История седьмая

Они вошли в американский рай как тени. Люди, обожженные огнем Второй мировой. Беглецы со всех концов Европы, утратившие прошлое.

Э.М.Ремарк

Сирия. Наши дни.

Пыль раздирает горло, горячая, липнущая к коже. Пыль, поднятая сухим ветром от стен полуразрушенных зданий. По улицам, хотя в последние месяцы едва ли можно считать провалы между зданиями по-прежнему улицами и переулками, пригнув голову, быстро идет мужчина. Прижимает смятый платок к лицу.

Добравшись до завешенного отрезами ткани провала в чудом уцелевшем первом этаже Центра помощи, здания некогда бывшего школой, мужчина заныривает за полог.

За пределами пыльного порога доктор Башир больше не тот, кто сгорбившись едва ли не бежит по улицам Хан Шейхана.

Гул голосов, тихие стоны и внезапные крики, которые кто-то больше не в силах сдерживать. Обход перестал быть ритуалом, привычным со времен ординатуры. Битва за человеческую жизнь перестала быть сражением на равных. Медикаментов не хватает, как не хватает и тех, кто мог бы помочь.

Ребенок едва ли в два раза больше его ладони, сестра протирает вспухший живот младенца влажной тряпицей, поднимает взгляд к Баширу, качает головой и продолжает охлаждать мальчишку, как только может.

В мыслях отголоски разговора, настигшего Башира ушедшей ночью.

- Мы уходим.

Он только кивает, дав понять Ахмету, что все слышал. Слышал и добавить ему нечего.

- Ты, что, правда не понимаешь? - друг рвется к нему, будто ударит. - Не говори, что спятил, Башир, что не понимаешь и настолько повернулся на своих больных. Что ты цепляешься за них? Ты ведь боишься. Так же, как и все.

- Сара ждет ребенка, - кареглазый, некогда улыбчивый Башир запрокидывает лицо, глядя в глаза Ахмету. Они всегда были разными: коренастый, темнокожий Башир и высокий, поджарый Ахмет со светлыми глазами, доставшимися ему от матери. - Она не дойдет, - слова камнями падают между ними. Время собирать их еще не пришло.

- Здесь не выжить, Башир.

Обветренные губы кареглазого мужчины кривятся в ухмылке: будто он и сам это не знает.

- Проклятые! Проклятые! - мать задыхающегося ребенка раскачивается из стороны в сторону.

"Проклятые, проклятые", - эхом звучит в ушах Башира, пока он спокойно переворачивает ребенка на бок и вычищает ему глотку, помогая вдохнуть. Кислород, им нужны кислород и вода. Где взять столько пресной воды, чтобы помочь всем.

Крики нарастают на улице, Башир выходит на улицу, откинув полог, солнце бьет в глаза, отвыкшие от яркого света.

- Одежда! Намочите одежду и покрывайте ею тех, кто лежит. Асад! Вода, нужна вся вода, которая есть.

Земля встала под ногами как раз, когда он склонился над одним из мужчин. Грянувший взрыв Башир не услышал. Только абсолютную тишину после, когда очнулся, откашливаясь, от того, что кто-то изо всех сил бил его кулаками по грудной клетке.

 Башир
– Давай, мужик, давай, очнись, твою мать, – голубоглазый парень с забранными в хвост светлыми волосами сильно стукнул кулаком в грудь Башира, крича свои непонятные злые слова. Увидев, что Башир пришел в себя, незнакомец засмеялся, вытирая вспотевший лоб тыльной стороной ладони, отчего на лице его оставались грязные полосы.
– Кто ты? – с трудом шевеля языком, спросил Башир по-английски, надеясь, что его поймут.
– Твой Ангел-хранитель, а может, черт из преисподней, – снова засмеялся парень, отвечая на том же языке, – потом крикнул несколько слов на своем, и откуда-то из развалин появился еще один, весь перепачканный в пыли и известке с кинокамерой на плече.
– Сара, где Сара? – Башир говорил почти шепотом, но парни его услышали, потому что, прислушиваясь к чужой речи, он уловил в их разговоре звуки родного имени.
Незнакомцы что-то громко обсуждали, вроде даже ссорились, потом тот, что пытался привести в чувство Башира, грязно выругался по-французски и ушел куда-то в сторону. Второй опустил камеру на землю, расчистив небольшую площадку, чтобы техника стояла максимально устойчиво, снял свою куртку, и, свернув, положил ее под голову Баширу. Потом ненадолго ушел и, вернувшись с бутылкой воды, предложил Баширу напиться.
Тот сделал несколько глотков и снова впал в забытье.

