Чужие тайны. Александринка

Сдержав испуганный взгляд, который тотчас захотелось бросить на маменьку, Аннушка натянуто улыбнулась. Всему виною было понимание Анны, что с Петром Тимофеевичем они-то как раз в последний раз встречались не далее как полчаса назад. И она сама просила его о том, чтобы он так и остался рядом с нею. И сейчас Аннушка понимала почему. Стены родного дома и нахождение рядом с матерью невыносимо давили. Анна старалась не думать о потерянном медальоне, о том, как тяжело ей даётся оставаться спокойною. И только в присутствии Уварова она черпала силы, хоть это и казалось ей абсурдным.
- Благодарю вас, Пётр Тимофеевич, - тихо откликнулась она. - Ваш визит не мог и не может быть для меня неприятным сюрпризом, - заверила она его и выразительно посмотрела на Уварова, надеясь, что он поймёт её. Как тогда, в Летнем, когда ей вот также необходимо было взглянуть в его глаза и убедиться, что он рядом.
Подойдя к креслу, Аннушка устроилась на самом краешке, словно каждую секунду была готова вскочить на ноги и сбежать, и сложила на коленях перед собою дрожащие руки. Присутствие в гостиной матери, взгляды родительницы, которые Анна ощущала всем своим существом, и которые обжигали её, становились почти что непереносимыми. И Аннушка чувствовала себя задыхающейся.

И только Анна собралась ответить, как в разговор вступила Ефросинья Фёдоровна.
- Мои дочери нынче будут заняты. И в театр отправлюсь я одна. А вы, Пётр Тимофеевич, не собираетесь ли в Александринку?
Дождавшись ответа Уварова, мать Анны всплеснула руками:
- Ах, ну что же мы всё сидим? Анна, не будь невоспитанной. Проводи Петра Тимофеевича к Павлу Афанасьевичу. Да не смей докучать отцу своим присутствием дольше положенного. А вы, Пётр Тимофеевич, простите меня, если я покину ваше общество? Мне вскоре надо будет отправляться.
И Ефросинья Фёдоровна, с несвойственной ей живостью относительно того, что касалось театра, поднялась с места, давая понять, что аудиенция окончена.

Идя по коридору к комнатам отца, Аннушка чувствовала на себе взгляд Уварова и благодарила всех святых за то, что матушка покинула их общество. Войдя к папеньке, Аннушка тихим голосом поздоровалась с ним и представила ему Петра Тимофеевича, заверив последнего:
- Павел Афанасьевич всё понимает. Так что вы не стесняйтесь с ним беседовать. Мы и язык с Агатою изобрели, по которому его понимаем. Если отец на вопрос один раз моргает, это значит "да", а если два раза - "нет".
Аннушка погладила отца по руке и улыбнулась ему, видя ответную улыбку в его глазах. А после отошла прочь, вставая поодаль, за спиною отца и глядя в окно. Вскоре к ней присоединился Пётр Тимофеевич, и Аннушка шёпотом, чтобы папенька не слышал, поведала ему о своём горе.
- Недавно мы с сестрою нашли на чердаке старый медальон, внутри которого был портрет. Я не знаю, отчего он стал мне так дорог за это короткое время, но... Я сегодня потеряла его, и совсем не знаю, где, - она всхлипнула, но тут же взяла себя в руки, чтобы не выглядеть глупою. - Это так расстроило меня.
Сделав паузу, Аннушка обхватила себя руками, чувствуя, что несмотря на тепло комнаты, ей холодно, и спросила:
- А что вы за тайну хотели у меня узнать? Я, право слово, и не припомню, чтобы в моей жизни водились какие-то секреты, что были бы способны заинтересовать вас, Пётр Тимофеевич.

В приподнятом настроении Агата и Глеб Иванович направились в здание театра. Как самый галантный кавалер, он распахнул перед ней вычурную дверь и пропустил внутрь помещения с высоким потолком, ярко освещённого, с неуловимым духом праздника. А далее путь вёл их по коридору, в сторону гримёрок. Кулисы театра напомнили Агате о детстве, о счастливых днях с отцом. Сердце внутри заходилось от восторга и чуть ли не остановилось, когда они встретили Амалию Монд. Рядом с ней был совершенно подозрительный тип. Вид этой парочки так и кричал о том, что они похитили человека и вымогали деньги. Как только жандармы не заметили этого? А Амалия Казимировна, оказавшаяся при вечернем свете вовсе не такой молодой и красивой, как показалось ранее, была к тому же и никудышной актрисой. Вместо того, чтобы изображать приличествующее моменту радушие, она скованно вела себя и норовила поскорее ускользнуть с места. Актриса напоминала загнанную лисицу, след которой взяли гончие.
Подозрительный тип так и вовсе молчал, ещё больше подтверждая догадки о том, что он – настоящий преступник! Агата перепугалась не на шутку и была счастлива, когда парочка скрылась за поворотом.
Ответив пристальным взглядом на такой же Глеба Ивановича, Агата поспешила за ним в маленькую гримёрку. Пока он ходил за шляпкой с вуалью, Агата привела себя в относительный порядок перед маленьким трюмо с расставлеными на нём средствами для превращения актёров в разных персонажей. Агата снова вспомнила их маленькие домашние представления и тяжело вздохнула. А когда вернулся господин Курагин, постаралась своё волнение скрыть за тёплой улыбкой. Шляпка оказалась очень милой, вуаль почти непроницаемой. Но примерить она её не успела.

