Девочка на трассе

Псы господни. Думаю, вам понравится. ;-)

Molecule спасибо большое.
_________________

 » Черный смерч

О, во че отыскала.

Влажные джунгли обволакивают, как ватой. Подступают со всех сторон, нависают над головой. Дышать все труднее, к шести утра температура поднимается до 90 градусов. Мелкие мушки лезут в рот, забиваются в нос, вызывая кашель. Здесь опасно все. Казалось бы... обычная муха, но механик Вингс уже вторые сутки на больничной койке с ознобом.
От спертого воздуха кружится голова, от однообразной еды бунтует желудок.
Проклятая земля, проклятая война! Какого черта пошел добровольцем?
Одно спасение – небо и бескрайняя синь за стеклами «Фантома». Небо везде одиноково. Оно – дом родной и колыбель для таких, как я, которым тесно на земле.
А проклятые МиГи можно бить. Это рассказал Андерсон, сбивший вчера косорылого пилота на русском самолете. Мало того, этот стервец умудрился вернуться на базу невредимым. А мы уж и надежду потеряли, когда прервалась связь. А он сидит в столовой, ржет, как конь и держит кружку с чаем трясущимися руками.
Но черт бы побрал этих узкоглазых обезьян! Как они умудрились освоить ЗРК? От сохи и сразу к ракетам. Из вылетов не возвращается почти половина экипажей. Летать в Долину Смерти – что спускаться прямиком в Ад.

От мрачных мыслей, что всегда заполняют голову на рассвете, меня отрывает отец:
- Первый лейтенант Кларк.
Обычно его голос звучит, как архангельская труба, но сейчас почти тих. А это значит только одно: на вылет, лейтенант Кларк.
- Не подведи, Джеймс.
Похлопывает меня по плечу, пытается даже обнять, но... мы на войне, отец.
Вытягиваюсь в струнку, отдаю честь генералу ВВС США:
- Есть, сэр!
Мы смотрим друг на друга. Он – генерал, прошедший Вторую Мировую и Корею, и я – новобранец на своей первой войне. И все-таки он не выдерживает: обнимает меня за плечи, и я слышу, как гулко колотится отцовское сердце.
- Будь осторожен, сынок.
Одеваю шлем и машу рукой на прощание. Я буду осторожен, отец. И обязательно вернусь, потому что в штате Флорида меня ждет невеста – очаровательная малышка Маргрит Снорроу.
Слышал, что русские, давая знак к полету, кричат: «От винта!». Черт их разберет, может быть в этом секрет удачи этих гребаных МиГов. В таком случае… от винта, я взлетаю.
Турбины ревут, выводя «Фантомы» на взлетные позиции. Справа от меня – гуляка и матерщинник Берс. Этого хлебом не корми, дай только вьетнамцев побомбить. Ему везет, как заговоренному. Пятнадцать вылетов и ни одного провала. А с соседних полос поднимаются истребители сопровождения.
- «Черный Смерч» лег на заданный курс,- рапортую я Земле,- все системы работают в нормальном режиме. Боезапас полный, датчики в порядке. Боже, храни Америку.

Наша двойка рвется к Ханою. Нам нужен всего лишь один малюсенький шанс. Один ковровый бомбовый удар и сердце коммунистов расплавится от обширного инфаркта.
- Джеймс,- раздается в наушниках веселый голос Берса,- а ты слышал анекдот о слоне и трубочисте?
Я слышал эту хохму раз пять. Берс очень любит пересказывать старые анекдоты, надеясь, что их никто не помнит.
- А ты слышал,- отвечаю я,- про вьетконговца и морского пехотинца?
Гогот Берса почти оглушает:
- Ну что, генеральский сынок, зададим жару обезьянам. За всех, кто не вернулся с вылетов.
И я уже не обижаюсь на прозвище, которым меня наградил Берс. Когда эйфория первых побед прошла и перед носами наших «Фантомов» встали русские МиГи, я все чаще стал замечать, как замолкают пилоты при моем появлении. Наверное, они были правы, а отец частенько старался ставить на вылет кого-то другого вместо меня. Пришлось серьезно с ним поговорить и сейчас мой летный стаж не намного меньше, чем у Берса.
- Джеймс,- встревожились наушники,- у тебя на хвосте три МиГа.
Черт возьми, откуда только взялись? Где они все время прячутся? Воздушная разведка так и не смогла их обнаружить, а мои РЛС не берут на малых высотах. Долбаные самолеты… они что, пузами по Земле волочатся?
МиГи возникают впереди, словно призраки, и я вижу в стекле напротив сосредоточенное узкоглазое лицо. А мы сняли ракеты, чтобы загрузиться бомбами, а легкие истребители даже не успеют подойти, как эта обезьяна расстреляет меня в упор. Мысли пролетают в голове, как торнадо, я сбрасываю бомбозапас, чтобы успеть набрать высоту и остаюсь с одной пушкой.
- Кларк!- орет Берс.- Эти макаки взяли меня в «клещи». Ухожу в «штопор».
Ну, надеюсь, хоть тебе повезет. Заложив вираж на правое крыло, пытаюсь уйти, пользуясь преимуществом в скорости. Куда этим тихоходам до моего сверхзвукового?!
А потом небо вокруг взрывается и серебристая громадина «Фантома» несется к земле, потеряв хвост. Макака, все-таки, достала меня выстрелом. Кабина выстреливает, и сознание я теряю уже в воздухе. Черт возьми, не попасться бы под мотыги крестьян. Оголодавшая деревенщина с удовольствием сварит из меня похлебку…

- Имя, звание, род войск? Имя, звание, род войск? Имя, звание, род войск?
Монотонный женский голос на неплохом английском задает один и тот же вопрос. В себя прихожу от того, что кто-то несильно, но монотонно бьет меня по щекам.
- Имя, звание, род войск?- повторяет женщина, когда я открываю мутные глаза.
Не чувствую ни рук, ни ног; в голове мелькает испуг – остался без них. В тусклом свете лампочки прямо над потолком палатки вижу пятерых конговцев. Одна из них – женщина в форме полковника. Стоит прямо передо мной, глядя на то, как рядовой пытается привести меня в сознание. Мотаю головой, показывая: хватит.
- Имя, звание, род войск?
Хочу ответить, но грудь разрывает болезненный кашель. Никто из них не делает ни одной попытки помочь. Даже воды не дают. Так и стоят истуканами и ждут, когда прокашляюсь. А горло раздирает от забившейся пыли и страшной жажды. Зато от резкого движения появляются руки и ноги, в которые больно впились веревки.
- Джеймс Кларк,- я не узнаю свой голос: он больше похож на карканье,- первый лейтенант ВВС США.
Тонкие черные брови полковника удивленно поднимаются, раскосые глаза становятся шире.
- Кем вам приходится генерал Адам Кларк?
Даже так? Хорошо у них поставлена разведка.
- Отцом.
Вьетнамка улыбается ярко-накрашенными губами:
- Командир 17-й летной эскадрильи – ваш отец?- зачем-то уточняет она.
Я просто киваю, стараясь не тратить силы. Она переводит мой ответ, и окружающие негромко переговариваются.
- Крупная рыбка попала нам в сети,- удовлетворенно произносит полковник.
Подходит к койке, на которой я лежу привязанный, наклоняется так низко, что чувствую запах непривычных резких духов и чего-то еще. Чего-то… животного. Как будто она только что занималась сексом. Мягкая ладонь отводит со лба спутанные волосы, черные глаза внимательно смотрят в мои. Тонкие пальцы ловко расстегивают рубашку, проходят по груди. Острый ноготь проводит по животу болезненную черту. Как у большинства блондинов у меня очень чувствительная кожа. Мне больно, и я закусываю губы, чтобы не вскрикнуть.
- В вас, американцах,- шепчет вьетнамка на ухо,- что-то есть. Что-то… притягательное. Я обязательно разберусь, что.
Отдает команду резким голосом, охранники развязывают меня и выволакивают из палатки.

