|
Души не чает в доничке своей, всюду носит портрет её. Заказал его у художника-француза. Тот свою работы сделал раньше в половину срока, даже денег не взял. Евламний Маркович тогда подумал, что француз так ошалел от красоты дочери его, что приболел душевно, вот и скрылся побыстрей, чтоб не согрешить. Они же, франсузишки, хлипкие сердцем-же. После сего случая художников нанимал только крепостных (у них нервы крепче). Само поместье, в коем Евлампий Маркович хозяин, вот уже третье поколение (со времен Петра-батюшки, отца России), распростерлось обширно. Тут и Усадьба "Наливай", и поля, и леса, да хуторов понастроили - не сосчитать. На такое добро немало кто зарился. И всячески пытался часть отхватить. Хитростью пытались, наглецы. Соблазнить хотели не раз, невинную душу Дунечки Евлампиевны, но та - характером в мать пошла. Так просто не дается на уговоры. Наливай сам не раз от матери Дуняши в глаз получал, косит, порой, до сих пор, от переизбытка чувств, как Дуняшу увидит - до того она на мать похожа. Покинула его зазноба, когда Дуничке еще и годочка не было. Смерть забрала ее неожиданно. Выпила, несчастная, настойки сибирской три литру, не рассчитала слабого сердца, да в баньку пошла - попарится. Зато умерла с улыбкой на лице. Евлампий Маркович горевал долго... три дня. Ну, да не хоронить же себя молодым, да красивым. Жениться, было, решил. Да толи случилось чего, толи отдал сердце свое горячее, зазнобе тайной. А кто она - не ведает никто. Только, шепчутся под лавками, что неровно дышит барин-то по Марье, что на кухне работает, рук не жалеет. Только та любовь запретная. Вот и хранит её Евлампий под семью замками. Мечта есть у его Сиятельства заветная. Выдать доничку за мужика хорошего, чтоб дом - полная чаща. Чтобы берег его душечку от невзгод. Так и видит себя Сиятельсво во снах заветных, окруженным внуками, и все - на лицо - копия дедушки.
|