С радостью пошла бы она на спектакль, но как же слежка?.. Хотя во всех следственных делах лучше положиться на мужчину. С такими мыслями Агата слушала странные слова Глеба Ивановича… Какие такие колебания? Не сразу Агата поняла, о чём речь, и опомниться не успела, как лицо её оказалось в ладонях, горячих мужских ладонях, и Глеб Иванович оказался совсем близко, склоняясь к ней.

Целовался Глеб Иванович с тем же пылом, с которым делал всё остальное. Его губы коснулись её, такие твёрдые, настойчивые, решительно преодолевающие сопротивление и не дающие даже задуматься о том, чтобы дать отпор. Агата сразу же сдалась, как будто этот поцелуй, зажигающий внутри странный огонь, стал вершиной ожиданий от сегодняшнего дня, полного смеха, радости, запахов осени и ухаживаний Глеба Ивановича. И Агата позволила целовать её, стараясь дать всё, что может неискушённая девушка, мечтая лишь о том, чтобы поцелуй длился вечно.

Агата качнулась. Если бы её не держали, она бы точно упала – до того кружилась голова. Волнуясь, с горящими щеками и губами, она, что-то говоря невпопад, теребила мягкую ткань шляпки:
- Что Вы? Не нужно помирать… Когда я… Когда Вы… Когда я и Вы.. – Совершенно растеряв мысли, Агата рассердилась на себя за косноязычие и со вздохом посетовала:
- С Вами, Глеб Иванович, невозможно мыслить здраво. А нам всё же надо подумать о деле. Смотреть спектакли времени нет. Не будет ли разумным обследовать гримёрку Амалии Казимировны на предмет нахождения улик?

Ее маленькие хрупкие пальчики, теребили ткань платья. Открывая ее тревожность, выдавая страх и неуверенность. Ольга никогда так не переживала за малознакомых людей, и еще ни разу в своей жизни не переживала так за мужчину. В груди все сжималась, и она боялась отпустить Ярцева на этот склад. Боялась и не могла остановить, понимая важность и необходимость этой поездки.
- Я буду молиться за вас и за вашего отца.
Только бы он вернулся и все наладилось. Она готова была сама отправиться в ночь, на этот склад, лишь бы оградить Игната. Необычно сильное чувство тревоги, накатывало, пробуждая в женщине те черты, которых она в себе не ожидала найти.

Вопрос заставил сердце сжаться от неожиданно пробудившейся надежды, что и сам Игнат испытывает к ней интерес. Она закусила губу в задумчивости всматриваясь в его лицо. И она видела там, какую-то затаенную надежду, и еще что-то, что не могла объяснить.
- Я буду ждать вас…
Произнесла Ольга, замирая на секунду, и тут же вздрагивая от боя часов. Наступил вечер, который мог принести множество боли, а мог стать причиной для многих радостей. И оставалось молиться, надеясь, что все закончится хорошо. Как во сне она, наблюдая за сборами Ярцева, продолжая теребить несчастное платья, еще несколько минут и ее пальчики начнут рвать ткань. Еще пара минут и она не сможет его отпустить. Она так боялась, но сдерживала себя, понимая, что ненужные слезы и переживания будут только мешать молодому банкиру. Проводив мужчину до двери, Ольга в порыве чувств приподнялась на носочки, касаясь губами, сухой щеки Ярцева. И понимая, что творить полнейшую глупость, сама оттолкнула его ладонями к выходу.
- Идите Игнат Наумович. Да поможет вам Бог в вашем деле.
Мужчина скрылся в сумраке вечера, а она еще минуту стояла у двери не в силах войти обратно в дом. Она с болью всматривалась вдаль. Служанка возникла неожиданно тихо, осторожно тронув хозяйку за локоть.
- Идите в дом Ольга Ивановна, замерзните.
Проговорила Глафира, и женщина последовала дельному совету. Ей казалось, что двери очень громко хлопнули закрываясь. Этот звук резанул по нервам не хуже выстрела, и она опрометью бросилась к себе комнату. Где упала на кровать, не раздеваясь. Ольга и правда молилась, и слова молитвы, что она шептала смешивались со слезами, которые она была не в силах сдержать.

Голос, полный тревоги, пролил бальзам на сердце Игната. У него в груди родилось неожиданная потребность утешить Ольгу Ивановну. Больно было видеть переживания такой силы в этой хрупкой женщине, перенесшей уже боль утраты. Её муж тоже как-то так вышел из дома, чтобы не вернуться никогда. Оттого ей и прощаться с ним так тяжело.

Теперь в её голосе слышался надрыв. Казалось, вот-вот, и из красивых тёмных глаз потекут слёзы. Ярцев дал себе обещание: как только закончатся все перипетии, он вырвет Ольгу Ивановну из этого мрачного дома, из этой гнетущей атмосферы. Они поедут кататься по реке, буду смеяться и пить терпкий кофий, заедая сладкими пирожными. Как же ему захотелось, чтобы эта печальная женщина чаще улыбалась. И если он может к этому усилия приложить, то будет только рад. Часы прозвучали как набат в тишине кабинета.

Игнат поднялся, оделся и пошёл к дверям, сопровождаемый притихшей вдовой. Там, у входной двери, она напутствовала его добрыми словами и неожиданно прижалась тёплыми губами к щеке. Ярцев вздрогнул, чувствуя толчок в грудь.
Он ушёл в ночь, обещая себе вернуться.
Обозначенное в записке место скрывалось в тёмных холодных улицах, на самой окраине города, где экипаж привлекал ненужное внимание. Тогда Ярцев спустился вниз, держа наготове оружие. Митрофан сопровождал его, следуя чуть поодаль.
Почти сразу стало ясно, что его обманули. Склад, огромный и пустой, выглядел заброшенным, как будто нога не ступала сюда многие месяцы. Дверь была завалена грудой мусора, воняло сыростью и плесенью. Побродив вокруг, нашли лаз, сквозь который забрались внутрь. Ничего. Пусто.

