Текст повествует об отношениях пары с нетрадиционной ориентацией.

 ***

Слышу я, как зовёшь ты меня в темноте,

И голос твой бьётся внутри моего сердца.

На другой стороне, мимо открытых дверей,

Не замёрзнешь, не исчезнешь, никогда не умрёшь... 

(с) аниме "Глядя на полумесяц"

***

 Сколько я уже брожу в этой темноте? И где я? Понятия не имею...

А может, я ослеп? Мои глаза открыты, я моргаю, но не вижу ничего. Вокруг лишь эта проклятая непроницаемая тьма. Может, и правда ослеп, не знаю...

Единственное, в чём я уверен абсолютно точно – я умер.

Я прекрасно помню всю свою жизнь и очередную ссору с Лекси, пакетик с белым порошком, один из многих, ложку, полный шприц и укол... А затем эта темнота. И понимание что среди живых меня больше нет.

Сначала были шок и паника. Как же так, я умер? Мне же всего двадцать восемь лет, я не мог умереть! Бред, бред, бре-е-ед какой-то... Я принял дозу и вижу очень страшные галлюцинации, хотя от героина их быть не должно. Но ведь всё это не может быть правдой?! Я же здесь! Не знаю, где, но я ведь ощущаю себя, значит не так уж и мёртв. И я же всё помню. И всех.

Затем я пытался сбежать из этого жуткого и странного места. И если поначалу двигался крайне осторожно, то потом мне было уже всё равно. Я задыхался, падал, но продолжал бежать в этом угольно-чёрном мраке, в надежде хоть где-нибудь увидеть свет... И кричал: отчаянно и громко, надеясь, что кто-нибудь меня услышит...

А сейчас, когда прошло неизвестно сколько времени с того момента, как я здесь оказался, совершенно точно знаю – это реальность, какая-то неправильно-сюрреалистичная, но реальность, и физически я мёртв. Я смирился с этим. И мне даже уже не страшно. За себя не страшно. Страшно только за Лекси. Я не знаю, что с ним и как он...

И... я знал, что если и есть рай, то я в него не попаду. Но и ад представлялся мне по-другому. Где черти, которые должны тыкать в меня вилами? Где котлы, в которых варятся такие же грешники, как я? Где адский невыносимый жар, удушливый запах серы, чудовищные крики нескончаемых агоний? Где всё это? А хрен его знает, где... Может быть, там, дальше...

Иду... Шаги каким-то глухим эхо отдаются в абсолютной тишине.

Иду... Куда? Не знаю, не вижу, просто иду. Я не чувствую голода, меня не мучает жажда, я не валюсь с ног от усталости. Похоже, подобные физиологические неудобства теперь ко мне не относятся.

Повернул налево. Отсчитал сто шагов и повернул направо. Ещё сто шагов – и снова поворот налево. Это я так развлекаюсь. А теперь двести шагов и опять поворот направо.

Замираю на месте. Интересно, а сойти с ума я могу? Ведь впереди маячит свет. Тусклый, но свет.

Иду к нему, по мере приближения ускоряю шаг и вскоре срываюсь на бег. Я так боюсь, что он исчезнет. Но, похоже, он и не собирается этого делать. Наоборот, становится всё ближе и ближе...

Я сам не понял, как оказался вдруг на улице. Но, проморгавшись, застыл в каком-то ступоре. Мало того что этот двор я знаю наизусть до каждого куста, так ещё прямо передо мной стоит дом, в котором я живу. Жил. Мы жили.

Захожу в парадную. Закрытые двери для меня теперь, оказывается, не преграда. Поднимаюсь на второй этаж и захожу в нашу квартиру.

Темно и тихо.

Иду на кухню. Смотрю на календарь, висящий рядом с холодильником: пятница, двадцать девятое июля, а умер я двадцать шестого числа. Значит, прошло всего три дня, как меня не стало. А мне казалось, что целая вечность.

Оглядываюсь вокруг и впервые за долгое время, вдруг ясно вижу, как поменялась обстановка. Исчезли небольшой телевизор, микроволновка, кофеварка, блендер.

Заглядываю в гостиную. А здесь не хватает стереосистемы, домашнего кинотеатра и большой телевизор, поменял размеры на куда более скромные.

Настенные часы показывают без четверти полночь. Лекси должен быть дома.

Он спал, стиснув в руках мою любимую футболку. А я смотрел на него и не мог поверить в то, что вижу.

Я не помню у него таких острых скул, не помню таких чёрных кругов под глазами, тонких запястий и хрупких пальцев.

