Эволюция образов Анатоля Курагина и Долохова в романе Толстого «Война и мир», часть1
Не все знают, что Толстой написал два варианта романа «Война и мир». Первый вариант был написан в 1866 году, сохранился в рукописи, но не был опубликован, так как Толстой начал решительную переделку своего романа. Главное отличие от окончательного варианта: в первом варианте нет философских рассуждений, и действие обрывается после окончания войны 1812 года. Князь Андрей не умирает от ранения, но все равно его свадьба с Наташей не состоялась. Он заметил взаимную симпатию между своей сестрой княжной Марьей и Николаем Ростовым, и, чтобы дать им возможность сыграть свадьбу, сам отказался от планов жениться на Наташе (потому что, если бы он женился на Наташе, то по церковным законам Марья и Николай считались бы кем-то вроде брата и сестры, и их ни за что и никогда не обвенчали бы). В результате Марья и Николай Ростов женятся, а Наташа выходит замуж за Пьера Безухова. На этом первый вариант романа оканчивается.
Когда я читала этот первый вариант романа, а также черновики к окончательному варианту романа, я заметила одну интересную вещь. У Толстого образы двух приятелей – Анатоля Курагина и Долохова – проходят своеобразную эволюцию. Например, Анатоль Курагин в черновиках и в первом варианте романа подан в гораздо более мягком тоне. Все его качества бездельника, кутилы и дурака сохранены полностью, но откровенных подлостей Толстой там не заставляет его делать. Даже его расточительность и склонность к разгулу поданы в каком-то насмешливо-смягченном и не слишком осуждающем тоне. Вот, например, из первого варианта романа такой пассаж:
«И Анатоль это чувствовал более другого, потому что он был вполне искренний кутила, все пожертвовавший для добродушного веселья. Он не был, как другие кутилы, даже как Васька Денисов, для которых двери честолюбия и высшего света, богатства, счастья супружества закрыты, и потому утрирующие свой кутеж, не был как Долохов, помнящий всегда выгоды и невыгоду, -- он искренно знать не хотел ничего, кроме удовлетворения своих вкусов, из которых главный был женщины и веселье. Оттого он так твердо веровал в то, что о нем должны были кто-то другие заботиться, помещать его на места и что для него должны были быть всегда деньги. А оттого, что он так твердо веровал в это, оттого это действительно так было, как это и всегда бывает в жизни. Последнее время в Петербурге, в Гатчине, он задолжал так много, что кредиторы стали, несмотря на свою особенную терпимость с ним, надоедать ему. (Кредиторы перед тем бывали обезоружены его открытой, красивой рожей, с выпученной грудью фигурой, когда он говорил им, улыбаясь: "Ей-богу, нет, что делать".) Но теперь стали приставать. Он поехал к отцу и, улыбаясь, сказал: «Папа, надо уладить все это. Мне покоя не дают».
(Первый вариант романа «Война и мир»)
Даже Пьер в то время его московской жизни, которое предшествовало попытке похищения Наташи, относится к нему снисходительно:
«Пьер принял Анатоля сначала неохотно, по воспоминаниям о жене, которые возбуждал в нем вид Анатоля, но потом привык к нему, изредка ездил с ним на их кутежи к цыганам, давал ему денег взаймы и даже полюбил его. Нельзя было не полюбить этого человека, когда ближе узнавали его. Ни одной дурной страсти не было в нем -- ни корыстолюбия, ни тщеславия, ни честолюбия, ни зависти, ни еще меньше ненависти к кому-нибудь. (Никогда ни про кого Анатоль не говорил дурно и не думал дурно.) "Чтоб не скучно было покуда", -- вот все, что ему было нужно».
(Первый вариант романа «Война и мир»)
Одним словом, в черновиках и в первом варианте романе представлен такой же «беспокойный дурак» Анатоль, как и в окончательном варианте романа, но в первых редакциях он дурак не подлый, а просто глуповатый. Даже в чем-то внушающий симпатию автору и читателям. Никаких особых подлостей он не делает и не затевает, и посему заслуживает читательского и авторского снисхождения. Особенно это заметно в описании попытки похищения Наташи. В окончательном варианте романа Анатоль предстает не просто дураком, но и подлецом: он женат, а Наташу задумывает похитить, чтобы обмануть ее фальшивым венчанием с расстригой-попом и пользоваться ею, как любовницей.
