Раскинувшейся сетью переплетаются ветки, закрывая небо. Пелена предрассветного тумана легким облаком поднимается над поднявшейся за ночь, покрытой россыпью росы травой. Черный монолит погруженных в глубокий сон деревьев кажется несокрушимой скалой. Тишина и покой.

Небо медленно светлеет, из серого становясь розовым, потом багровым. Первые лучи солнца, скользнув из-за горизонта, лаково касаются кажущейся несокрушимой черной скалой громады деревьев, скользят, вырисовывая очертания, и все меняется. Под первым порывом проснувшегося ветерка вздрагивают, рассыпаясь переливами бриллиантовых капель, листья. Туман, редея, поднимается все выше и, цепляясь за кроны, как утопающий за камыши, исчезает. Птичьи трели сначала робко, потом все смелее раздаются под сводами, разлетаясь эхом, и монолит, дрогнув, раскалывается. Потянувшись к свету, потягиваются, раскрывая бутоны, цветы и ещё влажный зеленый ковер вспыхивает, переливаясь разноцветьем.

Плетеная корзинка, задевая выступающими сучками, оставляет на коже розовые полосы, но маленькая девочка этого не замечает. Её взгляд скользит по шершавым стволам, корабельными мачтами уходящих в небо, деревьев. «Туда!» Крутанувшись на пятках, она бежит в маняще мелькнувший просвет. Невысохшая роса холодит ноги, впивается в подол сарафана. С каждым шагом корзина становится все тяжелее, а просвет внезапно прячется за вставшим на пути непролазным кустарником.

– Ой.

Зацепившись за корень, малышка падает, неловко взмахнув руками. Грибы, вылетев, рассыпаются разбрасывая шляпки. Всхлипнув, поднимается на колени и, оглядевшись, протяжно вздыхает. Огромные глаза наливаются слезами, и они бегут, оставляя дорожки на чумазых щечках, подбородок вздрагивает, и страх с каждым мигом становится все сильнее.

– Не плачь, – раздается над ухом, и теплое прикосновение, коснувшись кожи, ловит прозрачную каплю.

– Ты кто? – девочка, перестав плакать, смотрит на маленького человечка, за спиной которого трепыхаются прозрачные крылышки. Страх исчезает, и вместо него просыпается любопытство, – можно?

Потянувшись, хочет дотронуться, но существо, отпрянув, морщится, глядя на грязную ладонь.

– Кто я? – во взгляде малютки мелькает удивление, – пикси, а ты?

– Мари, – девочка, размазав остатки слез по щекам, улыбается, – ты не знаешь, как выйти из леса? Мне домой надо.

– Знаю,– облетев вокруг, дергает за прядку, – но давай поиграем.

– Ой, покажешь?– малышка принимается быстро собирать рассыпавшиеся грибы в корзину, – а поиграть не получится, меня мама будет ругать, что так долго ходила.

– Мама-а-а-а-а, – летунья окидывает девочку задумчивым взглядом, – ладно, иди за мной.

– Не спеши, – девочка, старясь не отстать, задыхаясь, продирается сквозь густой кустарник.

– Разве я спешу?– пикси, блестя крылышками, разглядывает вспухающие на бледной коже красные с капельками крови полосы, просто ты очень медленная.

– Больше не могу, – выбравшись из кустарника, Мари опускается на мох, обхватывает колени руками и, уткнувшись в них лицом, плачет. Вздрагивают под холщевой рубахой худенькие плечи, всхлипы становятся все громче, а капли крови, скользя по коже рук, рубиновыми каплями падают на землю.

– Снова? Как с тобой играть? Похоже, ты сломанная, – кружа над ее головой, пикси с силой дергает за прядь, – ну же! Вставай! Догоняй меня.

– Не...не...не, – слышится сквозь с рыдания, – не могу. Хочу к маме-е-е-е.

– К маме-е-е-е, к маме-е-е-е-е-е, к маме-е-е-е-е – передразнивая, крутится вокруг головы, дергая за волосы,– и иди к своей маме!

Пикси, раздраженно фыркнув и сверкнув крылышками, исчезает в листве.

– Не улетай...

Только ветер шуршит листвой, да откуда-то издалека раздается птичья трель. «Наверное, лес кончается там». Девочка, тяжело вздохнув, поднимается, и, волоча ставшую неподъемной корзину, спотыкаясь, идет на звук. Прозрачные капли, смешиваясь с рубиновыми, высыхают, оставаясь разводами на выпрямляющейся за ее спиной траве.

