Мисс Джеймсон, Блумсбери, Лондон Дорогая моя Луиза, умоляю, дай мне утешение, каким спасала раньше в жизненных невзгодах. Я раздавлен известием из Брюсселя. Мой мальчик, мой Джонни, моя единственная надежда на то, что я не умру последним графом Марч, убит под Ватерлоо. 18 июня стал навеки черным днем для меня, в то время, как народ ликует, празднуя победу. Я не страдал так в тот день, когда мой пустоголовый сынок позволил убить себя на бессмысленной дуэли. Ему хватило ума оставить мне Джонни, и я всегда думал, что внук будет моим продолжением. Я знал, что грешен, но не подозревал, что наказание Господне за это будет таким суровым. Правда, Он милосердно сохранил мне тебя, единственную, кто выслушивает мои редкие жалобы вот уже сорок лет. Неужели так долго? Луиза, почему ты не оттолкнула меня в те давние дни, когда я расстался с тобой после смерти нашего сына? Как ты смогла пережить то время, когда малютка задыхался в приступах кашля, а я уехал домой к жене, рожающей мне сына? Я был эгоистом, Луиза. Признаюсь, тогда мелькнула даже мысль, что я, получив законного наследника, избавлен провидением от бастарда, который был бы вечным упреком мне. Сорок лет с тех пор я старался не думать о тех мелькнувших на минуту мыслях, затолкнув недостойные воспоминания так далеко, как мог. Но я помню об этом, как помню и нашего сына, прожившего так мало, но любившего меня, как маленький ангел. Прости, я терзаю тебя воспоминаниями и жду сочувствия в своем горе. Но знаешь, Луиза, последние два дня я вдруг ловлю себя на мыслях о всей прожитой жизни, которую всегда считал благополучной и удачной, но теперь, вспоминая и переоценивая все заранее рассчитанные, тщательно спланированные перемены, вроде удачной женитьбы на хорошем приданом, и все неожиданные повороты судьбы, начинаю понимать, как мало счастья я имел в жизни кроме тебя. Луиза, ты долгие годы была моим солнышком, согревающим холодные вечера, единственным спасением, а я, глупец, принимал это как должное, пользуясь твоей нежной любовью и откупаясь житейским комфортом и денежным обеспечением. Я стар, Луиза, и могу теперь открыто признать, что виновен перед многими людьми. Перед своей покойной женой, к которой был равнодушен. Перед сыном, в воспитании которого не принимал участия, ограничиваясь банальными замечаниями о чести и достоинстве джентльмена. Перед Джонни, которого не остановил, когда он прямо из Оксфорда решил отправиться в Бельгию. Перед самим собой, за то, что не позволил своей жизни быть не такой благопристойной, но более насыщенной, более естественной, более счастливой. А моим счастьем, Луиза, была ты. Я лишил себя единственного утешения в старости – руки любимой женщины в своей руке. Я виноват перед тобой, потому что никогда ты не надеялась на мою поддержку, какой жены ждут от своих мужей. Вот опять я обратился к тебе в надежде получить сочувствие и утешение. Господи, как же я слаб и беспомощен... Признание этого – единственный честный поступок в жизни. Мне незачем жить и некуда стремиться, но осталось одно, последнее желание, и я умоляю тебя выполнить его. Луиза, сделай из меня сильного и надежного мужчину, обопрись о мое плечо, позволь заботиться о тебе остаток дней. Вложи свою руку в мою, о чем я мечтаю последние дни! Завтра я отправлю за тобой карету, а сегодня, после заупокойной службы по моему дорогому Джонни, оставшемуся лежать в земле под Ватерлоо, я договорюсь со священником о венчании. Счастья я уже не ожидал, но это должно принести нам радость доверия, покой и умиротворение. До встречи, до воссоединения, о чем ты когда-то втайне мечтала, а я не решался даже подумать! Джеймс Рид, граф Марч |