Карта ролевой игры "Дорогами судьбы"

Дороги, дороги… вьются лентами разноцветными по миру, манят к себе каждого рома. На каждой из них разбросаны сказки и песни – нагнись да подними, а потом рассмотри хорошенько на ладони. Вон та мелодия, видно, откуда-то с севера: слышится в ней свист вьюги, и белые птицы с отчаянными криками летят над волнами, покрытыми кусками льда. А вот эта с юга: крестьяне собрали ее из плеска рыбы в пруду и смеха своих детей, потом украсили перезвоном колокольчиков и пустили колесить по странам.
А если сейчас взять в руки старую дудку и наиграть на ней не северную и не южную, а западную песню?
Рустэм повел плечами, задумался. Западные песни принадлежат гаджо, странным людям, которые живут на одном месте, опасаются всего нового, а всех рома считают грязными и вороватыми существами.
Нет, пожалуй, и западную он не станет играть. Остается восточная, та, что напоена утренним солнцем и ароматом цветов. Ее он и сыграет на радость себе, сестре и всем людям табора под предводительством старого Бара и Эйш.

Все кале любят музыку даже больше золота и хлеба. Потому любят, что она вольна, словно горный ветер или морская струя, потому любят, что музыка им самим сродни. С музыкой они рождаются, с нею и умирают, уходят в последний путь на восток, к предкам.
Вот запела дудка пастушья, заплакала, как малое дитя, и Рустэм закрыл глаза. Увидел словно со стороны весь табор: кибитки-вардо большие и маленькие, лошади всех мастей, темные кудрявые головы храбрых мужчин и смоляные косы остроязыких женщин. А между ними маленькие детские головки – высшее благословение каждого рома. И потекла между ними мелодия, проникла в уши и глубже – в сердца его не кровных братьев и сестер.

А родная сестра где-то у себя, должно быть, прихорашивается. Рубина – красавица, настоящее украшение их табора, на нее заглядываются все мужчины, даже старики. Дерзкая, яркая, как язычок огня, знает себе цену и не слишком-то слушает Рустэма. Может, оттого, что они почти погодки, а мужчина должен быть гораздо старше женщины своего рода, хотя бы лет на десять. А может, просто в какой-то момент их кровная близость стала слабеть. Сестра жила с ним, выступала, но как-то отдалилась. И Рустэму это было досадно – разве не этой вот красавице он еще несколько лет назад заплетал косички и рассказывал на ночь любимые сказки? А теперь Рубину не застать у вардо вечерами, носится с девушками где-то, а парни на нее облизываются.
Надо бы поостеречь сестру насчет некоторых парней. Конечно, все знают, что Бару она как дочь, да и Рустэм за нее любого зарежет и не побоится изгнания, но… лучше бы Рубине поберечь себя и честь до свадьбы.

Свадьба. Рустэм резко прервал песню, опустил дудку на колени, на его лбу появилась морщинка. Бар сказал твердо: самое меньшее через месяц они с Зорой должны пожениться. Слишком долго ходили в нареченных, пора бы и совесть вспомнить. В других таборах невест в тринадцать выдают, а Зоре уже вон сколько. Да и Рустэм давно не худой ушастый парнишка с испуганными глазами - вымахал с колокольню, гриву кудрявых волос отрастил такую, что девушки завистливо вздыхают и шутят о них.
Зора красива, иной красотой, не такой яркой, как у Рубины. Но когда она улыбается, от нее будто свет идет во все стороны, а глаза становятся такими… Ох, какие у нее глаза, парень, хоть сгори в них совсем. И хотелось бы Рустэму сгореть дотла, и знает, что Зоре хочется любить и быть любимой, но они так давно вместе странствуют, и так хорошо знают друг друга, что он смотрит на нее как на вторую сестру. Наверное, для счастливого брака это и неплохо. Приязнь и доверие – основа всего. Только без искры страсти, которая обогреет холодной ночью, как прожить?
Свадьбу нельзя отменить, иначе старейшие будут опозорены, их решение – поругано. А не уважать стариков – значит себя не уважать, плюнуть на честь настоящего рома, на все романипэ.

Рустэм выдохнул, вытер мокрый лоб рукой, кинул дудку в мешочек и спрятал на место.
Надо с Романом поговорить, лучший друг, как поется в их любимой старинной песне – второе сердце. Он наверняка подскажет такое, что самому Рустэму и в голову не пришло. Или хоть побудет рядом, и то легче станет.