Вталкивают в бамбуковую клетку. Не удержавшись на ногах, падаю на руки Берса.
- Ты же в «штопор» ушел,- удивленно говорю я.
Размахивая руками, кроя всех вокруг матом, он рассказывает о том, как не сумел выйти из «плоского штопора», катапультировался почти у земли и свалился чуть ли не на голову зенитному расчету.
- Тепленьким взяли,- жаловался Берс.
Опускаюсь на дно клетки и подбираю под себя колени. Я не знаю, что ждет нас дальше. Еще никто не вернулся из коммунистического плена, чтобы рассказать, каково оно. Ходили слухи про некоего капитана, которому повезло сбежать. Но только никто так его следов и не нашел. Может и сбежал, да сгинул в джунглях. А может, и не было никакого капитана.
В противоположном углу всхлипывает молоденький капрал. Рядом сидит один из «Морских котиков», баюкая у груди сломанную руку.
- Ты-то как попал?- спрашиваю его.
Вот уж, правда, чудеса. У «котиков» негласный приказ – не сдаваться. Как его взяли?
Представляется по форме, хотя старше меня по званию. Но мы – летная элита.
- Капитан Мастерс. По глупости залетел. Минировали дорогу возле одной деревушки, а я отстал. Задумал лес проверить: нет ли засады. А там…
«Там» оказались конговцы, которых морпех положил с одной обоймы. Но уйти сам не успел.
- Русские помешали. Перекрыли все выходы, а у меня только одна обойма и была. Вот косорылые и повязали.
Представляемся все, мы в одной лодке. Вернее, клетке, но это не важно. Важно одно: нам надо выжить. Мы, американцы, должны держаться вместе.
Имени капрала узнать не удалось. Он смотрит на нас потерянным взглядом и бормочет что-то о пауках. На мой немой вопрос Мастерс пожимает плечами:
- Он здесь уже был, когда меня взяли. Все время только плачет.

На джунгли опускается ночь. Темная, как грех, душная и влажная, она окутывает нас вязкой паутиной неизвестности. Вьетнамцы не разжигают костров. Оно и правильно. В противном случае мы бы уже разбомбили к чертям эти проклятые зенитки. Москитная сетка скрывает стволы ЗРК до самого последнего мига, когда ракета влупится в фюзеляж, прошивая кабину насквозь и перемалывая пилота в фарш.
Всхлипы капрала переходят в негромкие стоны и Берс не выдерживает
- Заткнись!- орет он.
Наступает на мальчишку, занося руку, но я перехватываю его за локоть.
- Угомонись, лейтенант. Это же совсем ребенок.
Я не знаю, сколько лет этому солдатику, но выглядит мальчишка не старше двадцати.
- Дерьмо,- сплевывает Берс,- пить просто хочется до жути. Вот и психую.
- Воды не дают,- слышим мы голос Мастерса.
Ночь в джунглях наступает внезапно. Как будто кто-то просто выключает рубильник, или выворачивает громадные пробки. Только что я видел, как Берс собирался ударить мальчишку, а сейчас не вижу даже собственную протянутую руку. Не говоря уже о морпехе, чье местоположение мы понимаем только по звуку. Мастерс продолжает делиться с нами информацией.
- Пацана куда-то уводили вчера и два дня назад. Может, там кормят, я не знаю. Он ничего не отвечает, только плачет.
Пить хочется неимоверно. Когда-то читал, что индийские йоги умеют останавливать все процессы в организме. Хочу так научиться, но тело-предатель безбожно потеет, как в сауне, выводя драгоценную влагу. Если завтра не дадут воды, сляжем с обезвоживанием.
Морпеху нужна помощь врача. Он, конечно, держится, но у него открытый перелом, а гангрена в таком климате… что простуда на Аляске.
Не ожидал сам, но усталость берет свое, и я проваливаюсь в неглубокий сон под монотонные всхлипывания и постанывания капрала. В котором очаровательная Маргрит поет бесхитростную песенку собственного сочинения:
- Джеймс любит Маргрит,
Маргрит любит Джеймса.
Птички весело поют,
Распевая про любовь.

- Американцы,- выволакиваясь из тревожной душной дремы, слышу чей-то неприятный голос,- просыпайтесь. Надеюсь, хорошо отдохнули?
Капрал, увидев говорившего, забивается в угол. Обхватывает голову руками и шепчет, раскачиваясь из стороны в сторону:
- Не надо больше. Не надо.
Довольно высокий для вьетнамца, гибкий, как лоза, и смертельно опасный даже на вид, посетитель улыбается холодной улыбкой. Тонкие губы кривятся в отвратительной усмешке. Правая рука в ослепительно белой перчатке сжимает массивную трость. По нашивкам узнаю, что передо мной майор.
- Эй, ты!- рявкает морпех, тяжело поднимаясь из своего угла.- Пусть воды дадут и в туалет сводят. Мы – военнопленные и требуем соответствующего обращения.
А «котик» неплохо держится! Хотя испарина покрывает бледный лоб, и он морщится от каждого неосторожного движения. Молодчага, морпех!
Мое невольное восхищение прерывает раскатистый хохот вьетнамца.
- Мы не воюем с Америкой, янки. Вы же не объявляли нам войну, правда? Вы просто пришли на мою землю, как воры. Так какой же ты после этого военнопленный? А туалетов для вас не построили. Тут вам не «Хилтон», выкручивайтесь сами.
Майор обходит клетку, концом тяжелой трости тыкает капрала под ребра. Тот сжимается еще больше и опускает голову между колен.
- Почти труп,- довольно сообщает вьетнамец,- меньше забот.
Температура вокруг поднимается с крейсерской скоростью. Если к вечеру нам не дадут воды, мы уйдем в пике. Только зачем это конговцам? Расстреляли бы сразу и не мучались. Зачем держать нас в клетке, заставляя медленно сходить с ума?
- Ты,- вьетнамец обращается ко мне, сузив глаза до щелочек,- полковник хочет с тобой поговорить.
Два маленьких солдата открывают дверь, подхватывают под локти и тащат в палатку.

Она стоит спиной ко мне прямо в мертвенно-желтом кружке лампочки, опираясь о край стола. И первое, что я вижу на его поверхности, покрытой бумагой – это фляга с водой. Непроизвольно сглатываю тягучую слюну. Мне наплевать, будь там хоть болотная жижа, я вылакаю все.
Вьетнамка оборачивается, в тусклом свете лампочки блестят черные волосы, забранные в пучок на затылке.
- Привет, Джеймс Кларк,- у нее красивый голос,- присаживайся.
Вежливость по-вьетнамски – это когда вас грубо усаживают на стул, скручивают руки за спиной и расстегивают рубашку. А офицер отсылает своих обезьян из палатки движением головы. Но прощаю им все, когда вижу, как она наливает воду в аллюминиевую кружку. Время замедляет ход, я считаю каждую падающую каплю.
Вьетнамка подходит ближе. Кружка, на дне которой находится жизнь, покачивается перед моим лицом, как маятник. Я жду, когда из ее краев выплеснется хоть капелька и упадет на мои потрескавшиеся губы. Но вместо этого слышу:
- Я знаю, что ты очень хочешь пить. Вы все хотите. Ваш организм не привык к нашей духоте. К вечеру кое-кто потеряет сознание. К утру начнется бред.
- Чего ты хочешь?- спрашиваю хриплым голосом.
- Я могу тебя накормить, дать воды и отпустить. Ты вернешься к отцу и расскажешь, что с вами обращались хорошо. Ведь хорошо?
Последнюю фразу она произносит уже сидя у меня на коленях. Смачивает пальцы в воде и... словно издеваясь, выливает остатки на пол. Провожаю взглядом кружку, которую отбросили в угол. Черт! Черт, черт, черт...
И вдруг чувствую, как к моим запекшимся губам прижимаются мокрые пальцы.
- Мы – не звери,- страстно шепчет полковник, когда я облизываю каждый, стараясь урвать малейшую каплю.- Мы просто хотим жить по-своему. Зачем ты пришел сюда, первый лейтенант?
А мне кажется, что ничего вкуснее в своей жизни я еще не пробовал.
Она поднимается с колен, оставляя внутри меня сожаление. Ей приходится опереться на меня, на мгновение полковник приникает всем телом и форменные нашивки царапают кожу.
- Политика – грязная штука, летчик,- говорит, вытирая руки.- Здесь у каждого своя правда. Вернешься в часть, расскажи об этом отцу.
Вскидываю голову. Признаться, в первую ее фразу о том, что она собирается меня отпустить, я не поверил. А может быть, это шанс? Может, удастся вытащить всех?
- Отпусти тех, кто попал раньше. Отпусти их, и я скажу все, что ты захочешь. Мастерсу нужен врач, капрал почти сошел с ума. Зачем они тебе?
- Ты задумал ставить мне условия?
Немая дуэль взглядов. Широкие голубые против раскосых черных. Заточенная американская сталь против острых вьетнамских стрел.
Не буду врать: решение дается нелегко:
- Я не уйду один.
Яркие губы медленно улыбаются, она отходит в тень, одеваясь темнотой, как саваном.
- Так и знала,- доносится оттуда шелест.- Наслышана о вашем дурацком героизме. До вечера, первый лейтенант Джеймс Кларк.
Появившиеся словно из ниоткуда охранники быстро развязывают руки. Потталкивая в спину, ведут к выходу.
Приказ: «Стоять» звучит на двух языках и я невольно замираю.
А потом – непонятный звук, и меня разворачивают за плечо. Тонкие пальцы зарываются в волосы на затылке, руки пригибают голову и упругие губы прижимаются к моим. Тело реагирует само без участия сознания. Зубы разжимаются и из теплой глубины ее рта пью набранную туда воду. Острый юркий язык, покрытый капельками влаги, проскальзывает дальше, я обсасываю его, выбирая все.
Когда наши губы едва размыкаются, то охаю от неожиданности и загибаюсь от удара в живот маленьким твердым кулаком. Мочевой пузырь не выдерживает и форменные штаны стремительно намокают.
Вьетнамка брезгливо улыбается, кивает охранникам: уводите.