***

Солнце, поднявшись в зенит, пробивается сквозь листья. Солнечные зайчики играют в чехарду, прыгая через подсохшие травинки, цепляются за ветки кустов, скользя по стволам, заглядывают в дупла. В горячем мареве запахи цветов переплетаются, складываясь в причудливые ароматы, от которых воздух становится сладким. Жужжат шмели, шуршат по коре белки, похрустывают под лапками вздрагивающего от звука собственных прыжков зайца ветки. Звонко стучит, пытаясь догнать жучка, дятел, издалека слышится «ку-ку, ку-ку, ку-ку».

– Кукушка,– пережидающая полуденный зной в тени дерева девушка с задумчивым видом разглядывает лежащий на коленях букет полевых цветов, размышляя, какой следующим вплести в венок. Она настолько поглощена своим занятием, что не замечает, что за ней наблюдают, – кукушка...

Наконец определившись, выдергивает синий цветочек и, вплетя его, продолжает:

– Сколько мне, – сложив два конца плетения, осторожно скрепляет травинкой, перекусывая торчащий край, – жить, – выдохнув, отставляет венок на вытянутых руках, разглядывает,– осталось?

Порыв ветра, налетев, лохматит челку, и шорох за спиной заставляет обернуться. Наткнувшись на взгляд изумрудно зеленых глаз, девушка замирает. Красивый юноша, именно такой, какого она видела в своих девичьих снах, стоит за деревом, глядя с интересом, и улыбается. Невольно улыбнувшись в ответ, чувствует, как вспыхивают румянцем щеки, и чтобы скрыть смущение, неловко надевает венок. Всего на миг зажмуривается из-за попавшей в глаз травинки, а когда открывает глаза, юноши уже нет. Внезапно жаркий солнечный полдень становится холодным и серым. Сердце, замерев, пропускает удар и срывается в дикий темп. «Он не мог далеко уйти. Догоню»

– Эй, – вскочив, роняет остатки букета, – куда ты пропал?

Добежав, заглядывает за дерево, но там никого, лишь подрагивают листочки. До рези в глазах вглядывается между стволов, пытаясь понять, куда делся незнакомец. «Неужели мне привиделось?» И от этой мысли тоска сжимает душу. «Сюда» слышится в шелесте травы. «Найду! Он – моя судьба». Упрямо мотнув головой, девушка шагает от опушки вглубь леса. « Иди за мной», – зовет ветерок. Огонек, мелькнув в зелени, перепрыгивая с травинки на травинку, указывает путь.

– Подожди, не торопись.

Все быстрее шаги, и вот уже бежит, не замечая, как деревья, сомкнувшись за спиной, надежно спрятали дорогу. Венок, зацепившись, повисает на ветке, растрепавшаяся коса, подгоняя, бьет по спине, ставшее тяжелым дыхание сливается с хрустом веток. Огонек, мелькнув, исчезает, и девушка, замерев, оглядывается. «Вот он». Идеальной красоты юноша улыбается и манит рукой.

– Иду к тебе.

Протянув руки, шагает по кажущемуся шелковым ковру из травы к своей мечте и не замечает, как вязнут ноги в лесном болоте. Трясина с тихим чавкающим звуком, втягивает свою жертву. Доходя до колена, потом до пояса. А девушка улыбается, продолжая тянуться к своей судьбе.

– Странные люди,– юноша, дойдя до края болота, присаживается на корточки и смотрит с интересом.

Его голос, зазвучав музыкой, рассеивает мираж, и жертва его обаяния, стоя по плечи в болоте, внезапно осознает происходящие. Крик ужаса взвивается ввысь.

– Почему всегда так, – зажав уши, морщится. На идеально красивом лице появляется брезгливая гримаса.

– Спаси, – шепчет девушка севшим голосом, продолжая протягивать руки

– Зачем? Ты же спрашивала, сколько тебе осталось, – улыбается ей в ответ.

– Пожалуйста, – в широко распахнутых глазах плещется надежда. Топь, вцепившись в добычу, втягивает, накрывая подбородок, и не дает открыть рот. Дрожат крылья лихорадочно втягивающего воздух носа, а во взгляде стремительно гаснущая надежда сменяется ужасом.

– Зато теперь ты знаешь, – юноша внимательно наблюдает за погружением, – смерти нет.

Все еще торчащие на поверхности пальцы руки сжимаются последней судорогой. Заметив на на одном дешевенькое колечко, привстав, стягивает его.

– На память, – вытащив из кармана веревочку, нанизывает на нее украшение.

 Трясина, вздыбившись пузырем, лопается, разлетаясь брызгами и оставляя на идеально чистой рубахе пару пятен.

– Ну вот, – морщится, – снова испачкался.