А еще не худо бы наведаться в табун и поглядеть, как дела у того больного жеребенка-годовичка, о котором так беспокоится Богдан. Родители у малыша были здоровые, с хорошей статью, живи и радуйся, но напала на него неведомая хворь. Уже третью неделю еле прикасается к еде, пьет мало, глаза запали, шерсть стала тусклой… Плохо дело. А в чем загвоздка – не ясно. Рустэм уже чего только не перепробовал: травы заваривал особые, мазал растительным маслом загривок и бабки, левое ухо прокалывал, выпуская дурную кровь, шептал тайные слова лошадников, даже к Эйш ходил за советом и помощью. Она-то совет дала, только и это не излечило жеребенка.
Рустэма злость берет – всегда лошадь из его рук здоровой уходила, а тут на тебе! Ничего не помогает. Впору себе по голове кулаком дать за глупость и невежество. Но вряд ли поможет, голова и так уже болит.
Кроме лошадей есть в таборе еще и ослы – раньше их впрягали в простые тележки. Но с этими серыми проще намного, не такие капризные, не так тяжело болеют, как лошади. А если и прихворнут – Рустэм живо их ставит на ноги.
Зора. Жеребенок. Сестренка…
Эх, жизнь, сколько в тебе камней и углов острых, не ровен час, разобьешься.

Он поднял голову и осмотрел все пристально. Небо, земля, деревья поблизости, есть где собрать хвороста для большого костра… И воду есть где набрать, это хорошо.
Вчера только расположились здесь, у кромки леса, и нужно идти к местным, зазывать, развлекать. Деньги сами собой в мошну не залезут, уж это Рустэм выучил еще малолеткой, бегая босиком по камням и траве.
Танцевать придется с другими, и это хорошо. Может, отвлечет от проблем. Лишь бы новых не прибавилось.

Табор весь в делах, кто-то идет за водой уже, кто-то одевается к выступлению... А он идет к стреноженным жеребцам и кобылам.
Лошади фыркают, приветствуя знакомого. Один держится поодаль, опускает голову, хрипит. Эх, небо, слышишь ли молитвы Рустэма, сестры его?
Нет, все так же плохи дела у маленького. Рустэм хмурится, ищет взглядом табунщика Богдана.
- Эй, брат, последи, чтобы мать этого дурачка далеко не убежала. Еще угонят, а без нее он вообще не справится.
Хороший парень этот Богдан, нелюдим, неразговорчив, но в животных толк знает.

Роман постоял рядом, тихо ушел. Немного легче стало от дружеской поддержки.

А время быстро бежит.


Пробегавший мимо мальчишка передал: зовет Бар. Всех зовет, и быстро.

Рустэм немного задержался, пришел к вардо, когда остальные уже собрались.

Все здесь, кто ему дорог.
Рубина как всегда красивая, быстрая. Роман уже думает о будущем выступлении. А Зора...

- Пока плох, - отвечает. - Спасибо тебе, Зора, сердце у тебя как мед в летнюю пору. Может, услышит небо тебя. Погоди, сейчас пойду оденусь...

Быстро оделся: все яркое, нарядное, чтобы слепить глаза женщинам и мужчинам с белой холеной кожей, чтобы деньги сыпались в протянутую мошну. Куртка сине-зеленая, рубашка белая, жилет темно-алый, ботинки со звонкими каблуками блестят так, что больно смотреть даже ему самому. А как иначе? Только так и надо жить.

Идя к остальным, услышал окрик.

Пожал плечами, усмехнулся. Одобрительно кивнул.
Цыган пока не умрет, пляшет и песни поет. Правда.


Неподалеку остальные идут, сильные, улыбающиеся. Пусть видят эти домоседы - табор пришел!
И на его губах тоже задержалась улыбка. Хорошо жить. Хорошо петь со всеми.


В деревне оказалось многолюдно. Все, кто был в домах, заслышав крики и песни рома, выскочили на улицу. Молоденькие и старые женщины смущались, встречая жгучие взоры танцоров. Их мужчины - мало, на работе они, в поле - мрачно наблюдали за малейшим движением чужаков. Дай им волю - сразу скрутят, потащат к местным властям и обвинят во всех грехах сразу.
Рустэм, пританцовывая прямо посреди дороги, захлопал в ладоши:
- Доброго дня вам, славные мужи и прекрасные жены! Не пропустите нашего представления, такого не увидите, даже если проживете еще тысячу лет! Ай-нэ, ай-нэ-нэй!
Ближайшая молодка, у забора стоявшая, ахнула, стыдливо спряталась за рукав, но глазом оттуда косила. Рустэм поймал ее смешок, ловко вспрыгнул на большой плоский камень и отбил первую чечетку на этой земле.
Стучат, стучат каблуки, искрами сыплют, молодка краснеет, опускает руку и жадно смотрит на цыгана-проходимца, на смуглого мошенника.
Рустэм ей усмехается, снова хлопает в ладоши:
- Люб ли танец, красавица? Может ли твой суженый так плясать?
Она тихо отвечает:
- Нет...
Он ей:
- Тогда смотри на меня, потом его научишь.

И начинает такие кренделя ногами выписывать, что ребятишки местные визжат от смеха и тоже начинают танцевать возле камня.
Хорошо жить!

