Ми-ми

Ленд-лиз

От залива дули ветра. Холод пробирался под пальтишко и девочки ежились, но домой не спешили. Им было любопытно посмотреть на этих неведомых моряков, приплывших аж из-за моря с подарками для жителей. Девочки стояли, подталкивая друг друга локтями, в ожидании моряков Арктического конвоя, сошедших с одного из тех американских транспортных кораблей, что ночью зашли в залив. Мать не пускала их так далеко от дома, но они наслушались рассказов шнырявших везде мальчишек, видевших среди американских моряков несколько негров, и решили тоже посмотреть, не врут ли те. Вдруг повезет. Стараться надо было, чтобы и не попасться на глаза матери, которая тоже была здесь, в очереди за гуманитарной помощью, что распределяли между семьями работавших в порту. Новое и непонятное слово ленд-лиз означало для жителей Мурманска одежду, диковинные консервы и кино, которое привозили на транспортниках, везущих из Америки оружие. Месяц назад девочкам достались платьица сказочной красоты, с пуговками, похожими на леденцы, и кружевными воротничками. Мама отложила их в шкаф, пообещав позволить надеть в день рождения младшей, Тамары. Старшая Валя рассудительно решила приберечь платье до лета. Хотя, что будет летом, никто не знал. Немцы подошли к самой Москве и только их город, стоявший на краю страны,  с севера, возле самой границы, остался тыловым, хотя бомбили его регулярно. Дома в центре были наполовину разрушены, деревянные бараки горели один за другим, поэтому Мария  с дочерьми перебралась к подруге на нефтебазу, которая тщательно охранялась зенитками и маскировкой.

Появления  моряков из конвоя Мария ждала с особым нетерпением. Она специально целых три месяца выменивала на махорку и копила в четвертинках спирт, в надежде обменять его у моряков на такое же замечательное нижнее белье, какое ей подарил американский морячок, умилившийся видом ее девочек. Белье это, которое выдавалось морякам, плавающим в арктическом конвое, было из чистой шерсти, тонким и мягким. Мария сначала хотела перешить его на кофточки для дочерей, но разглядела, что оно трикотажное, и попыталась распороть. Вскоре все трое сидели , сматывая в мягкие белые клубки шерстяную пряжу невиданного качества. Мария была рукодельницей, из таких  ниток она могла творить чудеса. Первый кружевной шарф-паутинка вызвал восторженную зависть. Война не смогла убить в русских женщинах любовь к красивым вещам. Такой шарф, повязанный поверх меховой шапочки, был  мечтой всех северянок. Мария связала их три, своим девочкам и на обмен. Впервые с начала войны девочки выпили молока, которое им развела из сухого Мария. И если бы удалось задуманное, они были бы сыты надолго.

Увидев группу иностранных моряков, с интересом разглядывавших улицу с участками горелых развалин и очередь женщин, вьющуюся к двери торгового каменного лабаза, Мария метнулась к ним. Объясняться было сложно, но когда она показала припрятанные за пазухой четвертинки, моряки заулыбались и стали совать ей свои деньги и плитки шоколада, но она решительно  оттолкнула их руки и  показала на распахнутый ворот форменной рубахи, где виднелась белая шерстяная фуфайка.

- Одна бутылка – две такие... - подкрепила жестами слова Мария, - у меня три бутылки спирта.

Похоже, они поняли. Старший кивнул  и показал ей свои часы, постучав пальцем по трем часам. Мария закивала и показала на очередь – тут, мол, я, никуда не денусь. В три часа она все еще стояла в очереди, ожидая конца разгрузки с транспортного судна танков, и привезенных заодно подарков, собранных благотворительными организациями Америки. Моряк появился ровно в три и стал оглядываться, привлекая к себе любопытную детвору. Матрос был молодым чернокожим парнем, мерзнувшим в форменном беретике на морозном ветру. Валя с Тамарой тоже подошли поближе, во все глаза глядя на чудного человека. Негров они видели только один раз в кино и он оказался точно таким же, и не похоже было, что его лицо намазали ваксой, как утверждал соседский Мишка. На всякий случай храбрая Тамарка протянула руку и дотронулась  до его темной руки и немножко потерла пальцами. Матрос наклонился к девочкам, крепко державшим друг друга за руки, и улыбнулся, а потом таким же точно движением протянул руку и потер румяную от мороза щечку Тамары. Та доверчиво улыбнулась, а Валя строго посмотрела на них. Мама наверняка все узнает и...

Мария спешно подошла к своим дочерям, нарушившим запрет не ходить с нефтебазы в город одним, но младшая, проказа, так радостно улыбалась,  что мать не стала ее ругать. Козырнув, моряк протянул  сверток. Мария надорвала с боку бумагу, чтобы не разворачивать его на улице, и, увидев целую стопку новых комплектов белья, растерянно покачала головой: у нее было только три четвертинки спирта. Однако парень втиснул ей сверток и стал рассовывать бутылки по карманам, а потом вытащил из-за пазухи плитку шоколада и сунул Тамаре. Девочки дружно ахнули. Мария посмотрела на посиневшие от холода губы матроса,  решительно сняла с Тамары связанный недавно ажурный шарф и повязала поверх его берета, обмотав концы вокруг шеи, как делала это своим дочерям. Ошеломленный, тот проговорил что-то по-своему, а потом поклонился, и поднес ее руку к губам. Никогда в жизни Марии не целовали руку.

Не сохранилось ни одного шарфа, связанного бабушкой во время войны, но у меня стоит фотография двух юных красавиц в кружевных ажурных шарфах, моей мамы и ее старшей сестрички. Но я иногда думаю о судьбе того шарфа, который уплыл осенью 41 года из Мурманска в Америку. Добрался он до порта приписки? Кому достался? Или утонул в ледяных водах Арктики вместе с тем моряком, который поцеловал золотую руку-труженицу моей бабушки?