- Дерьмо,- высказывается Берс, глядя на меня,- неужто так плохо? Расскажи хоть, чего ждать.
Мастерс смотрит на меня взглядом с признаками бреда. Клетка низкая. То ли специально, то ли рассчитана на вьетнамский рост. Нам всем приходится передвигаться почти ползком. Колеблюсь несколько минут и рассказываю Берсу все. Он кажется откровенно удивленным:
- Ты отказался? Почему?
Странно, но такого вопроса именно от него я не ожидал.
- Если я уйду, вы сдохнете через пару дней. Им никто, кроме меня, не нужен. А со мной у нас есть шанс выжить. Ей от меня что-то надо.
Берс хмыкает, непонимающе качает головой и бормочет:
- Я бы согласился. Извини, но своя шкура всегда дороже.
Наверное, так и есть, напарник. Но... отец – генерал у меня, а не у тебя. Это именно он в 44-м бомбил Германию. Наверное, я слишком хорошо знаю, что такое – военная честь.
Мастерс подползает ко мне, приваливается горящим лбом к локтю:
- Спасибо, лейтенант...
Это трудно. Я поднимаю голову и натыкаюсь взглядом на полубезумные глаза капрала. Что с ним делали? На вид он не ранен, но... Что могло довести его до такого состояния?
- Это пауки,- слышу его шелестящий шепот,- я ужасно боюсь пауков.
Не понимаю, о чем он. Мы в джунглях, здесь этих пауков... хоть совками собирай.
- Я и на войну пошел, чтобы не бояться. Не получилось, не получилось, не получи....
Уже не слышу, забываясь сном и чувствуя, как рядом тревожно вздрагивает морпех.


Просыпаюсь от того, что в ребра больно бьется острая палка. Я даже сказать ничего не могу – язык распух так, что не помещается во рту.
- Янки, подъем. Янки, подъем,- монотонно бубнит голос.
Проснувшийся Берс толкает меня локтем: просыпайся, за тобой пришли. Собираю сознание по осколкам, возвращаюсь в реальность медленно. Опять ночь, вернее вечер и я пока могу разглядеть майора, стоящего передо мной.
- К полковнику,- улыбается он похабной улыбкой.
И, выходя на едва сгибающихся ногах, я успеваю заметить, что на привычном месте нет капрала. На мой удивленный взгляд Берс отвечает:
- Увели еще до тебя.
Ни возмутиться, ни спросить не дают: сразу ведут в знакомую палатку. Попробуем поторговаться, полковник.

Но все мысли вылетают, когда я вижу капрала. Он лежит, привязанный, на койке, на которой давеча лежал я. А на груди стоит стеклянная чашка, полная пауков. Перед отправкой во Вьетнам мы проходили курс подготовки, и этих тварей я узнаю сразу. Это – птицееды. Отменно мерзкие создания. Одно неосторожное движение, один судорожный вздох, и они рассыпятся по его телу. Щекоча своими противными лапками, подбираясь к венам, в которых клокочет кровь.
И пусть меня тоже прикручивают к стулу, но я не поменяюсь местами с этим солдатиком.
- Это самки,- вьетнамка выходит из неосвещенного угла.- А знаешь ли ты, Джеймс Кларк, что самки никогда не дерутся? Они должны доверять друг другу, и всегда держаться вместе. Иначе, им не выжить в мире самцов.
Она появляется полностью. Черные волосы распущены и вьются за плечами, словно змеи.
- Самки очень опасны,- продолжает полковник,- им надо защищаться от таких, как ты. Укус одной паучихи не смертелен, но укус двадцати... Не завидую этому маленькому мальчику.
- Чего ты хочешь?
Черт, я уже согласен полностью. Не знаю на что, но согласен.
- Я передумала насчет тебя,- говорит она.- Русские сообщили, что недавно попался сынок адмирала. В отличие от тебя, этот прохвост согласился на все.
Краем глаза слежу за капралом. Теперь понимаю, что довело его до этого состояния. Не хотел бы оказаться на твоем месте, малыш.

- Не смотри на него,- вьетнамка смеется журчащим смехом,- это просто фон.
Опять оказывается на моих коленях, сидя, как в дамском седле ( на одну сторону), в губы тычется горло фляжки. Судорожно глотаю, а пересохшая глотка отказывается пропускать влагу. Отфыркиваюсь, мотая головой, и полковник смеется, откинув голову.
- Это бывает,- успокаивает она,- ты просто расслабься.
И я расслабляюсь... Сначала маленький глоток, потом больше. Потом, смачивая пересохшую кожу и распухший язык.
- Хватит,- вьетнамка убирает фляжку, которую я невольно провожаю глазами.- Иначе будет плохо.
Поднимается с колен, острым носком раздвигает мои ноги. Садится на корточки, подперев щеки кулаками. Узкая форменная юбка задирается до бедер, открывая моему взору смуглые стройные ноги.
- Ты думаешь, у меня получится?- ухмыляюсь я.
- А это в твоих же интересах,- отвечает полковник, глядя снизу блестящими глазами.- Иначе, этот мальчик сойдет с ума прямо на глазах.
Встает, как змея, поводя стройными бедрами. Щелкают замки, юбка спадает вниз.
- И еще,- шепчет прямо в губы,- у тебя полчаса на то, чтобы сделать меня счастливой. Через тридцать минут оставшихся в клетке либо расстреляют, либо напоят водой и сводят в туалет. Решать тебе.
_________________

У войны бывают разные лица и каждый воюют по своему.
Спасибо огромное за рассказ
___________________________________

Нина, меня восхищает твой (можно на "ты"?) язык. Оторваться невозможно.
При этом содержание зачастую настолько страшное и жизненное одновременно, что я не нахожу в себе ни одного слова, чтобы комментировать.
Спасибо за истории и за то, что заставляешь задуматься!
_________________

Dizel, pola, Aruanna Adams, девчата...




Валерьянка не понадобилась?
_________________

Ятаган, спасибо за рассказ, страшно как всегда. Очень понравилось.
Они выберутся?
_________________

Нет. Из вьетнамского плена вернулся только Дж. Маккейн. И то уже после войны больным и поседевшим. В общем-то именно его история взята за основу. При всей своей неоднозначности и ярко выраженной русофобии - это сильный мужчина. Настоящий американец.



Ничего себе. У вас крепкие нервишки. Молодец.
_________________

 » Этих дней не смолкнет слава

Привет, девчата)))

В преддверии дня Великой Победы.

Серега Карманкин жил на полную катушку. В свое удовольствие. С утра до вечера, а иногда и с вечера до утра.

Носил Серега малиновый пиджак, на шее златую цепь толщиной в руку и пудовый крест на внушительном животе. И звали Серегу в очень специфических кругах не иначе, как Карман. Деньги Серега любил, и карман у него был большой. Прямо-таки бездонный.
А еще он любил женщин. Разных и часто. Главное, чтобы дамочка не отличалась излишней разговорчивостью и не просила слишком много. Потому что Серега был скуповат, если не сказать – жаден.

И был у Кармана друг – Вован. Тоже в пиджаке, с цепью и крестом. И вдвоем они составляли внушительную бронебойную силу. С мозгами там, правда, был некий напряг, но это не важно. Важно было другое: они были молоды, здоровы и счастливы.

Дело это произошло в начале мая на Муравьевском шоссе. Весело щебетали птички, светило яркое весеннее солнце. На пассажирском сидении мирно сопела миниатюрная блондинка. А на заднем – Вован хлестал пиво. Джип гнал под сто пятьдесят. Серега уверенно держал руль толстыми, похожими на сардельки, пальцами и думал о том, что будет, когда они приедут домой и разденут блондинку.

Машину тряхнуло на камушке, Вован выматерился, облившись пивом.
- Ты аще, Карман… Ведешь, как покойников везешь. Аще урылся напрочь. Смотри, куда едешь.
- Не кипишуй,- лениво ответил Серега,- дуешь свое пиво и дуй. Подумаешь, булыжник под колесо попал. Сам-то аще, как корова ездишь.
- Ты это, Карман,- начал закипать друг,- ты берега-то не путай. Ты на кого тута булку крошишь?

