» Часть I. Глава 1. Фея в балетках
Часть первая. Время перемен
Из двух зол я всегда выбирала то, которого раньше не пробовала.
М. Уэст
Глава 1. Фея в балетках
Наши дни (2015 г.)
Пыльные электронные часы на столе показывали три двадцать утра.
Динке не спалось. Она крутилась с боку на бок, то откидывая одеяло, то, наоборот, заворачиваясь в него, как торопливая гусеница, а когда все-таки провалилась в сон, ей приснилась Ляна.
– Ты лучше своего Руслана встреть! – строго сказала Ляна и закрутила ус.
В Динкином сне сестра напоминала дядьку Черномора. Где-то на заднем плане ходила по цепи кругом странно пушистая Людочка Сыркина, а Баба Яга-Надин варила уху из Золотого Петушка. Петушок демонстрировал редкостное равнодушие к своей дальнейшей судьбе и даже ухитрялся всхрапывать...
Динка проснулась. Рядом и впрямь кто-то храпел. В ноздри настойчиво лезла перегарная вонь, и Динка зажала нос. Что-то подсказывало ей, что Попик снова ошибся дверью.
Еще пару месяцев назад Динка бы всерьез испугалась, а теперь только брезгливо отодвинулась. Попик, он же Виктор Викторович Попов, квартирант Надин, путает двери регулярно. Накушавшись всласть, он заваливается спать, и непременно к Динке. И непременно после четырех утра. Она почти привыкла.
Врезать замок Надин запрещает: у нее вечный, ничем не обоснованный страх, что однажды замок сломается и придется вызывать слесаря. Слесарь увидит Попика, донесет, куда следует (налоги-то за квартиранта они не платят), и кончится их беззаботная жизнь.
Бабушка любит придумывать проблемы себе и другим. Можно сказать, это ее единственное увлечение, помимо готовки и спекуляций на человеческих чувствах.
Динка бесшумно сползла с кровати. Растолкать и выгнать незваного гостя она не решилась, да и противно было до него дотрагиваться. Надо сказать Надин, пусть потрет ему уши. Хотя, зная бабушку, та скорее окатит из чайника, чтобы быстрее. Виктор Викторович промокнет, и Динкино одеяло с простыней тоже... Ладно, пусть спит.
Сдернув со спинки стула одежду и полотенце, Динка прокралась в душ – к счастью, свободный и даже теплый чуть-чуть. Чудеса! Воду им должны были отключить еще вчера, потому что платить в этом месяце выпало за свет, а Попик опять упросил бабушку подождать с квартплатой недельку-другую.
На кухне полусонная Ляна хлебала кофе, кое-как подогретый на спиртовой горелке. Вполне себе бодрая Надин на той же самой горелке пыталась разогреть вчерашнюю гречку.
– Всем доброго утра, – пробормотала Динка.
– Привет, Динь-Динь, – хрипло отозвалась сестра. – Кофе хочешь? Могу поделиться.
За те восемь лет, что прошли со злополучного вечера двадцать первого декабря, Ляна сильно изменилась. Заматерела, если это понятие применимо к женщине. Стрижку, правда, носила ту же, кудряво-короткую, обзавелась парой шрамов на лице, начала курить и выпивала по пятницам. Очень скромно выпивала, однако проницательная Надин все равно хмурилась.
«Скатывается наша Лянка. Как пить дать, скатится, – ворчала она. – Замуж ей надо, да кто ж возьмет такую... убогую».
Рая в шалаше не получилось: Людочка Сыркина, пресытившись адреналином и общественным порицанием, однажды захотела нормальную семью. Человеческую – с мужем, с детьми. А когда жена не оценила, Людочка собрала все самое ценное из совместно нажитого и ушла, не попрощавшись. Записка «Прости, малыш, но я устала» не в счет. Ляна тогда всерьез начала пить. Скатываться, по выражению бабули. Не случись того, что случилось, – укатилась бы сразу...
Динка помотала головой. Она не хочет – ни кофе, ни вспоминать. Она приучила себя жить сегодняшним днем. Просто жить, как живется, и своим примером не давать катиться Ляне. Вдруг та возьмёт и укатится совсем?
– Не хочешь, как хочешь. – Сестра сделала последний глоток черной жижи и отставила кружку. – Отрава на тумбочке, Динь. Вальсакора не было, завтра привезу. У вас до завтра хватит?