А вот в первом варианте романа у Анатоля жены нет, он просто влюбляется в Наташу, или, лучше сказать, увлекается ею, а на попытку похищения идет не сам, а под влиянием Долохова. В разговоре с Пьером по этому поводу он раскаивается в своем неблаговидном поведении и говорит:
«-- Да что ты знаешь, что? -- говорил Анатоль. -- Ax, все это так глупо. Это меня Долохов сбил.
Не слова, но тон слов убедил Анатоля. Он робко взглядывал на Пьерa...
-- Да, да, -- сказал он. -- Я говорил Долохову. Это он подбил меня. Он хотел увезти ее. Я ему говорил, что потом...»
(Первый вариант романа «Война и мир»)
И вообще в первом варианте романа неприглядная история с попыткой похищения Наташи кончается для нее более благополучно. Единственным последствием тайных ухаживаний и писем от Анатоля является то, что она разрывает помолвку с Болконским, решает бежать с Курагиным и обвенчаться с ним (можно предположить, что венчание было бы настоящим, хотя об этом в первом варианте романа ни слова). Ей мешает Соня, которая, прочитав письмо Курагина, пишет Пьеру и уж тот разговаривает по-мужски с Анатолем. Анатоль раскаивается, начинает понимать, что его чувства к Наташе не настолько глубоки, чтобы жениться на ней, и по настоянию Пьера уезжает из Москвы. Когда Пьер сообщает Наташе об отъезде Курагина, она, конечно, расстроена, но не настолько, чтобы попытаться отравиться, как это было в окончательной редакции романа. Никаких попыток отравления мышьяком Наташа в первом варианте романа не предпринимает.
В черновиках романа сказано еще более определенно, что Анатоль Курагин, увлекшись Наташей, ничего плохого против нее не замышлял, просто ухлестывал за ней, особо не задумываясь – сделает ли он ей когда-нибудь предложение, или нет. И его действительно «сбил» на похищение Наташи Долохов. Без него Анатоль до такого бы не додумался. Вот эта сцена из черновиков:
«Долохов, как люди пьющие запоем, уже давно жил смирно. Ему уже было беспокойно, и потребность такого поступка,который бы выходил из всех принятых условий жизни, начинала сильнее и сильнее чувствоваться ему. Когда он, стоя в первых рядах кресел рядом с Анатолем, в первый раз увидал в бенуаре прежнюю любовь Соню, гадливо отвернувшуюся от него, и поразившую не его одногоНаташу, у него дернулись губы, как они дергались в то время, как он вызывал Ріеrr'а, приказывал запереть купца и топил своих в Аустерлицком льду.
— Кто такие? Кто? — спросил Анатоль, тотчас заметив отличавшуюся от других Наташу.
— Не про нас писано, — отвечал Долохов. — Говорят, сосватана за Болконского Андрея. Очень хороша.
— Charmante! [Прелесть!]
— Богаты?
— Были, — отвечал Долохов. — Вон Безухов их знает, попроси, он тебя познакомит...
Возвратившись из ложи Ростовых, Анатоль всё повторял: charmante и сожалел о том, что она была не дама.
— Да, да, невеста! — говорил Долохов.
— Скука с этими барышнями, что с ними делать?
— Что делать? Увезть.
— Врешь.
— В Финляндии с покойным Болконским (это был тот, которого он убил), — начал рассказывать Долохов, — мы отличное устроили дело с одной баронессой Хезен. — И Долохов с своей улыбкой рассказал подробно похищение, [о] вымышленном, поддельном браке и все подробности этого дела.