- Обманули, ироды проклятые, - злобно сплюнул Митрофан.

Ярцев же спрашивал себя, увидит ли когда отца. Почувствует ли, если тот… оставил этот мир. Внутри него всё переворачивалось, как будто пропускалось через огромные жернова. И мозг не мог осознать, что творится внутри. Куда идти? Что делать? Ярцев стоял на месте с минуту, пока не принял решение. У него есть зацепки, и он должен немедленно отправляться в театр.

- Вот что, Митрофан, следуй к Ольге Ивановне и передай ей, что со мной всё в порядке, что отца здесь нет, а я следую в театр. Если она вдруг захочет присоединиться, хотя нет... Этого не говори. – Они пошли к экипажу, а когда Митрофан довёз Ярцева до театра, тот, помявшись, всё же решился:

- Скажи, что дают "Притворную невинность". Вдруг…
- Да, понял, понял, барин, - рассмеялся в усы Митрофан и гикнул лошадям.
Экипаж скрылся из виду, а Ярцев посмотрел на белеющее в темноте здание театра.

- Амалия, Амалия, где же вы прячетесь? – пробубнил он под нос, вливаясь в поток зрителей, поднимающихся в ложи.

Сколько она, лежа в темной комнате, Ольга не смогла бы сказать, даже под пытками. Слезы постепенно высохли, и осталось только гнетущее чувство долго ожидания. Поток времени замедлился и тек, густым медом, тягуче тянулись минуты, что складывались в часы или это были секунды, что складывались в минуты. Бесконечно долго, целую жизнь, она лежала и тихо молилась про себя в ожидании. Не единого звука не было слышно за дверью комнаты, в доме все затихло, слуги старались не беспокоить хозяйку, видя что Самойлова скрылась в комнате в расстроенных чувствах, но они шептались где-то на кухне, переговариваясь, решая между собой, что связывает молодую вдову с банкиром, и что произошло меж ними. И в какой-то момент женщина задремала, сморенная переживаниями и усталостью. И уже сквозь сон она слышала голоса в гостиной, гулкий топот ног Глафиры, что ворвалась в комнату.
- Там Митрофан, вас требует! Ольга Ивановна, вы слышите меня?
Вдова вздрогнула на кровати, почему Митрофан, а е сам Яцев? И в голове закружились страшные мысли, завертелись словно вьюга, мешая мыслить связно и думать.
Ольга бежала в гостиную не заботясь о приличиях. Запыхавшись, растрепанная, еще немного сонная вдова, с трудом сдерживала себя, чтобы не начать трясти несчастного Митрофана. Слуга Ярцева переменилась с ноги на ногу, с интересом рассматривая молодую женщину. Она же в свою очередь обеспокоенно смотрела на него, ожидая известий и про себя повторяла, только бы с ним все было хорошо, Господи только бы он был жив.
- Да жив барин жив, вот батюшку свого не нашел, это да. А так цел и не вредим. Просил передать вам, что в театре они на этой Невинности, как бишь ее.
Из всего потока слов, для начала она выясняла, что Ярцев жив, и только потом, что отца банкир не нашел и отправился в театр. С облегчением Ольга выдохнула и неожиданно громко крикнула Глафиру, приказывая той готовить платье. О том, чтобы не ехать в театр у Ольги даже мысли не мелькнуло. На удивление скоро, с помощью верной служанки вдова переоделась, в платье цвета морской волны, на голове Глафира собрала ей простую прическу, и подала хозяйке шляпку, да перчатки. Ольга в спешке покинула дом.
В театр она прибыла когда спектакль уже шел. Потребовалось время, чтобы найти ложу в которой находился Игнат. Она буквально вбежала туда, и не смогла удержать радостную улыбку. Ярцев был хмур, но совершенно живой и целый.
- Слава Богу Игнат Наумович, с вами и правда все хорошо.
Ольга еще стояла и рассматривала его, пока не в силах сдвинутся с места и присесть. И спектакль интересовал ее сейчас меньше всего. Она буквально поедала глазами мужчину и улыбалась. Чистый, сильный голос актрисы вернул вдову в реальность, и она все же присела около Игната.
- Что же теперь? Как искать вашего отца?
Тихо спросила Ольга, намеренно не говоря больше о своих переживаниях. Она и так сегодня наговорила и сделал многое из того, что в рамки приличия никак не лезет.

- Когда вы и я, наконец, нашли друг друга и поженимся завтра же, - обхватив ладонью пальцы Агаты, что теребили шляпку, ответил Курагин, нежно, но сильно, сжимая их и понуждая девушку посмотреть на него. - Я не мастер говорить красивые слова, Агата Павловна. Несмотря на всё то, что рекою льётся из моих уст, серьёзные вещи, обсуждаемые мною, редко облекаются в поэтическую форму. Но я не могу не спросить вас: согласны ли вы стать моею женой? Ибо вы должны знать, что я даже помыслить не могу о том, чтобы отпустить вас из своей жизни. И как только мы закончим это дело, я буду просить вашей руки у ваших родителей. А коли матушка ваша вновь откажет мне от дома, так я уже знаю, каков путь к вам через ваш сад.