Характер у Вована был вспыльчивый и несдержанный. Вот и сейчас он подался с заднего сидения, намереваясь съездить Сереге по шее. Легонько, только чтобы тот понял, что такие шутки Вован не стерпит. Но колесо джипа угодило в замаскированную ямку, машину слегка тряхнуло и Вован просто навалился на Серегу бычьим телом. Водитель охнул, пригнулся к рулю и рефлекторно вдавил в пол педаль газа. Машина рванула с места в карьер и влепилась в зад древних «Жигулей».
Непристегнутая блондинка свалилась с сидения, и салон наполнился изощренными ругательствами на запредельно высоких интонациях.
Вован вторил ей сзади и оба они начали доставать Серегу уже конкретно.
- Ша!- рявкнул он на них.- Ща разберусь.

С трудом вылез из машины и, поигрывая крестом, направился к «Жигулям».
За рулем железного хлама сидел старенький водитель. Он держался за руль сухими сморщенными руками и смотрел вперед пустым взглядом.
- Ну че, дедуля,- загрохотал Карман,- попал ты по полной. Знаешь, как это называется? Это, дед, называется «подстава». Вылазь из своего гроба. Ща мы тебя учить будем.

Следом за Серегой к машине подошел Вован с раздраженной подружкой.
- Ребята,- тихим голосом сказал старичок,- вы же сами в меня въехали. Я здесь совершенно не причем.

- Карман,- удивленно протянул Вован,- я не понял, он че, совсем в маразм впал? Мы ехали, ваще никого не трогали, а он перед нашим носом притормозил.
- Я колготки из-за него порвала,- вступила обозленная кукла.- А они, между прочим, на валюту куплены. Пусть мне такие же сейчас покупает.

Карман оглушительно расхохотался:
- Да у него никакой пенсии на твои колготки не хватит. В общем так, дед, вылезай из тачки. Мы ее забираем, как компенсацию нашего морального ущерба. Вован, садись за руль.

Серега открыл дверцу машины и за грудки вытащил оттуда старика.
- Гони документы на тачку,- потребовал он.

Дедок открыл ветхий бумажник и протянул бандюгану ПТС-ку.
- Эх, молодежь,- обреченно сказал он напоследок,- зря мы за вас воевали.

При этих словах Карман обернулся к надоедливому старикану.
- Я не понял, дед. Ты че, в натуре такой борзый?

Блондинка визгливо рассмеялась и покрыла незадачливого лоха отборным шестиэтажным матом дорогой валютной проститутки. Вован ударил рукой по старому рулю и добавил крепких эпитетов из тюремного лексикона.
Старик перевел взгляд на смеющуюся девушку и грустно улыбнулся:
- Как хорошо, что моя Марьюшка не дожила до сегодняшнего дня.
- От древности, что ли, померла?- не переставая смеяться, спросила проститутка.
- Да нет,- ответил дедок,- убили ее. Фашисты.
- Немцы что ли?- зачем-то переспросил Карман.
- Они,- ответил дед. И начал,- давно это было. Партизанил я тогда на Брянщине…

***

Красная Армия стремительно отступала, оставляя землю на милость фашистам. Немецкие части вот-вот должны были занять деревню. Председатель колхоза, которому уже в третий раз отказали в мобилизации, сидел за столом кабинета правления.
Перед ним стоял начальник партячейки колхоза, которого тоже не взяли на фронт из-за плохого зрения.

- Что будем делать, товарищ Зайцев?- спросил председатель.
- В лес надо подаваться,- ответил собеседник.- Партизанить будем.

Председатель Никонов поднялся из-за стола. Они посмотрели в глаза друг другу. Их ждали лес и неизвестность. Семьи решено было не брать. Опыта партизанской войны не было ни у кого, и что ждало их в лесу, никто не знал.
Собирались быстро, пока немцы не вошли в деревню. Председатель ячейки давал последние наставления жене:
- Всем говори, что я на фронте. Сбежал воевать сам добровольцем. Куда пойдем, не скажу. Так тебе будет безопаснее.
А председатель колхоза и вовсе женат не был. Успокаивать ему было некого, и он просто собрал в вещмешок необходимые вещи. Оружия у них было – одна винтовка-трехлинейка, оставшаяся от умершего недавно отца Никонова.
Они бросили прощальные взгляды на собственные избы и подались в леса.

Через неделю к ним присоединились жители соседних деревень, занятых немцами. Они принесли с собой новости о все еще отступающей Красной Армии. А еще через неделю отряд пополнился выходящими из окружения тремя реальными бойцами: младшим лейтенантом Сергеевым и медсестрой Марьюшкой.
Партизанский отряд обзавелся оружием без патронов и офицером, имевшим печальный боевой опыт.

Никонов смотрел на Марьюшку во все глаза. Была она невысокой и чуть пухленькой. На прелестных щеках во время смеха появлялись ямочки, а задорные серые глаза смотрели вызывающе и весело. Она прекрасно готовила и для каждого находила доброе слово.

- Значит так,- собрал их однажды лейтенант.- Хватит бездельничать. Пора приниматься за работу. Надо раздобыть боеприпасы. Скоро зима, придется охотиться на зверей, если не хотим сдохнуть с голода.

Никонова и Зайцева отправили на разведку. Они вышли из леса ночью. Пробрались к собственной деревне, и постучались в окно к Зайцевской жене. Осмелевшие от полной безнаказанности фашисты не выставили никакой охраны. Им было нечего бояться. Русские бежали от них, как кролики.

Занавеска на окне отдернулась, и за стеклом показалось испуганное женское лицо. Увидев мужа, женщина ахнула и прикрыла рот рукой. Деревянная дверь распахнулась, мужчины неслышно ввалились внутрь. Хозяйка дома расплакалась, прижимаясь к груди мужа. Тот успокаивающе гладил ее по плечам и смущенно смотрел на Никонова.
- Ну, хватит, Люсь, хватит,- говорил он ей.- Я не один пришел, неудобно. Чаем нас напои, хотя бы.
Женщина быстро закивала и бросилась ставить самовар. Свет не зажигали. Сидели тихо в темноте, разговаривали шепотом.
- Часть небольшая,- торопливо рассказывала Люся.- Сначала пришло много, потом большинство ушло дальше на восток. Остался один офицер и с десяток солдат. Никого не трогают, только еду забирают всю. У Петровны кур забрали, нашего поросенка Борьку зарезали.

Мужчины пили чай с домашним вареньем и внимательно слушали. Жена Зайцева оказалась ценной рассказчицей. Ее взяли на работу мыть полы в клубной столовой, где немцы устроили кабак. Никто из них не знал, что до войны Люся работала учителем немецкого в школе. А ей самой хватило ума не показывать этого. Проходя с тряпкой под столами и вражескими сапогами, она запоминала каждое слово, сказанное фашистами.
- Ждут,- докладывала она.- Через три дня должен прийти состав с вооружением для фронта. Нашему офицеру поручено встретить поезд на станции, где ему должны передать какие-то распоряжения и боеприпасы.

Партизаны переглянулись. Им выпадал неплохой шанс начать свою войну и разжиться оружием.

Лейтенант выслушал сведения, принесенные Никоновым.
- А сам Зайцев где?- спросил он разведчика.
Никонов засмущался, запустил руку в волосы и отрывисто доложился:
- У бабы своей задержался. Обещал к утру прибыть, как штык.
Офицер осуждающе покачал головой, на что председатель колхоза пожал плечами. А когда он вышел из землянки, где устроился лейтенант, на грудь ему бросилась Марьюшка.
- Я так волновалась,- горячо зашептала она,- так волновалась. Места себе не находила. Петя, миленький, ты будь осторожнее.

Это получилось так неожиданно, что Никонов растерялся. Он не нашел ни одного слова, поэтому просто приподнял за подбородок ее лицо и прижался к теплым губам поцелуем. И был поцелуй слаще каменного меда, который он пробовал давным-давно в детстве.

Назначенная операция по ограблению состава началась спонтанно. Партизаны выскочили из леса и сняли часового. Почти весь состав поезда отправился в деревню, лишь в кабине дремал машинист. Он так и не досмотрел сон, в котором его Марта жарила сосиски к гороховому пюре, когда Зайцев одним неуловимым движением сломал ему шею. Обвешанный трофейными автоматами Сергеев, скликал всех к себе.
Они присели за вагоном, обсуждая дальнейшие действия.

- Вскрываем вагоны, ищем взрывчатку,- давал лейтенант указания.- Как найдем, минируем состав через одного. Надо дождаться возврата остальных. Как усядутся по местам – взрываем к чертовой матери. С собой берем столько боезапаса, сколько можем унести.

***

Карман раскрыл рот, слушая деда. Вован нетерпеливо стучал пальцами по приборной доске «Жигуленка» и хмурил брови. Блондинка кривила ярко накрашенные губы и дергала Серегу за малиновый пиджак.
- Слышь,- наконец не выдержал Вован,- сколько можно эту пургу слушать? Поехали скорее, егздаться хочу, сил нет.