В вихре танца кружится земля, пляшет небо, Рустэм уже спрыгнул с камня и приблизился к тому самому забору и молодке. Детишки уже понеслись к другим рома: горят глазенки, ручки лезут везде, цепляют за юбки необычных женщин.
Минутная пауза - и Рустэм быстро окидывает взглядом площадь, куда уже перенеслось веселье. Ай-яй. Кажется, кто-то не послушал приказа Бара. У кого-то руки еще проворнее, чем у визгливых мальчиков и девочек. Симза и Талэйта. Куда же без этой парочки.
"Не попасться бы вам, девушки", - и Рустэм снова танцует, на этот раз фламенко. Так, как учил его когда-то один из барселонских братьев. Щедро отдавая себя с каждым шагом и поворотом.
Та крестьяночка давно уже обо всем забыла, кроме него. Тяжело дышит, кусает пухлую нижнюю губу, пальцами мнет передник. Ее светлая кожа, светлые волосы, выбившиеся из-под чепчика - все ему непривычно. А вот блеск возбуждения в голубых наивных глазах Рустэм видел не раз.
Его уже пытались соблазнять женщины-гаджо, обещали много чего: деньги, жилье, даже жеребца гнедого как-то, да не одного, а в дорогой сбруе. Смешные. Будто рома можно купить, как собачку или попугая и посадить в клетку. Свободу не купишь золотом, не начеканили гаджо столько.

- Цыган, - наконец она осмеливается подать голос. - Зайди в дом, попей молока, я корову недавно доила.
Глаза разгораются ярче, девушка уже не скрывает желания.
Рустэм усмехается, останавливается. Вытирает лоб цветастым платком, лениво сует в карман.
Поиграть с ней, что ли? Опасно, конечно. Может поднять шум на всю деревню.
Но пить и правда хочется, жарко стало.
- А ты лучше вынеси попить кружечку, красавица, - подмигивает он. - Да монеткой заплати за танец, коли не жаль.
Она подхватывается, бежит в дом, через несколько минут возвращается.
Смотрит, как он пьет. Потом сует в руку монетку, шепчет:
- Это я заработала на покосе, это мои, не родителей. Слушай, цыган, сегодня ночью ты будешь в таборе?
- Допустим, - темные глаза Рустэма настороженно мерцают. - Буду. А тебе что?
- Я ночью смогу из дома уйти. Правда, смогу, цыган. Если приду, расскажешь судьбу мою?
- Ты меня с кем-то спутала, - Рустэм щелкает пальцами насмешливо. - Тебе надо к моей сестре, или к Эйш. Они гадают хорошо.
Молодка дрожит, берет его руку, гладит по середине ладони. Ласково. Так, что Рустэм опешивает.
- Хочу, чтобы ты... сам... пожалуйста.
Он тихо ругается, высвобождает пальцы, отступает. Ее глаза моляще следят, губы изгибаются в улыбке. Она складывает руки у пышной груди, и его глаза невольно останавливаются на...
Дьявол. Надо бы обуздать свои мысли.
- Лучше иди к нашим женщинам, - хрипло говорит Рустэм. Кланяется, уходит. Нужно и для других плясать.
А в спину ему - взгляд крестьянки, жжет, как огнем жжет.

А если придет ночью? Что тогда?..
С замужними он встречался, был грех. Один раз со вдовой слюбился на сеновале. Но за невинную девушку ему голову оторвут гаджо.

Рустэм плюет на дурные мысли и снова танцует, изгоняя плохое из себя. Звенят гитары, где-то Роман поет. Сестра, в стороне, гадает гаджо в дорогой одежде.
А Зора уже обрабатывает кого-то из молодежи. Молодец девочка!

И вот началось настоящее представление, когда все братья и сестры - как одно целое.
Сплясав соло, Рустэм идет в пару с Зорой.
Они, как всегда, отлично смотрятся вместе, и оба об этом знают.
Глаза Зоры такие ясные, ласковые, он любуется на нее. Хороша невеста, ничего не скажешь... Повезло.
И не стоит думать о чужачках, пусть даже у них голубые глаза и кудри льняные.


Ах, как пляшет его сестра! Рустэм ловит ее движения краем глаза, в такт хлопает.


Снова ощутив на губах дудку, Рустэм забыл о проблемах и весь отдался музыке.
Его настоящая любовь, как и лошади, музыкой можно дышать и не надышаться.

Эх, вы, бледные гаджо, смотрите, как люди живут настоящие!

Стоя в сторонке и глядя на танец сестры и Зоры, задумался Рустэм.
Как бы он не сомневался, есть вещи, которых не изменить. К примеру, грядущее сватовство. Древний это обычай, каждый шаг в нем продуман давным-давно предками.
Вначале из семьи и друзей жениха выбирают сватов. Должны они быть людьми честными, уважаемыми, не помешает и достаток.
Потом сваты готовятся к обряду: не с пустыми руками нужно идти к родным невесты, а с дарами и выкупом, со словами любезными и песнями заветными.
Выкуп уже собран, немало Рустэм поработал ради него, излечивая лошадей и танцуя в деревнях. А с дарами все просто, нужен каравай свежего хлеба, завернутый в вышитый платок (об этом позаботится сестричка) и плоская бутыль хорошего вина, украшенная золотыми монетками и нарядными лентами.

