Карта ролевой игры "Чужие тайны. Александринка"

Всё то время, что Аннушка стояла у окна, а мысли её были заняты размышлениями обо всём том, что стряслось с нею, начиная с сегодняшнего утра, она слушала голос Петра Тимофеевича, не особо прислушиваясь к тому, что именно он говорил. Но по спокойствию, которое тесно соседствовало с её тревогою и по тому, как она чувствовала, что компания Уварова приятна её отцу, Анна могла судить о том, насколько славно было понимать, что Пётр Тимофеевич рядом.
И когда он подошёл к ней и она вновь услышала его ровный и глубокий голос, она вдруг с пронзительной ясностью осознала, что сегодня обрела гораздо больше, чем просто знакомого, с которым ей приятно общение и которому хочется улыбаться. Улыбаться просто так, потому что на душе хорошо и покойно.

- Нет-нет. Не нужно так хлопотать из-за того, что я оказалась рассеянной, - запротестовала Аннушка, уже зная, куда отправится сегодня, благо все обстоятельства складывались для этого наилучшим образом. - Право, мне неловко из-за того, что по моей вине, ваши подчинённые обретут столько забот.
Понимание, что Уваров рядом, действовало на Аннушку успокаивающе, а его близость, когда он был настолько рядом, напротив, выбивала почву из-под ног. Но она всё равно не смогла отказать себе в том, чтобы скользнуть взглядом по его лицу, что было очень близко от её лица, остановиться на губах, и вновь вернуться к глазам.
- Что же вы делаете со мною, Пётр Тимофеевич? - прошептала Анна, даже не рассчитывая получить ответ на свой вопрос. Но сразу следом за этим слабо улыбнулась Уварову, исполняя его просьбу. И потому, что ей хотелось улыбаться, когда она была подле него.
А следом неуверенная улыбка её едва не превратилась в испуганный вдох. И вдох этот так и не слетел с её уст, стираемый сладостным ощущением того, как Пётр Тимофеевич обнимает её, бережно прижимая к себе. Пусть это всего лишь желание утешить... Пусть... Но как же славно чувствовать себя защищённою, нужною, всего на мгновение, которое длится и длится. И каждый вдох даётся с таким трудом, что начинает кружиться голова. Или быть может, она кружится от того, что чувств внутри Анны так много, и все они так сладостны и невероятны, что нет ни единой возможности облечь их в слова.

На лице Анны отразилось изумление. Разве же это тайна, всё то, о чём спрашивал Пётр Тимофеевич? Нет в этом решительно ничего того, что казалось бы таинственным и необычным.
- Я люблю чувствовать себя свободною, вот как сейчас, - призналась Аннушка, даже не пытаясь скрыть того, что владело её душою и разумом в этот момент. - Я люблю мечтать и по сей час. А в детстве, когда я смотрела на проплывающие мимо облака, я мечтала научиться летать. Мы даже раз с Агатою хотели спрыгнуть вниз со второго этажа, потому что я уверяла её, что если мечтать и верить, то можно обрести небо. Тогда лишь только разум Агаты, которого лично я всегда была лишена, удержал нас от сломанных рук и ног, - она снова улыбнулась. - А обрадовать меня способно очень малое и одновременно настолько огромное, что возможность обладать этим бесценна сама по себе. Счастие моих родных и близких. Большего мне и не нужно. А не переношу я вещи тривиальные и очень даже скучные: вышивать, играть на фортепиано и ещё малиновое варенье. Оно мне слишком приторно. Вот и всё... Так что вовсе ваши вопросы были не о тайнах, а о том, как скучно быть Анною Ковалёвой.