Блондинка улыбнулась нетерпеливому кавалеру и заныла:
- Правда, Серенький, поехали. Брось ты эту рухлядь на дороге. Неужели тебе в школе это не надоело?
- Отвяньте,- бросил Карман, не поворачивая головы. И обратился уже к старику.- Дедуля, а че дальше-то было?
- Дальше?- усмехнулся старик.- Дальше жену Зайцева повесили перед комендатурой. Доброхоты донесли, что у нее муж в партизанском отряде.

***

Никонов едва удержал старого друга от того, чтобы тот не отправился в деревню. Мстить. На дверях клуба висел приказ о том, что за каждого убитого немца будет повешено три жителя деревни.

Сергеев помрачнел и замкнулся в себе. Заканчивалась осень, впереди предстояли холода, выдержать которые было очень сложно. Их спасали густые леса, в которые фашисты опасались заходить. Их спасала живность, в изобилии водившаяся вокруг. Марьюшка наквасила грибов, насолила ягод и навялила рыбы. Они надеялись прожить зиму.

Она пришла к нему в самый мороз. Не говоря ни слова, сбросила ватник, забралась под шинель, служившую одеялом, и прижалась к Никонову горячим молодым телом. Так и лежали они несколько минут, слушая, как бьются сердца друг друга. А потом она взяла его руку и положила себе на грудь. Там, снаружи, бушевал снегопад, а в землянке уютно тлела печь, которую Никонов сложил сам.
Загадочные серые глаза смотрели на него не мигая. К чему слова, когда и так все понятно? Он приподнялся на локте, взглянул Марьюшке в лицо и расстегнул пуговки белой кофты.
- Миленький мой,- зашептала девушка,- только я первый раз. Ты поосторожней, хорошо?

Никонов кивнул, хотя сознание работало с трудом. В висках зашумело, запах женского тела шибанул с такой силой, что он едва не потерял сознание. В ладонь прыгнула освободившаяся грудь и Марьюшка негромко застонала, когда он сжал ее пальцами.
Стало жарко, и он начал раздеваться сам, не сводя с девушки пристального взгляда.
Раздевшись, стянул с ее бедер трусы и ткнулся между ног. Подавшись вперед, остановился. Вышел, вошел заново, пробираясь дальше.
Марьюшка прикрыла глаза, лицо ее сморщилось и приняло плаксивое выражение. Никонов смотрел на нее со странной смесью желания, жалости и темной жажды. Природная преграда подавалась с трудом. Девушка закусила кулачок, терпя боль, а Никонов быстро заговорил:
- Потерпи. Это пройдет. Потерпи, родная.

Так он шептал ей всякую чушь и целовал закрытые глаза, из которых текли слезы. И когда девичья невинность подалась под его сильным ударом, он закрыл Марьюшке рот поцелуем и едва удержал бьющееся под собой тело.

- Все-все,- сказал, оторвавшись от девушки,- все кончилось, моя хорошая.
Она затихла под ним, обхватила полненькими руками за шею и улыбнулась рассеянной улыбкой. Никонов двигался, набирая обороты.
- Ох,- внезапно выдохнула Марьюшка.
- Что?- он тут же остановился.- Больно?
- Нет,- девушка замотала головой.- Ох, не останавливайся.

Притянула его к себе за шею и жарко зашептала:
- Я тебя сразу полюбила. Как увидела, так и пропала. Может, убьют нас всех скоро, вот я и решилась к тебе прийти. Ты люби меня, Петенька. А если выживем, я тебе ребеночка рожу. Сыночка.

И Никонов любил ее. Ему было тридцать три года. Был он когда-то женат, да умерла его Настя семь лет назад. Вместе с неродившимся ребенком. Так и остался он с тех пор бобылем.

***

Петр Андреевич Никонов – герой Советского Союза – отдал молодым нахалам документы на машину вместе с правами, повернулся и отправился по обочине вдоль шоссе.
- Ты куда, дед?- крикнул ему в спину Карман.- А чем все закончилось?

Восьмидесятичетырехлетний ветеран обернулся, грустно улыбнулся и ответил:

- Понесла она от меня. К осени сорок второго. Да нас объединили с другими отрядами и прислали из центра майора. Ожидалась крупная диверсия на железной дороге. Куда было мою Марьюшку в лесу оставлять? Так, на сносях, я ее в деревню к своей сестре и отвел. Думал, она ей поможет. А сестра моя, оказывается, с немецким офицером слюбилась. Марьюшку арестовали, били долго, а потом расстреляли. Но она не сказала, где мы прячемся. Так и умерла с моим сыночком неродившимся.

Старик пошел дальше. Домой. В маленькую квартирку, где он всю жизнь прожил дважды вдовым. Карман смотрел ему вслед, и мозги его работали с непривычной для них скоростью.

- Поехали, что ли?- заговорил Вован.- Чего стоять-то.

Серега метнул на него яростный взгляд и бросился вслед за Никоновым. Вован с ошарашенной проституткой смотрели, как он взял деда за локоть. Как, возвышаясь над старческой фигурой, он что-то ему быстро говорил. Махал руками, словно мельница, а потом повел того обратно.
Вован с блондинкой удивленно переглянулись, и девушка покрутила пальцем у виска.

- Вылазь,- приказал Карман другу.
- Че?- тот не поверил и даже замотал головой.
- Вылазь, говорю. Ну?!

Увидев, что напарник не слушается, Серега схватил его за лацканы пиджака и выдернул из-за руля старой машинки. Усадил хозяина рухляди на водительское сидение и смущенно сказал:
- Садись, дед. Ты это… прости нас. Мы больше не будем. На вот тебе деньжат.

С этими словами открыл бумажник и достал оттуда купюры. Их было много. Гораздо больше того, что старый ветеран видел в последнее время.
- Да не надо мне, ребята,- начал отказываться старик.- У меня пенсия есть. Мне одному-то и не надо много.
- Бери, бери,- прогудел Карман, вкладывая деньги в ладонь деда.- Машину подрихтуешь, костюм себе новый купи. На Парад в нем пойдешь.

Никонов завел мотор и осторожно тронулся в путь.

- Ты че,- заговорил Вован,- с дуба рухнул? Ты на хрена ему все бабло отдал? Как мы сейчас с этой шмарой рассчитываться будем?

Блондинка смотрела на Кармана, некрасиво оттопырив губы. Он казался ей идиотом. Инстинктивно она прижалась к Вовану, чувствуя в нем соратника. Но Серега только посмотрел на них, будто не видя, и спросил:
- Вован, у тебя дед есть?
- Был. Помер давно.
- А он воевал?
- Да… кажется.
- Тогда почему ты таким козлом вырос?

Оставив удивленных людей на дороге, Серега быстрым шагом вернулся к джипу. Завел мотор и рванул по шоссе к себе домой.

Нет, он не бросил свое занятие. Он не стал подкармливать бездомных животных и не пошел работать в дом престарелых. Он в течение пяти лет навещал одинокого старика-партизана, адрес которого запомнил из документов.
Он покупал ему продукты и лекарства и вызывал «Скорую», когда у старого солдата подскакивало давление. Он похоронил Героя Советского Союза на свои деньги и установил памятник с одним словом «Спасибо».
_________________

Нина, спасибо за " Спасибо"!!!
Очень сильно! Но у тебя по-другому , к счастью читателей, и не бывает!
_________________

Нина, .
Это то состояние, когда не можешь ничего сказать не потому, что нет слов, а от того, что ком в горле.
Спасибо!!!
_________________

Спасибо большое за историю
До слёз...
_________________

 » По образу и подобию

Хе-хе, девчата, новую весчичку начала. Хвантастика.

- Ну, здравствуй, сын мой?

Прочистить слезящиеся от колючего злого снега глаза; поднять голову и всмотреться в знакомое лицо дивизионного священника, что стоит посреди обширного захламленного двора.
Батюшка Артемий как всегда строг, а голос его пробивает ватную пелену, заложившую уши в последнем походе.

Тяжелая рука ложится мне на плечо. Отсутствие перстней и грубые мозоли говорят о том, что сам священник не чурается грязной работы по очистке Земли от скверны.

- Наслышан о подвигах твоих ратных, сын мой, - довольным голосом говорит отче, - однако ж, как много паразитов развелось вокруг. Устал, поди, в боях праведных. Заходи в жилище, чаю испьем, да о будущем поговорим.

Батюшка подталкивает меня ко входу в домик, с трудом открывает тяжелую дверь и впускает в горницу, освещенную чадящим факелом.

Жилище Артемия бедно, обставлено скудно, но чисто и опрятно. И что самое главное – в углу кухни топится маленькая печь, сложенная из грубых камней. Мы, живущие здесь и сейчас, устали от вечного холода, что вымораживает душу. Устали от снега, который слепит глаза. И от ветров, от которых не спасают никакие одежды.

И поэтому я иду к печке, едва сдерживая желание побежать. С еле слышным стоном снимаю старые кожаные перчатки, которые будто приросли к ладоням, и протягиваю потрескавшиеся руки к огню. Несильный жар вонзается в ладони миллионом острых иголок, но приносит с собой блаженство.