Он с досадой хлопнул себя по лбу. Ва-а, вот что значит голова не тем занята была! А бутыль он и не купил, в прошлый раз даже зарубку сделал в вардо на стене, и на тебе.
Надо Роману сказать, заодно обсудят, что и как делать, когда сердце одно говорит, а обычай - иное.
Нашел друга, тронул за плечо:
- Роман, идем в лавку за вином. Ты у меня пока один сват, а второго поискать нужно, подумать. Можешь сам предложить любого из наших, твой выбор я всегда одобрю, ты знаешь.

Площадь уже затихает, представление подходит к концу. Ошарашенные крестьяне трут глаза, пытаясь понять - что это было? И были ли? Или приснились им смуглые люди в ярких нарядах и их песни?
Вечером к большому костру жди гостей. Так всегда бывает, слишком уж томит гаджо любопытство и порой грызет зависть. Зависть к их вольной, широкой жизни.
Глупые люди, глупые сердца.

Рустэм приподнял уголок рта в полуусмешке. Ох, Роман, всегда готов к приключениям... Но решать проблему надо, с плохим вином идти свататься - самому себе удавку на шею повесить или с жерновом в реку прыгнуть. Позора потом не оберешься. Свои же ребятишки засмеют, а женщины потом будут годами тянуть песенку о нерадивом женихе, который кислятиной будущую родню напоил.
- Уговорил, брат, - хлопок крепкой ладонью о ладонь друга. - У барона наверняка вин столько, что девать некуда, он еще нам спасибо скажет за освободившиеся полки.

Два рома на промысле - это два хитрых лиса, хвостами заметут все следы так, что и опытный охотник не разглядит ничего.
Пока Роман, отвлекая, строил глазки юной служаночке - Молли ее звали, что ли? Мэгги? - Рустэм тенью проскользнул в замок, спустился в погреб и замер. Темно. Нужен свет.
Огниво с собой, свечи тут же нашлись, у входа на подставке. Зажег их все, расставил, начал быстро осматривать бутылки и бочки, что вдоль сырых стен стояли рядами.
Ай да барон! Ай да запасливый гаджо! Да тут хоть пятерик бочек выкати, и то убытка не заметят. Хозяйственный мужик, Рустэм таких уважал. Видно, и детям своим оставит хорошее наследство после смерти.

Бутылку крепкого старого вина, оплетенную соломой, углядел, сразу сунул за пазуху, застегнул куртку доверху. Никто не увидит, сноровку он давно наработал.
Из погреба он вышел благополучно, оставалось только несколько шагов - и свобода, родной табор, веселье.
Но тут за спиной послышался шелест, и чей-то голос спросил:
- И что же здесь цыган молодой забыл? Не голову ли свою, часом?
Да еще с такой насмешкой, Рустэма пробрало.
Но делать нечего, обернулся и увидел гаджо. Здоровый мужик с ружьем. Ой, попал ты парень, попал, как петух под топор!
- Своей головы я сроду не забываю, - нагло ответил. - А вот твоя-то, видать, давно плоха, уважаемый. Разве не видишь, у тебя на макушке три черных круга с черепами выросли? Берегись, скоро черт за тобой придет и утащит в пекло на сковороду!
И сощурился, завораживая глазами, как учила красотка Вита.
Мужик прямо в лице изменился, схватился за макушку, стал ощупывать, забыл про оружие, а Рустэму того и надо - метнулся прочь к выходу.
- Эй, брат, скорее, пока по нам палить не стали!

Рустэм еще успел увидеть, как друг что-то говорил служаночке, и подивиться. Вот хват, и тут успел свое урвать, по масляным глазкам девчонки судя.


Точно, не было, даже мимо не пробегали. А кто иначе думает - тому голову лечить надо.

Бегать Рустэм мог быстрее лошади, когда надо было. Припустил так, что ветер в ушах засвистел, и добежал до леса. Промелькнули огромные дубы, потом пошли ели, потом он свернул куда-то в гущу кустарника и там сделал несколько петель, просто на всякий случай.
Погони не было, удача стояла на его стороне и похлопывала ласково по широкому плечу. Отлично.
Он оперся о дерево и уперся руками в колени, переводя дыхание. Бутылка сразу напомнила о себе, воткнувшись в бок.
- Ай! Зараза, чтоб тебя.


- Застукали, какой-то здоровяк с ружьем, пусть оно у него в трубочку свернется. Ну, ничего, я ему отвел глаза нашим старым способом. А вино...
И Рустэм торжествующе продемонстрировал Роману бутыль. Поцеловал горлышко, расхохотался.
- Живем, брат! Хорошо живем! Сейчас идем ко мне, надо готовиться к обряду, чтобы все честь по чести было. Бар у нас человек строгий, сам знаешь.

И они направились к вардо. По дороге вспоминали последовательность обряда.
- Так, - рассуждал Рустэм, - ты мой сват, значит, тебе идти первым и меня хвалить всячески. Можно играть на гитаре и песни петь. И вино тоже Бару отдашь, с присказками, как положено. Я следом пойду с хлебом. Будем спрашивать у Бара три раза, согласен ли за меня Зору отдать. Когда согласится трижды - ты ему выкуп заплатишь. Невесту выведут, каравай будем ломать с ней и с концов откусывать... Слушай, Роман. Обряд обрядом, но тревожно мне, дружище. Ведь хоть и мила мне Зора, но страсти нет. Вот как бы ты сумел влюбиться в девушку, зная ее столько лет? Не вставить же мне новые глаза себе?
И он махнул рукой от безнадежности.