- Подумать только! - восхитился Курагин, слушая Агату. - Вы обладаете талантом весьма незаурядным, даже в моменты весьма эмоциональные думать о деле. Конечно, идёмте же! Обыщем гримёрку Амалии, возможно, мы что-то найдём там.
И он, предварительно оказав Агате помощь в надевании шляпки, вывел девушку следом за собою и отправился в гримёрную к Монд.

- Взгляните сюда, душа моя! - Курагин торжествующе поднял руку с зажатым в ней листком бумаги, на котором была начертана странного вида схема. - Здесь какая-то шифровка. Нужно будет показать находку Ярцеву, быть может, он поймёт, об чём здесь речь. Сразу после того, как он спасёт своего отца - а это, как я смею надеяться, уже произошло, - мы должны окончательно удостовериться в том, что сообщники Амалии Казимировны, да и она сама, более не смогут действовать таким образом.
Подойдя к Агате, что рассматривала вещи Монд, он остановился у ней за спиною и не смог отказать себе в удовольствии: провёл ладонями по её рукам снизу-вверх и, чуть подавшись к ней, втянул носом аромат её духов.
- Ну, что скажете, голубушка? Удовлетворены вы нашей находкою?
И в этих словах было столько второго смысла, что сам Курагин поразился тому, как они прозвучали.

Отповедь хозяйки была категоричной, и Уваров вновь коротко посмотрел на Аннушку. В присутствии матери она стала замкнутой и выглядела напуганной, будто сидящая перед ним Анна Ковалева и та солнечная девушка с живой задорной улыбкой, с которой он познакомился нынче в парке – совершенно разные люди.
- Я бы с огромным удовольствием набился к вам в кавалеры, Ефросинья Фёдоровна, чтобы сопровождать вас на спектакль, но , к моему огромному прискорбию, неотложные дела требуют моего присутствия в министерстве нынче вечером, - со скорбным выражением лица ответил Уваров, ничуть не смущаясь своего откровенного вранья.

- Да, Анна Павловна, будьте так добры. Вы так много рассказывали мне о батюшке. Я непременно хочу познакомиться с Павлом Афанасьевичем, - Поднявшись с места, Уваров чинно поклонился и поцеловал протянутую руку гопожи Ковалевой. - Благодарю вас за оказанное гостеприимство и желаю приятного вечера в театре. С вашего позволения.
Хозяйка дома чинно направилась к выходу, а Петр последовал за Анной Павловной. В комнате Ковалева витал слабый запах лекарств и осенних листьев, вероятно собранных девушками еще вчера в саду. Сразу бросилась в глаза стопка книг на столике у окна и большой портрет некогда великого актера на стене напротив двери. Обстановка хоть и была довольно строгой, но в каждой мелочи улавливалась любовь , с которой относились к хозяину обитатели дома.

Примостившись на стуле у кровати больного, Уваров поздоровался с Ковалевым и глаза Павла Афанасьевича тотчас оживились, напоминая ему глаза Анны. Во время непродолжительного разговора Петр немного рассказал о себе, поведал последние городские новости и даже забавную историю об исчезнувшей депеше и горе-адъютанте своего заместителя, упустив добрую половину вкусных подробностей, дабы не смущать барышню. Господин Ковалев был обрадован беседой, чему свидетельствовала слабая улыбка на его лице. Вскоре старик задремал и Уваров повернулся к Анне, все это время находившейся у окна.

Короткий всхлип, сорвавшийся с ее губ, отозвался волнением в груди Петра, где-то в самом сердце и он невольно поднял руку, чтобы невесомо провести по лицу девушки, утешая, но позволил себе лишь прикоснуться к рыжей прядке, выбившейся из прически.
- Анна…Павловна,может, вы обронили медальон во время утренней прогулки? Я могу послать кого-нибудь из подчиненных, чтобы прочесали сад и отыскали вещицу, раз она стала настолько дорога вам. Умоляю, не убивайтесь так о потере. У меня сердце обрывается, когда вижу вас в таком настроении. Вам очень идет улыбка, - последние слова были произнесены полушепотом и Петр, понимая , что готов ради одной –единственной ее улыбки поставить на уши весь город, невольно подался к Анне, нарушав тем самым все правила приличия, - Улыбнитесь мне, как раньше. Прошу.

Девушка зябко поежилась, обхватив себя руками, от чего казалась еще более хрупкой и одинокой. Привлечь ее к себе и обнять было непозволительным . Еще более вопиющим – уткнуться лицом в пушистые волосы на макушке, пахнущие сладким дурманом, шептать глупые слова утешения и убаюкивать точно ребенка. Он сошел с ума, если позволил себе подобное буквально в паре метров от задремавшего родителя. Рисковал окончательно утратить разум, если будет вот так удерживать ее, чувствуя, как вздымается высокая девичья грудь, рядом с его, поджигая кровь каждым хриплым неровным вдохом. Ощущать как отзывается дрожью тонкий стан под его рукой и видеть, как приоткрываются во вдохе манящие уста… и не иметь ни малейшего права на обладание ею. Какая мука.
Слова Анны отрезвили, и Уваров немного отстранился но, все же, не отошел.
- Меня интересует решительно все, что касается вас, душа моя. Что вы любите и чего не выносите. Что способно вас обрадовать. О чем вы мечтали в детстве будучи ребенком, глядя как мимо по небу проплывают облака? Вы ведь мечтали? Признайтесь. – прошептал Петр сжимая холодные тонкие пальцы в своих, и вглядываясь в растерянное лицо девушки , - Простите, я напугал вас своей несдержанностью. - Добавил, склонив голову и отодвигаясь на безопасное расстояние, чтобы не натворить такого, из-за чего Анна потом начнет его избегать.