– Лекси... – Даже не шелохнулся от моего голоса.

Да что я вообще помню?! У меня же так долго по большому-то счёту только два состояния и было: во что бы то ни стало достать деньги на наркотики и безмятежный пофигизм, когда героин гулял в крови. А в промежутках, когда заканчивался кайф, но меня ещё не начинало ломать, все мои мысли были только о том, что надо достать очередную дозу, пока не скрутило.

А началось всё так банально. У меня всё было: хорошая работа, любимый человек, друзья. Но мне было мало этого, хотелось чего-то ещё. Какого-то драйва.

Сначала была травка, потом таблетки, а потом на одной из вечеринок мне предложили кое-что помощнее. И я попробовал. А потом ещё раз, и ещё, и ещё.

Лекси, мой улыбчивый и жизнерадостный Лекси, плакал, стоял на коленях, смотрел в мои глаза с булавочными зрачками и умолял не делать больше этого, а я уверял его, что у меня всё-всё-всё под контролем. Я же другой, я не такой, я же не подсяду и смогу легко завязать в любой момент. Я был слепо в этом уверен. Кто угодно сгинет в этом болоте, только не я.

С работы меня быстро попёрли. Друзья куда-то делись. Родные... Родные про меня забыли ещё тогда, когда узнали о моей ориентации. Со мной остались только наркотики и Лекси.

И если свою верность героину я могу объяснить физической зависимостью, то верность моего парня мне, обдолбанному бесполезному наркоману, для меня просто восьмое чудо света. Я потихоньку продавал технику, чтобы достать денег на наркоту, он молчал, только смотрел с укором и болью. Тащил нас обоих на свою зарплату и брался за любые подработки. Надеялся, ухаживал за мной, ругался, не раз срывался и уходил, хлопнув дверью. Но через несколько часов возвращался назад, ко мне, в наш, ставший общим, кошмар наяву. Упрашивал, уговаривал меня лечиться. Но я же не такой! Не такой! Я и сам могу спокойно бросить, только ещё чуть-чуть потерпеть, Лекси, немножко подождать... Ты ведь веришь мне, веришь в меня, веришь?.. Веришь, любимый, я знаю...

Тридцатое июля

Сижу напротив него за столом и смотрю, как он разбирает вилкой на атомы омлет.

– Поешь хоть немного, ну нельзя же так...

Не слышит. Со вздохом отодвигает тарелку, встаёт, берёт свою любимую кружку и наливает в неё чай, который затем щедро разбавляет бальзамом. Приятно запахло травами. Снова садится за стол, делает глоток, ставит кружку и достаёт из пачки сигарету. Прикуривает, затягивается и, глядя в окно, медленно выдыхает дым.

Всё ещё неверяще разглядываю пальцы-веточки, истончившиеся до прозрачности запястья, впавшие щёки... И, похоже, он не брился с того дня, как я умер. Сочная зелень его глаз выцвела и подёрнулась какой-то мутью, золотистые волосы потускнели, от стройного тела остались одни кости, губы почти белые... А ведь я же каждый день видел его, но из-за своей зависимости даже не замечал, как он изменился. Симпатичный парень стал похож на узника концлагеря. Он же всего лишь на три года младше меня, но теперь кажется, что ему лет сорок. Измождённый, осунувшийся и бесконечно уставший. Моё угасающее солнце... Я знаю, что это из-за меня. Всё из-за меня, из-за моих глупости и слабости.

Опускаю глаза, не в силах видеть его такого, и натыкаюсь взглядом на его кружку. Ярко-зелёная в белый горошек. Она всегда меня раздражала, я даже не знаю, почему. Какая-то глупая, нелепая. Сколько раз грозился её разбить и купить ему нормальную посудину для чая. И вот меня нет, а она цела и невредима. Забавно.

Лекси докурил сигарету и достал ещё одну.

А я смотрю на него и понимаю: хорошо, что я умер. Нет, правда хорошо. Для него так лучше. Он достоин большего. Он справится с этим, переживёт это и забудет как страшный сон. Будет жить дальше. А потом встретит кого-нибудь лучше меня. И будет с ним счастлив. Он это заслужил.

Но как же больно, стоит только представить его с другим. Не сердцу больно – я вроде и дышу, но не чувствую его биения – безумно больно мне, всему моему жалкому существу, почему-то всё ещё находящемуся на земле. Он ведь мой! Он только мой! Я ведь действительно любил его, и в радости, и в горе, и в наркотическом дурмане. И сейчас люблю.

Как я могу отдать его кому-то?!