Динка кивнула. Проблем с речью у нее немного, но, когда есть возможность промолчать, она ограничивается жестами.
Все наименования из полуметрового списка лекарств Надин сестры Кудряшовы знали наизусть. Ляна называла их длинно: «Отрава для бабкиного организма и семейного бюджета» или коротко: «Отрава». Именно на «отраву» уходила большая часть заработанных сестрами и выклянченных бабушкой денег. То, что выклянченные деньги иногда вдвое превышали честно заработанные, оскорбляло Ляну до глубины души.
– Уху покорми, – напомнила младшей внучке Надин. – Я забыла.
Заметив хозяйку, Паганини вытаращил глаза и зашевелил усами. Динка утверждала, что он ей так радуется. Надин утверждала, что она дура. Ляна, поранившись о шипы во время первого и последнего переселения сома в новый аквариум, считала, что дурак именно Паганини. Но, как бы там ни было, скрежетал плавниками он только в присутствии Динки. Ни Ляна, ни Надин не удостаивались такой чести.
Приютить сома «на месяц, всего на месяц, девочки» упросил сосед, старичок-профессор Евгений Глебович Худошин. Он уезжал к дочери в Америку и взять с собой гигантский аквариум с одиноким ворчуном Джекфишем никак не мог. Девочки согласились, приютили. Евгений Глебович на радостях оставил им полугодовой запас рыбьего корма (что сразу насторожило Ляну, и она попыталась ненавязчиво отказаться) и улетел за океан, чтобы через неделю свалиться с инсультом.
Аккурат через полгода, когда уже подходил к концу оставленный профессором корм, Ляна столкнулась на лестнице с дочерью профессора Худошина. Та приехала продавать квартиру. Вместо ответа на вполне безобидный вопрос «А как же Джекфиш?» Ляне пожелали молча следовать махровым маршрутом и удачно добраться, из чего Ляна сделала вывод: рыбку они могут оставить себе.
С гигантским аквариумом платидорасу Джекфишу, которого Динка незаметно перекрестила в Паганини, пришлось расстаться. Таращил глаза и скрежетал он в новом доме, маленьком и скромном, а старый, невзирая на молчаливые Динкины протесты, продали довольно удачно.
Глядя, как сестра воркует над рыбой, Ляна не удержалась от комментария:
– Ты его еще в хвостик поцелуй!
Динка не ответила, а Надин, оставив попытки разогреть кашу, погрозила Ляне кулаком.
– Ладно, братва, я в общагу, – широко зевнула Ляна, клацнув челюстями. – Попику от меня пламенный привет. Как опохмелится, пусть звякнет, дело есть.
– К вечеру, кажись, и звякнет. – Надин поджала сухие губы. – У него сын вчера защитился. Отцу, понятное дело, не позвонил... Ох ты ж!..
Прическа бабушки, какое-то невразумительно скопление «колбасок», белых локонов и завитков, в очередной раз развалилась, и Надин, ленясь идти за шпильками, наскоро воткнула туда парочку вилок.
– Динка! – рявкнула бабушка. – На работу и завтракать! То есть завтракать и на работу!
– Работа не волк, – сказала Ляна, целуя сестру в макушку. Только Ляне Динка позволяла находиться к ней так близко, от остальных шарахалась. – Пожалей внучку, баб Надь. Смотри, какая бледная. Загнется Динка в твоем могильнике.
– А куда ее девать прикажешь, в цирк? Или обратно в магазин наш цветочный? Так не возьмут, они мне ту корзину с розами до сих пор припоминают.
Работала Динка Кудряшова в районной библиотеке помощником библиотекаря. Единственное место, куда ее взяли после девяти классов, с отсутствием какого-либо другого образования и по знакомству. Не считая цветочного магазина, о котором Динка предпочитает не вспоминать. Слишком много людей. Пугающе много, хоть магазин и захудалый. А мрачная, пыльная и, главное, пустынная библиотека – самое то. Знай себе сиди, листай толстые, вкусно пахнущие старой бумагой и мудростью тома. Пара младших школьников и какой-нибудь изъеденный молью любитель чужой мудрости заглянут, и только.
Динке в библиотеке нравилось, а зарплата... зарплата везде копеечная. Не ей выбирать.