Он отстранился, и Аннушка вдруг почувствовала себя сиротливо, одновременно с этим осознавая, что именно и где она делает наедине - если не считать больного спящего отца - с едва знакомым мужчиной.
- Вы не напугали, Пётр Тимофеевич. Это я забылась, за что прошу у вас прощения. А уже вечер, и вам, должно быть, пора отправляться на встречу с Ярцевым. Идёмте, я провожу вас. И спасибо вам за вашу заботу и участие.
И она быстро, чтобы не передумать, покинула комнаты отца и отправилась ко входной двери.
"Идите, Пётр Тимофеевич, скорее покиньте меня, чтобы я не совершила самую глупую ошибку в жизни и не стала умолять вас забрать меня из этого дома, чтобы больше не чувствовать того, как давят эти стены, как хочется взмыть наверх, делясь мечтами со всем миром и обрести небо".
- Всего хорошего вам, Пётр Тимофеевич, - уже возле выхода из дома проговорила Аннушка, старательно улыбаясь Уварову и протягивая руку для поцелуя. - Позвольте пожелать вам удачи в вашем деле, и пожалуйста, будьте осторожны.
Она старалась произносить слова бесстрастным тоном, борясь с собою и пытаясь унять все те мысли, что возникали в её голове.
"Идите, Пётр Тимофеевич, и обещайте, что мы ещё непременно увидимся. Хотя бы раз. Чтобы я знала, что с вами всё в порядке и вы не пострадали нынче", - подумала Анна, но говорить этого вслух, разумеется, не стала.

Последние слова, произнесённые Петром Тимофеевичем пред вынужденною разлукой, заставили сердце Анны сжаться от страха, что она больше никогда не увидит Уварова. Нет, вне сомнения, с ним ничего не случится нынче вечером, но вот... Захочет ли он вновь встретиться с нею? Есть ли обстоятельства в его жизни, что могут не позволить этой встрече состояться? Анна ничего не знала об Уварове и от того тревога эта становилась всё более явственной и ощутимой. Но она ничем не выдала себя. Не позволила ни единому слову сорваться с её уст, лишь только сосредоточила всё своё внимание на пылающей словно в лихорадочном пожаре коже ладони, к которой только что прижимались губы Петра Тимофеевича.
А вот в пожелании того, что вечер сей будет ей приятен, Аннушка очень сильно сомневалась. И когда за Уваровым закрылась дверь, она обхватила себя руками, словно в новой попытке согреться и защититься от чего-то неведомого, и взгляд её скользнул за окно. Ранние осенние сумерки уже властвовали в Петербурге, и в городе наступало то время, когда остатки дня исчезают столь стремительно, что кажется, будто они тают, как горсть снега, принесённая в жарко натопленное помещение.
Постояв так немного и прислушиваясь к самой себе и к безмолвию дома, Аннушка направилась быстрым шагом к комнате Агаты, чтобы взять пальто и шаль и отправиться в Летний. Второго такого шанса ей могло больше не представиться.

Она почувствовала, что кто-то идёт следом за нею прежде, чем обернулась и приметила быстро скользнувшую за дерево неясную тень. Страх сжал спазмом горло, а сердце пустилось вскачь, заставляя Анну прибавить шагу, сворачивая на узкую улочку, которая могла стать для неё смертельной ловушкой. Кто-то следовал за нею, и от этой мысли, от того, что она теперь находится так далеко от дома и что нет больше ходу назад, ужас сковывал морозом душу.
Анна Павловна вскинула подбородок выше, плотнее кутаясь в шаль и ускорила шаги, направляясь в сторону Летнего и надеясь, что его ворота не будут закрыты в этот поздний час.

