали землю. Приближение лета чувствовалось в теплом дыхании ветра, перебрасывающем парашюты одуванчиков. Природа жила по своим законам.

Гоги сидел на знакомой скамейке, мрачно глядя на темную аллею парка. «Как же так?!» думал, не замечая приближающуюся девушку.

Он снова прокручивал в памяти ту ночь. Грохот входной двери и появившегося на пороге разъяренного мужчину, который, выкрикивая оскорбления, бросился на него с кулаками. То, как они, катаясь по полу и сшибая мебель, обменивались ударами. Довольный визг Танечки и льющуюся из носа кровь, а потом... Потом увидел себя со стороны. Он лежал на полу, а голова валялась рядом.

– Давай зароем его в саду.

Женщина, метнувшись к машине, принесла из нее саперную лопатку и начала совать сидящему на полу с потерянным видом мужчине, в руке которого блестела сорванная со стены фамильная сабля.

– Это конец, – отбросив оружие, принялся раскачиваться из стороны в сторону тот, жалобно причитая.

– Соберись, тряпка!

Таня швырнула орудие копания на пол, и от грохота заложило уши.

– Что ты орешь?! – Гоги, не выдержав, сел. Пошарив по полу, нащупал голову и, схватив ее, машинально приставил на место, – слушай, дорогой, как ты живешь с такой стервой?

– Ааааа!!! – мужской и женский голоса, слившись, зазвучали в диапазоне ультразвука...

 Прошел первый шок, и осознание прошло, и на смену им пришла апатия. Жизнь закончилась, а вспомнить, кроме череды случайных любовниц, нечего. И не было желания возвращаться в родовое гнездо. Туда, где с портрета дед с укоризной будет смотреть на него, последнего из рода, так ничего и не добившегося отпрыска...

Девушка подходила все ближе. В полумраке весенней ночи тонкие каблучки отбивали ритм сердца. Короткие, по самое небалуйся, шорты открывали стройные ножки, а тонкий топ подчеркивал упругую, нестесненную условностями и лифом грудь. Волны волос струились, обрамляя точеное лицо. Не обращая внимания на сгусток тумана возле скамейки, покачивая бедрами, она шла по аллее.

«Пойду, поругаюсь фейками»,– подумал Гоги, выныривая из раздумий и, наконец, услышав стук каблучков, машинально повернул голову на звук.

– Вах! – забывшись, резко вскочил и голова, слетев с плеч, упала к ногам девушки, – а отсюда вы еще прекрасней.

Прошептал, глядя снизу вверх, и обаятельно улыбнулся. Красавица, замерев, хватая ртом воздух, уставилась на него.

– Не смотри так, лучше поцелуй, – вытянув губы трубочкой, голова не изменившего себе Гоги пару раз чмокнула воздух.

– Аааааааа!

Эхом разнеслось по вмиг проснувшемуся и ожившему парку. Девушка, отчаянно визжа, скрылась за поворотом. «А все не так плохо», – подумал Гоги, слепо шаря руками вокруг себя.

– Где моя голова, – пробормотал он и, наконец, нащупав искомое, сунул подмышку.

С этого вечера у Гоги началась новая жизнь. Гуляя по парку он развлекался, выскакивая перед женщинами, и, уронив им под ноги голову, наслаждался видами. Расстраивал свидания, устраиваясь на скамейке рядом с целующимися парочками, держа на коленях голову и не забывая обаятельно улыбаться, вопрошал.

– Голову мою не видели?

Ночами резался с фейками в преферанс, а изредка под настроение мог проводить особо понравившуюся даму до ее дома. А там, пугая кошек, соседей и домашних (если таковые имелись), развлекать до утра пением под окнами. Жизнь стала другой, но она продолжалась, и Гоги не унывал.

Каждую весну он терял голову...

И все бы ничего, только весна в Энске круглый год.