Не от того, что Долохов подстрекал к этому Курагина, но оттого, что Курагину надоела в это время его актриса, оттого, что Наташа была очень хороша и сильно подействовала на него, оттого что замыслы Долохова совпали с увлечением Курагина, он с этого вечера стал ухаживать за Наташей.> Он не ездил в дом к тетушке Ростовых, у которой они гостили, во-первых потому, что был незнаком с нею, во-вторых потому, что старый граф, весьма чопорный в отношении девиц, считал неприличным звать такого известного повесу, в-третьих потому, что Анатоль не любил ездить в дом, где барышни. На бале он был дома, но в тесном домашнем кружку ему было тесно и неловко.
Анатоль не думал, потому что не мог думать о том, что выйдет из его ухаживанья за Наташей, <но он был влюблен в нее.
На последнем бале, где он встретил ее, он сказал ей, что влюблен в нее, что он застрелится, ежели она оттолкнет от себя, что он не может ездить к ним в дом, но и не может жить без нее. Наташа сама не знала, как она выслушала всё это, но ничего не ответила и, прощаясь с ним, опять улыбнулась ему.
Узнав эти подробности, Долохов сказал Анатолю, что он надоел ему своими вздохами. Что это все глупости, которые надо бросить или жениться.
— Ты знаешь, что я не могу, да и не хочу, — сказал Анатоль.
— Ну, так увези ее. Я тебе всё устрою, как по маслу. Первое: пиши письмо. Священника подставного, тройки — всё мое дело.
Долохов и подкупил девушку Ростовых, и написал страстное, с орфографическими ошибками, французское письмо, и передал его Наташе и, получив согласие, все приготовил к 18 числу февраля.
Анатоль был влюблен и не знал и не думал о том, что из этого выйдет, был на все согласен».
(Из черновиков к роману «Война и мир»).
Таким образом в черновиках и в первой редакции романа Анатоль всего лишь легкомысленный и не очень умный светский повеса, который ничего особо подлого все же не совершает. И идет на попытку похищения Наташи только под влиянием гораздо более опасного и подлого негодяя – Долохова. А вот в окончательном варианте романа Анатоль Курагин обрисован автором гораздо более жестко и неприязненно. Не просто добродушным глуповатым кутилой и любителем веселья, который не задумывается о своих действиях, но и откровенно подлым в своем поведении с Наташей, которую он собирается обмануть и обесчестить фальшивым венчанием. Тогда же, в окончательной редакции романа, появляется мотив тайного брака Анатоля с польской девушкой. В черновиках и в первом варианте романа о тайном браке Анатоля ничего не говорится. И от этого его поведение с Наташей в черновиках и в первой редакции не выглядит настолько непорядочным, насколько непорядочным оно представлено в последней версии романа.
Что касается образа Долохова, то он проходит обратную эволюцию по сравнению с образом Анатоля. В окончательной редакции романа он описан в более мягких тонах, хотя в целом все-таки его образ подан Толстым скорее в негативном плане. Тем не менее писатель избегает каких-то особо отвратительных подробностей о Долохове. А вот в черновиках и в первой редакции романа Толстой писал о нем предельно жестко, как о последнем негодяе, способном на самые жестокие, подлые и бесчестные поступки.
У Толстого в первом варианте романа и в черновиках есть пара сцен, где он показывает, что считал своего Долохова способным на убийство человека, на избиение и изнасилование женщины.
Например, первый вариант романа. Там был такой пассаж про Долохова:
«... он был выслан из Москвы и ему угрожали разжалованием, ежели он не вступит в службу. Рассказывали, что он поступил капитаном в финляндскую армию. В Финляндии их полк не был в деле, и он, как всегда, умевший быть в связи с людьми высшими себе по состоянию и положению, жил вместе с князем Иваном Болконским, двоюродным братом Андрея. Оба стояли у пастора, и оба влюбились в его дочь. Долохов, прикидываясь только влюбленным, давно уже был любовником пасторской дочери. Болконский, узнав это, стал упрекать Долохова. Долохов вызвал его и убил. В тот же вечер пасторская дочь с упреками и угрозами пришла к нему. Долохов был в припадке своей жестокости, он избил ее».
(Первый вариант романа «Война и мир»).