Дойдя до ворот Летнего, что оказались в этот час незапертыми, Аннушка смело вошла в них и ускорила шаги, затылком чувствуя, что за нею следят. Страх сменился злостью на то, что ей помехою в её деле будет какой-то незнакомец. Почти что добежав до клёна, того самого, возле которого они с Агатою утром собирали листья, Аннушка быстро спряталась за ним и принялась наблюдать за тем, кто покажется на дорожке следом, стараясь ничем не выдать своего укрытия. И тут же услышала жалобное:
- Барышня! Барышня, где вы? Как в воду канули... Неужто потерялись из виду? Ась? Ой страшно мне, страшно... Ой, отзовитесь лучше! Господи помилуй, избави от лукавого, ой святая Богородица, заступись!
Мстительно наблюдая за тем, как Дуня истово крестится, стоя на дорожке Летнего и испуганно озираясь, Анна с облегчением выдохнула, не торопясь откликаться.
- Кто послал тебя следить за Аннушкой, а ну признавайся! - громко зашептала она, в темноте едва распознавая черты лица Дуни, что таращилась в никуда, пытаясь понять, кто рядом.
- Ой, барышня, ведь вы это! Ай, ну что же вы творите, ась? Так и до могилы недалеко...
- Недалеко до могилы тебе будет, Дуня, коли ты за мною вот так следить станешь, - наконец, смилостивившись над несчастной, вышла из-за дерева Анна. - Кто тебя просил за мною красться? Напугала, дурная!
- Так я не со зла. Я же помочь вам хотела, прикрытие какое обеспечить, ежели бы вы в беду попали.
Аннушка покачала головою и быстро зашагала в сторону пруда, едва приметного в темноте, чьи воды сверкали в лунном свете.
- Прикрытие ты мне обеспечить можешь, если немедля домой вернёшься, да матушке скажешь, что спим мы с Агатою. Так что ступай, Дуня, пока я не осерчала.
Служанка колебалась несколько секунд, а после, очевидно решив, что дома она будет нужнее, да и барышне ничего не угрожает, кивнула.
- Вы только это, Анна Павловна, обернитесь уж поскорее, с каким бы кавалером вы тут ни встречались.
И споро, пока Аннушка не одумалась и не обрела дар речи, зашагала к выходу.

А Анне было чем заняться. Она принялась осматривать траву в поисках медальона, стараясь думать исключительно о том, как они с Петром Тимофеевичем прогуливались тут совсем недавно. Эти мысли отвлекали её от страхов, что рождали внутри неё неясные тени и шорохи, которые Аннушка слышала то тут, то там. Уговаривая себя, что это всего лишь плод её воображения, она старательно шарила в траве руками, и совсем скоро чаяния её были вознаграждены.
Вместе с найденным медальоном, казалось, к ней вернулся сам ангел-хранитель, и Аннушка, прижав к груди найденное украшение, поспешно поднялась на ноги.
Вновь оказавшись на дорожке, девушка поняла, что ночь за эти краткие минуты стала окончательно непроглядной, да и с неба, ко всему, стал накрапывать мелкий дождик. Кое-как добредя в темноте до клёна, Аннушка устроилась на холодной земле, прислонившись спиною к его стволу и решила, что самым разумным ей будет обождать здесь, пока рассвет не позволит ей вернуться домой. С мыслями о найденном медальоне, которые тут же сменились воспоминаниями о том, как Уваров обнимал её, успокаивая и шепча какие-то слова, Аннушка прикрыла глаза, почти сразу же проваливаясь в сон.

Аннушке снилась маменька. Отчего-то она была совсем не Ефросиньей Фёдоровной, а той незнакомкой, чей портрет содержался внутри медальона. Но это вовсе не пугало Анну. Напротив - она была счастлива, что всё разрешилось. И что нашлось простое объяснение тому недовольству, которое столь щедро выливалось на Аннушку со стороны Ефросиньи Фёдоровны.
Они с маменькой гуляли по полю, и так славно было вдыхать душистый воздух, напоенный ароматами луговых цветов. И так славно было нежиться в лучах тёплого солнца и слушать мамин голос. А после матушка остановилась, и Аннушка оказалась с ней лицом к лицу.
- Ты нынче совсем взрослая стала, Аннушка, - проговорила мама, улыбаясь дочери. - Но всё также можешь обрести небо.
А после тихо рассмеялась и, протянув руку, провела пальцами по щеке Ани.