Макс
Жара была удушливой, а в воздухе носилось столько пыли, что она скрипела на зубах, груда обломков, когда-то бывшая зданием, куски какой-то материи, торчавшие из завала и парень, контуженный взрывом – вот что предстало взору Макса Плетнева, репортера одного из российских телевизионных каналов, когда они вместе с оператором Гошей Разумовским ехали по улицам сирийского города с труднопроизносимым названием, петляя между воронок и держась подальше от домов, которые в любой момент могли рухнуть.
Что занесло его в очередной раз в горячую точку, Макс не знал. Вернее, старался просто не думать. Он привык к такой жизни и не хотел ее менять, просто не мог. Грозный и Беслан, Чечня и Югославия, он снимал все беспристрастно и откровенно, сначала надеясь, что, узнав правду о войне, люди когда-нибудь прекратят кровопролитие, но этого не происходило. Казалось, люди настолько привыкли к бомбежкам, стрельбе и смерти в новостных репортажах, что перестали обращать на это внимание. А он просто снимал – не мог не снимать – и сам Макс, и его оператор Гоша. Приезжая из очередной командировки, они несколько дней кантовались в Москве, а потом снова неслись куда-то под пули и снаряды, где рушись здания и гибли люди, воздух был пропитан гарью пожара, запахом крови и смрадом. Они словно заряжались адреналином во всей этой немыслимой бойне, а в мирной спокойной жизни просто не могли существовать. При этом ни Гоша, ни Макс не считали себя потерянным поколением – теми, кого описывал Ремарк, – у них было свое дело, которое они могли хорошо и качественно выполнять абсолютно в любом месте, даже клепая видосы со свадеб и выпускных балов, но их все время тянуло в горячие точки, и они этой тяге не сопротивлялись.
Пока спасенный парень лежал в забытьи, Плетнев и Разумовский, орудуя вытащенной из джипа саперной лопаткой и ледорубом (доставшимися Максу по наследству от деда-фронтовика и отца-альпиниста), смогли отвалить несколько камней от предполагаемого входа в подвал, и Гоша, как более худой и верткий протиснулся внутрь.
Вскоре его кудлатая голова с налобным фонариком показалась в проеме:
– Там жмуры одни, девчонка только темноволосая беременная вроде, жива, но не уверен, надолго ли – пульс еле прослушивается. Взрывом, видимо, сдвинуло и так непрочные конструкции, и внутри все посыпалось, – доложил он приятелю, выжидая, что тот скажет.
– Может, это его Сара? – Макс кивнул на лежащего на земле сирийца.
– Да черт их разберет, – пожал печами Гоша, выбираясь наружу. – Спросим, как очнется, а пока надо попробовать ее вытащить. Носилки бы или фанеры кусок.
– Пойдем глянем, камеру убери, я сейчас, – Макс подошел к арабу, увидев, что тот открыл глаза.
– Твоя Сара беременна? – спросил он по-английски и, увидев утвердительный кивок, продолжил, – она там, жива, попробуем вытащить. Я – Макс, он – Георг, – показал рукой на подошедшего оператора.
– Башир, – раздалось чуть слышно, – спасите Сару.
– Мы не боги, парень, – невесело усмехнулся Гоша, – но попробовать стоит.
Оставив около Башира бутылку воды, парни расширили проем в руинах здания и осторожно проникли внутрь.

Сара
Время словно разграничилось на «до» и «после», на счастье и горе, и сколько еще этого горя придется испить, Сара не знала.
Башир был замечательным доктором, детским хирургом, можно сказать, от Бога, и она сначала влюбилась в него как в профессионала, наблюдая, как в самых сложных случаях он спасает ребенка, выходит победителем из схватки со смертью. Она – молоденькая медсестра, никогда не считавшая себя достаточно красивой и умной, сначала даже не поверила, что тот, кто стал для нее практически кумиром, обратил на нее внимание. Это было чем-то фантастическим, из области грез и сказок, и в то же время она безоговорочно поверила Баширу, когда он сказал, что любит и хочет жениться.
Свадьба, беременность. Сара была счастлива, что может подарить любимому мужчине ребенка... А потом в их город пришла война, и мир разделился на «до» и «после».