Но так надо, так будет правильно, так лучше. Я уже достаточно измучил его и теперь надо отпустить. Отпустить и уйти навсегда.

Ухожу с кухни, решительно выхожу из квартиры... и снова оказываюсь в нашей маленькой прихожей, из которой открывается прекрасный вид на небольшую кухню, обеденный стол и сидящего за ним Лекси.

Что за?!..

Выхожу и снова я там же. И снова, и снова, и снова. Замкнутый круг.

Выхожу и снова эта чёртова прихожая! А Лекси вдруг бросил недокуренную сигарету в пепельницу, весь сгорбился и спрятал лицо в ладонях.

– Ненавижу, ненавижу, ненавижу! – охрипший голос то шепчет, то срывается чуть ли не на крик. – Ненавижу тебя, ненавижу!..

Метнувшись к нему, обнимаю, прижимаю к себе. Понимаю, что он не чувствует, но всё равно пытаюсь успокоить, согреть.

– Лекси... Лекси, не надо, что ты, не надо. Родной мой...

– Ненавижу! Ты же обещал! Обещал ведь мне, что бросишь это д***мо! Обещал, что не оставишь меня! Обещал! – Обхватив себя руками, он начал раскачиваться на месте, глядя абсолютно пустыми глазами в одну точку. – И обманул... Ушёл, а как же я? Ну и что мне теперь делать? Что?! Ну как ты мог?! Ты же обещал всегда быть со мной...

Обнимаю крепче, целую его в висок, шепчу на ухо:

– Я с тобой, с тобой... Слышишь, Лекси? Я здесь, я рядом. Прости меня, прости... Милый мой, ты знал ведь, что однажды так случится, да? И помочь мне пытался изо всех сил. Знал, а я не слушал, не слышал тебя. А ты был прав, как всегда. Если бы я мог всё исправить... Но я не могу. Прости...

– Ненавижу!.. – И следом жуткий, полный какой-то безнадёжной тоски и невыносимой боли животный вопль. Наверно, так воют волки, теряя свою пару.

– Ненавидь, ненавидь, любимый, только не убивайся так. Только не смей плакать из-за меня, не надо...

Тормошу его в бесплодной попытке вывести из этого состояния и нечаянно задеваю кружку. А она совершенно неожиданно падет на пол и разбивается вдребезги. Пряный чай разливается кляксой на линолеуме.

С минуту Лекси молча и непонимающе смотрел на осколки, а потом встал, опустился на колени и начал медленно их собирать.

– Ну да. – Бледное подобие улыбки. – Она ведь всегда тебя бесила, и ты всё-таки разбил её, Тимур. Только новую уже не купишь, как обещал...

Больно... Мне снова невыносимо больно. И я опять, снова и снова, пытаюсь сбежать из нашей квартиры. Раз за разом, в слепом отчаянии ломлюсь во входную дверь, только бы не видеть сидящего на полу и молча плачущего над осколками Лекси.

Первое августа

– Не смей! Лекси! Мать твою! Положи его! Слышишь?! Не надо!..

Хватаю его руки, хватаюсь за лезвие ножа. Я не знаю, что он задумал, но мне страшно. Безумно страшно.

– Ну не надо, милый! Не на-а-адо... Умоляю тебя...

С ужасом смотрю, как на бледной коже одна за другой появляются царапины. Некоторые тут же наполняются кровью. Он не пытается покончить с собой, просто вслед за острым кончиком ножа на руке появляется царапина за царапиной. Но зачем он это делает?! И словно в ответ на этот вопрос, раздаётся его голос:

– Я не понимаю, жив я или нет... – Ещё пара тут же заалевших царапин. – Не понимаю, не чувствую, пусто внутри. Ножом по руке больно, физически больно, значит, я ещё жив... Только зачем? Почему тебя нет, а я есть? Нахрена?!

Швырнув нож в сторону, вдруг резко срывается с места и уходит из кухни. А я за ним. К нему.

Лекси сидит на кровати в спальне, а на коленях у него всё та же моя футболка. Губы подрагивают, он то осторожно гладит мягкую ткань, то судорожно сминает её пальцами.

Сажусь позади него, прижимаюсь, хочу закутать его в себя, спрятать в себе от всего этого, как в надёжном коконе. Уткнувшись лбом ему в плечо, глажу руки.

Снова скомкав футболку, он тихо шепчет:

– Я так скучаю по тебе. Я так тебя люблю. Так хочу услышать твой голос, хочу, чтобы ты ещё хоть раз назвал меня Лекси... Ведь только ты так меня называл. Помнишь? Когда мы познакомились, я сказал, что меня зовут Лёша, а ты сказал, что я не похож ни на Лёшу, ни на Алёшу, ни на Алекса. Что я Лекси. Помнишь?..