Всё то время, что Аннушка стояла у окна, а мысли её были заняты размышлениями обо всём том, что стряслось с нею, начиная с сегодняшнего утра, она слушала голос Петра Тимофеевича, не особо прислушиваясь к тому, что именно он говорил. Но по спокойствию, которое тесно соседствовало с её тревогою и по тому, как она чувствовала, что компания Уварова приятна её отцу, Анна могла судить о том, насколько славно было понимать, что Пётр Тимофеевич рядом.
И когда он подошёл к ней и она вновь услышала его ровный и глубокий голос, она вдруг с пронзительной ясностью осознала, что сегодня обрела гораздо больше, чем просто знакомого, с которым ей приятно общение и которому хочется улыбаться. Улыбаться просто так, потому что на душе хорошо и покойно.

- Нет-нет. Не нужно так хлопотать из-за того, что я оказалась рассеянной, - запротестовала Аннушка, уже зная, куда отправится сегодня, благо все обстоятельства складывались для этого наилучшим образом. - Право, мне неловко из-за того, что по моей вине, ваши подчинённые обретут столько забот.
Понимание, что Уваров рядом, действовало на Аннушку успокаивающе, а его близость, когда он был настолько рядом, напротив, выбивала почву из-под ног. Но она всё равно не смогла отказать себе в том, чтобы скользнуть взглядом по его лицу, что было очень близко от её лица, остановиться на губах, и вновь вернуться к глазам.
- Что же вы делаете со мною, Пётр Тимофеевич? - прошептала Анна, даже не рассчитывая получить ответ на свой вопрос. Но сразу следом за этим слабо улыбнулась Уварову, исполняя его просьбу. И потому, что ей хотелось улыбаться, когда она была подле него.
А следом неуверенная улыбка её едва не превратилась в испуганный вдох. И вдох этот так и не слетел с её уст, стираемый сладостным ощущением того, как Пётр Тимофеевич обнимает её, бережно прижимая к себе. Пусть это всего лишь желание утешить... Пусть... Но как же славно чувствовать себя защищённою, нужною, всего на мгновение, которое длится и длится. И каждый вдох даётся с таким трудом, что начинает кружиться голова. Или быть может, она кружится от того, что чувств внутри Анны так много, и все они так сладостны и невероятны, что нет ни единой возможности облечь их в слова.

На лице Анны отразилось изумление. Разве же это тайна, всё то, о чём спрашивал Пётр Тимофеевич? Нет в этом решительно ничего того, что казалось бы таинственным и необычным.
- Я люблю чувствовать себя свободною, вот как сейчас, - призналась Аннушка, даже не пытаясь скрыть того, что владело её душою и разумом в этот момент. - Я люблю мечтать и по сей час. А в детстве, когда я смотрела на проплывающие мимо облака, я мечтала научиться летать. Мы даже раз с Агатою хотели спрыгнуть вниз со второго этажа, потому что я уверяла её, что если мечтать и верить, то можно обрести небо. Тогда лишь только разум Агаты, которого лично я всегда была лишена, удержал нас от сломанных рук и ног, - она снова улыбнулась. - А обрадовать меня способно очень малое и одновременно настолько огромное, что возможность обладать этим бесценна сама по себе. Счастие моих родных и близких. Большего мне и не нужно. А не переношу я вещи тривиальные и очень даже скучные: вышивать, играть на фортепиано и ещё малиновое варенье. Оно мне слишком приторно. Вот и всё... Так что вовсе ваши вопросы были не о тайнах, а о том, как скучно быть Анною Ковалёвой.

Он отстранился, и Аннушка вдруг почувствовала себя сиротливо, одновременно с этим осознавая, что именно и где она делает наедине - если не считать больного спящего отца - с едва знакомым мужчиной.
- Вы не напугали, Пётр Тимофеевич. Это я забылась, за что прошу у вас прощения. А уже вечер, и вам, должно быть, пора отправляться на встречу с Ярцевым. Идёмте, я провожу вас. И спасибо вам за вашу заботу и участие.
И она быстро, чтобы не передумать, покинула комнаты отца и отправилась ко входной двери.
"Идите, Пётр Тимофеевич, скорее покиньте меня, чтобы я не совершила самую глупую ошибку в жизни и не стала умолять вас забрать меня из этого дома, чтобы больше не чувствовать того, как давят эти стены, как хочется взмыть наверх, делясь мечтами со всем миром и обрести небо".
- Всего хорошего вам, Пётр Тимофеевич, - уже возле выхода из дома проговорила Аннушка, старательно улыбаясь Уварову и протягивая руку для поцелуя. - Позвольте пожелать вам удачи в вашем деле, и пожалуйста, будьте осторожны.
Она старалась произносить слова бесстрастным тоном, борясь с собою и пытаясь унять все те мысли, что возникали в её голове.
"Идите, Пётр Тимофеевич, и обещайте, что мы ещё непременно увидимся. Хотя бы раз. Чтобы я знала, что с вами всё в порядке и вы не пострадали нынче", - подумала Анна, но говорить этого вслух, разумеется, не стала.

- Ну что вы, Анна Павловна, какие же это хлопоты.Быть полезным вам хоть в малом - удовольствие для меня. - Мягко возразил Петр.