У вардо хлопотала сердитая Рубина.
- Сестеренка, не злись, - стал ее упрашивать Рустэм. - Сам не ведал, что вечером сватов надо засылать, шепнули в последний момент, вот и пошел к Роману первым, он мужчина и мой сват. Но ты моя единственная сестра, ближе тебя никого нет. Скажи все, что полагается, благослови меня идти к невесте. И хлеб с платком приготовь, Рубина, прошу тебя очень.

- Красивый платок, - одобрительно цокает Рустэм. - Я так и думал.
Он быстро берет чашку чая, крепкого, с сахаром, пьет на ходу.

А сестра возвращается, глаза печальны, но ясны.

Рустэм сглатывает, гладит сестрины руки - крепкие, натруженные. Этими руками Рубина много сделала для них обоих.
- Пусть и ты будешь счастлива, родная моя, хорошая. За твое счастье, знаешь, я пойду на ту сторону Луны.


Он молча склоняет голову, не находя слов в ответ. Потом эхом повторяет:
- И тебя.


Он кивает, прикладывает руку к глазам. А вон и Джанго идет, неторопливой походочкой. Улыбки нет на лице, но видно - рад за Рустэма.
Роман его посоветовал, значит, будет рядом.
- Эй, Джанго! Готовься, брат, только смотри, медведя придержи, а то девушки разбегутся, - шутит Рустэм.

Он быстро поправляет нарядную одежду, достает расческу, смотрит в небольшое зеркало. Мужчина должен идти на сватовство гордо, сверкать, как тот павлин, которого они видели как-то у богача-герцога.


- Идем. Пусть дорога сама ляжет нам под ноги, брат.

Идут втроем: Роман, Джанго, Рустэм. Красивые люди, сильные, с открытыми душами и сердцами идут к Бару.

Табор гудит от возбуждения. Все рома приветствуют, улыбаются, желают счастья. Задумчивы ласковые лица девушек, а женщины качают головами, вспоминая собственные сговоры. Мужчины стоят подбоченясь, пальцы засунув за пояса, слушают и наблюдают за порядком.





Прислушивается к разговору Рустэм, скромно молчит, как и положено жениху. Высматривает невесту. Опять сердце исполнилось тревоги. Ему неспокойно, а ей каково?..
А откуда-то сбоку выходят гаджо, смотрят на них. Рустэм нахмурился: что им здесь нужно? Или гадания понравились цыганские, хотят повторить?

Пока сваты хвалят, у Рустэма уши начинают гореть огнем, опускает голову. Вроде бы все верно сказано, но как-то непривычно столько лестного слышать о самом себе...




Вайда кивает, видно, по нраву ему все эти хвалы. Одобрительно разглядывает жениха.
А у Рустэма все сильнее ноет сердце, предчувствуя недоброе. Так же ныло оно и после смерти отца и матери безвременной...
Он погружается в мысли и едва не упускает решающих слов вайды.


Бар и сыновья уходят в вардо Зоры.
Сейчас она согласится, и все пойдет своим чередом.

Но вдруг Рустэм ловит краем глаза движение Романа. Лицо у друга отчего-то такое хмурое, словно вот-вот стрясется беда.
И голос его слегка дрожал, пока он расписывал лучшие стороны Рустэма. Прищурившись, Рустэм как в первый раз глядит на любимого друга, что-то складывает в уме...


- Конечно, - машинально ответил ему и усмехнулся. - А куда деваться.
Но тут всплывает вопрос, что Джанго задал еще там, у родного вардо.


"А ведь нет. Несчастлив. И похоже, кто-то еще тоже несчастлив сегодня. Что с тобой, Роман, голос золотой? Отчего глаза такие печальные? Или эта свадьба и тебе не по нраву? А тогда, в лесу, отчего замялся, когда речь зашла о Зоре и обо мне?"

Долго нет Бара. Слишком долго. И снова Рустэм прижимает руку к левой стороне груди.

- Роман, - тихо говорит, так, чтобы никто другой не слышал. - Я тебя сейчас спрошу прямо. Скажи, ты не слышал, любит ли Зора кого-то из нашего табора? Может, знаешь этого парня? Еще не поздно ведь объяснить все вайде. Он разгневается, но поймет. А неволей девушку брать я не хочу, большое несчастье случиться может.

Ловит на себе взгляд гаджо, сидящего на стуле, морщится, смотрит снова на друга.
И вдруг видит - из вардо выходят все девушки, зажимая рты руками, тихие и перепуганные.
Что-то случилось. Что-то не так пошло, как всегда. У Рубины глаза грозные, щеки горят. Никогда такой сестру не видел.
Что Зора могла сказать, раз отец всех прогнал?

Рустэм меняется в лице. Смотрит в глаза друга. Брата названого. Видит в них муку.
- Три слова, говоришь? Три так три... верю.
Хотел еще добавить к этому, и неизвестно что вышло бы из странного разговора, но...