Этой ночью, притворившись спящей, она прекрасно слышала разговор мужчин, да и сама понимала, что надо уходить – нет ни медикаментов, ни воды, они бессильны, а это так страшно, видеть, как маленький человек умирает, и не иметь возможности ему помочь...
Слышала она и как Ахмет ругался с Баширом, но не вмешалась, да и что бы она сказала, и кто стал бы ее слушать?
Сара очень хотела пить, от жары и пыли мутилось в голове, и она прилегла около стены – там легче было переносить пекло, снизу хоть немного тянуло прохладой. Немного отдохнув, женщина встала и пошла помогать врачам – ничьи руки были тут не лишними.
Последнее, что она видела, прежде чем потерять сознание, был Башир, стоящий у выхода. Потом раздался сильный грохот, и земля ушла из-под ног. Падая, Сара инстинктивно попыталась поберечь живот...

Очнулась, когда какой-то незнакомый кудрявый парень светил ей в лицо налобным фонариком и проверял пульс.
– Жива? – спросил он по-английски с незнакомым акцентом. – Где тут Сара?
– Это я, – произнесла не очень разборчиво, – пить.
– Вода там, – парень показал рукой куда-то в сторону. – Сейчас попробуем тебя вытащить.
Он ушел и через какое-то время вернулся с другим – светловолосым высоким мужчиной. Они обсуждали что-то на незнакомом языке, похоже, даже ругались, при этом второй зачем-то употреблял французские бранные слова, потом первый снова ушел.
Сара не могла сказать, как долго он отсутствовал. Она вообще уже потеряла счет времени и соображала довольно плохо от духоты и жары, поэтому свершено не сопротивлялась, когда мужчины подняли ее, положили на какую-то ткань и потащили. Яркое солнце ударило в глаза, и дышать стало совсем трудно, правда светловолосый тут же приложил к ее губам бутылку воду, и Сара стала жадно пить большими глотками, обливаясь и захлебываясь.
– Сара, ты жива... – знакомый голос заставил сердце радостно забиться. Она с трудом села и увидела совсем рядом Башира, который тоже сидел на земле, держа руками голову, словно боялся, что она вот-вот отвалится.
Парни снова о чем-то переговорили между собой, потом светловолосый, которого звали Макс, велел всем садиться в машину, потому что надо было срочно уезжать.

Макс
Хорошо, что Гоша запасливый, вот и пригодился кусок брезентухи, подобранный им где-то, бережно свернутый и положенный в машину. Надо быстро грузиться и ехать, а то, кто его знает, когда начнется очередная бомбежка или артобстрел.
– Эй, давайте, в машину, и побыстрее, – крикнул он сирийцам. – Нечего тут рассусоливаться, того и гляди снова шарахнет. Уезжать надо.
– И куда мы их? – вопрос Гоши был вполне резонным, но Макс не очень-то знал, что на него ответить.
– Разберемся, на кряйняк до корпункта доставим, или до Красного Креста. Должно же быть ту что-нибудь такое, – не дожидаясь, пока все сядут, он открыл капот, посмотрел, достаточно ли в радиаторе воды, потом выжидательно посмотрел на сирийца и женщину. – Пора, надо ехать.
– Но там люди, – Башир показал на завал, из которого достали Сару, – я врач, я не могу их так оставить.
– Не там никого, мой друг проверил, – лицо Макса помрачнело, – не выжил никто. Мне жаль.
Башир какое-то время молча стоял, потом подошел к женщине и что-то тихо стал ей говорить. Потом они оба молча сели в машину на заднее сиденье. На переднем пассажирском устроился Макс, Гоша как всегда занял водительское кресло, и джип тронулся.