--------
Динка любила книги. Книги заменили ей родителей, друзей, учителей и телевизор. Она пила жизнь через пожелтевшие страницы, дышала этой придуманной кем-то жизнью и этими страницами, как воздухом. Иногда ей казалось, что именно там, в книгах, правда, а она сама, Динка – всего лишь горстка букв на бумаге. Надин, Ляна, Паганини. Небо за окном, грязь во дворе, голуби в лужах. Серый снег, ломота в пальцах после мороза и кисловатый запах щей в подъезде, холод и смерть – все это ненастоящее, книжное. Нет этого на самом деле, только в книгах.
После очередного «заплыва» в очередную захватывающую историю Динка возвращалась в реальность пришибленной. Зрачки становились огромными и пустыми, как у наркоманки. Динка бродила по квартире, бухая пятками, то снимала кофту, то надевала обратно, пила из-под крана воду маленькими глотками, но не осознавала, что делает. Она была не здесь, а где-то там.
«Опять начиталась, дура косматая», – сетовала Надин и сажала внучку чистить картошку.
Динка чистила и тихонько напевала на тарабарском языке, похожем на английский с примесью хинди. Слова придумывались сами – длинные, тягучие, некоторые из них бабушка даже записывала в специальную тетрадь в клеенчатой обложке. Эта тетрадь пылилась в шкафу давным-давно, еще до Динки, и по ее ровно расчерченным просторам плавали толстохвостые русалки с бицепсами, как у культуристов, гуляли одноглазые коты с лапами-колбасками и складывались в загадочные слова корявые печатные буквы: «БАБАМА МАПА ПАДИ НАПА». Динке было четыре, когда она возомнила себя Пикассо.
Однако сегодня «уплыть» ей не дали. Читатели посыпались в библиотеку, как об стенку горох [1]: пять человек за час. Целых пять! Динка под шумок сбежала в подсобку и ждала, пока библиотекарь Зоя Семеновна не разберется с этой неуправляемой толпой.
Только убедившись, что все спокойно, Динка вернулась в зал, сняла с полки аккуратный бежевый томик, который давно приметила, и забилась в дальний угол. Угол был удачный: кресло, окно. За окном снег и холодно, в библиотеке тепло, нет снега и есть книги. До донышка впитав всю прелесть этого контраста, Динка открыла книгу и погрузилась в чтение, изредка водя носом над книжными страницами.
– Девушка, вы такая красивая! Скажите, кто заточил вас в этот склеп?
Она вскинула подбородок так резко, что перед глазами полыхнуло. Захлопнула книгу, вскочила.
Молодой человек с шапкой светлых кудрей, маленьким носом с чересчур большими ноздрями и веселыми голубыми глазами смотрел на нее и улыбался. Поверить в то, что он пришел за обязательной литературой или каким-нибудь малоизвестным произведением, оказалось непросто, но других версий у нее не было.
– Здравствуйте, – помедлив, сказала Динка. – Вы ошиблись: это не склеп, а библиотека, и я здесь работаю. Я могу вам чем-нибудь помочь?
Предлагая ему помощь, она смотрела в пол. У пола, к счастью, не было голубых глаз с длинными ресницами, непонятно чего ждущих.
– Да я, в общем-то... – Молодой человек переваривал ее ответ. Чем интенсивнее шел процесс, тем меньше оставалось в нем игривости. – У вас есть какая-нибудь фантастика?
– Есть, – обрадовалась Динка. – Пройдемте во-он к тому стеллажу.
Пока она с затаенным чувством гордости, глотая слова, рекламировала ему отечественных фантастов, молодой человек пожирал глазами ее гладко зачесанные и собранные в хвост длинные темно-русые волосы, простую серую кофту с белым воротничком, тонкую талию и худые ноги – прячущиеся под серой же юбкой почти до пят. Были видны только маленькие лодыжки в черных балетках. Динка приподнялась на носочки, чтобы дотянуться до следующей книги, и юбка чуть приподнялась вместе с ней.
– Что вы решили? – Динка обернулась, поймала на себе голодный взгляд и вновь уставилась в пол.
Почему он так смотрит? Есть, что ли, хочет с мороза?
– Да давайте этого... как вы сказали?.. Беляшова. Про амфибию.
– Беляева? – вежливо уточнила Динка.
Беляев стоял выше всех, и ей снова пришлось вставать на носочки.
