Вся правда о блокаде Ленинграда.

   Рассказ о блокаде Костровой Тамары Александровны.

      Я родилась в Костромской области 28 октября 1925 года (село Малое). Там жили родители. Отец уехал в Ленинград на заработки, а в 1926 г.он получил там комнату (12м), где проживали кроме него ещё 3 соседей. И тогда мы  вместе с мамой туда переехали и жили там до апреля 1942 года.

    Когда я пошла в школу (1933 год), родители разошлись, и отец поехал в Ташкент, потом в Самарканд, и затем – на Сахалин. В течение многих лет мы его пытались разыскивать, но безуспешно. И лишь в 1941 году, в начале июня, пришло извещение, что он проживает на Сахалине. 

В это время я закончила 8 класс.

    22 июня 1941 года объявили, что началась война. Мы с подругами собирались в кино, и в фойе перед началом сеанса мы услышали сообщение о начале войны.
      В июле-августе маму послали на окопы, а я осталась с родственниками. Мы хотели поскорее эвакуироваться, собрали все вещи, но немцы уже заняли станцию Мга. Дорога оказалась перекрыта, и мы остались в Ленинграде. Мама вновь поехала на окопы, и однажды, 8 сентября, она видела, как в город летели немецкие самолёты. Когда началась бомбёжка, мы спустились в бомбоубежище. И как раз в этот налёт были уничтожены Бабаевские склады, где хранились все продукты... Раньше продукты хранились все в одном месте, и всё разом пропало...
 

     Так в Ленинграде начался голод, и из продуктов получали только хлеб: кто работали – по 250 грамм, а кто не работали – по 125 грамм в день. В октябре мне исполнилось 16 лет, и я устроилась на работу на швейную фабрику «Красный швейник», где шили военное обмундирование. В мои обязанности входило очищать от ниток швейные изделия. Таким образом, я тоже получала 250 грамм хлеба. Мама уволилась с завода «Красный треугольник» и работала вместе со мной на швейной фабрике. Нам туда помогла устроиться соседка по квартире, которая там же работала.

     Но к Новому Году фабрика прекратила свою основную работу, так как не было ни воды, ни электроэнергии, ни отопления, а работала только столовая, обслуживая тех, кто находился на казарменном положении и тех, кто выполнял некоторые работы для обеспечения столовой. Нужно было много воды. Нам выдали сани, бочки, вёдра, и мы отправлялись к ближайшим колонкам: наполняли вёдра водой, переливали в бочки и везли их на санях к зданию фабрики. Столовая находилась на втором этаже. И здесь вновь приходилось переливать воду из бочек в вёдра и нести их наверх. За это мы получали по тарелке супа.

      Поначалу, до фабрики мы ездили на трамвае, но вскоре и они прекратили работу, приходилось ходить пешком. Иногда нас посылали разбирать деревянные нежилые дома, и разрешалось по дощечке взять домой, так как дома было тоже только печное отопление. В квартирах стояли цилиндрической формы печки, где и разогревали пищу.
 

      В марте объявили общегородской субботник по очистке Ленинграда не только от мусора, но и от нечистот, так как зимой канализация не работала. Голодные, мы из последних сил работали, а бомбёжки и обстрелы могли начаться в любое время...

     А когда бомбёжка заставала дома, все просто припасали документы и ложились с ними спать...
 

     В начале апреля 1942 года на швейной фабрике, где мы с мамой работали, объявили, что желающие могут эвакуироваться. Эвакуация проводилась по Ладожскому озеру, которое называлось «Дорога Жизни». По этой дороге людей вывозили на грузовых машинах из Ленинграда и одновременно ввозили продукты. Мы оформили на фабрике все необходимые документы и выехали 6 апреля, взяв с собой лишь швейную машинку и узелок с одеждой.

     Лед уже начал подтаивать, машины буксовали, колёса были наполовину в воде. Несколько машин утонуло...