– Помню. Всё помню, мой Лекси... А я тебе запретил меня называть Тимом, Тимкой и прочими кошачьими кличками, когда мы встречаться начали. Помнишь, милый? Хоть котиком, хоть зайчиком, хоть бегемотиком, хоть козликом разрешил называть, но если по имени, то только Тимур... О-о-о, как я сходил с ума, когда во время занятий любовью ты тихо выстанывал моё имя: Тиму-у-у-р-р... И это твоё мурлычащее «мур-р-р», какое-то кошачье-призывное. У меня каждый раз мурашки бежали и в глазах темнело от возбуждения... – Поцеловал его легонько за ухом. – Ты... Знаешь, ты выброси её. Выброси эту футболку. Все мои вещи выброси. Живи дальше. Ты сможешь, ты сильный, всё у тебя будет хорошо, любимый. Всё будет хорошо. Слышишь?

Нет, не слышит.

Тихо скулит осиротевшим зверёнышем.

Четвёртое августа

Лежу рядом и целую нежно каждую царапинку на расслабленной руке. Почти три ночи и Лекси спит.

А я теперь точно знаю, где находится ад. Он здесь. Он весь уместился в обычной квартире. В квартире, в которой мы жили, были счастливы, любили друг друга, отмечали праздники, ссорились и мирились...

Моё персональное чистилище. Видеть, как страдает любимый человек, и быть абсолютно беспомощным. Не иметь никакой возможности хоть как-то помочь, забрать себе его страдания, его боль. Знать, что виноват в этом только я сам. И мне не в кого ткнуть пальцем, со словами: «Это ты виноват! Это всё из-за тебя!». Ну, если только в отражение в зеркале. Я сам всё изгадил, и кроме самого себя мне некого винить. Но я бы так хотел всё исправить! Только это уже невозможно. Я даже заплакать не могу. Всё во мне рвётся в клочья, корчится в муках, но спасительных слёз нет.

Глажу его по гладкой щеке. У нас прогресс: Лекси сегодня побрился и даже поел относительно нормально. Но спит по-прежнему с моей футболкой в обнимку.

За что же ты так меня любишь? Я же тебе жизнь испортил, все нервы истрепал, все силы забрал. Почему ты не бросил меня? Я бы понял и не винил тебя никогда за это... Если бы такое произошло с тобой, я бы был рядом и любил по-прежнему, заставлял бороться, таскал по клиникам. И никогда бы не оставил, никогда бы от тебя не отказался. Но... неужели и ты так же сильно любишь меня? Неужели я так же важен для тебя, так дорог? Ты часто говорил мне, что любишь. Я верил, видел, чувствовал твою любовь, но даже не представлял, насколько она сильна. И я сам всё сломал. Сам отказался от нашего счастливого будущего. И сам же погасил свет в твоих глазах, стёр чудесную улыбку, от которой с ума сходил, с твоего лица... Прости...

На секунду прижимаюсь своими губами к его.

Моя геенна огненная. Я чувствую только холод и тепло. Чувствую тепло его кожи, но не чувствую, какая она гладкая. Чувствую тепло его губ, но не чувствую их мягкости и нежности. Я чувствую все запахи, но не могу уловить такого родного аромата его кожи и волос.

В глухом отчаянии опять прильнул к губам Лекси. Ну пожалуйста! Хоть на мгновение бы снова почувствовать их вкус...

Ничего, только снова это слабое тепло. Поистине изуверская пытка: быть рядом и в то же время так бесконечно далеко. Видеть его и знать, что он-то меня не видит, не слышит, не чувствует. А я ведь рядом! Рядом! И ладно я, заслужил, наверно, всё это за свою глупость, но его страдания для меня невыносимы.

Прижимаю Лекси к груди. Я делаю так каждую ночь. Просто молча лежу и баюкаю его в своих призрачных объятиях. Что мне ещё остаётся? И хочется шептать ему на ухо всё, что не успел сказать, но я боюсь. Понимаю, что он не услышит, но всё равно безумно боюсь потревожить его. Он ведь и так плохо спит.

Тяжело вздохнув, ласково поцеловал его в лоб. Лекси вдруг шевельнулся и тихо выдохнул:

– Тимур...

Неужели почувствовал что-то или я ему снюсь?! И я не удержался, не смог промолчать:

– Я здесь, я рядом. – Прижал его к себе крепко-накрепко. Ну хоть на секунду почувствуй меня, любимый. Всего лишь на секундочку, на немножечко...

