Я бежал изо всех сил, слезы обиды застилали мне глаза, и только на опушке леса перевел дух.

А все мачеха: что бы я ни делал, как ни старался, было для нее не так да неладно! Зато родной сынок – толстый увалень Ивашка – всегда хорош. Ребята в деревне его недолюбливали за прижимистый нрав и склонность ябедничать. Я присел на пенек и задумался, что же мне делать, как жить дальше?

Отец никогда не вмешивается, какой-то он в последнее время стал совсем робким, в доме верховодит мачеха. А вначале была до чего любезна! Неподалеку от нас жила, старого кузнеца дочка. Овдовев, из соседнего села домой вернулась. В доме же отца кроме нее с сыном полно народу. Раньше, увидев меня на улице, пирогом угостит, или подсолнухом зрелым. И с отцом всегда ласково заговаривала, как на улице встретит. Полгода не прошло после ее возвращения в село, как стала отцу моему женой, а мне мачехой.

Сижу я на пеньке к шорохам лесным прислушиваюсь, к пению птиц, успокоился чуток и вдруг почувствовал взгляд. Неподалеку в траве стоял рыжеватый зверек на задних лапках и с любопытством глядел на меня блестящими круглыми глазками. Я потихоньку, стараясь не делать лишних движений, вытащил из кармана штанов один из завалявшихся орешков и протянул на ладони зверьку. Тот взял крошечными лапками и стал грызть. Странно, не убежал с добычей. Я зачарованно смотрел на него. И так мне хорошо стало вдруг, покойно как-то. И показалось, что все наладится как-нибудь. Подумалось, что надо уходить из дома, из деревни. Не такой я уж и маленький, тринадцатый год пошел. Грамоте разумею, учился в церковно-приходской школе, даром что ли первым учеником считался. Я скормил еще несколько орешков зверьку, а потом встал и пошел домой. Оглянувшись, увидел, что он не убежал, а, стоя на задних лапках, смотрит мне вслед. Я помахал ему рукой на прощанье, как дружку своему. Той же ночью ушел из дома, прихватив любимую балалайку, на которой недавно научился играть благодаря соседу деду Архипу.

Где меня только ни носило по свету, чуть не попал в дурную компанию, но вовремя опомнился, ушел от них. Так вот, когда совсем невыносимо мне становилось и одиноко, особенно ночами, я вспоминал наш лес и сурка, его крохотные лапки, которыми он брал у меня орешки, и живые любопытные глаза. И словно теплая нить тянулась от моего сердца туда в лес, будто соединяла она меня с крошкой зверьком, и мне становилось теплее, не так сиротливо. Осенью я оказался в Одессе, довольно далеко от своей Воронежской губернии. Соблазнил парнишка один, Василек его звали. Наговорил, как там тепло, хорошо, фруктов завались, и море теплое, мы с ним и направились вдвоем в благодатный край. Жаль, в дороге потеряли друг друга. Легкий нравом Василек был, неунывающий, веселый.

Но в конце сентябре и в Одессе было не жарко. Или осень задалась в тот год холодная. И вот однажды, мне как на грех не удалось на ночь найти теплое местечко. Пристроился под забором, холодно, дождь моросит. Сижу, прижавшись к дощатому столбику, дрожа от холода, и поскуливая чуток. Вдруг слышу голос басовитый.

– Что плохо совсем, браток?

Надо мной склонился кряжистый моряк, лицо широкое, побитое оспой, но глаза не злые.

– Вставай, иди за мной.

Я поплелся за ним. По дороге он рассказал, что работает коком на торговом судне, ходят, бывает, за границу – в Турцию, Грецию.

Так я оказался в море. Пров Кузьмич переговорил с кем надо, и взяли меня на корабль юнгой, поваренком. Ох, и тяжко на первых порах пришлось!

Работать, почитай, приходилось с рассвета и до темноты, и зуботычин я получил немерено от кока в то время, если что сделаю не так. Но терпел. Поздно вечером устроюсь, бывало, где-нибудь в укромном месте и играю на балалайке, которую я во время своих мытарств сумел сохранить. Глядишь, и свободные от вахты морячки подтягиваются, слушают. И постепенно теплее ко мне стали все относиться.

Пров Кузьмич же был поваром знатным. Выучку в молодости прошел в знаменитом московском трактире Тестова. Однажды пароход посетил чиновник из управления пароходства и очень остался доволен обедом. Особенно ему пришлись по душе котлетки а-ля Жардиньер из телятины и крошечные расстегайчики из налимьей печенки. Капитан, офицеры очень ценили умельца-кока. Да и команда была довольна.

Пров Кузьмич как-то сказал:

– Вижу, ты парнишка старательный, да и дар, чутье поварское у тебя есть, учись, вникай. Запомни: любое ремесло, хорошо освоенное, всегда выручит, поможет выжить в жизни.

И я ему поверил. Между тем наступил Новый год. Начинался двадцатый век с его потрясениями, о которых ни я, да и никто не подозревал. И выстоять мне помогли две вещи: необыкновенное мое везенье на встречи с добрыми людьми и мое ремесло...