***

Солнце медленно опускается к горизонту. Усилившийся ветер, зашуршав листвой, приносит прохладу. Цветы, потихоньку закрывая лепестки, ждут последних устраивающихся в них на ночлег постояльцев. Звуки становятся глуше, и где-то в чаще ухает просыпающийся филин. Тени поскрипывающих после дневной жары деревьев, вытянувшись, стелятся по земле. Мыши, шурша возле корней, заканчивают последние приготовления.

– Как же меня угораздило-то?

Нотка перегара, врываясь в пряные ароматы летнего вечера, застает шмеля в полете, и он, замерев, гулко падает на тропинку.

– Еще по одной, на ход ноги-ик, – мужчина, опираясь ладонью на ствол, посмотрел себе под ноги и попытался сфокусироваться на их количестве, – больше нико-ик.

– Какой интересный мужчина, – из-за дерева скользящей походкой появилась женщина.

– Ик, – широко улыбнулся, – и ты тоже ни-ик.

– Забавный, – приблизившись на шаг, скользнула подушечками пальцев по небритой щеке и, глядя смеющимся взглядом, наморщила носик.

– Красавица, – обдав даму перегаром, по-свойски обнял за талию и, пошатнувшись, прижал к себе,– ты одна?

Облапав, скользнул ладонью по изгибам, не замечая недобро вспыхнувшего взгляда, и сжал зад.

– Пойдем, – мотнул головой, откидывая с глаз челку, чуть не рухнул и закончил, – провожу.

– Провоооодиииишь, – женщина, спрятав под ресницами горящий взгляд, уперлась ладонями в плечи, – а сможешь ли?

– Да я, – мужчина, разжав объятия, стукнул себя кулаком в грудь. Ударившись спиной о дерево, с трудом удержался в вертикальном положении, – да для тебя, – игриво подмигнул,– все что захочешь!

– Прямо все что захочу-у-у, – скользнув тонкими пальчиками по шее, коснулась края рубахи, – ну пойдем. Герой.

Последнее слово вылетело с лающим смехом и, сжав похожую на лопату руку мужчины, потянула за собой в надвигающуюся темноту.

– Мы к тебе или ко мне? – перехватив, притиснул и, скользнув ладонью по талии, поднялся выше, накрывая грудь.

– Ко мне.

– Но ведь тут, – все еще прижимая даму к себе, мужчина, наконец, отвел взгляд от призывно вздымающейся груди и огляделся, – чаща.

– Ты же сказал, – вывернувшись из объятий, женщина полоснула горящим взглядом и, улыбнувшись, сделала шаг назад, – все что захочу. Так вот я хочу тебя.

Улыбка, вытягиваясь, становилась оскалом. Такое еще пару минут назад желанное тело, выгибаясь, теряло привлекательность форм, трансформируясь во что-то ужасающее. «Бежать!» Мозг давал команду, но ноги оказывались двигаться. А на месте прелестницы потягивался, разрывая сумрак вечера зубами, огромный, матерый волк.

– Твою мать, – прошептал мужчина, пересохшими от страха губами.

Зверь, сделав шаг к жертве, демонстративно втянул воздух и чихнул. Чуткое ухо уловило журчание еще до того, как оно коснулось земли. Толкнувшись всеми лапами, отскочил и, оскалившись, зарычал.

– А-а-а-а-а-а-а!

Мужчина, мгновенно протрезвев, сорвался с места. Спотыкаясь о корни и врезаясь в деревья, он бежал со всех ног, не разбирая дороги, стремясь оказаться как можно дальше от этого страшного места. Волк не сразу кинулся следом. Свесив язык на бок подождал, пока треск, отдаляясь, станет затихать и, мягко толкнувшись лапами, понесся следом. Ветер шевелил шерсть на загривке, земля мягко пружинила, мышцы пели песню погони, а азарт хищника бурлил в крови.

Нагнав, зверь начал игру. Он заходил то справа, то слева, подрезал, заставлял менять направление. У его добычи не было шансов. По изорванной ветками коже лица текли слезы. Ставшие деревянными мышцы не слушались, из разбитых коленей сочилась кровь, а перед глазами все расплывалось.

Жертва слабела, запах крови и пота раздражал чувствительные ноздри, желудок сжимался голодными спазмами, и играть расхотелось. Жертва, собрав последние силы, рванула вперед и, врезавшись в дерево, рухнула навзничь, хрипло дыша. Охотник, передними лапами придавив к земле, почувствовал, как под ними колотится сердце, ухмыльнулся и, впившись зубами в плоть, заурчал причмокивая.

 Раскинувшейся сетью переплетаются ветки, надежно скрывая под своей сенью события прошедшего дня. Черный монолит погруженных в глубокий сон деревьев кажется несокрушимой скалой. А над ним раскинулось бескрайнее, украшенное миллиардами вспыхивающих и гаснущих звезд небо. Тишина и покой.