Завещание

Каждый вечер, выключив в спаленке свет, Анна Тимофеефна беззвучно молилась в темноте. Горестно вздыхая и кряхтя, она просила Бога ниспослать ей смерть. Зажилась она на этом свете: муж давно умер, единственный сынок спился и пропал без вести, а внуку, что живет на другом конце деревни, недосуг зайти к бабке. Всё чаще старуха хворала и предавалась воспоминаниям.

– До чего же я тяжелую жизнь прожила, скольких схоронила, – вытирая слезы уголком головного платка, плакалась Анна Тимофеевна. – Ох ты, батюшки святы... А смерть все не идет.

– Да здесь я, бабуля. Здесь.

Голос был тихий, мягкий. И не женский. От неожиданности старушка ойкнула и испуганно спросила:

– Кто здесь? Сейчас участковому позвоню. – И осторожно потянулась к выключателю.

Щуря глаза от света, Анна Тимофеевна разглядела на подоконнике симпатичного паренька в черной куртке с капюшоном.

– Ты же сама меня звала, – усмехнулся паренек. – Запамятовала?

– Не было такого, – запротестовала старушка. – Ты кто таков будешь, милок?

– Смерть твоя, – широко улыбнулся тот. – А тебя как звать, бабуль?

– Баба Нюра, – ахнула она и сразу же поправилась: – Анна Тимофеевна Булдакова. Слышь, милок, а ты взаправду – смерть?

– Не веришь? – усмехнулся парень. – Не похож, по-твоему?

– Я думала, смерть – женщина с косой, – пояснила старушка, боязливо глядя на него. Врёт, поди, потешается над бабкой. Эх, молодёжь... Никакого уважения к старости.

– Это ты про бабулю мою? – Парнишка слез с подоконника и оглядел комнату. – Так она сейчас в доме напротив ожидает, а к тебе меня послала. Так сказать, попрактиковаться. А без косы потому, что лицензию не успел получить.

– Неужто Гаврилыч помер? – ахнула Анна Тимофеевна, как услышала про соседей. – Вона как...

– Все люди смертны, – зевнул парень. – Мы с бабулей без работы не сидим. Лучше скажи, баба Нюра: ты помирать собралась или просто так позвала? Скучно одной, наверное.

– Собралась, милок, как не собраться, – призналась старушка и вздохнула. – Мне уж восемьдесят пятый год пошел. Болею, сынок. Ноги болят, спина ноет, руки не слушаются. Пора уж и честь знать, хочу рядом с мужем своим покойным лежать рядышком.

Она снова вздохнула и унеслась мыслями в далекое прошлое, когда был ее Ваня молодым и сильным, подкову одной рукой сжимал, а Аннушку свою на руках носил. Кабы можно было хоть на денек возвратиться в юность! Тогда и помирать не страшно.

– Старики к смерти готовятся заранее, – произнес ей в ухо званый гость. – И ты, баба Нюра, тоже собрала вещички?

Анна Тимофеевна встрепенулась и кинулась к шкафу, забыв про больную ногу. Вытащила заветный узелок и развернула на кровати.

– Вот, сынок, погляди, этот узелок для себя приготовила: платок батистовый на голову, платье, сорочку исподнюю, тоже из батиста, сама расшивала. – Она любовно погладила вышитый узор. – Туфли почти новенькие, один раз надёванные. Всё чин по чину, чтобы было как у людей.

Старушка аккуратно завязала узелок и положила на место, а после с надеждой спросила:

– Сынок, ты заберешь меня с собой или как?

– А завещание у тебя готово, бабуль? – не унимался гость. И в черных глазах его искрами вспыхнули огоньки.

– Завещание?

Анна Тимофеевна сникла. Об этом она никогда не думала. Да и что ей завещать-то? И кому? Жила она скромно даже по деревенским меркам.

– Нет, милок, завещания нет. А без него нельзя?

– Нельзя, баба Нюра. Давай договоримся: как завещание составишь, так сразу и зови. Мигом вернусь!

– Ага, – закивала головой старушка, – только смотри, не обмани!

Глянула – а парня-то и след простыл, только занавеска на окне заколыхалась.

«Почудилось мне, что ли», – подумала Анна Тимофеевна и направилась на кухню. Там на столе под клеенкой лежала у нее старая тетрадь. Старушка вырвала из середины клетчатый листок и, помусолив карандаш, принялась писать. Она обдумывала каждую строчку, старательно вырисовывала непослушными пальцами буквы. Неожиданно это занятие её увлекло.

«Зеркало, что в спаленке висит, завещаю своей крестнице Антонине. Пущай она его отполирует и повесит у себя в комнате. А трещинка на нем от того, что сама Тонька, когда была девчонкой, стукнулась об него головою».

Довольная собой, Анна Тимофеевна продолжила писать. Соседу Петру завещала баян, что остался от мужа, деревенскому почтальону Ирине Ивановне – две фарфоровые чашки с блюдечками, из которых они с ней любили чайком баловаться. Только принесет почтальонша пенсию, а Анна Тимофеевна тут как тут: чайник вскипятила, варенье достала и разлила в блюдца. Разговор душевный поведут вдвоём, глядишь, и легче старухе!

Уже почти светало, когда баба Нюра решительно разобралась со своим нехитрым скарбом. Внуку Василию старушка отписала инструменты для работы в огороде. Грабли, лопаты, тяпки она аккуратно хранила в сарае. В деревенском хозяйстве все сгодится.

Остались не завещанными у Анны Тимофеевна только золотое кольцо и серьги с янтарем. Тяжело было с ними расставаться, но и в гроб с собой забирать – не дело. Была бы у нее дочка или внучка, отдала бы им, а так подарок мужа уйдет чужой женщине. Разве что снохе отдать, не совсем она чужая будет! Да только после исчезновения сына Анна Тимофеевна не хотела знаться с Натальей, винила её в том, что Николай стал выпивать и спился, а после и вовсе пропал. То ли сбежал, то ли сгинул где, так никто и не узнал.

Открыв маленькую расписную шкатулку, баба Нюра полюбовалась серьгами и кольцом. Много лет прошло с того времени, как она надевала их. Почитай, лет тридцать. Сначала траур носила по мужу, потом решила, что больше ей незачем украшать себя.

У женщины заныло сердце. Она отставила в сторону шкатулку и потянулась за коробкой с лекарствами. Накапав сердечные капли, Анна Тимофеевна вновь взялась за карандаш и четко написала: «Золотые серьги с янтарем и кольцо завещаю снохе своей Наталье».

Она сложила листок вдвое и сунула его под клеенку. Так надежнее.

Медленно ступая и держась за стены, вернулась в спаленку и прилегла на кровать. Усталость брала свое, её клонило в сон. Но прежде чем уснуть, баба Нюра пообещала себе, что перед смертью обязательно помирится с Натальей и расскажет ей про завещание.

Может, тогда и умирать будет легче.