Может, боги сжалятся над нами

- Может, боги сжалятся над нами и позволят быть вместе? - девичий голос дрожал. Мужчина ласково провел ладонью по щеке любимой, невзначай прикоснувшись к нижней губе. Он зажмурился, больше не в силах смотреть в глаза цвета лесного мха, в которых светились мольба и надежда.

Почувствовав, что рука Легаласа опускается, Динь поймала ее и прижала к своей щеке, наклонив голову, отдаваясь последней ласке.

Раздался раскат грома. Двое подняли головы. Тяжелые тучи торопились занять все небо, злая молния, ярко блеснув, прошила клубящуюся тьму насквозь. Гром, словно зная, что влюбленным придется расстаться, рявкнул так, что Динь от испуга упала на колени и закрыла руками уши, выпустив мужскую ладонь.

- Наверное, это ветер пропел, запутавшись в верхушках деревьев, или дождь прошелестел, согнув податливую траву, - прошептала Динь, различив в какофонии звуков тихое «Прощай», но, не увидев Легаласа, скрывшегося за струями ливня, закричала: - Не-е-е-т!

Ноги разъезжались - напитавшаяся влагой земля раскисла и не держала почти невесомое тело, когда Динь металась по лесу в надежде найти любимого, коря себя за то, что выпустила его ладонь.

- О боги! За что вы убиваете любовь? – Динь подняла руки к небу. Раздался очередной раскат грома, и она, рыдая, упала в траву.

В зале включился свет, послышались аплодисменты. Молоденькие девушки стыдливо смахивали подушечками пальцев слезы, боясь испортить макияж, нанесенный по случаю заезда в их деревню театра марионеток. Женщины повзрослее сморкались в носовые платки, вздыхали, оправляли праздничные юбки, оглядывались на двери, выискивая глазами мужей, еще в начале представления вышедших «на минутку покурить». Малыши с охапками полевых цветов кинулись к сцене, где кланялись актеры, держа в руках ваги с болтающимися на них куклами.

- Хорошая спектакля! - причмокнула в качестве доказательства, что сказочное действо понравилось, местная долгожительница баба Зоя. Старуха с трудом поднялась со скамьи, опираясь двумя руками на клюку. – Жизненная. Только чой-то у этого Левого глаза крылья за спиной были? Стрекоза, что ли?

- Ой, бабушка, - прыснула в кулак Маша, переглянувшись с лучшей подругой, которая тоже расплылась в улыбке. – Эльф он. И зовут его не Левый глаз, а Ле-га-лас. Ему только из-за этого не разрешили жениться на обыкновенной пастушке.

- Ага, она, стало быть, колхозница, как мы, - баба Зоя сделала свои выводы. – А Левый глаз – городской. Я же говорю, жизненная история. Помнится, был у нас заезжий из столицы, любовь с агрономшей Катериной крутил, обещался жениться, а как забрюхатела она, вмиг растворился в дожде, совсем как твой Левый глаз. Тоже, должно быть, боги не разрешили.

- А где Настюха? – забеспокоилась Маша, вспомнив о дочери Катерины, с которой вместе пришла в клуб.

- Так с цветами побёгла, - махнула клюкой баба Зоя. Малыши, раздав букеты актерам, ватагой отхлынули от сцены и вывалились на улицу. Маша с подругой заторопились следом.

Вскоре клуб опустел. Актеры, подвесив кукол за крюки, возбужденной компанией отправились в местное питейное заведение - им не терпелось отпраздновать успешное начало двухдневных гастролей в деревне «Дубы». Завхоз Василий, погремев ключами, закрыл входную дверь и поспешил туда же, считая себя соучастником культурного прорыва в деревне. Еще бы, многие из деревенских впервые услышали загадочное слово «фэнтези».

В полутемном клубе шевельнулся занавес, и на сцену вышла восьмилетняя девочка, она поднырнула под декорации и застыла, глядя на героев недавнего спектакля «Любовь слепа». Ее интересовали две куклы: Легалас, утонченные черты которого выдавали в нем аристократа сотого поколения, и простушка Динь, умеющая мило хлопать длинными ресницами и трагически заламывать руки, которые сейчас устало висели вдоль расшитого цветами платья.

- Хорошие мои, - прошептала девочка, встав на колени, чтобы лица кукол оказались с ней на одном уровне. – Несчастные.

Тронув пальчиком одну из веревок пастушки, девочка вздрогнула: кукольные сережки-колокольчики отозвались перезвоном «динь-динь-динь!».

- Вас обманули, - Настенька вздохнула. – Никакие не боги решают вашу судьбу, это люди дергают за веревочки.

Она потянулась к крюкам, но не смогла их снять, даже встав на цыпочки.

- Подождите, я сейчас! – обратилась она куклам, потревоженным ее касанием. Настя побежала на второй этаж в студию рисования, которую посещала два раза в неделю. Выдвинув ящик стола, достала ножницы и кинулась вниз, торопясь дать свободу влюбленным.

Через окно в туалетной комнате она с трудом выбралась на задний двор, таща за собой две куклы, неожиданно оказавшиеся тяжелыми. Дырка в деревянном заборе вывела девочку на клеверное поле, за которым раскинулся лес.

«Надо бы поторопиться, - думала она, пересекая поле. - Маша, наверное, уже до дома дошла, мама рассердится. Как бы опять прутом по попе не получить».

Настя понимала, что дав свободу куклам, сорвет завтрашний спектакль, но она не могла ждать: рано утром они с мамой уезжали в столицу. Девочка верила, что там она непременно увидится с папой. Совсем недавно Настенька нашла затертое до дыр письмо, хранимое мамой в коробке с высушенным цветком, фотографией папы и тоненьким золотым колечком.

Во время спектакля она вспомнила написанные папой слова: «Любимая, возникшие обстоятельства связали меня по рукам и ногам. Я страдаю, что не могу быть рядом с вами. Поцелуй за меня маленькую Настюшу.».

Взмокшая, уставшая тащить тяжелых кукол, Настя быстро чмокнула их на прощание, усадила под дерево и поспешила назад, веря, что кто-то точно так же поможет маме и папе быть вместе.

- Легалас, мы свободны! – Динь бросилась на шею мужчине, который тут же обнял ее.

После долгого поцелуя он прошептал:

- Видишь, боги сжалились над нами. Бежим, любимая.