Крики женские раздались. Симза?
Пожар?


- Видно, и то, и другое сразу! Эй, рома, - закричал Рустэм, обращаясь к мужчинам. - Беда пришла! Ветер сильный, может весь табор погореть разом! Айда тушить, пока не понеслось пламя по нашим домам и не спалило женщин, детей и стариков наших!

Джанго уже засучивал рукава, рычал что-то неразборчиво.
- Джанго, у тебя же были ведра большие, медведя поить?

Лихорадочно соображал Рустэм: если встать мужчинам цепочкой, а женщинам воду носить ведрами, можно убить пламя в зародыше.

В поднявшейся суматохе Рустэм еще разбирает четкий ответ друга.


Потом Роман сжимает челюсти так, что на скулах выступают желваки. Глаза совсем черные, как горячие угли пылают.

Кругом люди кричат о пожаре, а у Рустэма в душе такое занялось... Такое...
- Не давал, брат. Прости, если что-то не так говорю, у меня болит все сейчас и ноет внутри. Иди туши.

Уходит друг, убегает и второй сват Джанго.
Сестра стоит там, у вардо, и чует Рустэм - к Рубине сейчас лучше не подходить. Он еще успевает разглядеть вырвавшегося Бара с искаженным от страдания лицом, а после - Зору, маленькую суженую. Зора бежит за отцом и кричит что-то, заламывая руки.
Не так ведет себя невеста, которой охота замуж. Ох, не так.

Рустэм зажимает сердце в кулак, отворачивается, уходит тушить огонь со всеми. Таскает ведра, помогая женщинам, следит за тем, чтобы мужчины лопатами отбрасывали землю куда нужно.
А боль внутри уже такая, что он непроизвольно начинает скрипеть зубами. С каждым выплеском воды - будто душу свою выплескивает наземь. С каждой лопатой земли - хоронит свои надежды на мирную семейную жизнь, рядом с довольной женой и детишками сытыми.

"Не хочет она за меня идти. Не хочет", - одна эта мысль неотвязно кружит над головой жениха, вороном вьется и клюет в темя.

После того, как пожар потушили, Рустэм идет к реке ополоснуть грязное лицо и закопченные руки. Он долго сидит на корточках, бессмысленно наблюдая за струями прозрачными, за игрой волн.
Течет река в неведомые дали, уносит прочь заботы. Если бы и его с собой забрала. Если бы...
Да что теперь желать избавления. Поздно желать.
"Но почему молчала, Зора? Почему раньше не позвала, не сказала мне? Я же не камень, не гранит. Я понял бы, упросил отца твоего".
Теперь семье Бара придется как-то восстанавливать честь свою. Неужто они вспомнят о старом обычае - сватовство за сватовство? Но Рубина гордая, к ней не подступись...

Встав на ноги, мрачный Рустэм уходит туда, где ему всегда хорошо. В табун.
Богдан уже там, хлопочет. Смеркается, солнце почти ушло за горизонт, ветер немного утих. Трава шелестит, небольшие кустики роняют листья, видно, солнце пережгло сегодня.
- Сегодня ночую тут, Богдан. Не могу я идти в вардо. Дай, брат, попону старую, устроюсь у костра. Сон не пойдет, хоть так посижу...

И до утра, до самого рассвета просидел Рустэм у огня ласкового. Сидел, на языки пламени глядя, думу думая тяжелую. Один.

На рассвете, когда солнце выглянуло, сморило Рустэма. Тело умнее души, знает, когда отдых нужен.

Проснулся он, когда Богдан зазвякал у костра, ставя котелок с похлебкой. Благослови его Господь за терпение и умение молчать.
А потом появился и Роман. Да не с пустыми руками брат пришел. Знал, что по вкусу Рустэму.


Хоть и бушует внутри прежнее пламя, но плечо друга рядом помогает.
Молча отхлебывает Рустэм, отдает товарищу своему.
- И ты выпей, брат. Заслужил. Так хвалил меня, что сердце мое радовалось. Спасибо тебе за это...

Потом Рустэм щурится на алое солнце.
- Знаешь, я все думаю, как хорошо и как плохо молчание. Оно может скрывать истину, а может - ложь. Молчала моя невеста. А теперь, видно, нарушила тишину и отцу сказала все, что хочет. Потому и Бар был таким гневным вчера. Потому Рубина от меня прячется. И ты молчишь.

Друг возвращает бутылку.
- Но скрыть ничего все равно нельзя, - еще глоток. Рустэм вытирает мокрые губы. - Правда всегда выходит наружу.

Он встает. Потягивается до хруста костей. Снимает куртку, покрытую сажей, встряхивает.
- Я пойду к реке. Если хочешь, идем со мной. Или тут посиди.

У реки Рустэм видит ту, что занимает его мысли. Зора.


- Доброе утро, невеста моя. Как спалось? - голос у Рустэма спокоен, не выдает он того, что с ним творится сейчас. - Думала ли обо мне? Или кто другой твои мечты занимает ночами? Говори, мне можно все сказать. Я тебя как сестру родную люблю, ты знаешь. Не побоюсь за тебя и Бару в ноги поклониться, если захочешь.

