Поздно
Багрянец осени пытается дотянуться до меня, но я упряма – отворачиваюсь от окна и медленно нажимаю кнопку запуска ноута. Чувствую твое ровное сонное дыхание за спиной. Ты приехал выжатый, как обычно, буркнул что-то с порога, разделся, расшвыряв вещи по всей спальне, ушел в душ. Позже, в кухне, долго гремел посудой, разогревая вчерашние котлеты и щи. Судя по звуку, ты был недоволен. Еще бы, я ведь не побеспокоилась, не начала бегать, прислуживая тебе, как ты привык... Спишь, хотя еще не вечер. Передо мной форма отправки сообщения. Вместо пера – набор клавиш. В нижнем ряду читаю «Смит». Да, мы все загружены в Матрицу. Мы все там, и где найти честного человека с двумя пилюлями? А если такой найдется – хватит ли нам отваги сделать выбор? Нет, я не стану вскрывать вены и писать тебе кровью – ты не стоишь. Да и нет ее у меня, крови. Я стала прозрачной, как засохший лист клена, долго пролежавший где-нибудь между страниц книги, или как моль в платяном шкафу... Плоская, высохшая, двумерная. Если кто-то посмотрит на меня сбоку, то вряд ли увидит – я покажусь прямой черточкой в пространстве, полном объема, яркости, жизни. Интересно, а какой меня увидят обитатели пятимерного мира? Точкой? Кубом? Зигзагом? Я улыбаюсь своим мыслям – вот так, наверное, и сходят с ума... Потихоньку, незаметно для окружающих, необратимо. «...я ждала тебя пятнадцать лет. В институте, где вокруг прекрасного, как бог света Аполлон, парня роем кружились сокурсницы. В компании, где начальство смотрело тебе, старшему менеджеру по продажам, а потом руководителю отдела маркетинга, в рот и пело дифирамбы. На поле для американского футбола, где ты сносил все препятствия и, взмыленный, с улыбкой до ушей, пробегал мимо ошеломленных твоим казацким напором заокеанских партнеров, размахивая позолоченным кубком и выкрикивая: «Но пасаран!». Ждала и ждала. Тебя настоящего. А не одну из твоих масок. Ты был Солнцем, я – Землей, ты – морем, я – плывущей по волнам медузой, ты – ветром, я – парусом, расправляющимся и стонущим от напряжения каждый раз, когда ты менял направление. И все эти годы твое мнение было решающим. Всегда. Во всем. От покупки новой машины до выбора моего нижнего белья, от прогулки на велосипедах – ты ведь знаешь, как ненавижу я велосипеды – до отпуска на модном горнолыжном курорте, с модной тусовкой из «нужных» людей. Я позволяла тебе быть ведущим в нашем тандеме и верила, что вот-вот... и ты покажешь снова истинное лицо. То вдохновенное лицо, с радостными глазами, которое было у тебя давным-давно, еще в школе. Тогда ты вошел в наш одиннадцатый «в» сразу после звонка, поздоровался с математиком Санпалычем, оглядел нас всех и громко сказал: «Ну что, принимайте в свои ряды умного дурака!». По классу пронесся смех, ребята расслабились, кто-то из мальчишек уже махал тебе, приглашая на свободное место... А ты прошел прямо к моей парте и сел рядом. Вот так просто. Как будто давно знал и меня, и этот старый, изрезанный поколениями юнцов и плохо покрашенный стул, и книжку стихов Лорки, лежавшую сбоку, на моем уже порядком истрепанном дневнике. А после урока ты попросил Лорку на несколько дней. Я попыталась намекнуть, что он есть и в библиотеке, ты посмотрел этими синими глазами и тихо ответил: «Хочу узнать, что ты пометила на полях, Вера». И, чувствуя, как падает куда-то в пятки глупое сердце, я протянула книгу тебе – наши руки соприкоснулись, и мне захотелось умереть. Взять и умереть от счастья». Ночь уже наступила. За окном луна – круг плесневелого сыра, тучи лениво плещутся, задевая ее края. На крыше орет кошка – зовет кавалера... Пепельница в виде смайлика почти доверху забита пеплом. Когда я снова начала курить? И так много? «...я сейчас думаю – когда все пошло не так? Когда ты окончательно убедился в том, что можешь делать со мной все, что угодно – вчера ли? Год назад? Раньше? Власть развращает. Абсолютная власть развращает абсолютно. Ты стал многое себе позволять. Задерживался допоздна на работе, уезжал по выходным куда-то с друзьями – своими, разумеется, а не нашими общими, и все время отключал телефон, а я, обезумев от беспокойства, долго сидела, вызывая и вызывая тебя, пока ухо не начинало гореть – так сильно я прижимала к нему трубку... Потом позволил еще больше – от твоих рубашек пахло чужими духами, несколько раз, когда ты был за городом, мне звонила какая-то девочка и капризным голоском требовала: «Андрея Сергеевича, вопрос жизни и смерти». Я просила ее перезвонить тебе на мобильный, она ядовито бросала: «Уже. Видно, занят с кем-то», и вот это «с кем-то» валилось на меня ушатом грязи, и, вешая трубку, я долго не могла сосредоточиться на новой статье для журнала... Понимаешь, у меня мало смелости. И все же ее хватит, чтобы собрать вещи на первое время, вызвать такси и уехать на вокзал. Ее хватит, чтобы протрястись в поезде несколько суток, потом провести ночь в гостинице, в порту, на следующее утро сесть на корабль и отправиться в путешествие. Слушая песни океана, наблюдая за играми хитрых и обаятельных дельфинов, я постараюсь забыть и мои ночные крики, и запах больничной палаты, в которой я лежала, потеряв нашего ребенка – ты как раз уехал в очередную командировку и был недоступен... А если вдруг воспоминания останутся – говорят, врачи уже научились стирать неприятные эпизоды из памяти, достаточно обработать тоненькие нервные волоконца световыми вспышками. Да, я непременно тебя забуду. И найду себя. Настоящую. Девочку с радостными глазами, шлепавшую под дождем босиком, с запрокинутой головой и растрепанными, без единого седого волоска, кудрями. Ну вот и все. Я устала писать. Да и потом... Поздно» |