Ездой это, конечно, сложно было назвать – по ухабам и колдобинам приходилось пробираться на очень небольшой скорости, чтобы не угодить в яму или не пробить колесо. А еще надо было иметь несколько глаз и ушей, чтобы одновременно смотреть на дорогу, по сторонам, вверх и вниз, и слышать любой незнакомый или подозрительный звук.
– Черт тебя дернул, Максик, в этот Хан-Шейхан. Как маленький, честное слово. Пороху понюхать захотелось, а то ты его не нанюхался. Вот думай теперь, куда пассажиров деть, и ты еще не знаешь, кто они, а если повстанцы? – разглагольствовал Гоша, не оборачиваясь на напарника.
– Да кто бы ни были, какая разница? Люди же. А так – они все на одно лицо. Это как у нас в гражданскую – белые, красные, а выглядели, считай, одинаково, если со стороны, особенно для иностранцев. Приедем – разберемся, – пожал плечами Макс.
– Надо было хоть документы спросить, – не унимался оператор.
– Ага, откуда у него документы? Сказал же – врач. И не смотри на меня так, ничего я спрашивать не буду. Можешь считать, что мне все равно. Врач и беременная женщина – это то, что я знаю, остальное – пох. Вот честно, и не зли меня.
Где-то впереди раздался взрыв, Гоша на секунду потерял бдительность, и машину сильно тряхануло на какой-то колдобине. Одновременно на заднем сидении застонала женщина.
– Что? – Макс обернулся назад и перешел на английский. – Что с ней.
– Рожает, – как-то очень спокойно произнес Башир, словно принимать роды в машине, едущей по разбомбленной дороге, было для него в порядке вещей.
– Йёпрст, – Гоша в сердцах ударил обеими руками по рулю. – Вот только этого нам не хватало.
– Спокойно, Гоша, спокойно, – Макс положил руку на плечо приятеля, – это долгая история, езжай давай. Может, успеем хоть куда.
Хоть куда успели – в подвал дома еще относительно целого. Туда аккуратно снесли Сару, которая все тихо стонала и кусала губы.
– Вода теплая, – Макс проявил осведомленность, подавая Баширу канистру, – на солнце нагрелась. Аптечка есть, сейчас принесу. – Он порылся в багажнике джипа и вскоре вернулся, неся аптечку и две черные мужские футболки. – Белых нет, зато чистые.

Часы тянулись в томительном ожидании. Гоша говорил, что можно было уже двадцать раз добраться до корпункта и вернуться обратно с врачом, нормальными медикаментами и водой, и Макс понимал, что он, наверное, прав, но не мог тронуться с места. Не мог оставить этих сирийцев тут одних.
Он то выходил на улицу, когда Сара начинала стонать особенно громко, то снова возвращался, когда стоны стихали, спрашивал, чем помочь, и в конце концов уже глубокой ночью принял от Башира малыша, завернутого в черную футболку.
– Мальчик, – радостно выдохнул доктор, слава Аллаху, живой.
На малыша и роженицу истратили почти все запасы воды, но в тот момент никто не думал об этом.
Рано утром, когда еще было не так жарко, джип потихоньку тронулся в путь.
– Ну что, командир, куда едем? – Гоша снова внимательно вглядывался в убегающую из-под колес дорогу.
– Давай на корпункт, а там видно будет, – кивнул Макс.


Солнце вставало над горизонтом, показывая свой раскаленный красный бок, в воздухе снова становилось нечем дышать от пыли, дыма и копоти. Начинался новый день. Первый для только что родившегося мальчика. Кто знает, каким он станет, как сложится его жизнь, доживет ли он вообще до следующего дня? Но если он пришел в этот мир именно здесь и сейчас – в этом городе, в это время, во время этой войны, значит, так было суждено. А спорить с судьбой – бесполезно...

________________________________________________________________________________________________

 ВНИМАНИЕ! ОТКРЫТОЕ ГОЛОСОВАНИЕ!

Если вам понравилась эта история, проголосуйте за неё ЗДЕСЬ! 

Или нажмите на сердечко "Мне понравилось", при этом не забудьте поставить галочку видимости.

Без неё ваш голос учтён не будет. Спасибо за понимание.

Вы можете проголосовать за 3 истории.

________________________________________________________________________________________________

Читайте также:

История №1 _*_ История №2 _*_ История №3 _*_ История №4 

История №5 _*_ История №6 _*_ История №8 _*_ История №9