Еще одна сцена, предельно негативно характеризующая Долохова, была в черновиках романа. Дело происходит в 1805 году в Австрии, в то время, когда Долохов после истории с квартальным и медведем был разжалован в солдаты. Кстати в этом черновике имя-отчество Долохова еще не Федор Иванович, а Николай Дмитриевич. Это потом Толстой переименовал его, скорее всего для того, чтобы не возникало ассоциаций с Николаем Ростовым.
«Немец в штатском мундире, волосатый брюнет с вылупленными глазами и в очках, шел походкой разъяренного человека, которой, стиснув зубы, с трудом удерживая злобу, несет ее до какого-нибудь известного пункта. Солдат, который шел с ними и который и был переводчиком, больше всех обратил на себя внимание Ростова. Солдат этот, хотя в солдатском кивере и шинели, и с ружьем на плече, сразу отличался еще издалека от всех, до сих пор виденных Ростовым, солдат. Он шел бодро и быстро, но не по солдатски, прямыми ногами и размахивая руками, а ноги его были вывернуты, как у танцовщиков, он грациозно раскачивался и необыкновенно высоко нес голову. Когда он стал подходить ближе, Ростов заметил, что у него белокурые волоса были длиннее, чем обыкновенно у солдат, и курчавились. Больше всего поразило его в этом лице — сильный блеск голубых глаз и выражение твердо и решительно сложенного рта, образовавшего в углах губ не одну, а с каждой стороны по одной насмешливой улыбке.
— Кто это? — спросил он.
В это время трое шедших подошли к роте.
— Прибыли подводы? — спросил офицер, смеясь. Этот офицер смеялся всегда, при всяком вопросе и ответе.
— Прибыли, да вы то где пропадали?
— Потеха, ха ха, изморился совсем, — отвечал офицер, присаживаясь на колесе телеги. — Николай Дмитр[иевич] (так звали Долохова в роте) с немцами такую карамболь сделал... ха ха, чуть не убил одного. Вот он сам расскажет...
Иван Захарович однако видимо не нашел это известие столь смешным, как офицер, который не мог говорить от смеха.
— Эх, Николай Дмитрич, просил я вас, — обратился он укоризненно к Долохову тихим и приятным голосом, не обращая никакого внимания на озлобленного немца, который, дойдя до него, вдруг начал говорить так громко и так часто, что и даже и знающий по немецки с трудом мог понять его.
— Herr Kapitn, — говорил немец, выкатывая всё больше и больше глаза, — <ich muss ihnen meine Klage um Beleidigung einreichen, wenn sie es nicht annehmen wollen, so werde [ich]> bis zum General... S'ist was Unerhrtes... so ein Skandal: in meinem Quartier meine Magd erdrosseln... und mich selbst geschimpft. Ich bin Beamter, aber kein Kriegsgefangener. Das Kosaken Hndel... [– Господин капитан... я должен заявить вам жалобу на оскорбление, ежели вы не пожелаете принять мое заявление, я дойду до генерала... Это что то неслыханное... Какой скандал: в моем доме задушил было мою девушку... меня самого ругал. Я чиновник, а не военнопленный. Казачья сволочь...]
Видно было, что немца задели за живое, и что он живой не расстанется с своим оскорбителем.
— Моя твоя не понимай, — слегка с сожалением пожимая плечами, сказал тихо Иван Захарович с пеной у рта кричавшему немцу и обратился опять к Долохову.
— Мне от полкового командира предписанье доносить каждонедельно о вас. Коли немец от себя прямо пожалуется, мне достанется.
— Доносите, мне все равно. Мне терять нечего, — отвечал Долохов, и вдруг красивое лицо его приняло то бешено-озлобленное и решительное выражение, с которым он полгода тому назад обернулся из окна на мешавших ему. Он блеснул глазами на немца, на ротного командира и на Ростова, тут же попавшего под его взгляд, и, вскинув сильным, порывистым движеньем ружье на плечо, отошел от них. Ростову неловко и, хотя бы он не признался в этом, жутко стало от этого взгляда.
