Между морем и сушей

Когда Анхель Амадео Ривера родился на свет, мать его, Исобел, знаками показала мужу Пабло, чтобы тот взял младенца и по древнему обычаю окунул в морскую волну. Молодой отец крепко перевязал пуповину, обрезал лишку любимым ножом, прокаленным на огне, взял вопящего красного сына на руки и, подойдя к кромке прибоя, на миг остановился.

Всходило алое солнце. Море, радуясь утру, заволновалось и всем своим громадным лоснящимся телом потянулось кверху. Но как и всегда, небо далеко отстояло от земли, и разочарованное море протяжно вздохнуло, совсем как засыпающая сзади Исобел, и вновь опустилось, улеглось в свои берега и стало играть с уже заползшими на его грудь лодочками и кораблями.

У самого Пабло только и было имущества, что старая отцовская лодка «Кармела» с сетью, крошечная хижина на берегу с кое-каким скарбом да нож, перепачканный сейчас кровью – святой кровью его жены и сынишки. Но, стоя вот так, с теплым беспокойным комком у груди, он вдруг ощутил, что сейчас, в этот миг, нет на свете мужчины богаче и счастливее. Нет – и никогда не будет.

И он вошел в воду и окунул младенца в богоданную купель, трижды прошептав молитву Господу и святому Михаилу, а потом еще на всякий случай сделал знак, защищающий Анхеля от морской богини.

Море колыхнулось, и в темных его глубинах, уже подсвеченных розовым и желтым, Пабло вроде бы разглядел русалочий хвост. Он перехватил малыша одной рукой, а другой поднял и швырнул камень в хищную тварь.

Жизнь рыбака похожа на жизнь моря: бури чередуются с погожими днями, волнение – с покоем. Сердце рыбака вечно подвешено между морем и сушей, словно акробат на туго натянутой леске. Когда мужчины спозаранку уплывают прочь, женщины, малые дети, старики остаются на берегу и молятся об их скорейшем возвращении – желательно с большим уловом сардины, хека, барабульки, камбалы, судака, осьминогов и прочего подводного зверя. Но, прибавляют мудрые старухи, даже если мужчины вернутся с пустыми руками – пусть. Лучше поголодать, но зато остаться живым, чем пировать с морской богиней среди давно утонувших товарищей, пока твои родные рыдают там, наверху.

Едва встав на ножки, юный Анхель Амадео Ривера показал себя самым шустрым из всех оболтусов поселка Ла Патрона, что близ порта Таррагоны. Догнать его, и то с трудом, могли только родители. Носясь с другими мальчишками туда и сюда, Анхель то совал нос в чужие сети, вывешенные на просушку, то лез пальцем в чужие котелки и с воплем тряс им в воздухе, выкрикивая: «Ай, чтоб тебя заморозило!», а то и вовсе таскал без зазрения совести цыплят прямо из-под наседок Пилар Хименес или Сусаны Эспозито. В этом случае огорченная мать отбирала птичек у сына и с поклонами шла вымаливать у соседок прощения. «Он не со зла, - умоляла Исобел, - он просто любопытный очень. Простите, дорогая Пилар! Простите, уважаемая Сусана!». Соседки же только головами качали и утешали бедняжку: «Ох, такому сорванцу не найти гладкой дороги в жизни. Молитесь, милая Исобел, ибо любопытство приводит в ад!».

Однако чем взрослее становился Анхель, тем больше становилось и его любопытство. В тринадцать он обнаружил кое-что новое у бегавшей с его компанией дочки Пилар, Рамоны. Грудь.

Наигравшись в войну с ребятами и утомившись, он увел Рамону к холмам и попросил влезть на большую одичавшую яблоню. Юркая подружка охотно согласилась, взобралась на верхушку, нарвала зеленых мелких яблок и, смеясь до упаду, обстреляла ими ошеломленного Анхеля.

Он дождался, пока она спустится, и напал без предупреждения. Но в самый разгар шутливых побоев рубашка Рамоны порвалась и Анхель увидел два твердых, еще несозревших холмика, увенчанных темно-розовыми ягодами. Он замер с полуоткрытым ртом. Рамона воспользовалась слабостью своего «Адама» и от души въехала ему кулачком в ухо. С закатившимися от блаженства и боли глазами Анхель упал набок и затих. Спустя несколько минут взволнованная подружка его затормошила, ответа не дождалась и, совсем испугавшись, приложилась губами к его рту.

Это был их первый поцелуй.

Как обычно бывает, Рамона проболталась обо всем подружкам, те – Пилар, а уж она, кипя возмущением, пришла к Исобел.

- Вот что, красавица моя, во имя добрососедских отношений предупреждаю: если твой сын-разбойник обесчестит мою доченьку, быть одной из нас – вдовой! Луис Хименес не потерпит обиды!

Исобел дождалась мужа и все ему рассказала. Пабло Ривера ухмыльнулся в усы, просоленные бризом и прокопченные табачным дымом, и подозвал сынишку.

- Завтра пойдешь в море со мной, дядюшкой Хорхе и старым Пако Две Селедки. Сначала стань мужчиной, а уж потом... Ну ты понял.

Анхель, не чуя под собой ног, кинулся в свою комнатушку и начал собираться.

Перед отплытием Пабло перекрестил сына и предупредил:

- И вот что... опасайся подводных тварей. Мы с ними стараемся не воевать, но и дружбу водить не след. Всякое случалось.

Анхелю не нужно было растолковывать, что имел в виду отец. Страшные истории об утопленниках – юношах и девушках, неосторожно доверившихся тритонам и их подругам - старики рассказывали долгими зимними ночами, всегда заключая их словами «Бойтесь неведомого!».