Красива Зора, как никогда. Глаза глубокие, влажные, волосы вьются на висках, один локон упал на высокий лоб. И не хочешь, а залюбуешься на такое чудо.
И Рустэм в ожидании ответа любуется невестой.

Зора поднимается плавным движением, вода течет с рук прозрачными каплями. Солнце все выше, воздух чистый, без следов дыма, вдалеке, у табора, слышны звуки песен. Рома встречают утро вот так - мелодиями своих предков.
И он замечает, что под глазами у девушки круги, видно, тоже бессонница замучила.


С каждым словом Зоры камень на его сердце становится тяжелее. Так давит, что мочи нет никакой.
Но держит сердце в кулаке Рустэм, как положено мужчине, рому. Думает. Тяжко думает, видя перед собой две дороги.
Первая - пропустить мимо ушей эти слова несчастной, сделать вид, что не случилось ничего, жениться.
А что это за свадьба будет? И что будет за жизнь вдвоем? Каждый день ломать свою гордость, смотреть в чужие не любящие глаза.
Вторая - отпустить девушку на все четыре стороны. Только вот сделать это надо так, чтобы еще бОльшего ущерба не приключилось.
Бар будет вне себя, сыновья его будут страдать. Весь табор будет говорить о невесте-предательнице и женихе, покрытом позором.
Но позор этот не таков, чтобы Рустэм свою вину чувствовал. И кроме того, он не мальчик давно, а мужчина с ножом засапожным и огнем в душе. Пусть попробуют что-то сказать в глаза - убьет любого.

- Я тебя услышал, сестренка моя неродная. - Глядя на рыдающую Зору, он хочет подойти и утешить, но нельзя, женская одежда пачкает. - Понял. Теперь давай думать вместе, что делать, чтобы разорвать помолвку. Так разорвать, чтобы никто не начал бросаться грудью на острие и кричать, что он прав, а остальные - не правы. Трудно это.
Думаю сделать вот что: схожу к Бару и скажу, что мне вещий сон был. И хочу уехать из табора и посетить Черную Богородицу в Уитеншо, покровительницу рома. Против этого он не сможет возразить, святое это дело.
Ты же найди того, кого любишь, и спроси у него, как он к тебе относится. Если чувства взаимны - помогу ему тебя украсть и увезти из табора. Нет - что поделать, значит, останешься незамужней и примешь судьбу свою.

Совсем измучена девушка, дрожит, юбки теребит. Потом взяла Рустэма за руку, ладошка горячая, как от лихорадки.
Ему больно, но и ей несладко.


- Прощаю, Зора. Прощаю. А счастье - его Бог дарит, не сам человек выбирает...


- Тише, девочка. Не кричи. Вон рыбу в речке распугаешь, - губы Рустэма кривятся в грустной усмешке. - Дальше будет то, что будет.


Тут в Рустэме просыпается раздражение. И то сказать - девушка упряма, как козочка, сама от себя гонит удачу.
- Зора, послушай меня. Любит ли и нужна ли - это еще неизвестно. Лучше знать твердо. Он твой последний шанс на замужество. Иначе, сама знаешь, останешься вековать с отцом гневным, а это ох как не сладко.
И раз уж довела до последнего это все и затянула узлы, постарайся исправить. Подумай над моими словами.


Рустэм вздыхает, смотрит в небо с тоской. Мысль о том, чтобы покинуть табор навечно, режет хуже ножа и жжет сильнее пожара.
- Все будет так, как суждено, - подводит он итог. - Умойся, сестренка, а то глаза совсем красные стали.

Он поворачивается и идет прочь. По пути встречает Романа, бросает:
- Друг, пойдем, я Бара хочу увидеть. Разговор есть к вайде.

А в таборе тем временем происходят новые чудеса. Только Рустэм подошел к вардо, как услышал громкий голос вожака.


Ушам не верит Рустэм. Побледнел, разглядывая лик Бара, на котором только глубокая скорбь написана.
Что же это?
Неужели из-за сватовства такое случилось с Баром?
Ох, Зора. Глупенькая. А Арсен, Богдан?
Черная полоса пошла в таборе, не иначе. Беда не приходит одна.

- Кого искать, Бар? - громко кричит Рустэм. Люди на него оглядываются. Пусть. - Кто нам будет отцом родным, как ты? Кто о нас будет думать столько, сколько ты думаешь? Не покидай нас. Не оставляй сиротами без отца любимого.
Кровью сердце у Рустэма исходит. Опускает он голову низко. Сухие глаза, но внутри - гроза гремит.
На руках у Бара выросли они с Рубиной. Он им был и отцом, и матерью.
Что делать? Видно, что сдал вайда. Но нельзя им без его руки, нельзя без мудрости его вековой.