Аннушка распахнула глаза, не сразу понимая, где она находится и что рядом с нею делает Пётр Тимофеевич. После этого ей в голову стрелой влетела мысль о том, что она, должно быть, уснула прямо в Летнем. А следом за этим щёки её обожгло волной стыда. И когда Уваров закутал её в своё пальто, подхватил на руки и куда-то понёс, она не смогла вымолвить ни слова, всё также сгорая от стыда.
Всё происходило как во сне, с той лишь разницею, что ощущения тепла и света, которые были в сновидении Анны, сменились прохладой осенней дождливой ночи. Но неизменным оставалось одно: рядом с нею и во сне, и в реальности был тот человек, которого она хотела видеть подле себя.

А Аннушка всё также сидела молча, наблюдая за движениями Петра Тимофеевича и пылала одновременно от странных желаний, будоражащих кровь и от вызываемого ими стеснения. Такое допускать приличная девушка была не должна, но Аннушка, несмотря на это, не сделала ровным счётом ничего для того, чтобы остановить Уварова. И обжигающие прикосновения его ладоней было ощущать так славно и сладостно, что неприличность ситуации казалась уже закономерною.

- Я это сделала не специально, - тихо запротестовала Аннушка, не в силах отвести взгляда от лица Петра Тимофеевича. - Я же совершенно не предполагала, что засну. А возвращаться домой мне казалось опасным, - пробормотала она, понимая, насколько глупо звучат эти слова после того, как Анна пришла в Летний ночью, презрев все мысли о вероятной опасности.
Они куда-то направлялись, и Аннушка поймала себя на мысли, что ей совершенно не важно, куда именно. Близость Уварова, эта новая с ним встреча, казалась ей маленьким чудом, от которого решительно не было сил отказаться.

Анна нахмурилась, покоробленная тоном и тем, что именно ей было сказано. С одной стороны, Пётр Тимофеевич оказал ей неоценимую услугу и проявил заботу о ней. С другой, она не заслужила подобного тона. И ничего ему не сделала, чтобы он говорил с ней подобным образом.
- Пётр Тимофеевич, я очень благодарна вам за участие, но вероятно, будет лучше для нас обоих, если мы с вами не станем делать вид, что я нуждаюсь в наставлении на путь истинный. Я свободная девушка, и "улизнуть", как вы изволили выразиться, никуда не собираюсь. Если мне будет надобно, я покину вашу карету ровно в тот момент, когда сама сочту нужным.
И, подняв подбородок, стала тоже смотреть в окно кареты, едва сдерживаясь, чтобы не спросить, куда они всё же едут.
- И спасибо вам ещё раз, за заботу. Простите, за то, что доставила вам столько трудностей, - всё же добавила Аннушка, чтобы её тирада не казалась настолько неуважительной, насколько её мог посчитать таковой Уваров.

Анну охватили настолько контрастные чувства, что она не понимала в них ровным счётом ничего. Ни того, что она ощущает в первую очередь, что средь всего этого важно, а что нет. Ни того, что ей со всем эти делать. И наряду с желанием насладиться близостью мужчины, который за такой короткий промежуток времени стал ей настолько важен, возникла почти что потребность оказаться от него как можно дальше. И Анна не узнавала сама себя.
- Нашла, - тихо ответила она, безотчётно передёргивая плечами от тех воспоминаний о сне, что вновь охватили её, стоило подумать о медальоне. - И даже не пришлось никого утруждать.

Последующие действия Уварова, когда он вдруг оказался ещё ближе, а руки Петра Тимофеевича оказались расставленными по обеим сторонам от её головы, напугали Аннушку ещё сильнее. И вновь полярные желания - немедля бежать и остаться здесь, подле него - властвовали над её душой в этот момент.
- Дружеским? - не думая о том, что спрашивает, выпалила Анна. - Если дружеским, то, разумеется, поставлю вас в известность, - пообещала она, не понимая, что именно огорчает её в этом эпитете.

- Очень приятна, - мгновенно растеряв весь свой пыл, с которым некоторое время назад она бросилась защищать свою свободу, ответила Анна, совершенно сбитая с толку тем, как простое прикосновение к её щеке напрочь лишило её полярности чувств, оставляя только одно: странное, неизведанное до этого возбуждение, пламенем разнёсшееся по венам. - Но я бы не хотела, чтобы вы, чтобы я... Видели меня в таком виде, - быстро прибавила она, чтобы не передумать.

