Мой дедушка страстный рыболов. Я бы даже сказала – безнадежный. Уж сколько сомнительных приключений случалось с ним за время его многочисленных бдений с удочкой в руках и не сосчитать, а он все равно питает к сему процессу пламенную и нерушимую привязанность. И от разъяренных быков, которых дважды в день гоняли мимо облюбованного дедом пруда в колхозном стаде, он регулярно спасался бегством, и тонул, и терял снасти, и не слишком удачно сводил знакомство с матерыми уголовниками, непонятно зачем рыскавшими вдоль берега от рыбака к рыбаку. Особой статьей в подобных развлечениях значился присмотр за мной, когда бабушка, устав от беспокойной натуры своей внучки, единственного позднего ребенка ее младшей дочери, усылала меня с дедом покупаться, и я, плескаясь под самым его носом, самозабвенно распугивала всю рыбу, отважно спасала от смертоносного крючка головастиков, а также неустанно нудила о немедленном возвращение домой, когда заканчивались прихваченные с собой бутерброды и надоедали водные процедуры. Дед ворчал, злился, но героически терпел. В тот день, благодаря моим усилиям, клев был плохой. Сваренная в качестве рыбьего прикорма по особой секретной рецептуре на клубничных конфетах перловка положение дел не спасала. Стоящий в некотором отдалении от нашего места дислокации одинокий спиннинг с наживкой в виде прошлогоднего желтопузого гороха уныло молчал в закатном зареве садящегося за зеленый холм солнца. Я зевала и уговаривала деда свернуть удочки и отправиться домой. Надежда поесть свеженькой жареной рыбки покинула меня еще пару часов назад. Вдруг, как это часто бывает в столь любимых баснях заядлых рыболовов, над мерно вздыхающей гладью пруда разлилась противная дребезжащая трель. Голос подал поставленный на царя-императора местных вод – карпа – старенький дедушкин спиннинг. Глубоко воткнутый в мягкий вязкий грунт берега он пронзительно тарахтел стремительно разматывающейся катушкой, а я пораженно наблюдала, как мой семидесятилетний дед, радостно матерясь и взмахивая неизменным картузом, несется добывать долгожданный чешуйчатый трофей. Домой мы возвращались счастливые и замерзшие. Сумерки в центральной полосе России наступают стремительно и отличаются быстротечностью. В начале лета дни жаркие, а вечера все еще прохладны. За время пути комарье знатно попировало на моих голых конечностях, однако даже кровопотеря и зуд не могли омрачить тот факт, что я, следуя указаниям дедули, виртуозно спасла положение и, плавно подведя тяжелый подсак под заветную рыбину, поймала своего первого карпа! Как дед тогда мной гордился! Надо сказать, что я в те годы вообще охотно приобщалась к мужским занятиям, прежде всего от того, что среди наших соседей детей моего возраста не было, и я, как могла, спасалась от скуки. Вертела коловоротом дырки в дедушкином верстаке, забивала в различные деревяшки гвозди, с рвением матерой борзой выискивала самогонные заначки, которые дед любил прятать в бочки с зерном или в ржавый бывший сейф с почты. Но вернусь к судьбе своего карпа. На ночь рыбину – довольно крупную и невероятно красивую (зеркальные карпы вообще славятся особым орнаментом своей блестящей точно натертые зеркала чешуи) – посадили в большую белую флягу, чтобы наутро, на радость нам, приготовить на древней чугунной сковороде. Утро встретило меня шкварчанием раскаленного масла и странным запахом. – Бабка, поди-ка сюда, – призвал дед хлопотавшую в сенях бабулю. – Что это у тебя мука, такая дрянная? Я в ней обваливаю, обваливаю, а она все никак не зажаривается. – Да мука как мука, – отвечала раздраженная бабушка, так как дед все лето до самой осени изводил ее бесконечными требованием нажарить ему карасей, которых он носил в изрядном количестве, прекрасно зная, что бабуля терпеть не могла их разделывать. Возни много, а вместо мяса сплошные кости. – Масла подлей, – не отрываясь от своих дел, посоветовала она. – Да уже подливал. – Огонь посильнее сделай. – Да она только пенится! – удрученно воскликнул дед. Тут уж я заинтересовалась необычным мучным феноменом и практически одновременно с бабушкой заглянула на кухню. Дед, любивший все преувеличивать, в кои-то веки верно передал масштаб постигшей его трагедии. На сковородке лежали крупные жирные куски карпа (чье мясо отличается сладостью и приятной немногочисленностью костей), а вокруг вздымались облачка подозрительной пены. – Дед, – с недобрым таким прищуром воскликнула бабуля, – а ты откуда эту муку-то брал? – Дак, вон, из той коробки, – озадаченно ответил дедушка и указал в угол рядом с плитой на большую синюю коробку с криво обрезанным верхом. – Так это ж порошок стиральный! – захохотав просветила его бабушка. – С чего ты вообще туда полез, дурак старый? Дед в сердцах сплюнул. – А я знал?! Смотрю белое, вот и решил что мука! В общем, рыбки мы в тот раз так и не поели, остатки обжаренного в стиральном порошке карпа оказались бесславно зарыты в компостной куче под старой лозинкой, а бабуля потом еще долго рассказывала своим приятельницам какой «прогрессивный» у нас дед кулинар.
|