– Вот, пожалуйста.
– Благодарю, прекрасная фея. – Он как бы невзначай коснулся ее руки, и Динку будто током ударило.
Не понарошку, а как тогда, из сломанной розетки. Давно это было, но Динка запомнила ощущение: толчок, резкая боль – такая, что не вскрикнуть. Рука потом долго дергается, и страшно очень. Все чаще натыкаясь на это выражение в романах, она от души сочувствовала бедным главным героиням.
– Могу я узнать ваше имя?
«Как забавно он говорит, – подумала Динка, – будто читает мне вслух».
– Дина Кудряшова.
– Дина, почему вы не смотрите мне в глаза?
– Мне неприятно, – честно призналась она. – Не могу долго смотреть. Глаза новые, трудно привыкнуть, но я стараюсь.
Молодой человек открыто взял ее за руку, и Динка дернулась всем телом. Слишком близко друг к другу они стояли. Она чувствовала его запах – густой, чужеродный, царапающий ноздри. Ни от Ляны, ни от Надин так не пахло. Разве что от Попика иногда пахнёт чем-то подобным, но все равно слабее. К Попику она привыкла, а к этому, незнакомому, чужому – нет.
– Да оставь ты девку в покое! Она уписается щас со страху, а мне убирай!
Из подсобки выползла уборщица тетя Рая и смотрела на них безо всякого одобрения. Косынка сбилась на бок, подбородки дрожали, розовая бородавка над правым уголком губ подрагивала торчащим из нее черным волосом.
– Больная она, не видишь?! – продолжала надрываться тетя Рая. В зале библиотеки хорошая акустика, и вместе с тетей Раей, наверное, негодовали все, кто в этом зале находился. – Блаженная. Не даст она! Стоит вон, глазами лупает, не понимает, чего тебе от нее надо! Не дают такие, обломись. – Тетя Рая скрутила из толстых пальцев выразительный кукиш. – Бери книжку и чеши отсюда, а нашу Динку не тронь! Фею он себе нашел. Тоже мне фея...
Молодой человек сделался красным, как висевшее над стендом с рассказами о Ленине советское знамя, и, бормоча извинения, метнулся к столу Зои Семеновны. Та отыскала его формуляр, невозмутимо внесла туда необходимые сведения и отпустила восвояси. Молодой человек умчался – только звякнул колокольчик над тяжелой дверью.
А Динка стояла, хлопала ресницами и действительно не могла взять в толк: почему разозлилась тетя Рая? Чего не даст-то? Книгу? Чаю горячего? С удовольствием дала бы, попроси он ее. Сказал бы прямо: «Дина Кудряшова, я замерз, хочу чаю с печеньем. Налей, а?», и Динка напоила бы его чаем, не жадная. И рассказала про Беляева и Ихтиандра. Она привыкла бы к его глазам, и все было бы замечательно. А он зачем-то стал за руки хватать. Глупый.
--------
Динка возвращалась домой поздно, в шесть часов. Летом это, может быть, и рано, а зимой, когда в четыре уже не видать ни зги, шесть часов – это очень-очень поздно.
Шла быстро, не глазея по сторонам, потому что мир по сторонам был чересчур ярким и дробным. Сплошные вывески, фары и светофоры. Играла музыка, и все гудели друг на друга. Это книжный мир цельный, упорядоченный, глава за главой, а в жизни попробуй собери. Гигантский пазл.
Однажды Ляна подарила ей на день рожденья коробку, на которой были нарисованы три серьезные румяные девочки в красивых старинных платьях. В коробке оказались пазлы, аж три тысячи штук. Три тысячи маленьких, аляповатых, похожих друг на друга, как гречневые зернышки, деталек. Сдерживая страх, Динка немного поковырялась в коробке и разревелась. Эту картинку ей не собрать даже за всю оставшуюся жизнь.
Мимо арки, ведущей во двор элитной высотки, Динка всегда пробегала. Вот и сегодня, увидев, как в глубине арки зажглись желтые фары, побежала. И вдруг остановилась на полпути, застыла, глазам своим не поверив. На крыше фруктово-овощного киоска сидел кто-то невероятный, похожий на сотканного из белого света...
Ангел взмахнул крылом. Она не успела толком его рассмотреть.
Совсем рядом взревел автомобиль, и Динка упала на заледеневший асфальт.