Парашютный шёлк

Катя лежала на пожухлой траве, смотрела в небо. До раннего, тусклого осеннего вечера оставалось, пожалуй, часа два. Неспокойный выдался день. Впрочем, за последние три года спокойные, тихие дни были редки. Ей хотелось хотя бы на минутку закрыть глаза...

И сразу под веками закружились то ли сны, то ли воспоминания.

Как-то совершенно не к месту вспомнилось о том, что у неё сегодня свадьба, что на кухне, наверное, уже развели тесто для праздничных блинов, что платье белым облаком ждёт её на спинке кровати.

Накануне хозяйка хутора одолжила им керосиновую лампу – полнОчи лейтенант Екатерина Полякова и старший сержант Александра Волкова, вооружившись иголками и нитками, сражались с грудой парашютного шёлка. Остальные девчата спали, с головой зарывшись в одеяла. А у подруг в руках рождалось нечто воздушно-белое, словно летящие по ветру лепестки майской черёмухи.

Наконец Катя скинула сапоги, юбку, гимнастёрку, нырнула в платье и взобралась на табурет. Пытаясь рассмотреть себя в мутном старом зеркале, висевшем в простенке между окон, она присела, потом поднялась на цыпочки. Из зеркальной полутьмы на неё смотрел кто-то серый в чём-то белом. Шурочка суетилась, поправляя и скалывая булавками пышный подол. Неожиданно в дверь постучали, и, выждав пару секунд, в комнату вошёл командир эскадрильи капитан Кайгородов.

Шурочка ловко козырнула и замерла по стойке смирно. Катерина на своём табурете тоже встала навытяжку – растрёпанная, босая, завёрнутая в тонкий парашютный шёлк.

Катя пристально посмотрела в глаза вошедшему, стараясь угадать, кто сейчас стоит перед ней: любимый жених или строгий командир.

- Что это значит, лейтенант? – спросил комэск.

- Проводим последнюю примерку, товарищ капитан... - неуверенно отрапортовала девушка, понимая, что сейчас она вовсе не милая Катюша, а лейтенант Полякова, и перед ней - неумолимое начальство.

- Почему не выполняете приказ, Полякова?

Голоса капитан не повышал, но слова ложились так зло и чётко, что хотелось провалиться сквозь дощатый пол, очутится в подполе и отсидеться там, пережидая артобстрел.

- Лётный состав должен был лечь спать сразу после ужина. Ваше звено выходит на цель с рассветом, а у вас голова забита чёрти чем. Вы рискуете собой, людьми, машиной, – продолжал отчитывать их командир. - В небо я вас сегодня не выпущу, отправляйтесь обе в наряд на кухню.

Капитан сказал как отрезал и, не дожидаясь положенного по уставу «слушаюсь, товарищ командир», вышел.

В комнате стало тихо и тошно.

Стаскивая платье, лейтенант Полякова, боевой лётчик, командир звена, чуть не плакала.

- Что, – подала голос Шурочка, – замуж за него выходить ещё не передумала? Уж он тебя нарядит! Все будут летать, а ты – картошку чистить, - рисовала она подруге её дальнейшую судьбу.

- Не посмеет, - возразила Катя, понимая, что, несмотря на обиду, любит капитана Алексея Кайгородова больше жизни.

Через несколько часов комэска вызвал командир полка. Распоряжение было коротким:

- Капитан, свои чувства и личные пристрастия держите при себе. Свадьба свадьбой, а выполнение боевых задач никто не отменял, так что Полякова сегодня сама поведёт звено.

- Слушаюсь, товарищ подполковник. Разрешите идти, - ответил капитан, сознавая, как глупо было бы сейчас рассказывать о дурных предчувствиях и о том, как сжалось сердце, когда он увидел, свою невесту в ореоле мерцающего шёлка. Разве он сможет удержать её? Она скинет свадебное платье, аккуратно заправит косу под лётный шлем и улетит в небо, перечёркнутое огнём, железом, смертью...

Командир полка помолчал, а потом неожиданно дружески похлопал капитана по плечу:

- Ведь я этих девчат с начала войны знаю, а ты, Алексей, хоть и влюблён по уши, но не понимаешь: не простит тебе Катерина отстранения от полётов, и рапорт её о переводе в другую эскадрилью я, пожалуй, подпишу.

Звено лейтенанта Поляковой отбомбилось удачно. Вспомнив, как дружно горели вагоны на железнодорожной станции, лейтенант улыбнулась – её девчонки работали с огоньком. Они летели под густыми осенними облаками. Чуть выше, то жужжа над самыми кабинами, то набирая высоту и утопая в серой мути, мчали самолёты прикрытия. До родного аэродрома оставалось всего ничего.

- Фоккеры! Справа! – зазвенел в наушниках тревожный девичий голос.

Катерина мгновенно обернулась: неожиданно вынырнувшие из облачной пелены, их настигали хищные профили фашистских истребителей. И тут же огненная очередь прошила самолёт, машина дрогнула, правое предплечье обожгло острой болью. Катя невольно взвыла и вцепилась в штурвал левой рукой.

«Только бы долететь до своих... долететь... перетянуть через линию фронта...» - билось в голове сквозь страх и боль. И горящий самолёт упрямо летел вперёд, плохо слушаясь управления, теряя высоту, но летел, тянул из последних сил.

Правая рука висела плетью – управлять парашютом было сложно, Катю сносило ветром в сторону леса. Затрещали ветки, она повисла в метре от земли, левой рукой достала из кармана складной нож, с трудом открыла его зубами, перерезала стропы, тяжело упала на землю. Ноги не слушались. Она старалась не смотреть на свои обугленные сапоги. Да, до свадьбы зажить не успеет... Ерунда... Главное – им удалось дотянуть через линию фронта, все живы (она видела, как раскрылись парашюты штурмана и стрелка-радиста). Её найдут, надо только немного подождать.

Катя лежала на пожухлой траве, смотрела в небо. Над нею склонилась берёза в трепещущих золотых листьях и ветер играл белым куполом парашюта, запутавшегося в ветвях. Белоствольное деревце казалось невестой под лёгкой фатой. До раннего, тусклого осеннего вечера оставалось, пожалуй, часа два.