Слышит Бар голос Рустэма, но качает головой. По плечам мечутся длинные пряди черных волос с проседью, взгляд угрюм. Вот только что стоял. И вот повернулся спиной к людям, пошел прочь. Каждый шаг отдается в сердце Рустэма.
Рома вокруг возбужденно шумят, восклицают в отчаянии и удивлении.
Ничего он не сможет поделать, совсем ничего. Решение принято, и отговорить Бара не удастся, знает он его характер.
Значит, выборы нового вожака предстоят. Дело такое, что кругом голова - кого предлагать, за кого голос свой отдавать? Нет, не по силам это сейчас Рустэму. Снова плечи его опускаются.


Окрик женский. Зора?

А она уже бежит к ним с Романом. Друг смотрит на нее пристально. Глаз не отводит от девушки. Она краснеет, проходя мимо. И какая-то искра зажигается в сознании Рустэма. Неужели?..


Дурной из него целитель. За своими бедами позабыл о малыше совсем.
Рустэм качает головой.
- Вперед мне, дураку, наука. Спасибо за напоминание, Зора, девочка.

И другу говорит:
- Слушай, Роман. Побудь с людьми, пригляди за выборами вайды нового. И за Зорой пригляди тоже, плохо ей. И знай - простил я ее и отпустил, не будет свадьбы у нас.

Шляпу снимает, выбивает ее о колено, снова надевает, улыбается. И уходит снова в табун, лечить жеребенка. Испробованы почти все средства, но еще одно есть. Может, та трава, о которой Вита как-то говорила Рубине, поможет. "Дурманный шепот" называется, и в здешних местах ее мало. Нужно искать срочно и заваривать.

На бегу поймала Рустэма красавица Вита. Видно, прочла его мысли и угадала его тоску, и удивляться тут нечему - много способностей у девушки таких, что и бывалые рома не упомнят.


- Ай, выручила меня, сестра. Спасибо, что нашла траву эту редкую. Пусть тебе счастье будет вечным спутником, пусть любовь согревает тебя всегда, - от доброты и участия любое сердце теплеет, и Рустэму стало сразу легче. - А за слова твои провидческие поклон тебе отдельный.
И поклонился ей парень, как кланялся бы старшей в таборе женщине. А что? Все может быть. Со временем.

И побежал Рустэм в табун, нашел маленького, сел рядом и погладил по грубой шерстке.
- Терпи, брат, не сдавайся. Видишь, все жить хотят. И ты живи. Тебе еще по полям скакать, кобыл собирать да ухаживать за ними, детей воспитывать своих. А ты тут умирать вздумал. Не дело это. Погоди-ка.
Засуетился: развел костер пожарче, вскипятил воду, заварил "дурманный шепот". Попросил мальчонку, который рядом крутился, сбегать за молоком козьим. И стал поить жеребенка попеременно то настоем, то молоком.
Часа два пробыл Рустэм с хворым, гладил, уговаривал, чуть не силой с того света тянул.
И вдруг закашлялся бедолага, захрипел и выплюнул комок какой-то противного серого цвета. А потом еще три таких же.
- Тьфу, черт тебе подкинул гадость в траве, - Рустэм от облегчения выругался. Схватил тряпку старую, сгреб всю мерзость и забросал землей. - Наелся дряни, дурья башка твоя! Чуть с ума меня не свел! И не только меня, вот я возьму хворостину и тебя поперек заднюшки вытяну!
Ругается Рустэм притворно, а на душе стало так радостно. Хоть какое-то светлое пятнышко среди всех этих бед.
- Теперь ты, дурачок, на поправку точно пойдешь. Отпоишься молоком, отъешься - и встанешь, будешь как новенький.
Встал, вытер пот со лба. Оглянулся - а солнце уже высоко стоит.
И вдруг такая усталость на него навалилась, что потянуло опять прилечь у костра. Шутка ли - столько волнений, да ночь бессонная.
Подумал Рустэм, прикинул так и так... Пока выборы завершатся, пока рома свое решение Бару скажут... А до тех пор он немного отдыха заслужил трудами тяжкими.

И сам не заметил парень, как крепко уснул. И то ли слишком глубока была тревога, то ли слова Виты отдавались где-то глубоко внутри, но приснился ему сон.
Такой сон, о котором он говорил Зоре. О покровительнице рома в графстве Большой Манчестер.

Рустэм ехал верхом на вороном жеребце, но отчего-то задом наперед. На плечах был плащ, в руках свеча горящая. А вокруг бушевала гроза, и ливень лил во всю мочь. Увидел он, как за жеребцом бегут три волка с красными глазами. Вот-вот нагонят, кинутся и загрызут. Страшно стало.
- Черная Мать Христова, помоги нам безопасно завершить путь, - взмолился Рустэм. - Обет даю, если поможешь, из своего табуна буду тебе каждый год дарить лучшего жеребенка!
И тут с неба полоснуло молнией ветвистой, ударило по волкам, громыхнул гром.
И не стало волков ни единого, очистилась дорога, страх отпустил. А на обочине появилась женщина высокая, в сверкающем плаще с капюшоном. Пристально посмотрела она на Рустэма, потом подняла правую руку и показала на жеребца.
И Рустэм слез с него, пошел пешком дальше, а свеча все так же горела ровным пламенем, хотя дождь шел сильнее...