— Как терять нечего, Николай Дмитрич, — продолжал кротко Иван Захарович, — лишить прав могут-с...
Долохов остановился, нахмуренное лицо его сделалось страшно, и схватил ружье таким движеньем, что Ростову показалось, что он сейчас штыком пырнет кого-нибудь. Но он только скинул ружье к ноге, чтобы ловчее говорить.
— Я вам сказал, что коли меня по вашей жалобе лишат прав, я вам этим штыком распорю брюхо. А там делайте, как хотите.
— Хоть и долг службы, Николай Дмитрич, — приятно улыбаясь круглым лицом, сказал Иван Захарович. — Ну, я, положим, не донесу, да ведь прямо полковому командиру пожалуется. Всё горячность ваша. В чем дело? — обратился Иван Захарович к офицеру, отдувавшемуся, сидя на колесе телеги.
Ростов между тем, по свойственному молодости тщеславию знания языков, сделал несколько вопросов по-немецки австрийскому чиновнику и слушал его рассказ и его угрозы. Смешливый офицер с своей стороны, прыская со смеху, рассказывал дело ротному командиру.
Дело было в том, что, прийдя в городок на квартиру фогта, они долго ждали его, потом, объяснив свое требование, долго спорили, так как немец не признавал нужным дать еще пятнадцать подвод сверх положенного числа, но когда наконец добились толка и немец ушел куда то, оставя их дожидаться, Долохов вышел тоже и тут офицер только, услыхав шум на дворе, увидал, что Долохов в закуте душит какую-то бабу или девку, а немец отбивает, и что они лопотали, он не понял.
Иван Захарович ничего не сказал немцу и занялся устройством роты. Немец, продолжая угрожать, пошел за Ростовым, который направился к своим офицерам.
Васька Денисов, всегда находившийся в каком-нибудь азарте, спорил с эскадронным командиром об полковом ученьи, доказывая, что не так делалось у них в полку, как следовало. Узнав, что Долохов в этой роте и то, что с ним случилось, он тотчас страшно разгорячился. Он знал Долохова и был дружен с ним. Он вскочил на своих кривых, кавалерийских, маленьких ножках, озабоченно побежал в роту...
— Здорово, брат! вот так угораздило тебя. Дай тебя обнять, — обратился он к Долохову, который гордо и холодно принял объятия гусара, видимо еще неуспокоенный от злобы, которую он испытал при объяснении с ротным, и желая показать, что он хоть и солдат, но ни в ком не нуждается. Но маленький гусар не обратил на это ни малейшего внимания.
— Вот он, — сказал он, указывая на Ростова, — (он юнкер у нас, славный малый, ты его полюбишь), он и говорит: там Долохов и вся эта история. Узнаю, брат, Долохов est ce noble [этот благородный]. Ну, что ты как, небось до первого дела. Произведут. Переходи, брат, к нам.
Долохов улыбнулся.
— А ты всё пьян по старому.
— А то как же? А что же немца то побил больно?
— Чорт их дери, зачем наряжают переводчиком? Пожалуй донесут, испортят всё дело. А я, брат, себе зарок дал, до производства не пить и не драться, да сердце не каменное. Досадно, чорт возьми, ведь я как сказал, что через месяц буду офицером, так и будет, а тут подвернулась эта девка проклятая!
— Вздор! Вот еще из-за немца пропадать. Я их на своем веку больше, чем блох, перебил. Бывало, что не маскарад, я двух или трех побью. Пойдем к немцу.
Долохов не пошел и Васька Денисов один с Ростовым направился к немцу, который уже уходил.
Васька Денисов был не мастер говорить по немецки, но он тотчас сошелся с чиновником, привел его к себе на попону, дал ему выпить два стакана вина, выпил за здоровье австрийского императора, называл немца камрадом, приглашал его в гусары, уверяя, что он молодец, и, когда немец совсем растаял, взял с него слово не подавать жалобы».