    Мы ехали до железнодорожной станции четыре часа. За это время я уснула, и мама меня не будила, опасаясь того, что, если и наша машина утонет, чтоб я не видала.

     Когда мы достигли железнодорожной станции, нас стали размещать в товарные вагоны. Мы ехали две недели, так как приходилось пропускать военные эшелоны. За это время нас кормили на нескольких станциях: Бабаево, Череповец, Вологда... Эшелоны останавливались далеко от станций, и нам всем приходилось пролезать под вагонами, чтобы получить обед. Я бегала с котелком туда-обратно за похлёбкой и куском хлеба. Жители местных деревень также приносили нам еду, но в обмен просили что-нибудь из одежды.
      Мы вышли на станции Никола-Палома в Костромской области, тогда ещё входившей в состав Ярославской, а потом ещё 20 км добирались до райцентра Парфеньево, где поживала мамина подруга, Румянцева Клавдия Александровна, у которой мы и остановились.

     Потихоньку придя в себя, через некоторое время мы устроились на работу: мама – в швейную мастерскую, а я – на почту. Днём я училась на телеграфе, а по ночам – работала на телефонной станции. Но примерно через год мамину подругу, которая работала секретарём Райкома Партии, направили работать в Ростов-на-Дону, который только что освободили от немцев. Нам пришлось уйти на квартиру к женщине, с которой я работала на почте.
      В марте 1943 года в Парфеньево приехали вербовщики из Ярославля. Они нанимали на завод «Союзперо», якобы эвакуированный из Ленинграда, при условии, что после окончания войны все работники могут вернуться в Ленинград. Конечно, мы обрадовались и решили ехать.
      В качестве транспорта нам предоставили открытую платформу, сзади которой была ещё и платформа с углём. Когда мы приехали в Ярославль, мы сами были как уголь.
      Жить нам предстояло в деревянном бараке в окружении ещё 14 или 15 семей.

     При оформлении на работу, оказалось, что рабочие требовались не на «Союзперо», а на соседний военный завод №599 (нынешний ЯЗТА – прим.авт.). Через некоторое время на Ярославль был налёт фашистских самолётов, в результате чего на город было сброшено несколько бомб. Наш барак тоже пострадал. Нас стали расселять по семьям. Сначала мы жили на улице Свободы в одной комнате с женщиной и её дочкой, но потом в этой квартире освободилась пятиметровая комнатушка, и мы заняли её.
Примерно год спустя нам дали девятиметровую комнату в соседнем доме, где мы жили с семьёй военпреда. Преимуществом был общий телефон, который в то время могли получить только большие руководители.
 

     Мама работала в лаборатории на заводе №599 до пенсии. Я 6 лет работала на телефонной станции, а потом 9 лет у военпреда, где проверяла продукцию завода после ОТК. Когда началось сокращение, я сама перешла на работу в ОТК. Там я проработала до пенсии (1981 год). 
 

     В 1951 году я вышла замуж, в 1952 году родилась дочь.

    В 1960 году мы переехали на ул. Республиканскую в четырнадцатиметровую комнату в коммуналке, но вскоре сменили место жительства на комнату на ул. К.Либкнехта.
      В 1969 году мы переехали в двухкомнатную квартиру на ул.Володарского.

     Дочь, окончив школу, уехала учиться в Ленинград. Через 5 лет, окончив институт, она вернулась в Ярославль работать.

     В 1975 году умер муж, а в 1982 году и мама. Я осталась с дочерью.

    В 1990 году я ездила в Ленинград получать знак «Жителю блокадного Ленинграда». Также получала памятные медали в честь 30-, 40-, 50-, 60- и 65-летия Победы в Великой Отечественной Войне 1941-1945 гг. 

   С Петербургом связь не теряем, там живут наши родственники. А в Ярославле периодически устраиваются встречи блокадников: 27 января отмечаем снятие блокады Ленинграда, а 9 мая – День Победы.

И Совет Ветеранов ЯЗТА помнит о нас: к этим памятным датам мы получаем подарки.

© Любовь Кострова, 2010 год.