Он чуть нахмурился, а затем улыбнулся:

– Тиму-ур... Люблю тебя.

– И я тебя очень люблю, Лекси.

– Не хочу без тебя. Хочу к тебе...

Он снова хмурится во сне, и губы отчего-то дрожат, а я в панике шепчу ему на ухо:

– Ты что, не надо ко мне. Живи, родной, у тебя всё будет хорошо. Только не иди за мной, не думай даже об этом. И прости меня за всё. А я всегда буду рядом. Всегда буду любить. Обещаю.

– Не могу... Не могу без тебя...

– Можешь, Лекси, я знаю, что можешь. Ты справишься.

Пальцами тщетно пытаюсь стереть слёзы с его щёк. А они всё катятся и катятся из-под закрытых век, разрывая всё внутри меня в клочья.

– Ну тише, не плачь, успокойся. Ты же мужчина, не плачь, ты же у меня такой сильный... – Целую глаза, щёки, губы. – Не плачь из-за меня никогда, хорошо? И живи дальше. И... вспоминай обо мне что-нибудь хорошее, ладно? И улыбайся часто, как раньше... и хоть иногда для меня, хорошо?

– Хорошо...

Седьмое августа

Мы сидим рядышком на диване и смотрим наши фотографии. После той ночи, когда мы «поговорили», Лекси стал как-то спокойнее, нормально ест, каждый день бреется и даже начал изредка улыбаться.

Я ему приснился и велел быть пай-мальчиком. Он так и сказал наутро моей фотографии, стоящей на комоде. И впервые за всё это время улыбнулся – слабо, но искренне. Я с фотографии тоже улыбался ему в ответ. И теперь каждую ночь, держа его в объятиях, время от времени тихо-тихо шепчу ему на ухо слова любви и ободрения. Вдруг поможет?

Лекси неторопливо переворачивает альбомные листы. О, это фото сделано шесть лет назад в боулинге, мы только-только начали встречаться и это наше второе свидание.

А это наш первый совместный Новый год: на мне красный колпак Санта-Клауса с мигающими звёздочками, а на Лекси забавная серая шапка с плюшевыми оленьими рожками и ушками, в которой он очень милый и забавный.

Ну а тут мы ездили с друзьями кататься на лыжах. Накатавшись вдоволь и замёрзнув как цуцики, завалились всей толпой в кафе. Я даже не знаю, кто снял нас в тот момент, когда я пытался отогреть руки любимого в своих. У него же вечно они мёрзнут и пальцы холодные даже летом. Он ведь и по врачам ходил, но ничего так и не выявили: здоров, просто такая особенность организма. Лягушёнок мой.

Это мы в Египте, и счастливый Лекси, у которого от местного солнца на носу веснушки вдруг высыпали, строит на пляже кособокую крепость из песка. Я не смог сдержать улыбку, глядя на это фото.

А разглядывая следующий снимок, улыбался уже не только я, но и Лекси. Мы отмечали Хэллоуин: он прекрасный, с золотистой кожей и чуточку конопатый эльф, а я нетипично загорелый вампир, примеряющийся к его шее, как бы поудобнее куснуть.

– Что, милый? – Погладил его по слегка порозовевшей щеке. – Вспомнил, что потом нежный эльф сделал с ужасным упырём?.. Да-а, такое забыть невозможно.

А вот это фото сделано года три назад в клубе, где-то месяца за два до рокового первого укола. Лекси вообще-то не очень любит подобные шумные заведения, но в тот раз я уломал его и он пошёл со мной туда. Я уже успел закинуться волшебной пилюлей и выгляжу до безобразия счастливым, а у моего мальчика в глазах тоска беспросветная. Я помню, как он пытался отговорить меня, отобрать таблетку, ругался, но я всё равно её принял, уверяя его, что это совсем не страшно, просто небольшой допинг для яркости ощущений, и через пару часиков действие пройдёт бесследно.

– Прости, я такой идиот... Ну не грусти, хороший. А помнишь, как мы в Финляндию ездили? Весело же было, а фото оттуда у нас кажется вон в том красном альбоме. Давай лучше их посмотрим?

Четырнадцатое августа

Две коробки уже собраны и хорошенько упакованы. Третья тоже почти полна. Не думал что у меня столько вещей, надо же.

Отправив в коробку мой мобильник, Лекси пошёл в спальню. Направляюсь за ним.

Он нерешительно останавливается возле кровати, а я прекрасно знаю, что под подушкой у него осталась ещё одна моя вещь.