(Из черновиков к роману «Война и мир»)
Для меня совершенно ясно, что Долохов пытался придушить девушку (скорее всего служанку) для попытки изнасилования. Хорошо, что подоспел хозяин и отбил ее. Я не думаю, что Долохов спрашивал у девушки, который час, или готовился прочитать ей какие-то любовные стишки. Он придушивал ее, чтобы она потеряла сознание от недостатка воздуха и не кричала. Типичнейший до сих пор прием насильников. А вот почему эта сцена не вошла в роман? Скорее всего писатель выкинул ее из-за страха цензуры. Цензура не пропустила бы сцены попытки изнасилования австрийской девушки со стороны русского офицера (хотя бы и разжалованного). Слишком скандально. Плюс эта сцена явно бросала тень на светлый образ Василия Денисова, который выведен в «Войне и мире» как благородный человек. А что же это за благородство, если он пытается отмазать приятеля от наказания за попытку изнасилования? Поэтому Толстой и не стал эту сцену вводить.
Смягчение образа Долохова в окончательном варианте романа прослеживается еще и в том, что в окончательной редакции Толстой написал только, что Долохов является бретером, т.е. человеком, который часто вызывал других людей на дуэли. Но вот были ли у него дуэли со смертельным исходом – об этом у Толстого в окончательной версии романа нет ни слова. А вот в первом варианте романа, как видно из цитаты выше, такая дуэль есть – он убил кузена князя Андрея Ивана Болконского. В окончательном варианте романа жестокость Долохова подана в весьма неопределенных выражениях в размышлениях Пьера перед дуэлью с Долоховым:
«Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, — думал Пьер, — ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно, я боюсь его», — думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что-то страшное и безобразное поднималось в его душе».
(«Война и мир», том 2, часть 1, глава 4).
От этого пассажа можно только гадать: по рассуждениям Пьера выходит, что Долохову ничего не значит убить человека, но были ли у него убийства на дуэлях? Или только во время военных действий? А в мирное время он ограничивался тем, что тешил свою жестокость убийствами лошадей, а на дуэлях ограничивался ранениями противника (не по доброте душевной, а просто, чтобы не попасть в тюрьму или под разжалование, дуэли со смертельным исходом наказывались строго)? В окончательной редакции романа это неясно, а вот в черновиках и в первой редакции прямо указано, что по крайней мере один человек был Долоховым убит на дуэли – князь Иван Болконский, кузен князя Андрея.
По поводу отношения к женщинам тоже образ Долохова в окончательной редакции романа смягчается. Он лишь высказывает самое махровое женоненавистничество в разговоре с Николаем Ростовым после дуэли:
«У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два-три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только настолько, насколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, — продолжал он, — мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей — графинь или кухарок, все равно, — я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!.. — Он сделал презрительный жест».
(«Война и мир», том 2, часть 1, глава 10).
Таким образом в окончательном варианте романа женоненавистничество Долохова ограничивается словами. В черновиках и в первой редакции он словами не ограничивается, а описывается как отвратительный и жестокий женоненавистник, вполне способный на избиение и изнасилование женщины.
Еще один показательный момент. В окончательной редакции романа о жестокости Долохова к людям и способности его на зверские поступки с ними рассказывает его начальник капитан Тимохин:
«— По службе очень исправен, ваше превосходительство... но карахтер... — сказал Тимохин.
— А что, что характер? — спросил полковой командир.
— Находит, ваше превосходительство, днями, — говорил капитан, — то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать...»
(«Война и мир», том 1, часть 2, глава 2).
Тем не менее, несмотря на упоминание о чуть не случившемся убийстве еврея, самой сцены попытки убийства или избиения в окончательной редакции романа нет. А вот в первом варианте романа описана отвратительная сцена зверского избиения Долоховым своего слуги после его ранения на дуэли с Пьером:
«Большей частью он был кроток, но один Ростов видел его в том припадке бешенства, в котором он делывал свои страшные поступки. Это было уже при конце его болезни. Он снял повязку, велел слуге подать чистую, чистой не было, и слуга побежал к прачке, которая взялась гладить бинты. Минут с пять Долохов пробыл в ожидании. Он, стиснув зубы и хмурясь, сидел на постели, потом привстал, достал стул и придвинул его к себе. "Егорка!" -- начал кричать он, равномерно останавливаясь и дожидаясь. Ростов хотел развлечь его, но Долохов не отвечал ему. Ростов пошел за Егоркой и привел его с бинтами. Но только что Егорка вошел, как Долохов бросился на него, смял его под ноги и начал бить стулом. Кровь хлынула из раны. Несмотря на усилия Ростова и прибежавших матери и сестер, Егора не могли отнять до тех пор, пока Долохов сам не упал от изнеможения и потери крови».