Что она делает с ним? Что они творят друг с другом? Уваров не стал объясняться девушке в тех чувствах, о которых давно и думать забыл, что всецело завладели им сейчас. Всему свое время. Но откладывать признания в долгий ящик он не станет, мучая себя неизвестностью.

Губы Анны изогнулись в улыбке, пленившей его нынче утром, а на лице появилось мечтательное выражение. Бесхитростные детские мечты таили в себе глубокий смысл. Порою в малом мы так часто не замечаем великого. Он не может подарить ей крылья и научить летать ибо сам не способен на это даже в мыслях, но если будет на то ее согласие и воля Господня - готов отдать весь нерастраченный пыл своего сердца, только бы видеть Анну счастливой.

Время пролетело незаметно и, как бы ему не хотелось остаться и подольше не выпускать руку девушки из своей, вдыхая ее тонкий запах и глядя в огромные ясные озера бездонных глаз, Уваров засобирался уходить.

- Благодарю вас, Анна Павловна. - все так же тихо произнес, склонился над хрупкой ладонью и прижался теплыми губами к прохладной коже, согревая, - Как только появятся известия о судьбе Наума Михайловича - я дам вам знать. Желаю приятного вечера.
Опасаясь передумать, Уваров быстро сбежал по ступеням и не оглядываясь направился к воротам, где его дожидался экипаж.
Заехать домой, чтобы переодеться в штатское, а после в министерство распорядиться насчет квартиры для мадам, заняло совсем немного времени, как над городом уже сгустились сумерки.
Он уже собрался выходить, когда адъютант сообщил , что у ворот его дожидается слуга Ярцева со срочным важным сообщением от хозяина. Новости оказались неутешительными - банкира на складе не оказалось. Если за ночь ничего не решится - придется прибегнуть к помощи властей и давить на чиновников, чтобы хоть пару дней держал расследование в строжайшем секрете.
Актриса - их единственный шанс спасти Ярцева-старшего, пока не стало слишком поздно. В надежде, что Глебу Ивановичу и Агате Павловне удалось хоть что-нибудь выяснить, мрачный как туча, Петр поспешил в Александринский. Одна отрада - Аннушка сейчас в безопасности отчего дома и, как бы не развивались дальнейшие события, на нее они никак не повлияют.
В театр он прибыл ко второму акту. Спектакль его волновал мало, а потому Уваров сразу же отправился искать Ярцева.

буду не раньше полуночи, можно тушкать)

Последние слова, произнесённые Петром Тимофеевичем пред вынужденною разлукой, заставили сердце Анны сжаться от страха, что она больше никогда не увидит Уварова. Нет, вне сомнения, с ним ничего не случится нынче вечером, но вот... Захочет ли он вновь встретиться с нею? Есть ли обстоятельства в его жизни, что могут не позволить этой встрече состояться? Анна ничего не знала об Уварове и от того тревога эта становилась всё более явственной и ощутимой. Но она ничем не выдала себя. Не позволила ни единому слову сорваться с её уст, лишь только сосредоточила всё своё внимание на пылающей словно в лихорадочном пожаре коже ладони, к которой только что прижимались губы Петра Тимофеевича.
А вот в пожелании того, что вечер сей будет ей приятен, Аннушка очень сильно сомневалась. И когда за Уваровым закрылась дверь, она обхватила себя руками, словно в новой попытке согреться и защититься от чего-то неведомого, и взгляд её скользнул за окно. Ранние осенние сумерки уже властвовали в Петербурге, и в городе наступало то время, когда остатки дня исчезают столь стремительно, что кажется, будто они тают, как горсть снега, принесённая в жарко натопленное помещение.
Постояв так немного и прислушиваясь к самой себе и к безмолвию дома, Аннушка направилась быстрым шагом к комнате Агаты, чтобы взять пальто и шаль и отправиться в Летний. Второго такого шанса ей могло больше не представиться.

Она почувствовала, что кто-то идёт следом за нею прежде, чем обернулась и приметила быстро скользнувшую за дерево неясную тень. Страх сжал спазмом горло, а сердце пустилось вскачь, заставляя Анну прибавить шагу, сворачивая на узкую улочку, которая могла стать для неё смертельной ловушкой. Кто-то следовал за нею, и от этой мысли, от того, что она теперь находится так далеко от дома и что нет больше ходу назад, ужас сковывал морозом душу.
Анна Павловна вскинула подбородок выше, плотнее кутаясь в шаль и ускорила шаги, направляясь в сторону Летнего и надеясь, что его ворота не будут закрыты в этот поздний час.

Глеб Иванович положил конец нервическому тереблению шляпки и заставил посмотреть на себя, а Агата даже дышать боялась, и казалось ей, что всё это снится. И слова признания, которые Глебу Ивановичу представлялись непоэтичными, для неё были самыми лучшими и единственно верными словами в сей момент. Она вскинула голову и посмотрела прямо в серьёзные глаза, наполненные неожиданной решимостью. Робкая улыбка родилась на губах в ответ, а потом Агата счастливо рассмеялась, восклицая:

- Да, Глеб Иванович, я окончательно и бесповоротно согласна быть Вашей женой!

- Меня часто обвиняют в излишней серьёзности, так что ещё раз подумайте, Глеб Иванович, нужна ли Вам такая зануда-жена, - деловитым тоном проговорила Агата, хотя лукавый её взгляд абсолютно опровергал сказанное только что, как и всякие проказы, в коих Глеб Иванович принимал с нею активное участие.