От тепла печки меня охватывает истома. Настолько сильная, что я даже пропускаю мимо ушей то, что сейчас говорит Артемий. Но батюшка повышает голос, и его гулкий бас вонзается в мое вымороженное сознание.

- Давай чай пить, сын мой.

Я с неохотой бросаю на него взгляд, вижу, что он уже сбросил с себя потрепанный овечий полушубок и сейчас отстегивает от пояса кобуры с двумя пистолетами. Огнестрельное оружие – слишком большая роскошь и такое небывалое богатство вызывает у меня удивление. Нет, оружие у нас есть, но к нему нет патронов.

- Для успокоения ношу,- ухмыляется батюшка на мой удивленный взгляд, - а для работы вот…

Из-за широкого кожаного кушака на свет появляется остро заточенный, небольшой, но смертельно опасный топорик.

- Сам сотворил, - с гордостью говорит Артемий, любуясь сверкающим лезвием. – Ну все, хватит лясы точить, садись за стол.

А потом я пью обжигающе горячий травяной чай и чувствую, как замерзшие внутренности оттаивают под кипятком и пристальным взглядом священника.

- Рассказывай, - требует отче. – Епархия требует отчета по каждому случаю битвы.

Отставляю алюминиевую кружку и начинаю свой нехитрый доклад. Никогда не умел рассказывать красиво.

- Пятеро их было. Семья мутантов: отец, мать и трое ребятишек. Честно, я даже засомневался – не ошибся ли в поиске, но при виде меня мать закричала. У нее были звериные зубы, отче.
- Каннибалы, - Артемий понимающе кивнул, - продолжай.

- Отец бросился на Дэна и раскрылся в прыжке. Он был весь покрыт какой-то чешуей.

Меня передергивает от воспоминаний. На пещеру мутантов мы наткнулись по чистой случайности. Эти твари смогли замаскировать вход в свое лежбище настолько искусно, что если бы не Макс, обладающий поистине животным чутьем, они свалились бы нам прямо на головы. Макс успел крикнуть «Берегись», когда отточенный камень, брошенный чьей-то меткой рукой, вонзился ему прямо в глаз. Мы моментально сгруппировались, дико оглядывая окрестности. Я выхватил из ножен меч, покрепче взялся за рукоять двумя руками и встал в боевую стойку. Дэн стоял за моей спиной, мастерски вертел нунчаками и виртуозно матерился.

Из-за серого валуна к нам неожиданно вышла женщина потрясающей красоты. Она откинула со лба черные, как смоль, волосы и смело взглянула мне в лицо. Я растерялся и опустил меч, а Дэн за моей спиной замолчал. Женщина протянула к нам руку, украшенную браслетами из мелких костей, и закричала… Нет, она завопила, раскрывая рот, усеянный острыми зубами:
- Охотники!- кричала она. – О-о-х-о-о-т-н-и-и-к-и-и…

Она орала почти на ультразвуке. Так протяжно и громко, что мне захотелось заткнуть уши. Дэн выступил вперед и выкрикнул:
- Заткнись, дура!

Женщина тут же заткнулась. Но вместо того, чтобы уйти, она широко улыбнулась, демонстрируя нам звериный оскал. Громадный камень, прикрывающий вход в пещеру, отвалился и из черного зева на нас выпрыгнул ее самец. Мужчина был взбешен и преодолевал разделяющее нас расстояние гигантскими прыжками. Несмотря на холод, он был раздет по пояс и торс его украшала крупная чешуя, похожая на рыбью.

Он завывал на все лады и вертел над головой огромной пращой.
- Твою ж ты едрену мать, - восхитился Дэн и взмахнул нунчаками.

Орудие ближнего боя в его руках вертелось с такой скоростью, что размывало пространство. Самец взвыл на запредельно высокой ноте и бросился на моего напарника. Битва вспыхнула мгновенно, я отвлекся от них и обратил внимание на женщину. Она выставила вперед ладони и зашипела как кошка.

Я двинулся к ней, защищаясь мечом. С мутантами никогда не знаешь, какой сюрприз они могут тебе приготовить. Вот и сейчас, она взлетела вверх одним прыжком, ловко крутанулась в воздухе и каким-то непостижимым образом приземлилась мне на спину, обхватив грудь коленями. В щуплом на первый взгляд теле оказалась недюжинная сила. Она сжимала мою грудную клетку так, что я не мог вздохнуть.

- Сдохни! – кричала она сверху. – Сдохни, тварь!

- Дамы проходят первые, - услышал я спокойный голос Дэна уже почти теряя сознание.

Нунчаки взметнулись прямо перед моими глазами, Дэн сделал одно-единственное движение, и женская голова с невероятно длинными волосами свалилась в снег прямо мне под ноги.
- Фу,- выдохнул я, - спасибо.
- Будешь должен, - довольно хмыкнул Дэн и…

Я увидел, как он оседает в снег, глядя мне в лицо удивленным взглядом. Прямо из кадыка у него торчала остро заточенная кость.

Я моментально схватился за рукоять меча и бешено огляделся. Самец, которого взял на себя мой напарник, лежал бездыханный с проломленным черепом. Женщина лишилась головы. А больше мы никого не видели. Лишь пещера напротив молчала черным провалом входа.

Я остался один. Мое верное подразделение лежало рядом. Макс, с которым еще неделю назад мы отмечали его день рождения раздобытой тушенкой; Дэн, который всегда прикрывал мне спину. Все они сейчас лежали трупами на белом снегу, и он жадно впитывал в себя их кровь.

- Черт, - в сердцах пробормотал я.

Как всегда, после запарки боя пришло похмелье. Вот только раньше мы отмечали его втроем. Простите, парни, но сейчас у меня нет времени даже на то, чтобы засыпать вас снегом. Потому что пещера напротив так и молчит, а мне нужно узнать, откуда взялась кость в кадыке Дэна.

Поэтому я перехватываю рукоять меча поудобнее и двигаюсь к угрожающему провалу входа.

- Неужто щенки? – удивляется Артемий, услышав мой рассказ.

А вот здесь я запинаюсь. Щенки, но…

Прямо у входа в пещеру, куда еще проникал солнечный свет, меня встретил исхудавший малец. По человеческим меркам я дал бы ему лет семь-восемь, но с мутантами все сложнее. Ему могло быть как два, так и двадцать. Он гордо стоял прямо передо мной, а за его щуплой спиной прятались две девчонки. Все трое на вид были совершенно нормальными.

Пацан преграждал мне путь, давая понять, что не пустит дальше. Девчонки хныкали, стараясь не шуметь. В руках мальчишка держал гладкий камень. Несерьезная защита. От меня-то. Профессионального охотника на мутантов.

- Мы никому не сделали зла, - твердо сказал парень, - пожалуйста, не убивайте нас.
- Вы – мутанты, - возразил я.
- Мы – всего лишь дети, - ответил мальчишка, - маленькие дети. Моим сестрам по три года, они близнецы. Мне десять. Не убивайте нас.

Признаться, вот здесь моя рука и дрогнула. В нашем мире так редки дети. Я почти опустил меч, как увидел, что мальчишка поднимает руку с камнем.

- Бытие, глава первая, - отчетливо произнес я, - стих двадцать шестой: И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему, и да владычествует он над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле.
Взмахнул мечом, не давая щенку пустить в ход свое оружие.
- Стих двадцать седьмой: и сотворил Бог человека по подобию Своему, по образу Своему сотворил их : мужчину и женщину сотворил.
Закаленная сталь меча снесла пацану голову, алые фонтанчики крови плеснули мне в лицо. Девчонки зарыдали в голос, прикрываясь руками, но я уже вошел в раж.
- Стих двадцать восьмой: и благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь… И властвуйте… Но только те, кто по образу и подобию….
Через несколько минут я успокоился. Передо мной лежали три детских тела. Острием меча я раздвинул полы одежды на мальчишке, ожидая увидеть следы мутаций. Их не было. Мальчишка не только казался, он был совершенно нормальным. Не веря своим глазам, я осмотрел тела девчонок.
Обычные детские тела. Я убил троих людей. Трех созданий Божьих, что сотворены были по образу и подобию.
_________________