– Давай-давай, и эту футболку тоже убирай. Не надо себя терзать лишний раз, это всего лишь кусок ткани.

Двадцать шестое августа

За окном как-то пасмурно и промозгло. Лекси, закутавшись в большеватый ему свитер, смотрит по телевизору новости и запивает горячим чаем бутерброд. Он уже набрал пару килограмм и, надеюсь, скоро вернёт тот вес, который у него был.

И вроде всё более-менее нормально. Но он напоминает мне робота: ест, спит, ходит на работу. А глаза пустые. Он как потухшая лампочка. Такое чувство, что одна оболочка и осталась, а внутри всё перегорело, всё выгорело. Единственное просветление наступает, когда он смотрит на моё фото, которое всё так же стоит на комоде. Вот тогда в его глазах появляются любовь, нежность и грусть.

А мне просто невыносимо и неподъёмно тяжело видеть его таким. Не знаю, имею ли я право молить о втором шансе и могу ли вообще надеяться на это, но если бы я мог его получить, то всё бы исправил. А если бы вернулся назад во времени, то вообще никогда бы не притронулся к наркотикам, даже травку не курил бы.

Но вот чего я больше всего хочу, так это чтобы Лекси был снова счастлив. Это моя заветная мечта...

И я опять прошу, сам не знаю кого, но прошу, умоляю:

– Пожалуйста, пусть теперь даже не со мной... Я не буду ревновать... Ну хорошо, буду ревновать, очень сильно. Но за него я буду искренне рад... За них рад... Для меня самое главное – его улыбка, его глаза, в которых снова появилась бы жизнь, его смех. Прошу... Пусть он встретит того, с кем снова будет счастлив. Того, кого он будет любить и кто будет любить его... Пожалуйста, я и только я заслужил все эти страдания, но не он... Пожа-а... а-а-а!..

Меня вдруг пронзила страшная боль – такое чувство, будто наизнанку вывернуло... И я почувствовал какой-то резкий рывок. Кажется, меня на мгновение выбросило обратно во тьму.

А потом свет, проникающий сквозь закрытые веки.

С трудом открыв глаза, увидел светло-зелёные стены, а чуть скосив их в сторону, какого-то мужчину в белом халате, который возился с капельницей.

Капельницей?!! Стоп... А это что?! Сердцебиение? Моё?! И хреново так... мне?!

– О, очнулся, голубчик, – заметив мой дикий взгляд, пробасил пожилой, ну, по всей видимости, врач.

Или это нынче черти такие в аду? А может, ангелы в раю? Или сам Господь Бог? Я издал истеричный смешок.

– Смотрю, весело тебе, Вадим Юстов? А нам вот не до смеха было, пока тебя откачивали. Эх, молодёжь, что ж вы так себя не любите? Зачем себя наркотиками гробите? Тебе же всего двадцать шесть лет, вся жизнь впереди...

Если бы я не был в таком шоке, то поаплодировал бы стоя такой иронии судьбы.

Шестое сентября

Смыв остатки пены для бритья и выпрямившись, снова вздрогнул, увидев своё отражение в зеркале. Я всё ещё не привык. Не привык к тому, что я жив, да и к своей внешности, что уж там. Хотя я немного похож на себя прежнего: те же каштановые волосы, только короче, и карие глаза, ростом всего на пару сантиметров пониже. А вот черты лица другие и губы полнее, нос с маленькой горбинкой, тонкий шрамик на левой брови. В плечах я теперь пошире, да и вообще телосложение поплотнее и мышц побольше. И голос немного ниже и чуть хрипловатый.

В общем, Вадим весьма привлекательный молодой мужчина и следит за собой. Следил, точнее.

Чё-ё-ёрт! Когда же я окончательно привыкну-то! Вадим – это я.

В больнице у меня такие шок и истерика были, что пришлось потом к психологу на пару приёмов сходить. Хорошо хоть не проболтался о том, что я вообще-то и не Вадим, и понятия не имею, как оказался на месте последнего. И так еле сбежал оттуда.

А ещё, лёжа в палате, обнаружил, что предыдущий хозяин тела покинул его насовсем. Никаких там голосов в голове или раздвоения личности не наблюдалось, и до сих пор ничего такого нет. Только самые важные сведения сохранились и постепенно всплыли в памяти: где живу, кем работаю, семья, друзья и тому подобные необходимые для дальнейшей жизни мелочи. Ну а если что-то и забуду, то недаром же у меня в медицинской карте написано: «возможна частичная амнезия». Клиническая смерть и кратковременная кома всё-таки.