- Как скоро! – изумилась Агата находке, рассматривая листок бумаги с какими-то линиями и надписями. И всё же банда, которая доверила актрисе дела, сильно просчиталась. Всё, что она ни делала, говорило об отсутствии профессионализма. Вот если бы она, Агата, была членом преступной группировки, - хотя такую возможность рассматривать категорически невозможно, - то она бы проявила аккуратность и осмотрительность. В этом нет никакого сомнения. – Давайте скорее найдём господина Ярцева и вместе решим, что же делать дальше. Несчастный человек. Как Вы думаете, Глеб Иванович, когда же можно будет оставить наше самоуправство и обратиться к властям? Я всецело полагаюсь на ваше мнение.
Говоря так, Агата продолжала рассматривать вещи актрисы, раскиданные по гримёрке в сущем беспорядке. Когда рядом она почувствовала присутствие того, кто стал дорог за короткий срок, зажмурилась от удовольствия и откинулась спиной на грудь Глеба Ивановича.

- Глеб Иванович, если бы кто-нибудь сказал мне, что столько событий за день могут произойти, я бы поверить не могла. С Вами бывало такое, что счастье переполняет, и от этих эмоций всё внутри горит? – Повернувшись в объятиях, Агата не скрывала истинных чувств. – Спасибо Вам за это, Глеб Иванович. Пойдёмте же к господину Ярцеву. Что-то снаружи стало шумно. Скорее всего, антракт начался.
В коридоре раздались гулкие шаги, голоса, и они поспешили из гримёрной на поиски банкира, которого к ним послало само провидение. После коротких приветствий все собрались в буфете театра, обсуждая найденную находку. Агата молчала, не мешая мужчинам совещаться по делу чрезвычайной важности.

Как часто бывает в людских жизнях, что события, способные привнести в судьбы людей страшные и даже трагические изменения, тесно переплетаются с событиями радостными, словно ангелы, стоящие на страже добра, в противовес тому, что на Земле происходит нехорошего, даруют людям счастие. И оно в такие моменты становится наиболее оценено ими. Наиболее яркими становятся такие эпизоды, что хочется хранить и лелеять и не отдавать боле никому.
Такою огромной вехою жизни Курагина стали простые и одновременно бесценные слова Агаты Павловны Ковалёвой:

И в этот момент Глеб Иванович почувствовал себя наиболее полно и цельно, словно вот оно - то, к чему он шёл все свои тридцать два года жизни.
- Вы только что согласились на то, что и вправду станет для нас обоих бесповоротным, - совершенно серьёзно проговорил Курагин, внимательно глядя в глаза Агаты. - Ибо знайте, что отныне все матушки мира не способны будут отнять вас у меня.
И это было правдою...

- Я никогда не отказываюсь от своих слов, Агата Павловна. Меня можно обвинить в чём угодно. Да, я балагур, и шут, и паяц, и всё во мне одном. Но в том, что касается судьбы любимой мною женщины, не может быть раздумий. Вы моя, Агата. Только моя. И будьте хоть занудою, хоть безудержной шутницей.

- Здесь будет важным мнение Игната Наумовича, душа моя. Ибо полагаться нам надлежит только на него. Однако смею вас заверить, что на его месте я действовал бы тем же самым манером. А именно самостоятельно. Власти на то и власти, чтобы действовать наверняка. А в такие моменты, скажу я вам...
Он замолчал, не желая пугать Агату излишними подробностями о том, как стали бы действовать власть имущие, не особо церемонясь с жизнью отца Ярцева.

Она повернулась в его руках, и Курагин не смог отказать себе в том, чтобы снова припасть к таким манящим устам коротким, но жадным поцелуем.
- Ежели вы описали сейчас своё состояние, любовь моя, так знайте, что оно звучит в унисон с моим. - Он невесомо обнимал её, не желая напугать более сильными объятьями. Но в то же время не в силах был отпустить от себя. - И благодарить здесь нужно провидение, что связало наши судьбы воедино. Но кажется, я и вправду становлюсь поэтом.
Он ещё раз запечатлел на её устах поцелуй и повёл Агату Павловну прочь из гримёрной. Всё, что им было необходимо, они добыли.

В буфете театра они поделились своею находкою с Ярцевым, Ольгой Ивановной и присоединившимся к ним Петром Тимофеевичем, и принялись ждать окончания спектакля, чтобы проследить за Монд, которая, как все надеялись, способна была вывести их на след, ведущий к отцу Ярцева. Пока же Курагин поспешил высказать свою догадку, что не давала ему покою с того самого момента, как в его руках оказался листок с шифровкой.
- Извольте взглянуть сюда, Пётр Тимофеевич, - обратился Глеб Иванович к Уварову. - Все остальные символы, начертанные здесь, нам неизвестны, но вот этот... - Он постучал пальцем по листу бумаги. - Не кажется ли вам, что это половина двуглавого орла? Сие есть герб великих князей. А если так, господа, не пахнет ли здесь... - Курагин сделал паузу, ибо даже произносить такое было абсурдно, - нападением на дом Государев?

Спектакль оказался посредственным на вкус Ярцева. Он слился для него в сплошной хаос из визгливых реплик и беспорядочного метания актёров по сцене. Барабаня пальцами по подлокотнику кресла, он не находил себе места и ждал, ждал, ждал, пока истечёт время этой дешёвой мелодрамы. Весь вид Амалии Монд приводил его в бешенство. Если бы кто-то зашёл в ложу, то испугался бы вида этого обычно невозмутимого человека.
Не повезло Ольге Ивановне, силуэт которой вырисовался из темноты.

Она улыбалась, чем разозлила его ещё больше. И что является причиной этой злости, он пока не понимал. Но сидеть при даме было неприлично, и Ярцев собрался уже вставать, но вдова его опередила.