Спасибо большое
Очень реалистично Жутковато и красочно.
_________________

 » По образу и подобию №2

Мою ладонь накрывает рука Артемия.
- Не кори себя, сын мой, - слышу я его успокаивающий голос, - испытание то было, что дал тебе Господь. Так испытывал Он твою веру. Не дети то были, а потомки змея-искусителя.
Да, все так, но почему я никак не могу избавиться от ощущения того, что совершил убийство? Наверное, это легко – рассуждать о том, какое испытание я прошел. Это не батюшка смотрел в ясные серые глаза десятилетнего пацана, за спиной которого прятались две плачущие девчушки.
- Не впадаешь ли ты, гончий Господень, во грех сомнения?- голос Артемия приобретает стальные нотки.
Священник поднимается из-за стола и достает из шкафа потрепанную книгу «Библия Нового Мира».
- Читай, - приказывает он.- Глава шестая Откровения Андрея. Да вслух читай, чтобы в следующий раз не сомневаться.
Мне не остается ничего, как начать читать, хотя эту главу я знаю наизусть:
«И наступит мрак по всей Земле. И холод покроет Землю. И умрут люди и звери. А те, что выживут – станут добычей для родившихся во мраке.
Смерть соберет богатую жатву, отвернутся люди от Господа, но лишь вера человеческая в Него спасет Землю».
- Понял ли, сын мой? Все мы живем лишь милостью Божьей. И предсказано было, что только вера спасет Его созданий. Не бывает у мутантов нормальных детей. Тебе ли не знать этого? Коли не увидел ты изменений сразу, это не значит, что их не было.
Я слушаю священника и верю ему все больше. В нашем мире почти не осталось женщин и Церковь бережет последних, запрятав их за бронированными стенами Ватикана, чтобы они не стали добычей мутантов. Родившиеся за крепостными рвами мальчики вырастают и отправляются на охоту. Я – один из таких детей. Меня учили одному: убивать.
Неоткуда было в семье уродов появиться нормальным детям. И украсть их они не могли. Нас, Гончих, обучают лучшие рыцари Церкви.
- До утра оставайся, - разрешает Артемий,- а потом за работу. У нас ее ох как много, а ты остался один.

***
Снег обжигает кожу на руках. Я где-то потерял перчатки и сейчас прячу ладони в рукавах старой парки. Костер вот-вот потухнет, а мне еще надо прочитать перед сном молитву.

Согреваю дыханием негнущиеся пальцы и достаю из-за пазухи потрепанную Библию Нового Мира. Любовно оглаживаю переплет, открываю книгу на закладке и читаю, шевеля потрескавшимися на морозе губами:
- Откровения Святого Андрея:
«И сказал Господь – да будет мрак, ибо чаша терпения Моего переполнилась.
И настало безвременье, куда канули все грехи человеческие.
И увидел я, как затянуло Небо огнем и прахом людским.
И да будет темно, - сказал Господь, - на веки вечные
И стало темно»

Я закрываю Библию и глаза. Отче Наш, иже еси на Небеси. Да прости нам грехи наши, да даруй нам свет и тепло. Да не оставь нас в Благодати Своей. Аминь.

Последнее окаменевшее полено вспыхивает россыпью зеленоватых искр, и костер тухнет, оставляя меня в темноте. Я натягиваю на голову меховой капюшон, кутаюсь покрепче и пытаюсь заснуть до рассвета.
Просыпаюсь как от удара и чувства того, что уже не один. Рука привычно лежит на рукояти меча. Вытащить оружие из ножен – секундное дело. В блеклом свете восходящего солнца я вижу мальчика, сидящего у потухшего костра. Детская фигурка, одетая в ужасающие лохмотья, скорчилась над плохо греющими поленьями и протягивает к обманчивым остаткам тепла дрожащие руки.
- Не убивайте меня, пожалуйста, - слышу я слабый голос, - я потерялся.

Рука опускает меч. Нас предупреждали: каждый Гончий проходит этот период – период усталости и сомнения. Когда все вокруг кажется бессмысленным; когда разум отказывается принимать смерть. Когда даже существование Господа ставится под сомнение. Ведь, если все происходит по Его воле, то как он мог допустить, чтобы Его создания дошли до того, что готовы рвать друг друга на части?
Из глубин сознания доносится голос Артемия:
«Впадаешь во грех, сын мой».
Я подхожу к мальчишке. В замерзшем нутре своем ищу силы, чтобы поднять меч и сделать то, что должен. То, чему учился.
А пацан сжимается все сильнее. Пытается отползти от меня, но его тянет к кострищу. Сколь долго он бродил один в холоде – одному Господу ведомо.
Из детских глаз не льются слезы.
- Вытяни руки, - приказываю я, - ладонями вверх.
Ребенок покорно протягивает мне ладони. Обычные детские руки, перепачканные золой.
- Повернись.
И он послушно разворачивается ко мне спиной. Клинком меча задираю на нем грязную ветхую рубаху явно с чужого плеча и вижу обычную человеческую кожу, да кости, выпирающие под ней.
- Лицом.
Повторяю процедуру, хотя сам давно понял: мальчишка внешне не мутирован.
- Где родители?
Я окончательно опускаю меч и сажусь на камень. Ребенок опасливо косится на меня, но все-таки расслабляется. Подходит вплотную к окончательно потухшему костру и пытается согреть над золой ладони.
- Я потерялся, - повторяет он, - три дня назад.
Удивленно вскидываю голову. Как мог ребенок выжить в одиночестве целых три дня? Что он ел? Где спал? Как грелся?
Ладно, оставим вопросы на потом. Если не убил сразу, сейчас поздно: сейчас уже не найду сил для этого. Потому что я тоже устал И замерз. Но что самое страшное – я, кажется, теряю веру.
За три месяца, что я провел в одиночестве без своих товарищей, мне удалось уничтожить гнездовье полу-рептилий. Жуткие твари набросились на меня тогда, когда я оказался к этому совершенно не готов. Едва-едва я проснулся, как был оглушен завыванием, которое доносилось со всех сторон.
Тренированным движением вскочил на ноги, приготовившись к атаке, но они бросились на меня, как мне показалось, отовсюду. Помню, успел удивиться этой неожиданности: мутанты редко сбиваются в стаи. Уж слишком они не похожи друг на друга. Тяжело выстроить иерархию.

Меня сбили с ног, перевернули лицом в снег и кто-то принялся яростно отбивать мне ребра. Уже теряя сознание, я услышал женский голос:
- Оставь его, Жан. Он нам уже не враг: сам умрет, не пачкайся об него. Не забывай, что нас ждут дети.
Они ушли, оставив меня в темноте, полной боли и злости. Не-е-е-т, вы ошиблись! Так просто Гончего Господня не взять.
Мне надо было всего лишь немного времени, чтобы привести в порядок слегка потрепанный организм. Я потратил время на то, чтобы просидеть у костра, прижавшись лбом к успокаивающей рукояти меча. Разговаривал в мыслях с Артемием, Максом и Дэном и читал молитвы.
И вот уже вскочил на ноги, чувствуя в себе небывалый прилив сил. Снежная степь расстилалась передо мной докуда хватало взора. Бесконечное белое полотно разрывали собой кустарники, привыкшие к холоду и темноте. Вернее, заставившие себя привыкнуть. По сути – те же мутанты. Но они служили нам топливом.
И на этой бескрайней белизне я обнаружил цепочку следов, уходящую вдаль. Мне очень повезло, что не пошел снег. Следы четырех лап были видны так отчетливо, словно их обладатели прошли здесь только что.
«Ну что, Гончий, за работу!», - подумал я и двинулся по следам.
Ледяную пещеру обнаружил через пару километров. Сталактиты льда наполовину закрывали вход в нее.
Налетчиков, заставших меня врасплох, я не успел рассмотреть. До пещеры дошел на одной злости. Дошел и задумался – кто, или что, может ожидать меня внутри.
Но мне повезло. Я притаился у входа, когда наружу вышел самец. Одного взмаха верного клинка оказалось достаточно, чтобы снести ему голову. Он даже охнуть не успел, как осел в снег, поливая его алыми брызгами.
И внутри меня ждал сюрприз: они все спали. Все гнездовье в количестве четырех взрослых особей и трех детенышей. Считая самца у входа, получалась приличная боевая стая.
- Бытие, глава первая…, - начал я привычную отходную.
Они даже не успели проснуться, когда мой клинок взрезал им глотки. Лишь одна самка раскрыла глаза и попыталась предупредить детей:
- Бегите.

Но не успела до них докричаться – меч опередил ее, вскрыв ей живот.
А потом я опять смотрел в ясные детские глаза. Только на этот раз была девочка. Она казалась абсолютно нормальной. Абсолютно, если не считать того, что у нее было шесть пальцев на руке, которые я заметил, когда она в страхе прикрыла глаза ладонью.
- Стих двадцать седьмой, - напомнил я ей и взмахнул оружием.
Сапоги скользили в крови, когда я пробирался внутрь пещеры. Брезгливо отбрасывая от себя мертвые тела, я дошел до угла, в котором жили детеныши с шестью пальцами на руках. Ради успокоения самого себя осмотрел их трупы. Все до одного были мутантами. У девчонки – по шесть пальцев на руках, у пацанов – волосы по всему телу и атрофия ног. Они могли передвигаться только ползком. Помню, бросилась в глаза странная татуировка на бедре у каждого: номера 1,2,3. Зачем было помечать собственных детей, я не понял, но отбросил эту мысль.
В странного вида поделке, изготовленной из толстой ветки кустарника, стоящей на ледяном выступе, что-то было. Что-то…живое. Я поднес к глазам деревянный коробок. Это было какое-то растение, так непохожее на привычный лишайник, что в основном служил нам пищей.
Откуда оно здесь? Как могло вырасти в нашем мире холода?
Я забрал его с собой, но не сумел сохранить. Оно погибло от снега, темноты и холода.