– Дурак ты, Вадик, – вытерев лицо полотенцем, сообщил я зеркалу.

Экстрима ему в отпуске захотелось, оторваться по полной. Тоже сначала таблетки иногда глотал в клубах, а тут решил что-нибудь потяжелее попробовать. И со второго же укола – передоз! Не повезло парню. Зато повезло мне, уж я-то этот шанс не упущу. Больше никогда и никаких наркотиков в моей жизни. И Лекси курить отучу.

Вообще-то, Вадим натурал. Был. Уж прости, дружище, ничего не имею против женщин, но люблю я мужчину, и это не изменится. И спасибо, что хоть не женат, а то разводиться пришлось бы.

Да и в остальном высшие силы оказались ко мне весьма благосклонны. У нового тела ещё не успела сформироваться прочная наркотическая зависимость, а я даже не собираюсь снова повторять ту глупость, что совершил в прошлой жизни. Так что в этом плане обошлось всё больницей и несколькими днями плохого самочувствия. Да ещё и два года потерянной впустую жизни вернули.

Работа у меня тоже ничего. Не замначальника отдела, конечно, как раньше, но менеджер по продажам в автомобильном салоне – тоже вполне прилично. И по звучанию, и по деньгам.

Но самое главное – меня «поселили» на соседней с Лекси улице. Так что я абсолютно уверен, что мне встретиться с ним не проблема. Тем более его расписание я наизусть знаю: куда он ходит за продуктами, во сколько уходит на работу и приходит с неё и так далее. И скоро я снова буду с ним, а иначе не стоило и возвращаться в мир живых.

Десятое сентября

– Ох! Извините, не заметил вас. – Я «нечаянно» толкнул Лекси в супермаркете и теперь наблюдаю, как он потирает слегка пострадавшее плечо, равнодушно глядя на меня.

– Ничего.

– Сильно я вас ушиб?

– Нет. Всё нормально.

И мне остаётся только жадно смотреть ему вслед.

Тринадцатое сентября

Тянусь к той же последней коробке на полке, что и он.

– Берите, я переживу. – Разве ж я могу лишить его обожаемого клубничного молока? Да никогда в жизни.

– Спасибо.

– Как плечо, кстати?

– С ним всё в порядке.

– Хорошо, а то я переживал. – Лекси изобразил вежливую улыбку. – Кстати, я Вадим. А вы неподалёку где-то живёте, да? Почти в то же время и на том же месте второй раз встречаемся.

– Я Алексей. Да, тут рядом живу. Но мне уже пора, до свидания.

– Пока. – И снова смотрю ему в спину.

Терпение, терпе-е-ение. Действую медленно и постепенно, как и запланировал.

Но как же хочется схватить его в охапку и никогда не отпускать...

Пятнадцатое сентября

– Привет. – Я поджидал его вечером на пути к нашему дому.

– Привет.

– Мне начинает казаться, что это судьба нас сводит каждый раз.

– Вряд ли. – И опять эта вежливая и пустая улыбка. – Просто совпадение. А вы в одном из этих домов живёте?

Я умудрился вовремя прикусить язык, чтобы не ответить утвердительно.

– Нет, я у друзей в гостях был. А живу на соседней улице. И, может, на «ты»?

– Ясно. Можно и на «ты». – Он зябко потёр ладони друг о друга. И у меня тут же сработала привычка выработанная годами.

– Опять без перчаток морозишься, и так вечно руки как ледышки, – бормотал я, растирая его руки, чтобы согреть.

И только взглянув на шокированного Лекси, огромными от удивления глазами смотрящего на меня, понял, что я сделал. Кажется, все мои планы и всё терпение, дружно летят к чертям.

– Ты что?..

– Холодно, говорю, перчатки пора надевать. – Я улыбнулся как можно невиннее.

– А-а-а, да, наверное, пора бы уже. – Руки в карманы пальто спрятал, а в глазах подозрение исчезать никак не желает.

– Послушай, я не хочу тебя ни в коем случае обидеть, если вдруг не по адресу... Но ты мне нравишься, очень, может, прогуляемся завтра?

Подозрение в глазах тут же сменилось отстранённостью.

– Боюсь, что нет. И я скажу тебе честно: моё сердце занято. Мой любимый человек, он... его больше нет. Но я по-прежнему его люблю.

Сердце горько-сладко замерло от этих слов. Знаю, что любишь, милый, и я тебя люблю.

– Мне очень жаль, правда... Ну а если по-дружески просто? Лекси, я обещаю, что не буду к тебе приставать.

