Гюльчатай, открой личико

Давным-давно, когда слуги шли в придачу к господам, но это случилось.

Шотландский граф Н был молод, красив, силен, смел и исполнен жизни. Многие его любили, а сильнее всех его юная жена. Еще больше людей ему завидовали, но только не в тот пасмурный зимний день 1718 года, когда мятежный лорд, осужденный за измену, ждал назавтра свидания с плахой. Да, в тот день накануне казни никому бы и в голову не пришло зариться на его место – особенно двум стражникам, стоявшим по сторонам двери и слышавшим сквозь зарешеченное окошко бессвязный гул голосов из тюремной камеры. Узник беседовал с женой, которая принесла его последний ужин в юдоли скорби.

Как обычно, графиня приехала в сопровождении служанки. На этот раз корзину тащила высокая старуха. Едва ступив на тюремный двор, она вдруг принялась всхлипывать, а потом разрыдалась в голос. Взяв протянутый хозяйкой платок и прижав его к лицу, служанка немного опамятовалась и заковыляла дальше, но явно держала себя в руках из последних сил. «Пожалуйста, простите ее за несдержанность, когда-то она нянчила моего мужа и теперь хочет с ним проститься», – пояснила стражнику графиня, забрала у старухи корзину с ужином и сама донесла ее до камеры.

Голоса за дверью, погудев, притихли, и вдруг раздался пронзительный плач. «Хватит! Уведи ее отсюда!» – воскликнул мужчина. Почти сразу после этого возгласа в дверь постучали изнутри. Караульный при камере отпер замок. В коридор вышла графиня и вывела служанку, которая, прижав к лицу платок, судя по звукам, захлебывалась слезами. Всхлипывая, она вздрагивала всем телом, голова тряслась, из-под чепца во все стороны выбивались седые пряди. «Пожалуйста, господин стражник, отведите нас к карете», – попросила бледная, но внешне спокойная графиня. Караульный поднял фонарь, чтобы согласно правилам пролить свет на лица уходящих посетительниц, но тут заключенный в камере запел хриплым низким голосом: «Нагим я родился на белый свет, и в землю лягу нагим я. А там уж меня не достанут – нет! – ни слезы ваши, ни гимны».

Старуха от этих слов согнулась в три погибели и покачнулась. Хозяйка ее поддержала, прося стражника поторопиться. Он без промедления провел женщин сквозь все посты до тюремных ворот. Там графиня усадила в поджидавшую карету подвывавшую из-под платка служанку и приказала форейтору отвезти ее домой. Сама же изъявила желание вернуться к мужу, чтобы напоследок побыть с ним все время, сколько ей позволят. И стражник снова проводил графиню в камеру, за что получил сердечную благодарность и серебряный шиллинг.

Из коридора караульным было слышно, как нежный и грубый голоса за запертой дверью то повышались, то понижались. Супруги все не могли наговориться друг с другом. А может, молились. Иногда они что-то пели – наверное, псалмы.

Через пару часов караул чин чином сменился. А чуть попозже уже новый стражник, разумеется, упрежденный предшественником, что в камере с графом осталась его жена, крикнул в зарешеченное окошко, мол, посетителям пора уходить, потому как ночью в тюрьме посторонним быть не положено. Он отпер и открыл дверь. Графиня послушно вышла из камеры в коридор. За ней следовала старуха-служанка с пустой корзиной. Стражник поднес к их лицам фонарь и ничего подозрительного не увидел.

«Пожалуйста, не тревожьте моего мужа, – попросила караульного графиня. – Пусть он спокойно помолится». И женщины, застегнув зимние плащи и накинув капюшоны, поспешили вслед за стражником к ожидавшей их у тюремных ворот карете.

Судья, священник и начальник тюрьмы спозаранку явились в камеру якобита, чтобы приготовить его к казни. И, естественно, никого там не нашли. Дальнейшие суматошные поиски в лондонском доме и в поместье графа, на дорогах и в портах тоже не принесли результата. Что неудивительно, ведь супруги уже переправились во Францию.

Как такое вышло? Этот вопрос почти год будоражил столицу. А потом графиня прислала письмо своей кузине, в котором подробно описала, как, отчаявшись смягчить правосудие, разработала план вызволения супруга из Тауэра, заручившись содействием своей няни, голос которой к старости огрубел и охрип. Графиня тщательно продумала, что им понадобится. Судно, чтобы пересечь Ла-Манш. Сменные упряжки по дороге к Дувру. Две кареты. Высокие деревянные подошвы-цоколи, подбитые кожей, для няни, чтобы сравнять ее ростом с графом. Костюм служанки для него, седой парик, белила и тушь. Божья помощь, о которой молодая женщина еженощно молила.

Заговорщикам повезло исполнить пьесу как по нотам. В этом спектакле все роли были главными, сценой стали тюремные коридоры и двор, а зрителями – тюремщики.

Няня, привязав к башмакам высокие цоколи, надела два платья и два нетолстых шерстяных плаща, а графиня поддела дополнительные нижние юбки. В корзину под свертки с едой они сложили чепец, парик и косметику. От тюремных ворот няня, разыграв истерику, шла, закрывая лицо платком, чтобы на обратном пути стражнику такой жест не казался подозрительным. Уже в камере женщины, разговаривая, сняли с себя лишнюю одежду, нарядили графа, а потом жена сплошь забелила его смуглое лицо, слегка расчесала брови и нарисовала тушью морщины на лбу и на щеках. Растрепанный парик, чепец, плащ... актер приготовлен к выходу. Граф изобразил рыдательные звуки и прижал к лицу платок, продолжая всхлипывать. Няня, встав сбоку от двери, басовито крикнула: «Хватит! Уведи ее отсюда!» Графиня постучалась в дверь и, едва та открылась, вывела мужа. В самый острый момент, когда стражник поднес фонарь к лицу беглеца, скрытому платком, няня мигом нашлась и запела, показывая, что птичка по-прежнему в клетке. Посадив мужа в карету, графиня вернулась в камеру за няней, и они еще долго ломали комедию на два голоса, дожидаясь, пока на посты заступят новые караульные, не видевшие, как знатная посетительница отослала свою служанку восвояси. А потом женщины спокойно покинули тюрьму и поспешили вслед за своим господином.

Кузина графини по секрету пересказала суть комбинации своим ближайшим друзьям, а те – своим, и так эта история, передаваясь из уст в уста, обрела широкую известность и популярность. А впоследствии разошлась по романам и даже стала песней. Вот только романтичные сочинители не вдохновились расчетливостью графини, а предпочли привычно воспеть пшеничные локоны английской розы, которыми наделили парик графа и, соответственно, служанку, омолодив ее лет на тридцать, а заодно набелив и нарумянив. Ну как можно порядочной девушке наведаться в тюрьму без белил и румян?!

Нет, даже в сказке добро не должно побеждать разум. Плачь-не плачь, а я не верю, что стражник упустил бы случай заглянуть в лицо ряженого графа в роли рыдающей красотки, когда золотые кудри, как в той песне, рассыпались по плечам.