И только теперь Аннушка поняла, что они куда-то прибыли, и экипаж остановился. Заслышала голоса, доносящиеся снаружи, и сразу же вышла из оцепенения, в котором оказалась по вине этого момента, где был он и она. И такое жаркое прикосновение его губ к её ладони...

Первое время Анна сидела спокойно, даже почти не вертелась на довольно удобном сидении экипажа. Ей на ум постоянно приходила последняя фраза Уварова, и в ней так сладостно было видеть то, чего там, вероятно, не было. Он просто заботился о том, чтобы Анна была доставлена домой в целости и сохранности. Но почему же так хочется соврать себе, что за этой заботой есть нечто большее?
В таких мыслях прошло ещё немного времени, Аннушка безотчётно открывала и закрывала медальон, когда до неё донеслись звуки стрельбы. Больше оставаться на месте она не могла. В порту мог быть не только Пётр Тимофеевич, но и Агата, которая, возможно, оказалась здесь по какому-то стечению обстоятельств.
Распахнув дверцы кареты, Анна спустилась по лесенке и побежала туда, откуда раздавался шум.

Оставаться на месте в неведении было гораздо большим наказанием для Анны, нежели вероятное недовольство Уварова. Аннушка и сама ещё не могла осознать того, что ощущала прежде всего тревогу и волнение за него, а следом начинал действовать разум, который и мог удержать её от каких-то поступков и действий. Она бросилась к жандарму, толком не понимая, что именно у него спрашивать, не желая попасть под подозрение или как-то навредить тому делу, в котором мало смыслила, но ради чего здесь нынче собрались все те люди, что вызвались помогать Ярцеву.

Облегчение волной затопило Анну, и места опасению, что Пётр Тимофеевич разозлится на неё, не осталось. Она сделала глубокий вдох и закусила нижнюю губу - привычка, выдающая её состояние с головой.
- Самонадеянность, по-видимому, никогда вас не подводила, Пётр Тимофеевич. - Едва слышно проговорила Анна, провожая взглядом сестру, рядом с которой был Курагин. Позднее. Они обо всём поговорят позднее, когда у сестёр будет на то время. Сколько проделок они совершили, но всегда выходили из них целыми и невредимыми. Вот и сейчас всё случившееся воспринималось Анною как очередная проделка, которую они с Агатой обсудят через время. - И этот случай не исключение, - наконец, призналась она, когда пауза чересчур затянулась.

Хотя, Аннушка была совсем не против, чтобы пауза тянулась и тянулась дальше. Ведь всё те же обжигающие прикосновения пальцев Уварова к её руке, почти неприличные и одновременно такие желанные, сжигали её тело и душу лихорадочным пламенем. Рождая фантазии, которые никогда и никто иной не мог бы пробудить в девушке.

- Вот как? - вздрогнув отчего-то, тихо откликнулась Анна. - Я очень рада за Агату, правда.
И вместе с тем, на душе её стало так тоскливо, что Аннушка была вынуждена тут же мысленно обругать себя за столь низменное и эгоистичное чувство. Да, Агата покинет их дом, и теперь она останется наедине с матушкой, но разве сестра не будет счастлива? Конечно же, будет, и Курагин как раз тот мужчина, что способен составить её счастье. Отчего же тогда так грустно нынче?

- Какие смелые признания, Пётр Тимофеевич, - искривив губы в улыбке и направляясь в сторону экипажа, ответила Анна. - Они могли бы показаться мне неприличными, кабы и я сама не испытывала того же самого.
Это было настоящим безумием: признаваться в таком мужчине, ко всему ещё и малознакомому, но ставшим за это время настолько дорогим. И Анна сделала это, очертя голову, не узнавая саму себя.
- И будьте любезны, проводите меня домой, если вам не составит труда. Я и так доставила вам слишком много хлопот, и провожу рядом с вами до неприличия много времени. Но отказаться от возможности побыть наедине ещё немного я не в силах...