Даже не прикасаясь к нему, я почувствовал, как он весь напрягся, окаменел мраморной статуей. И побледнел жутко. Может быть, зря я его так назвал, но что сделано, то сделано.

– К-как ты меня назвал? – выдавил сипло.

– Не нравится? Извини, не обижайся, просто тебе как-то не очень подходит Лёша или Алёша... Вот Лекс, а ещё лучше Лекси – это другое дело.

– Не называй меня так больше... – голос надломился, глаза подозрительно заблестели.

– Хорошо, прости, если обидел...

Восемнадцатое сентября

– Я же тебе сказал, что ничего не получится. Что ты тут делаешь? И вообще, как ты узнал, где именно я живу? Следил, что ли?

– Я помню, помню, что твое сердце занято. Но меня тянет к тебе. И я... Да, следил. Просто увидеть хотел тебя...

– Увидел?

– Ну да...

– Ну и всё, до свидания.

– Подожди...

В ответ только хлопок закрывшейся за ним двери.

А кто сказал, что будет легко?

Двадцать третье сентября

Я каждый вечер его жду. А он каждый раз бросает на меня взгляд и скрывается в парадной.

Может, я слишком сильно спешу и давлю на Лекси? Но я не могу больше без него. Меня ломает почище, чем от героина. Он мне нужен. Я с ума схожу. Мне жизненно необходимо его обнимать, целовать, видеть каждую минуту. Я хочу, чтобы его глаза снова сияли, а губы улыбались. И я сделаю всё, чтобы воплотить это в реальность.

А он так верен мне, так любит меня... и в тоже время не меня. Но я не отступлюсь. Я всё равно буду с ним.

На улице сегодня такая холодина и ледяной ветер, что у меня уже зад к скамейке примёрз, когда наконец любимый появился. Я тут же вскочил с места и подошёл к нему.

– Подожди, не уходи, дай мне минутку.

Он как-то испуганно устало глянул на меня, но всё же ответил:

– Ну хорошо, что ты хотел?

– Я только подарок хочу отдать.

– Подарок? Мне? Зачем? – Он явно не ожидал такого ответа.

– Тебе. Да просто так, увидел это и подумал, что тебе может понравиться. Пожалуйста, прими, это тебя совершенно ни к чему не обяжет. Просто маленький презент от чистого сердца.

Я объездил, наверное, весь город и облазил все интернет-магазины в поиске этого подарка, но всё же нашёл именно то, что нужно.

– М-м, я не знаю... – Лекси как-то смешался и неожиданно спросил: – Давно меня ждёшь? Замёрз?

– Успел примёрзнуть к скамейке, если честно, – признался я.

– Ладно... – он замялся, но через пару секунд всё же решился: – Пойдём, отдашь свой подарок. И чаем тебя напою, простудишься ведь... Упёртый какой, прямо как... И откуда только взялся... – это он уже пробормотал себе под нос, прикладывая специальный ключ к «таблетке» домофона, но я услышал. И улыбнулся: узнаю своего милого.

И снова я в нашей квартире. Сердце заходится бешеным стуком.

– Дверь в ванную слева от тебя, кухня прямо. Помоешь руки и приходи.

– Всё ясно.

Лекси пошёл греть чайник, а я отправился мыть руки.

Он как раз ставил на стол чашки, когда я пришёл. С обещанным подарком.

– Может, посмотришь на мой подарок, а?

– Ну хорошо, давай его сюда, – вздохнув, он протянул руки.

Открыв небольшую коробочку, я достал кружку и сунул ему прямо в руки.

Посмотрев на неё, Лекси мгновенно смертельно побледнел, взглянул на меня неверяще внимательно и снова впился взглядом в кружку. Дурацкую и нелепую, ярко-зелёную кружку в белый горошек, точно такую же, как та, что я всё-таки разбил.

Его руки сильно задрожали, а сам он внезапно судорожно всхлипнул:

– Ты... ты... к-как ты...

Забрав несчастную кружку из ослабевших пальцев и поставив её на стол, подошёл к Лекси вплотную, крепко обнял, прижал его к себе, и наконец жадно вдохнул такой родной и любимый запах... Не отпущу, не уйду, не отдам... никогда и никому. И он вдруг, тихо заскулив, вцепился в меня крепко и отчаянно, как в свою последнюю надежду.

– Я... Любимый мой... Лекси, ты... слышишь меня? Прости... 

Автор крайне отрицательно относится ко всем видам наркотиков и ни в коем случае не пропагандирует их употребление.