- Что вы здесь делаете, Ольга Ивановна? – угрожающим тоном спросил Игнат и тут же пожалел об этом, когда улыбка слетела с лица женщины. Что за идиотский вопрос он задаёт женщине, которая приехала к нему, чтобы поддержать? Какое он вообще имеет моральное право вымещать на ней свою злость, которую копил за время безмолвного слежения за Амалией Монд? С тяжёлым вздохом Игнат протянул руку и погладил вдову по щеке, мягко скользнув большим пальцем по пухлой губе, да там и оставил его, легко поглаживая. Следующие слова были произнесены тоном не в пример мягче. – Я очень рад тому, что вы приехали. Честно признаться, я ждал, что вы приедете. Но, Ольга Ивановна, я сейчас в таком состоянии, что могу наделать глупости. Я могу наговорить вам слов, о которых пожалею. Так что прошу прощения за них впрок. Но не за это.
Со всей возможной нежностью Ярцев притянул к себе Ольгу Ивановну, склоняясь к ней сам, и вскоре целовал её с пылом, непростительным для их такого малого знакомства, но который он более сдержать не мог. Ольга Ивановна целовалась удивительно неумело, но кружила голову гораздо больше, чем наделённые опытом женщины для греха. На миг он позабыл обо всём, и только сигнал к антракту отвёл его от беды.
- Между нами что-то происходит, Ольга Ивановна, и я не намерен это что-то оставлять без внимания, - непримиримо заявил Ярцев, вставая с места. Они отправились на поиски своих знакомых, проявивших участие к похищению отца.

- Но при чём здесь мой отец? Зачем его похитили? Постойте-ка. Неделю назад отец говорил что-то о людях, с коими не желает иметь дела. Якобы хотели втянуть его в какие-то грязные махинации. Тогда я не обратил на это особого внимания. Такие вещи для банкиров не редкость. Но теперь чётка видна связь. Мы столкнулись с чем-то более значимым, чем казалось с самого начала.

Холодный, злой тон слов Ярцева, стер улыбку с ее лица, и она невольно вжалась в кресло отшатываясь от разгневанного мужчины. Не в силах понять, чем она вызвала его недовольство, девушка в недоумении смотрела на мужчину. Она так спешила, чтобы его увидеть, она переступила через все возможные нормы приличия, лишь бы быть подле него в час когда беда проникла в его жизнь. И все это злило его, от осознание этого становилось холодно, и она зябко поежилась. В какую-то секунду злость вспыхнула уже в ней самой. И от обиды, боли и этой непонятной злобы, вдова уже было начала подниматься с кресла, как рука мужчины коснулась ее щеки. Обжигающие и совершенно невесомое прикосновение сильной руки, оставляло горящие огнем следы, заставляя сердце сладко ныть от чего-то ранее незнакомого. И Ольга замерла под этим интимным прикосновением пальцев, застыла, следя за Игнатом, совершенно не в силах пошевелиться. Его слова с трудом обретали смысл, прорываясь сквозь приятное оцепенение.

За что? Недоуменно подумала она и все мысли тут же покинули ее голову. Поцелуй, был неожиданным, сладким и таким нежным. Совершенно не похожим на холодные, властные поцелуи покойного мужа, которые вызывали чувство страха. Губы Ярцева обжигали огнем, что скатывался вниз по венам, вызывая истому. Вдоль позвоночника бежали искры, и она невольно сама прижималась к мужчине, неумело, но страстно отвечая его напору. Ее руки сами тянулись к нему, обнимая, ныряя пальчиками в шелковистую густоту волос, и она забыла, как это дышать самой. Ольга дышала этим поцелуем. Резкий звон извещающий об антракте, отбросил ее от мужчины, она никак не могла восстановить дыхание, с трудом осознавая где она и что только что происходило.

И ее щеки разрумянившееся от возбуждения, впихнули еще ярче, уже от смущения и полного осознания, что сейчас происходила и как она себя повела. И она не видела оправдания для себя, потому как желала продолжения, и не находила в себе никаких признаков недовольства действиями Ярцева. Ольга подала свою руку, поднимаясь с кресла, и последовала за банкиром. Какие бы страсти не кипели между ними, сейчас для всех наиболее важно найти отца Игната. И она решила, что будет подле молодого банкира до тех пор пока все не решится, а уже после они поговорят, если конечно Игнат не передумает.
Уже сидя за столиком, в кругу новых знакомых, что так благородно не бросили Ярцева в беде, Ольга внимательно слушала мужчин. Откровенно ужасаясь предположениям и выводам, что высказывались за столом. Не просто бандиты похитили отца Игната, тут все оказалось более страшным, и серьезным. Она нервно закусывала губу, сдерживая слова, что рвались наружу. Ей хотелось крикнуть, что пора уже идти к жандармам, в таком деле без них никак. Но одновременно с этим Ольга понимала, что Ярцев хочет спасти отца и жандармерии попросту опасается, боясь поставить жизнь родителя на карту. И тогда она не очень смело, но достаточно громко выдвинула другую мысль.
- Может нам проследить за актрисой?
И опять покраснела, от смущения. Высказывать мужчинам свое мнение, и привлекать такое внимания для нее было непривычно.

- Единственно верно сейчас следовать за Амалией Монд, - подтвердил Игнат, обращая внимание на испуганное лицо Ольги Ивановны. Заказав ей крепкого чаю, наказал выпить, снова кляня себя за то, что втянул в это дело.