Но – ах! – как же манило его именно неведомое и непознанное!

В то летнее утро, румяное и свежее, как щечки персика, трое мужчин и мальчик поняли, что ветер удачи задул в их сторону. Рыба ловилась так, словно сама мечтала оказаться на решетке в компании оливкового масла, петрушки, чеснока и перца. В «Кармеле» уже оставалось мало места, когда Пако Две Селедки приказал поворачивать к берегу.

Ветер дул попутный, поставили парус. Уже вдали виднелись крыши домов и шпиль церквушки Тарраконской Богородицы, когда «Кармела» вдруг точно споткнулась обо что-то и встала намертво. Парус гнал вперед, но невидимое препятствие не пускало. Задрожав всем корпусом, лодка было рванулась еще раз, но безуспешно.

- О Пресвятая Госпожа, помоги нам! – старый Пако побелел, как мел. – Твари держат нас, слышишь, Пабло? Им что-то от нас нужно! Спускай парус, готовь весла.

Приказ Пако был выполнен. Все четверо прочли вслух известную молитву в помощь морякам, налегли на весла, однако лодка ни на дюйм не сдвинулась с места.

Пабло поднялся на ноги и обвел всех суровым взглядом.

- Я прыгну и попытаюсь освободить лодку. Не спорьте. Так надо.

Анхель тоже вскочил и крикнул было отцу что-то жалобное, но уши Пабло Риверы были уже глухи ко всему земному. Всплеск – и отец пропал под толщей воды.

Он нырял лучше всех в поселке. И Анхель затаил дыхание, крепко зажмурил глаза, отсчитывая удары сердца. Один... два... Тридцать четыре...

На шестьдесят пятом он открыл глаза и мрачно посмотрел на ленивые волны. Все было ясно. Пако и Хорхе скрежетали зубами и беззвучно проклинали подводных жителей. Анхель, сердце которого превратилось в заледеневшую глыбу, кивнул на весла.

Лодка помчалась вперед, как нетерпеливый жеребенок. Мужчины яростно работали веслами и плакали. Один Анхель сидел молча, сцепив зубы и перекатывая желваки на скулах.

В это первое плавание он стал мужчиной. И поклялся никогда не давать спуску тем тварям под голубыми волнами.

В восемнадцать Анхель Амадео Ривера сделал предложение Рамоне Хименес. Оно было с радостью принято, причем не только суженой, но и ее родителями. К этому времени Анхель прославился как лучший рыбак не только в Ла Патроне, но и в Таррагоне. Всякий раз он возвращался с уловом, достойным королевского пиршества. А еще ходили слухи, что иногда этот дерзкий одиночка притаскивал мертвую тварь – наполовину человека, наполовину рыбу. Но такую добычу Анхель никому не показывал, и куда он девал трупы тритонов и русалок – так никто и не узнал.

Утром после свадьбы Анхель встал, как привык, за два часа до зари. Он умылся, справил нужду и пошел собирать снасти.

Чуткая Рамона тоже вскочила и, приведя себя в порядок, ловко настряпала кукурузных лепешек для любимого мужа, налила свежей воды во флягу. Анхель бы и сам это сделал. И он не собирался будить утомленную любовными забавами жену. Просто Рамоне это было в радость, а кроме того, она обязательно хотела попрощаться с ним перед выходом в море.

Целуя мужа у кромки прибоя и думая о том, как взойдет алое, как кровь, солнце, Рамона вдруг ощутила странную тоску где-то глубоко внутри.

- Любовь моя, не ходи нынче туда. Морская богиня очень зла на тебя из-за своих детей, - шепнула она.

Анхель обхватил ладонями лицо жены и всмотрелся в ее карие, с золотистыми крапинками глаза. Эти очи вели его к берегу, как маяк, даже в самый лютый шторм. Грели его в самую студеную ночь. Дарили надежду, что в мире не везде царят зло и месть.

- Не могу, заря души моей. Не проси. Мне нужно туда сегодня, - твердо ответил он. И поцеловал Рамону так отчаянно, точно шел в последний бой.

Когда солнце на волосок приподнялось над линией горизонта, Анхель как раз ставил парус, чтобы вернуться. Сегодня улов оказался до смешного скудным – пара тощих макрелей да маленькая осьминожка. На продажу не хватит, разве что порадовать Рамону.

Он нагнулся, чтобы уложить вялую осьминожку поудобнее в ведре. Встал и приложил руку козырьком ко лбу. И увидел Волну.

Она поднималась широкой зеленой полосой, тянулась ввысь, закрывая небо. Море хотело поцеловать небеса – или ударить по ним. Мимо «Кармелы» пролетела с хриплыми воплями заплутавшая чайка. По спине Анхеля проползла ледяная змейка ужаса, а потом руки и ноги стали, как студень.

«Странствующий Зверь, - мелькнула мысль в разом опустевшей голове. – Bestia itinerante. Гнев морской богини, являющийся раз в сто лет».

А потом: «Рамона».

Колокола церкви звонили долго. Звон этот отдавался в сердцах всех: безутешной Рамоны Ривера и ее нерожденного малыша, ее матери Пилар и отца Луиса, седой от горя Исобел и всех родичей и друзей.

Колокола оплакивали всех непогребенных в земле рыбаков, моряков, путников; море же отвечало им вздохами, всплесками и далекими раскатами нечеловеческого хохота.

Ибо последнее слово, как бы нам не хотелось думать иначе, всегда остается не за людьми.

Его говорит Волна.

 Участник конкурса миниатюр "Жили-были", тур "На гребне волны", 4 место - Симпатия тура.