(Первый вариант романа «Война и мир»)
Таким образом и здесь видно смягчение образа Долохова в окончательной редакции по сравнению с первым вариантом романа.
В результате, Толстой как бы «сблизил» образы обоих дружков-приятелей: Курагина сделал похуже, Долохова смягчил. Даже не то что смягчил, а как бы прикрыл флером недоговоренности и намеков. Если же намеки, брошенные насчет Долохова в окончательной версии романа анализировать и разбирать подробно и пристально, то вырисовывается очень и очень опасная и жестокая личность. Но без подробного описания того, на что был способен Долохов. Кроме того, писатель не стал подробно описывать все художества Курагина и Долохова, которые они творили вместе, в одной кутежной компании. Но при этом писатель во втором томе бросил про них весьма многозначительные фразы, от которых, признаюсь, у меня мурашки по коже. Он нескрываемо дал понять, что и Курагин, и Долохов являются уголовными преступниками, которых от заслуженного наказания (ссылки в Сибирь на поселение или даже каторгу) спасает только их привилегированное положение как дворян и членов высшего общества. Иначе просто не объяснить вот такой пассаж из окончательной редакции романа, где речь идет о любимом ямщике Курагина и Долохова – Балаге:
«Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь».
(«Война и мир», том 2, часть 5, глава 16).
От какой такой погони Балага не раз увозил Долохова? Что мог сотворить этот тип, что за ним гнались? Обычное шулерство здесь не проходит. С шулерами разбирались на месте (по морде с последующим вызовом на дуэль или просто канделябром по башке). Поэтому пойманные на шулерстве шулера просто не имели возможности удрать на тройке. К тому же смысл бежать, если все знают, с кем засели играть. Или дальше в этой фразе Толстой пишет уже об обоих голубчиках – и о Долохове, и о Курагине. Что Балага за каждым из них знал не одну «штуку», за которую полагалась Сибирь. И что это были за «штуки»? Что они творили? Шуточка типа с квартальным и медведем под «сибирский сценарий» не подходила. Потому что Толстой ясно написал, как их за квартального наказали: Долохова – разжалованием в солдаты, Курагина и Безухова (как сыновей известных и влиятельных отцов) – всего лишь высылкой из Петербурга. В наши дни (да и в те тоже) эта шуточка прошла бы по статье «Хулиганство» плюс разве что «Сопротивление сотруднику полиции при задержании». За такое в Сибирь не ссылали, это мы уже знаем, тут должно быть что-то гораздо более серьезное. Причем Толстой активно подчеркивает «не раз», «не одну штуку он знал за каждым из них». Следовательно, эти два господина, Долохов с Курагиным, были не просто одноразовыми преступниками, которые вляпались в какую-то уголовку случайно или там по пьянке, но одноразово. А когда протрезвели, то схватились за голову: «Мать честная, что же мы наделали, нет, больше никогда и ни за что такое не допустим и не позволим себе!» Но никаких раскаяний и в помине нет, Толстой подчеркивает, что преступные деяния Курагин и Долохов совершали на достаточно регулярной основе и ни в малейшей степени потом не угрызаясь угрызениями совести. Сомнительно даже, что совесть у кого-то из них имелась вообще в наличии. Потом, после очередной «штуки» они умело уходили от наказания, а по истечение времени продолжали в том же духе. Используя современную лексику, можно сказать, что эти два типа были не просто преступниками, но и преступниками-рецидивистами, причем неоднократными.
Мне понравилось!