Осознание

В приемной никого не было. Даже всезнающая Владлена Петровна с привычным уже глазу дымящимся кофе на столе куда-то подевалась, как и ее кофе. Гарик коротко постучал в дубовые двери кабинета шефа, в непривычной тишине звук показался ему громче, чем следовало. На стук никто не отозвался, поэтому мужчина, осторожно приоткрыв дверь, шагнул в полутемный кабинет, внутренне уже досадуя на то, что пришлось беспокоить шефа по такому делу, обвиняя во всем молоденькую нерасторопную секретаршу своего отдела Клаву: она-то и забыла вовремя отнести на подпись документы. Теперь им всем перепадет – Михаил Зиновьевич слыл трудоголиком до мозга костей, не терпел небрежности в работе и всегда строго выговаривал своим подчиненным.

Но стоило Гарику переступить порог полутемного помещения, как он тут же остановился пораженный. На месте, где когда-то красовались всякие дипломы и награды в бизнесе, единственную освещенную в кабинете стену занимала картина. А перед ней зачарованно стоял начальник и, не отрываясь, смотрел на нее. И на немолодом лице читался восторг, а в выцветших глазах грусть.

Гарик не знал, как поступить, развернуться не представлялось возможным, да и бумаги подписать надо. Но Михаил Зиновьевич заговорил сам, хрипло, будто пытался сдержать бурю эмоций, что бушевали внутри.

- Как тебе картина, Гарик?

- Она хороша, – бросив короткий взгляд в сторону картины, промямлил Гарик. Живопись его мало интересовала, он был по части финансов.

- Она великолепна! – воскликнул начальник, не отрываясь от созерцания шедевра.

Гарик снова посмотрел на картину. И замер...На фоне фиолетово-красного заката чернел дуб с облупившейся корой и полусухими корявыми ветвями, усыпанными пожелтевшими золотыми листьями, а возле него, подняв ввысь седеющую голову, зябко кутаясь в серый плащ, освещенный последними лучами заходящего солнца, на фоне золотого диска стояла одинокая фигуры мужчины. Гарику казалось, что он видит слезы в глазах мужчины, непроизвольно жалеет его. Полутемные тона самой картины были пропитаны горечью, но одиночные зеленые листья на дереве в осенний сезон дарили надежду, что не все еще потеряно.

- Не жалей его. У него еще есть время исправить свои ошибки, – строго сказал Михаил Зиновьевич.

Гарик нервно сглотнул, продолжая топтаться на месте, удивившись, что начальник читает его как раскрытую книгу. И, чтобы сгладить натянутость, поинтересовался:

- Кто же художник этого шедевра?

Начальник перевел на него задумчивый взгляд своих всегда проницательных глаз и с гордостью ответил:

- Мой сын!

Гарик даже не успел удивиться – телефон в кармане раздражительно заиграл знакомую мелодию, которая у Гарика стояла только на жену. Снова что-то надобно этим спиногрызам. А он, между прочим, трудится днями и ночами, чтобы обеспечить им комфортное существование. Живет на работе практически. Вот дослужился уже до начальника отдела. Глядишь, если этот проект пройдет успешно, недалеко и до повышения. Хотя где уже. Клава эта все испортила!

- Мой тебе совет, Гарик Петрович. Береги свою семью! Это самое ценное, что есть у нас в жизни. А работа подождет.

Гарик чуть не фыркнул. Кто бы говорил. Все в фирме знали, что Михаил Зиновьевич живет один. Жена с сыном давно за границу умчали: не выдержали постоянных отлучек мужа и отца. Ха! А чего они все хотят? Жить припеваючи и ничем не жертвовать?

- Жертвовать можно многим, но только не семьей! – снова удивил его Михаил Зиновьевич, направляясь к своему столу. Походка его изменилась: раньше такой строгий был, а сейчас расслабился, будто невидимый тяжелый груз с плеч сбросил, более располагающим к себе стал, что ли.

- Ну, давай документы. Подпишу сейчас. Потом не смогу. Уезжаю сегодня вечером. Билет у меня на вечерний рейс. Со всеми делами мои заместители разберутся, – уверенно чиркал он своей золотой ручкой, выводя свою подпись, – и ты, Гарик, возьми отпуск на пару недель. Если не ошибаюсь, уже давненько не брал. Проведи время с семьей. Покажи, как любишь их и заботишься. Что ничего важнее у тебя в жизни нет! – протягивая подписанные документы, советовал начальник, внимательно смотря в глаза Гарику.

- А вы куда? – вконец растерялся Гарик.

- Еду мириться с семьей, – мечтательно протянул Михаил Зиновьевич, снова устремив взгляд на картину, больше не обращая внимания на мужчину.

Гарик задумчиво вышел из кабинета, в одной руке сжимая нескончаемые бумаги, в другой уже мобильный телефон.

Вернувшаяся Владлена Петровна снова строчила что-то в компьютере, попивая свой дымящийся кофе, в приемную направлялись еще сотрудники, чтобы обсудить деловые вопросы с начальником - все было привычно, только Гарик был уже другим. Он сглотнул, испуганно озираясь по сторонам. Холодные белые стены шумных коридоров, стук открываемых дверей и печатных машин - внезапно все это показалось ему таким обыденным и неважным, как серый плащ на плечах мужчины с картины. Он стремительно преодолевал пролет за пролетом, взбираясь все выше и выше И лишь оказавшись на крыше, полной грудью вдохнув свежий воздух, понял, что подобно дубу зеленеет от свободы, и тут же, выхватив телефон, набрал номер жены:

- Привет, любимая. Передай Ваньке и остальным, что сегодня приеду пораньше...