***

- Дяденька, - тонкий детский голос отрывает меня от раздумий и заставляет вскинуть голову.
Мальчишка стоит рядом и смотрит с тревогой.
- Вы не убьете меня? – повторяет он свой вопрос. – Не надо, я всего лишь маленький ребенок.
- Пойдем, - отвечаю я и поднимаюсь.
- Куда?
- Поищем твоих родителей.
Я, может, и теряю веру. Может, даже впадаю во грех, но… За три месяца я второй раз вижу, что в семье мутантов рождаются нормальные дети. А если так, то не видна ли здесь Воля?
И мы пошли. Дрожащая детская ладошка насильно втискивается мне в руку, и я вздрагиваю. Это оказывается так… непривычно и трогательно, что я машинально сжимаю несильный кулак, пытаясь теплом своих рук согреть замерзшие мальчишеские пальцы.

***

Через некоторое время я снимаю с себя парку и накидываю пацану на плечи. Он благодарно улыбается и кутается в пропахший моим потом мех.
У него белобрысые волосы и наивные голубые глаза. У него ямочки на щеках и тонкая прозрачная кожа.
- У тебя имя есть? – спрашиваю я.
- Меня зовут Ник, - доверчиво отвечает мальчишка, - дяденька, я кушать хочу.
- А меня зовут Стас. Сейчас разведем костер.

Негреющее, словно чужое, солнце скоро зайдет. А после наступит полная темнота. Мы не знаем другого мира, но где-то в старых библиотеках Ватикана, куда нам, детям, вход был воспрещен, хранятся древние книги о прошлом. Дэн всегда отличался любознательностью. Это именно он как-то уговорил старого сторожа пустить его в библиотеку.
Вот он нам и рассказал, что раньше, до Большого Безумия, на Земле росли огромные деревья, шумели океаны с водой, а по ночам на небе светила Луна.
- Луна, -удивились мы тогда, - а что это?
- Это как Солнце, - попробовал объяснить Дэн, - только светила по ночам.
- Зачем ночью Солнце? – не поняли мы.- Ночь на то и ночь, чтобы было темно.
Потом я повзрослел и понял, что, наверное, не отказался бы от Луны.

Мечом срубаю горбатый кустарник и вижу, как пацан собирает за мной упавшие ветки. Сосредоточенно сжав губы в одну узкую полоску, он подбирает даже мелкие веточки. Обхватывает собранную вязанку тонкими руками и с гордостью смотрит на меня.
- Молодец, - хвалю его, - давай разводить огонь.
Самодельным кресалом высекаю пару искр, и сухие ветки вспыхивают веселым трескучим огнем. Ребенок тут же протягивает к пламени ладони и жмурится от удовольствия. А я развязываю вещмешок и достаю оттуда пластины сухого лишайника.
- Будем чай пить, - предупреждаю мальчишку, - снега только наберу.
- Давайте я, дядя Стас, - тут же подскакивает он ко мне.
В детском голосе слышится натуральная мольба, он так хочет мне помочь, что я не выдерживаю и отдаю ему большую алюминиевую кружку.
- Не отходи далеко, - предупреждаю уже в спину и слышу в собственном голосе незнакомые мне интонации.
- Хорошо, - кричит он из темноты.

Мы не одни в этой темноте. Выжили и мутировали не только люди. Этот ледяной мир населяют странные живые существа, и ни одно из них не будет добрым к одинокому слабому ребенку.
Но Ник выходит к костру с кружкой, полной чистого снега. Воды там будет на донышке и придется доносить в горстях. А пока…
Он устраивается рядом со мной, все так же кутаясь в мою парку. Признаться, я замерз, оставшись в одной кожаной рубашке, что сшил сам из шкуры очередного убитого чудовища. Но снять куртку с пацана мне почему-то не хватает смелости.
- Дядя Стас, - шепчет Ник, - а что мы будем кушать?
- Т-с-с, - я прижимаю палец к губам, - сиди тихо. Ужин сам придет.
А сам достаю из вещмешка охотничье лассо, сплетенное из жил той самой зверюги, чья кожа украшает мои плечи.
Ужин не заставляет себя долго ждать. Из кромешной тьмы в свете костра появляется мерзкая клыкастая морда. Их всегда манил огонь и тепло. Они тоже мерзнут и надеются поживиться здесь легкой добычей.
Зверь осматривается желтыми, круглыми, как тарелка, глазами и поводит носом-пятаком. Ник в страхе замирает рядом, но я успокаивающе кладу ему ладонь на плечо. Мне крайне не нужны сейчас ни его истерика, ни его слезы. Мне нужна тишина.
Животное злобно хрюкает, замечает жмущегося ко мне мальчика и открывает пасть, полную коротких, но острых зубов. Ребенка зверь выбирает своей добычей. Я не мешаю ему. Мне на руку то, что Ник испуганно прижимается ко мне дрожащим телом. Мне помогает его страх, он отвлекает внимание зверя на себя. Здешние обитатели тупы и злобны. Будь в кровожадных мозгах этой твари хоть капелька ума, она бы прыгнула сначала на меня.
Но хищник плотоядно облизывается фиолетовым языком и пытается обойти костер по кругу, чтобы приблизиться к мальчику. Ник находится на грани истерики, вот-вот и он сорвется с места, убегая в темноту и разрывая ее громким криком. Я держу его за локоть, заставляя сидеть на месте.

И как только тупое животное делает первый шаг по направлению к мальчику, я свободной рукой раскручиваю лассо неширокой, но опасной петлей. Она намертво фиксирует звериную голову, животное заваливается на бок, сучит копытами, а Ник все-таки вскакивает и в испуге прячется мне за спину.
Подтянуть некрупную, крепко сбитую тушу к себе и отрубить голову мечом – привычное дело, знакомое с детства. Из перерезанной артерии хлещет кровь, но мальчика она не пугает. Я лишь чувствую, как он вздрагивает за моей спиной, прижимаясь еще крепче.
- А ну-ка, - нарочито спокойно командую я, - помоги.

После секундного замешательства Ник подходит к зверю. Следуя моим указаниям, оттаскивает отрубленную голову от костра. Когда возвращается, я уже отрезаю с боков зверя толстые ломти мяса и раскладываю их на камнях перед костром.
Видно, что мальчик присутствует на охоте впервые и это кажется мне странным. В семьях мутантов охотиться учат с детства. Там лишних ртов не бывает.

Пока на горячих камнях жарится мясо, мы молчим. Я искоса поглядываю на мальчишеский профиль, неосознанно ищу хоть малейшее отклонение от нормы. От… образа и подобия. Ищу и не нахожу. Огромные голубые глаза почти небесной чистоты смотрят на мясо, не отрываясь. Из уголка детского рта стекает дорожка слюны. Он вытирает нос тыльной стороной грязной ладони и громко сглатывает. В животе у него бурчит так, что кажется, будто где-то гремят взрывы.
- Сколько ты не ел? – наконец, спрашиваю я.
- Не знаю, - отвечает Ник, не отрывая взгляда от почти готового куска мяса.- Дня три.
Я накалываю на острую крепкую ветку не до конца прожаренный мясной ломоть и протягиваю ему. С краев угощения на снег капает шкворчащий жир, Ник заворожено смотрит на мою руку и подается ко мне всем телом.
- Ешь осторожнее, - предупреждаю его, - с голодухи может стошнить.

Не знаю, услышал ли он меня, но старательно кивает. Хватает грязными пальцами мясо и вгрызается в него зубами с отчаяньем самоубийцы. Я вздыхаю, понимая, что мои предупреждения пропали впустую, и беру себе другой кусок.
Мясо жесткое, жилистое и пахнет мочой и лишайником. Это отрезвляет Ника и он начинает есть медленнее. Откусывая маленькие кусочки, тщательно их пережевывая.
А наевшись, лупает на меня сонными глазами, кутается в парку и устраивается клубком возле костра. Это мне тоже на руку, потому что я все-таки хочу осмотреть его полностью.
Дождавшись, пока пацан уснет, я осторожно раскрываю на нем куртку, сдвигаю в стороны его лохмотья и внимательно разглядываю бледное худое тело. Пытаюсь аккуратно перевернуть на бок, опасаясь, что Ник проснется. Но он только чмокает во сне губами, шепчет что-то непонятное и помогает мне, переворачиваясь сам.
Я тихо приподнимаю грязные тряпки, надетые на нем и вижу на бедре татуировку-метку: 4.
_________________